Лжец

«Как только маяк виден, остальная часть моря игнорируется». Терри Гийеметс

      Баженов никогда не считал себя прихотливым человеком — всё, что ему было необходимо в повседневном быту, с лихвой умещалось в армейский рюкзак и багажник машины. Он привык с лёгкостью и без злых жалоб спать, укрываясь только курткой, на жёстких поверхностях (а то и вовсе на холодном голом полу, свернувшись в три погибели), есть что, когда и сколько придётся, обходиться минимальным минимумом во всех сферах, если того требовала обстановка, но в последние недели едва ли не впервые Жене эта аскетичная «романтика» осточертела до мозга костей. Внезапный арест — ёб твою мать, он же делал всё для того, чтобы любая, даже малейшая, информация никуда не утекла, — здорово проиллюстрировал, чего стоят его однообразная кочевая жизнь и нереализованные желания, в которых он сам себе систематически отказывал. Запросто можно залететь за решётку да выйти оттуда седым, уже мало на что способным старпёром, поставив на себе крест и так и не успев хотя бы попытаться быть нормальным.       Хотелось снова вернуться в родной дом, отстроенный на последние кровные пару лет назад и в этом году хотя бы частично приведённый в божеский вид с помощью хозяйской руки Кати, наконец остановиться, остепениться, перестать играть в долбаную сифу со смертью — сейчас пока ещё водит она, но этой хладнокровной даме ничего не стоит в любой момент «передать роковой предмет» ему. Хотелось, в конце концов, просто расслабиться, разжать тиски, в которых так сильно сдавливал собственные чувства, и снова стать тем беспечным студентом, который развозил пиццу на велосипеде и в свободное время крапал любительские кинорецензии на тематических фан-сайтах и срался в комментариях в «ЖЖ» с тупыми идиотами, что жрут говно и с радостью просят ещё. Да, денег недоставало порой даже на удовлетворение базовых потребностей, да, родители вечно ставили ему в пример старшего брата, который неплохо устроился в Москве, да, проблем хватало с головой, но тогда Женя чувствовал себя живым и, наверное, даже счастливым. И, пожалуй, если бы у него появилась возможность отмотать время назад, он бы сделал это не задумываясь.       Эти сырые стены бесили, гнилой запах плесени, въевшийся, казалось, в каждый сантиметр обивки немногочисленной мебели, раздражал слизистую, заставляя то и дело чихать и сморкаться, и сам себе Баженов напоминал какого-то чахоточного, к тому же ещё и на голову больного. Но в собственное горячо любимое жилище, по крайней мере до тех пор, пока за ним по пятам снуют проклятые башкиры, соваться нельзя, а как минимум каждую неделю искать новое место дислокации, меняя провонявший склад на не менее провонявший заброшенный завод, уже просто не было сил. Поэтому пока Женя не спешил съёбывать с фабрики вместе с ребятами — пусть те осваиваются и хоть чему-то учатся, пока есть немного времени, поскольку учебная вылазка в кооператив красноречиво показала все их слабые места.       В общем, Бэда задолбало всё — вот только он не стал бы тем, кем есть сейчас, не подмял бы под себя по меньшей мере двадцать человек, если бы не умел хоть иногда стискивать зубы и терпеть все свалившиеся на голову тяготы и лишения, как бы ни было тяжело.       — …И вместо того чтобы решить, как нам действовать дальше, ты какого-то хрена помогаешь этому подонку, который ко всему прочему ещё и коп.       Наверное, если бы Ануар орал, а не выдавал свой «воспитательный» опус привычным, завораживающе спокойным голосом, Баженов бы давно уже заткнул его грубым окриком. Однако в ответ на аккуратные попытки друга без напора достучаться до его благоразумия он мог только с нарочитым безразличием тасовать карты, раскладывая пасьянсы и максимально изображая отстранённость и абстрагирование. Не его любимые настолки, конечно, но как тайм-киллер и в качестве успокоения нервов прокатывало.       — И да, я в курсе, что ты меня слышишь, но не слушаешь, — не унимался Тлегенов. — Нам надо думать, как выбираться из этой жопы, Жек.       Привлекая к себе внимание, казах в три шага пересёк крохотную комнатушку, служившую «кабинетом», и, встав вплотную к Бэду, мягко отобрал у него колоду. Взгляд Баженова вынужденно зацепился за неровный край рваного шрама на запястье Ануара, отчего он кисло сглотнул от некстати всплывших воспоминаний. Слишком наглядный символ того, что в самый неподходящий момент все его проёбы троекратно возвращаются, что самые опасные задания нельзя никому поручать, если не хочешь по гроб жизни испытывать угрызения совести — ещё одной своенравной дамы, которая плевать хотела на твои наполеоновские планы, когда ты ей это позволяешь. И если тогда Бэд сбросил разборки с Вихлянцевым на плечи Тлегенова лишь потому, что считал Руслана просто дерзким и нахальным придурком, за бахвальством которого скрывалось огромное нихуя, то свалить на него башкир было непростительной Жениной ошибкой.       Хотя не меньшей оказалась и недооценка как умственных, так и физических способностей Вихлянцева, о чём, собственно, этот уродливый рубец так живо и напоминал.       — Бэд как раз думает, — подал голос молчавший до этого Кир, что сидел с противоположной стороны комнаты у мелкого решётчатого окна, наблюдая за тем, как новобранцы справляются со стрельбой по импровизированным мишеням. Дела обстояли уже намного лучше, чем неделю назад, что не могло не радовать с учётом намечающейся послезавтра стрелки. Если что-то пойдёт не так, кто-нибудь из пацанов может уже не вернуться к семье. — После того как башкиры грохнули управляющего банком, который мог бы помочь нам с кредитом под нормальные проценты, благодаря вчерашней вылазке у нас появились хоть какие-то бабки. В Питере у меня остались связи — я найду, через кого безопасно спихнуть ювелирку, раз местные ломбарды накрылись медным тазом. А Руслан теперь, даже если что-то вдруг и пронюхает, не захочет палиться и будет держать язык за зубами.       — «Руслан, Руслан», — уже чуть более раздражённо передразнил Ануар, вертя в руках карты, и наугад вытащил одну. Дама пик — кто бы сомневался. А потом азиат вдруг слишком легко взял себя в руки и продолжил абсолютно флегматично: — У меня есть только одно объяснение тому фарсу, на который ты подбил Бэда. И оно нам троим по различным причинам не понравится. Мне — больше всех, потому что я так и не смог убедить единственного близкого человека доверять мне, а не подозрительному типу, который, не скрываясь, проворачивает свои сраные махинации нашими общими усилиями.       — Да заткнитесь, блять! — не выдержал Баженов, резким движением подорвавшись с покарябанного стула и крепко стиснув пальцами прогибающуюся от этой железной хватки столешницу. — У меня этому найдутся целых три объяснения. Во-первых, нам действительно были нужны деньги, и мы вместе нашли идеальный способ, как их быстро и почти безболезненно достать. Во-вторых, смею вам напомнить, что я всё ещё под следствием, и иметь лишний рычаг давления на Усачева нам всем только на руку. В-третьих, Руслан…       — Это как раз понятно, что именно «Руслан», — мысленно проплевавшись от уже набившего оскомину имени, нервно перебил его Ануар, небрежным жестом бросая карты обратно на стол, и отошёл обратно к Киру, который заинтересованно наблюдал за каждым тиком желваков, нервно прыгающих по лицу Бэда. — Ладно, что у нас по плану дальше? Вы по-прежнему думаете, что после всего башкиры согласятся на мирные переговоры?       — Предложить им консенсус в любом случае надо, — хмуро отозвался Баженов, начав гулкими шагами мерить периметр помещения. — Открытую войну с ними мы физически не потянем — у нас очень мало людей, а те, что есть, против этих сук не годятся, вы сами это видите. На крайний случай, если башкиры пойдут в отказную, можно свести их с Эльдаром — этот жук только рад будет новым поставкам. Но это, подчёркиваю, на крайний случай — его, по опыту, лучше в свои проблемы не вмешивать. Все мы знаем, как он предпочитает разбираться, если его партнёры начинают конкурировать между собой.       Тлегенов с Агашковым синхронно кивнули — Женя и ценил их обоих за то, что в большинстве принципиальных вопросов их мнения всё-таки совпадали. На этом Бэд с некоторым облегчением закончил совещание и сел на диван, больше располагающий к задушевным беседам, кивнув обернувшемуся у самого порога Ануару, чтобы присоединился к нему. Тот, к счастью, спорить не стал и устроился рядом, подчёркнуто расслабленно закинув ногу на ногу.       — Почему ты сейчас сказал, что я тебе не доверяю?       — Я сказал не совсем так, — прищурился казах, откидывая длинные пряди с лица, и внимательно посмотрел на решительно настроенного Баженова. Между ними раньше не было секретов, а потому увёртливость лучшего друга Женю очень тревожила. — Ты изменился, Бэд. Думаю, ты согласишься: я ни разу тебя не осуждал и никогда этого не сделаю — просто мне всё чаще кажется, что ты отказался от того, что ещё вчера имело для тебя огромный смысл. И меня беспокоит, что тобой манипулируют, а ты ведёшься. Но ты главный, последнее слово за тобой, так что в любом случае моё дело — выразить мнение и встать за твоей спиной, какое решение ты бы ни принял. Потому что ты ещё и мой друг.       Баженов опять вскинул непроизвольный взгляд на изрезанную руку Тлегенова и еле слышно вздохнул: естественно, у Ануара более чем достаточно оснований, чтобы ненавидеть Руслана. И причина даже не в этой пожизненной «чёрной метке» на тыльной стороне ладони — швы пришлось накладывать дважды, глубоко и дёргано нанесённая рана долго не хотела заживать, и казах ещё долго мучился от простреливающей боли при каждом движении, — в первую очередь Тлегенова терзало недавнее известие о том, что он подвёл, не выполнил приказ-просьбу Бэда, и именно по его вине на Женю завели уголовное дело. Ануар в этом не признавался, восприняв факт, что Усачев выжил, внешне совершенно безразлично — но, что на самом деле творилось у него на душе, Баженов мог лишь предполагать. Отсюда и сверхподозрительность Тлегенова, его раздражительность и навязчивая настойчивость.       — Я тебя ни в чём не виню, — Бэд развернул Ануара к себе за плечо и пристально заглянул ему в глаза, давая возможность увидеть и прочувствовать абсолютную честность своих слов. — И я доверяю тебе так же, как и все десять лет, что мы знаем друг друга. Не смей, блять, во мне сомневаться!       — Давай наконец сдержим данное друг другу обещание, — после некоторой паузы ответил Тлегенов. — Разберёмся с башкирами, разделим с пацанами бабки, свалим и заживём обычной жизнью. Ты заебался, Жень. Мы оба от всего этого заебались.       Баженов в ответ только кивнул. Ануар, как всегда, прав, и его рукопожатие, как всегда, крепкое и надёжное. Есть вещи, которые никогда не меняются.

