the first time, when I saw him...

      Я не могла найти объяснения тому, каким образом самая первая страница блокнота оказалась вырванной и лежащей в паре десятков метров от нашего дома. Если так подумать, то теоретически я могла его выбросить и забыть об этом. Наверняка здесь где-то есть еноты, верно? Может они и растащили мусор? Ну нет, это бред. Призраки? — Ладно, уж пусть лучше это будут проделки призраков, обреченных на сожительство со мной и отцом, чем еноты. В отличии от енотов, призраки не разворовывают мусорки. Прошло две недели с тех пор, как мы обзавелись новым домом. Наконец нам привезли кухонную плиту, матрасы, некоторую мебель и другие необходимые для комфорта штуки. После нескольких ночей на диване я была невероятно счастлива снова обретя собственную, мягкую кровать, пускай и достаточно скрипучую. Мы начинали приживаться. — Мэди! — позвал меня отец с первого этажа. — Загляни на чердак, проверь, есть ли там инструменты! Я всегда была достаточно капризным ребенком, и все, о чем меня просили, я, конечно, делала, но всегда с нежеланием. Я собиралась полистать книжку с фотографиями арт объектов. — А где этот чердак? — в приоткрытую дверь я спросила отца. — В твоей комнате! У входа! И сразу же я дернула голову кверху. Все верно, дверка на чердак была прямо надо мной. Пришлось воспользоваться стулом, чтобы дотянуться до нее, но, подергав за миниатюрную ручку пару раз, я обнаружила, что дверка была закрыта. В подтверждение тому была у той ручки маленькая замочная скважина, не дающая мне проходу наверх. — Пап! Нужен ключ! Кажется, на этот раз он не услышал, так что пришлось слезать со стула и спускаться на первый этаж. — Пап? — окликнула я его, соступая с последней ступени лестницы. — Ключ нужен! — Посмотри на кухне. — ответил он, не отвлекаясь от сборки нового обеденного стола. С недавних пор его стало очень заботить благоустройство этого дома, и в основном это делалось для меня. Отец не хотел, чтобы я стухла в печальной обстановке старого дома, так что для него это было действительно важно. Под ключи у нас был определен отдельный ящик в кухонной тумбе. Я примерно понимала, какой формы должен был ключ — плоский, и, наверное, длинный, однако, ничего даже похожего на него там не было. — Пап, — снова зову я его. — Там нету. — Значит потом я сам поищу. Я вздохнула. Обстановочка не переставала быть гнетущей, как бы он не старался. После приезда я чувствовала себя обмякшей, вечно усталой. Будто бы этот маленький город связывал мне руки. Мне тяжело было найти то, что мне действительно бы нравилось в этом городе. Школа-коробка? Серость улиц? Вечная пасмурность? Здесь только вампиров не хватает. Я достала из холодильника маленькую банку пепси и медленно зашагала наверх, обратно. Может быть день еще будет спасен моей новой книжкой с картинками. Как только я вернулась в комнату дождь забарабанил по крыше. И вот опять — промозглый дождь в сентябре. Холодный ветер с брызгами такого же холодного дождя дунул в комнату. Я незамедлительно потянулась через стол, чтобы закрыть окно, но на козырьке под рамой заметила что-то миниатюрное, холодного, металлического цвета. Ключ. Это был ключ от чердака. Я схватила его и пригляделась лучше. Он пах сыростью и чем-то землянистым, но был чистым, сухим. Я привстала на стол и выглянула из окна, озираясь по сторонам. Все это выглядело как чья-то тупая шутка, но поблизости никого не оказалось. Хотя кто знает, полез бы кто-нибудь на второй этаж, чтобы провернуть этот прикол? Нет, все это бредятина какая-то. И снова, воспользовавшись стулом, я накинулась на эту хлипкую дверцу. Ключ в скважине провернулся дважды, и, после звонкого щелчка, дверка поддалась мне. Она