* * *

      — Если ты сейчас же не расскажешь, как раскрыл это ёбаное дело в одиночку, я лично запру тебя в допросной и не выпущу, пока ты не напишешь чистуху своим охуенно каллиграфическим почерком!       — Ты же просил, чтобы я тебя этим не грузил, — Усачев едко напомнил Даниле его же слова и, напустив на себя гордый, неприступный вид, вновь окунулся в работу. — А теперь вам будет достаточно знать, что это — подарок.       Поперечный нарезал уже двадцатый по счёту круг по кабинету, будто бы всеми силами пытаясь нарочно вызвать у Руслана дикое головокружение, а у Миши — трясучку, но Усачев всё ещё таинственно умалчивал о случившемся вчерашней ночью, со свойственной себе дотошностью заполняя кипу протоколов о задержании и первичных допросов подозреваемых.       То, что их отделу удалось в пусть не рекордные, но всё равно довольно сжатые сроки поймать опасную банду грабителей в особо крупном, добавит им троим заслуг в характеристику для представления к очередному специальному званию. Но Даниле в глубине души, наверное, обидно, что к этому успеху он имеет посредственное отношение, хоть и в официальных документах, которые так скрупулёзно готовил Усачев, фигурировали имена их всех. Когда это лейтенанту Поперечному в принципе было дело до каких-то там бумажек? Гораздо важнее, что канцелярская крыса, как в шутку обзывал Руслана Данила, а не он, оперативник от бога, с каких-то хренов вышла на отморозков, наводящих страх на элитные торговые центры столицы. Правда, кое-что реабилитировало Поперечного в собственных глазах, и, пока его высочество следователь по особо важным делам отсыпался после тяжёлой рабочей ночи, он рвал жопу, чтобы утереть нос капризному принцу детективного королевства.       — Русик, у нас для тебя тоже кое-что есть, — выныривая из огромной суповой чашки с крепчайшим кофе, заговорщически начал Кшиштовский, до этого молча наблюдавший за мельтешнёй друзей. И, когда не сработало, как по мановению волшебной палочки, даже это, интрига повисла в воздухе незаслуженно проигнорированной, и Усачев ни на миллиметр не оторвал сосредоточенного взгляда от своих каракулей, Миша вбросил последний козырь: — Мы нашли твоего Агашкова — точнее, адрес, где он на данный момент проживает с семьёй. Данька полночи отсматривал записи с камер на дорогах, в итоге мы отследили его путь почти до дома, опера выехали на место и обнаружили тачку припаркованной возле одной из многоэтажек за МКАДом. Короче, девяносто девять целых и девять десятых процента, что сейчас он обитает там. Понятия не имею, что тебе это даст, но ты просил и…       Руслан не дал начальнику договорить — скупой на какие бы то ни было тактильные вольности, он вскочил со своего места и горячо пожал руку сначала Кшиштовскому, а потом и довольно скалящемуся в рыжую бороду Даниле, на бегу хватая китель и пальто.       — Лейтенант Поперечный, на выход! — скомандовал он и счастливо рассмеялся, обнажая свои идеально ровные белые зубы, на что тот только обречённо застонал.       — Эй, ты плохо расслышал своего начальника? «Данька полночи отсматривал», Данька хочет спать, а ещё хотя бы что-то пожрать!       — И помочь своему лучшему другу Данька тоже очень хочет, — не переставая улыбаться, парировал Руслан, крепко повязывая вокруг шеи мягкий шарф, а затем то ли в шутку, то ли серьёзно торжественно пообещал: — Так и быть, по пути перекусим. А насчёт второго… Завтра выспимся!

* * *

      Первое, что бросается в глаза считающему себя коренным петербуржцем в Москве, — бесконечные тянучки-пробки. Конечно, положа руку на сердце, в северной столице в час пик тоже можно надолго застрять, объезжая бесчисленные каналы и пробираясь через вавилонское столпотворение на узких мостах, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как по-черепашьи, со скоростью десять сантиметров в минуту выезжаешь в вечернее время из центра Первопрестольной за пределы кольцевой. Потому, сидя по обычаю на переднем пассажирском, растерявший весь свой былой энтузиазм Усачев уныло прижимался виском к прохладному стеклу, то и дело вздрагивая, если машину потряхивало от очередного короткого толчка.       Ещё пятнадцать минут назад Поперечный трындел без умолку, то пересказывая Руслану последние сплетни, то передразнивая тупорылое «Юмор FM» с его дедовскими шутками-прибаутками да заезженной рекламой из разряда «пиздецки выгодная ипотека под двенадцать процентов годовых плюс почку и кусок печени», а сейчас, видя непонятную хандру Усачева, предпочёл заткнуться и старался плавно лавировать, насколько это возможно, в смертоубийственном толкучем потоке.       Руслан и сам не понял, как оптимистичные поначалу, в общем-то, мысли завели его в такой беспросветный тупик. Он устал. Устал от ненавистного давящего города, от нудной однообразной работы, от которой тошнило иной раз и в прямом, и в переносном смысле, от наглядного воплощения самых мерзких человеческих грехов, с которыми приходилось сталкиваться в участке практически ежедневно. Да, Усачев и сам не святой и отродясь им не был, всегда идя по скользкому краю, но ему бы и в голову никогда не пришло судиться с родной матерью за двадцать квадратных метров, воровать у пенсионерки, заставшей ещё ленинизм, последнюю курицу и по пьяни бросаться кухонными ножами в жену, которая пересолила суп. Подумать только, Руслан всю жизнь не зарекался от сумы и от тюрьмы, пусть и всеми силами стараясь избежать этой невесёлой участи, но поклялся себе не иметь дела с правоохранительными органами, и на тебе. Получите, распишитесь, будьте добры, расхлёбывайте. Смотрите лишь не захлебнитесь.       А он, кажется, в этом дерьме захлебнулся. Заигрался в крутого следователя, которому подвластны все самые сложные дела, и только за последнюю пару недель, кажется, мог заработать не одну пулю. Далеко и ходить не надо — взять хотя бы вчера. Что это вообще было?       Ему бы сейчас, как и положено истинному питерцу, смаковать вкуснейшую шаверму на Невском, сворачивая в Катькин садик и устраиваясь там в укромной тени раскидистых деревьев, а может, дойти пешком до Спаса на Крови, где продают вкусные трдельники, затеряться в царских садах, а потом помочить ноги в реке, бездумно глядя на острый шпиль Петропавловки, теряющийся в туманном небе… Жаль, что горячо любимый когда-то маршрут навсегда теперь омрачён для него зло прищуренным взглядом карих глаз с узким разрезом и быстро, с кошачьей грацией двигающейся навстречу ему фигурой треклятого казаха.