опрокинулась вниз, а на меня сразу посыпалась пыль и пурга. Вопреки моим ожиданиям, там не было складной лесенки, которая бы помогла мне подняться, так что пришлось карабкаться самостоятельно. Изрядно испачкавшись, мне все-таки удалось заползти на чердак, и, попытавшись стряхнуть с рук и одежды грязь, я поднялась на ноги. Тут же половицы подо мной заскрипели, в приглушенном освещении я обнаружила себя окруженной старыми вещами — разбросанные тюбики краски, пустой мольберт и табуретка напротив окна, малярные кисти, но самое интригующее — огромные, чуть выше меня холсты с изображениями леса. Всего было около десятка картин, и на всех я узнала изображение безмолвных деревьев за окном. Тощие, высокие, с уродливыми и замысловатыми корнями, не дающие проникать свету с свою обитель. Я подошла к одной из них, той, что была ближе всего ко мне и провела рукой по бугристой от краски поверхности. Рисованные маслом, покрытые пылью, но их возраст не испортил их. Рукавом своей фланелевой рубашки я протерла картину, она выглядела совсем новой, наверняка рисовал мастер, знал, как подарить своим работам долгую молодость. Я отслонила холст от стены и заглянула на тыльную сторону, где в верхнем левом углу было написано: Ersel Hoffmann, 1985. И вот, я снова вижу это имя. Предыдущая хозяйка этой комнаты. Тяжело было поверить в то, что эти картины — ее рук дело. Этот чердак был ее мастерской. Я сразу вспомнила написанное ею на той странице блокнота, она разговаривала с помощью картин. В таком случае, что именно она хотела сказать этими изображениями? — Эй! Ты там? Я не услышала, как отец поднимался, из-за чего слегка испугалась, когда он позвал меня. Я подошла к дверце и склонилась к нему. — Нашла ключ? — Ага, как видишь. — Нужен фонарик? Кажется, там достаточно темно. — Давай. Отец протянул мне маленький фонарик, я забрала его и сразу же включила, наведя на ту картину, которую уже успела изучить. Среди деревьев теперь я увидела такой же тощий, пропорционально деревьям, длинный силуэт. Точнее — сначала похоронный костюм и ярко-красный галстук, а потом болезненно-белый овал лица, затемненный еловой кроной. И стоял он так, будто он тоже дерево, будто все так и должно быть. Я перевела свет фонарика на соседнюю картину, и снова вижу ярко-красный галстук. Затем — на другую, и на следующую, и на каждой из них в холодном свете фонарика я видела этот спрятанный силуэт. Блеклый, темный, неестественно высокий, без глаз, будто манекен, внушающий чувство угрозы только фактом своего присутствия. Хлоп! Фонарик перегорел, издав предсмертный хлопок. Я негромко крикнула, выпустив его из рук. — Все в порядке? Еще какое-то время я водила глазами по вновь потускневшим картинам. Только на этот раз я почти не видела леса, но видела силуэт. Как выжженное пятно на старой фотографии, будто лицо с картины соскребли и замазали белилами, чтобы скрыть того, кто действительно прячется за тем самым пятном. — Да… — я подняла с пола фонарик и поплелась к дверце, не спуская взгляда с картин. — Фонарик перегорел, пап… Придерживая меня за ноги, отец спустил меня на пол. — Нашла? — Нет, там не было инструментов… Он вздохнул. — Придется ехать в магазин. И, с перегоревшим фонариком в руках, он отправился вниз. Кажется, действительно собрался поехать в магазин. А я осталась стоять на месте, вскинув голову к чердаку. Из проема будто сочилось что-то зловещее вместе с пылью и чернотой помещения. После такого мало кому захочется подниматься туда снова, так что я закрыла чердак на ключ и отложила его на стол, чтобы поставить стул на место. Однако, вернувшись обратно, ключа на столе не было, были только мелкие капли дождя, разбрызганные по столешнице из окна.