— — // — —

      — Ну вот и встретились. Ты думал, мы не узнаем твой адрес, Русланчик?       Не успел слишком знакомый Бэдовский приспешник закончить обманчиво дружелюбную фразу, Вихлянцев уже судорожно оглядывался, раздумывая, куда бежать в первую очередь. Дорогу впереди пересекал оживлённый, несмотря на позднее время, проспект, где его уже с нетерпением ждали; сзади в свои паучьи лапы Руслана бы с лёгкостью захватили другие отморозки, отрезающие пути к отступлению, и единственным среди возможных вариантов было свернуть вправо, вглубь домов, мысленно благодаря свой прирождённый дух авантюризма и чрезмерное любопытство, когда от нечего делать он изучал каждый метр каменных катакомб близлежащих кварталов, и надеясь на цепкую память. Смешно получилось бы мастерски убежать от казаха и других преследовавших его шестёрок Баженова, а в итоге заблудиться и дать себя поймать за жопу в тупике одного из пресловутых колодцев, среди которых Вихлянцев прожил так долго!       Потому, не давая себе времени на лишние сомнения и размышления, обманным манёвром Руслан позволил ухмыляющемуся ублюдку схватить себя за шиворот, ощущая ледяное дуло прижатого к боку ствола, и, вывернувшись, полоснул азиата припрятанным в рукаве ножом от запястья в направлении пальцев, стараясь не смотреть на фонтан брызнувшей крови. Вихлянцева перестали с силой удерживать на месте, бормоча под нос несвязные маты и кое-как отдавая остальным жестом приказ во что бы то ни стало его поймать, и этого времени Руслану с головой хватило, чтобы юркнуть в ближайшую парадную и через чёрный ход нырнуть в замысловатые арочные лабиринты.       Через пятнадцать минут почти безостановочного бега (спасибо упорным, практически ежедневным тренировкам!) Вихлянцев прижался спиной к стене бывшего доходного дома, в одном из которых по-мажорски жил и сам, в попытке выровнять дыхание и сфокусировать плывущие перед глазами разноцветные точки во что-то цельное и поддающееся здравому восприятию. Страха в прямом смысле этого слова он не испытывал — чувство, сдавливающее грудную клетку и ржавыми плоскогубцами вытягивающее изнутри нерв за нервом, скорее можно было определить как глухое разочарование. Неужели всё закончится так глупо и банально, в духе нафталиновых «Улиц разбитых фонарей» и прочей бандитской херни? Руслан никогда не матерился, считал это недостойным себя, впитав мамины уроки культуры и манер с детства, но сейчас, в данную минуту, стал как никогда близок к тому, чтобы отвесить смачных крепких выражений в адрес несправедливости этой подлой жизни. Пусть Кир и называл его неисправимым везунчиком, любому везению рано или поздно приходит конец.       Топот ног метрах в двадцати скорее померещился Вихлянцеву, чем раздался на самом деле, — по крайней мере этим он себя успокаивал, вглядываясь в темноту, которую кое-где нарушали издевающиеся тёплым светом уличные фонари, нависшие куполообразными светильниками над полотном проезжей части. Где-то далеко за спиной осталась многолюдная набережная Фонтанки, и здесь поймать попутку практически нереально, а потому остаётся надеяться снова только на свои две. Решение, тем не менее, озарило Руслана довольно скоро, стоило только наконец поддаться панике и заставить мозг в критической ситуации соображать в десять раз быстрее. Примерно через два-три квартала старинные дома в глубинке сменялись гаражным комплексом, и, к счастью, один из боксов оказался достаточно хреново заперт для того, чтобы там укрыться и как следует отдышаться, чувствуя, как наливаются многотонным свинцом каждый орган, каждая клетка, каждая молекула его намучившегося за сегодня тела.       Вихлянцев умудрился даже позорно задремать на дряхлом продавленном кресле, убаюканный надуманным спокойствием и самонадеянной уверенностью, что всё обошлось. Но, может, кто-то в ночи сумел разглядеть жалкие манипуляции запыхавшегося парня со взломом гаража при помощи балисонга, а может, его давно уже вели, создавая лишь видимость удачного побега и нарочно загоняя в ловушку, как кошка наивную мышку, — идиллия продлилась недолго. Руслан очнулся, когда тонкую железную дверь бокса удерживала на месте лишь внутренняя щеколда, а снаружи по не менее тонким стенам палили из пистолетов, в надежде пусть не попасть по нему, даруя непозволительно быструю смерть, но хотя бы запугать уж точно. И при этом только в остросюжетных боевиках потенциальная жертва молниеносно выполняет стрельнувшую в голове команду: «Ложись и прячься за первое попавшееся укрытие!», а на деле же ты мечешься, как раненый зверь по тесной клетке, пока в скованном тремором мозгу робко не затеплится какая-нибудь сносная идея. В данный печальный момент Вихлянцев мог бы подтвердить это как никто другой.       В полусознании Руслана заскреблась до идиотизма абсурдная мысль, что ему не очень бы хотелось ещё больше замарать любимую футболку, но, когда пуля просвистела прямо над ухом, падать пришлось немедленно, буквально утыкаясь носом в просмолённые бензином и моторным маслом половицы. Нос уловил первые признаки гари и дыма, и за догадкой долго напрягать соображалку не пришлось: его просто решили сжечь нахрен вместе с этим чёртовым гаражом, не пачкая рук и не тратя патронов! Можно было даже восхититься смекалкой сучистого казаха, крики которого, хоть и искажённые болью, звучали неподалёку, и, наверно, именно эту эмоцию в отчаянье выталкивал из себя Вихлянцев, разразившись странным, совсем не подходящим ситуации хохотом. Умирать — так с музыкой, с позитивом в душе, «приплясывая» руками в такт играющей в голове «До встречи на танцполе».       «Ломаю систему — танцую не в тему…»       И, когда с трудом поддающиеся от дрожи пальцы нащупали ручку подземного металлического люка под грязным ковролином, Руслан не смог сдержать ликующего вскрика. Кажется, спасён!

— — // — —

      Ждать Кира пришлось долго — тот явился уже после полуночи, но, несмотря на читавшуюся в каждом жесте измотанность, сверхаккуратно припарковал машину на пустынном пятачке перед ничем не примечательным шестнадцатиэтажным домом, серым с яркими зелёными вставками, каких пруд пруди в наштампованных под копирку спальных районах Москвы и Подмосковья. Агашков на автомате проверил колёса и, клацнув брелком сигнализации, медленно, сгорбившись и разминая затёкшие мышцы шеи, направился в сторону подъезда. Там-то наперерез ему и двинулся Усачев, вместо приветствия и каких-то пояснений кивнув в сторону такой же типичной детской площадки.       Наверное, странно они вдвоём смотрелись со стороны — два мужика, в «интеллигентных» пальто и с чересчур серьёзными взглядами, молча испепеляя друг друга глазами, сидели на деревянных качелях, отталкиваясь от земли ногами, и никто из них не решался завести разговор. Кир, у которого и без того выдался очередной по счёту пиздецовый день, и не подозревал, о чём с ним вдруг захотел побеседовать Руслан, а тот, в свою очередь, не понимал, с чего, собственно, ему начать. Слишком многое он порывался сказать и в то же время ничего говорить не стремился.       По-честному, Усачев, который всегда был склонен планировать всё до последней мелочи и в любой ситуации сохранять голову трезвой, и сам до конца не отдавал себе отчёт, зачем вообще решил встретиться с Агашковым. Торча в пробке с Поперечным и игнорируя его бестактные вопросы, Руслан наивно надеялся, что на месте разберётся, как бывало уже не раз, вот только почему-то не получалось. Наверное, всё дело в том, что пока он не знал всего, то ещё теплил в душе скудную, но всё-таки надежду, а как только Кир расскажет правду, эти иллюзорные замки разлетятся вдребезги, и оставаться один на один с суровой реальностью станет очень и очень больно.       — Ты удивлялся, что я не спрашивал, — сухо сглотнув, наконец нарушил тишину Усачев, тормозя качели массивными подошвами ботинок и упираясь лбом в холодный металлический каркас, и перевёл умоляющий взгляд на Агашкова. — Вот, спрашиваю: почему, Кир?       — Я, откровенно говоря, думал, что ты из-за Бэда сюда приехал, — с горечью ухмыльнулся Агашков, который, в отличие от Руслана, даже и не думал раскатываться.       Это в неугомонном Вихлянцеве всё ещё продолжал жить безмятежный ребёнок — Кир же всегда был серьёзным, «взрослым». Видимо, потому они когда-то друг с другом так легко и уживались.       — Ладно, допускаю, ты задолбался терпеть мои вечные капризы и несносный характер, — будто не расслышав слов Агашкова, на чуть более повышенных тонах продолжил Усачев. — Может быть, дело и в том, что ты купился на лёгкую наживу, хотя я слишком долго тебя знаю для того, чтобы до конца поверить в эту чушь. Должно быть что-то ещё. Бэд шантажировал тебя, да? Угрожал расправой с семьёй, или ещё что-то типа того?       — Пересмотрел шпионских фильмов, Рус? — а Кир всё ещё ведёт себя так же. Как бы он ни устал, как бы его ни раздражал весь тот бред, что порой нёс Усачев, слишком погружённый в свои личные обиды, Агашков, как нестрогий, всепрощающий отец, только по-доброму, как-то ласково смеялся, с улыбкой и со слишком уже заметными морщинками возле глаз глядя на непонимающе смотрящего на него в ответ Руслана. — Ты умный, часто даже с перебором. Не копай слишком глубоко — правильный ответ в большинстве случаев лежит на поверхности.       По темечку вновь ударило злоебучими вьетнамскими флешбэками — Усачев уткнул неясный взгляд прямо перед собой, всматриваясь в по-ночному омертвевшие стены бездушных домов. Хмурый урбанистический пейзаж лишь кое-где разбавляли горящие оранжевым оконные квадраты, а в остальном только чуть подсвеченные уличными фонарями бетонные коробки отдавали беспросветной серостью. Слишком много серого. Слишком много того, о чём вообще не стоило бы думать — ни тогда, ни сейчас.       — На самом деле, я очень рад, что ты выжил в пожаре, — после показавшихся тягучей жевательной резинкой нескольких минут молчания признался Кир. — Можешь мне не верить, но я до последнего был против, чтобы всё происходило так… Вы с Бэдом могли ведь просто договориться, а не устраивать бессмысленную войнушку, в которой, без обид, у тебя априори не было шансов. Но ты, Руслан, сумел бы кое-чему научить Женю, а он, пусть иногда и выёбывается, но к дельным советам обычно прислушивается. Вместе вы бы смогли добиться многого. Но я очень поздно понял, что вам следует объединиться, а не враждовать.       Губы Усачева тронула горестная ухмылка — поразительно, как не меняется ничего, после того как всё изменилось. В этом Агашков как он есть — везде и всегда ищет компромисс, что бы ни случилось. До последнего будет искать способы разобраться и решить всё мирно. Договориться. Достучаться. Дойти до счастливого конца.       Жаль, что единственная осечка в строгом соблюдении этого принципиального правила вышла именно с ним.       — Я работаю только один, ты же знаешь.       — Знаю. И, тем не менее, Руслан, ты больше семи лет работал со мной, — всё с тем же убивающим смехом возразил Агашков. — Не видишь противоречий?       — Ты стал исключением, подтверждающим, что в правиле не должно быть никаких исключений, — вскинув на него пронизывающий самую душу взгляд, резко бросил Усачев — от волнения речь его стала ещё более сбивчивой, чем обычно. — С тех пор как я узнал, что ты жив, я много думал. Да, возможно, это было странно — я часто повторял тебе, что в этой жизни нужно попробовать всё, строил из себя смелого и бесстрашного, но в открытую стычку с законом я никогда не лез. Деньги мы с тобой зарабатывали не очень большие, но давай начистоту, Кир: ты не жаловался, на авиабилеты в бизнес-классе и икру с хлебом, а потом и на памперсы ребёнку хватало. А сейчас? Тебе нравится играть со смертью двадцать четыре на семь? Можешь не отвечать — я всё знаю и так. За тебя очень красноречиво говорит твоё лицо.       В глазах Агашкова, до этого статичных и в плену хронической усталости, пожалуй, пустых, загорелось вдруг что-то, от чего Руслан уже мысленно приготовился к встречному болючему монологу. Но его не случилось — мобильник Кира неожиданно разразился кажущимся непозволительно громким в ночной тишине сигналом входящего. Вытащив телефон слегка подрагивающими — скорее всего, от ветра — пальцами, Агашков с десяток секунд гипнотизировал его понурым взглядом, словно решаясь: брать — не брать, однако всё-таки провёл пальцем вверх по экрану, поддавшись позволяюще-требовательному кивку Усачева.       Звонивший абонент не был распознан, однако уже с первых секунд Руслан догадался, почему Кир замялся: раздумывал над тем, стоит ли разговаривать при нём. Бэд, кто же ещё. И, почему Агашков не записал его номер в телефонную книгу, догадался тоже. Тот же Усачев мог прийти сюда не с миром и душевными мытарствами, непонятно зачем разбередив старые, но ещё не зажившие раны, а, например, сразу с ордером на арест.       — Башкиры послали нас нахуй, — коротко, не размениваясь на церемонные прелюдии, отрапортовал Баженов.       Руслану был довольно хорошо, даже несмотря на приглушённые помехи в радиоволновой связи, слышен бархатистый, приправленный слегка прокуренными нотками голос Бэда. Всего четыре слова, которые для Усачева не содержали никакой конкретной информации, зато Кир резко переменился в лице и, только сейчас, кажется, поняв, что Руслан стал невольным свидетелем этого разговора, отвернулся, бросив в ответ такую же короткую фразу, и оборвал звонок.       — Понял. Действуем по плану Б.       — Что и требовалось доказать, — хмыкнул Усачев, едва Агашков аккуратным движением положил телефон обратно в карман, явно стараясь не фонить лишними эмоциями. — Кир, ты же понимаешь, что, если они не выпустят вам все кишки наружу, я отправлю вас за решётку. Может, не сегодня и не завтра, но отправлю. Хоть вы изо всех сил и стараетесь выставить меня вашим должником, и ты, как никто, знаешь, что я ведусь на эти тупые уловки, как конченый дебил.       Ещё бы он не знал. Сам не раз одёргивал Руслана, когда тот в ответ на одно доброе дело в свой адрес считал священной обязанностью впредь постоянно помогать «доброму» человеку, чем многие нередко нагло пользовались. Усачев, если его вовремя не осадить, увлёкшись, и последнюю рубашку мог бы отдать.       — Понимаю. — Агашков улыбнулся уголками губ и неопределённо пожал плечами, оставляя того лишь гадать, что он имеет в виду под этим жестом. — Извини, уже поздно, а у меня сегодня и завтра — очень тяжёлые дни. Приятно было повидаться, Рус. Я с самого начала знал и верил, что тебе не всё равно, и счастлив, что не ошибся.       Не оборачиваясь, Кир на удивление бодрым и быстрым шагом пошёл в сторону подъезда, после чего Усачев также встал с качелей, закусив губу, и медленно поплёлся к машине, в которой, как преданный пёс, ждал его Поперечный.       Руслан, в отличие от Агашкова, перестал что-либо понимать.

* * *

      От встречи с Киром Усачев не испытал никакого морального удовлетворения или успокоения, как и оправдания или окончательной гибели всех своих робких надежд. Зато он получил то, что, по идее, ему нафиг не сдалось, но почему-то пробудило в нём интерес и уже почти позабытое чувство искушения: одиннадцать цифр, сложенных в не очень трудную для запоминания комбинацию, особенно в силу объективно хорошей от природы памяти Руслана. На самом деле, никакой практической пользы эти цифры в себе не несли: добиться прослушки телефона Бэда у ссыкливого полковника, под руководством которого бюрократизм достиг такого пика, что и идейному коммунизму не снилось, всё равно не выйдет, а противоправно добытые улики к делу не пришьёшь — в их ублюдском управлении, когда не надо, соблюдались законы.       Перенаправить мысли в рабочее русло, как он ни старался, у Усачева не вышло — они сами собой переходили на воспоминания о выразительном голосе, красивых аристократичных руках, густых зелёных глазах, колкой щетине на скулах и шее… А ещё вчера, как-никак, Женя действительно здорово Руслану помог. В первую очередь, конечно, это была помощь себе во благо: помимо полученной материальной выгоды, Баженов вынудил его почувствовать себя обязанным, привязаться эмоционально, через простые человеческие аффективные слабости, хоть и наверняка это тоже поставил в холодный расчёт. Но, по совести, Бэду можно и нужно сказать спасибо за такой щедрый и точный подгон — тот запросто мог выбрать и другие способы нелегального заработка, а не вписываться в ментовские дела в лице майора Усачева.       Поймав в очередной раз обеспокоенный взгляд Данилы, едущего по совершенно пустой ночной дороге нарочито медленно, — видимо, чтобы наконец поговорить, — Руслан снова заставил себя собраться и включиться в реальность. Он чуть не убил тебя, придурок, так что очнись и перестань думать, о чём нельзя, глупо и просто недостойно уважающей себя личности! Что за идиотский недостокгольмский синдром?!       Но, словно вопреки голосу здравого смысла, Усачев улыбнулся Поперечному, жестом показывая, что с ним всё в порядке, и, вбив в телефон злосчастные цифры, быстро нашёл Баженова в мессенджере. Увидеть его фото на аватаре Руслан и не рассчитывал, однако размытый силуэт на чёрном фоне, без сомнения, подтверждал, что память у него действительно почти феноменальная. Ошибки быть не могло: такой строгий минимализм как раз в стиле Бэда.

Мне пофиг, даже если ты спишь. Я вот не могу — всё ищу варианты, что же придумать в качестве ответки за твой роскошный подарок.

И, надеюсь, ты понял: это не твоя разукрашенная, но откровенно туповатая тёлка.

      Про Клэп, наверное, было сформулировано несправедливо и грубо, но перед глазами Усачева ещё очень живо маячило недавнее воспоминание, как они с Баженовым без стеснения едва ли не лизались посреди улицы, и потому Руслан простил себе эту маленькую стервозную слабость. И улыбнулся ещё шире, представляя себе донельзя офигевшее лицо Бэда, когда тот поймёт, кто именно ему написывает во втором часу ночи.       Хочешь отблагодарить меня, Русик? Помнится, у тебя охуенные губы.       Усачев офигел не меньше, когда его смартфон завибрировал ответным сообщением уже через полминуты, будто Баженов только и делал, что держал в руках мобильный в ожидании чуда. А уж тем более Руслан изрядно изумился тому, что Бэд не только не послал его нахер, а ещё и принял правила игры, превращая их внезапную переписку в стихийный флирт.

Мне льстит, что ты помнишь, без ложной скромности, прекрасный отсос в моём исполнении. Могу повторить в твоём первом спасительном сне на вонючей шконке.

      Уверен, что именно тебя я буду во снах видеть? Говорят, за решёткой снятся зелёная трава, голубое небо, глаза матери…       Усачев не выдержал и громко заржал, коротко мотнув головой на слегка обиженный взгляд Поперечного. Совсем не так он представлял себе их с Баженовым непринуждённый разговор, и, даже вопреки нескрываемому конфронтационному подтексту, складывалось впечатление, что они — хорошие давние друзья, которые могут себе позволить шутки разного рода. Особенно такого, где не было рамок приличия и дебильных этикетных ограничений. Руслан, хоть и его общение с Данилой тоже не имело под собой прочной высокоморальной основы, в своей новой жизни таким похвастать не мог.

Катерина, я так понимаю, в этот список не входит? Ну тогда я польщён вдвойне!

Потому что обо мне, Женя, ты часто думаешь, и не отрицай)

      Бэд с перерывами — видимо, охреневал знатно и нервничал, выкуривая одну сигарету за другой, — печатал что-то в ответ, но Руслан не дал ему продолжить этот бессмысленный и беспощадный словесный пинг-понг и, отослав вдогонку ещё одно сообщение, сразу же добавил Баженова в чёрный список.

Ладно, может быть, когда-нибудь отсосу и наяву, если будешь вести себя хорошо. У тебя в пятницу следующий допрос — считай, что это такая креативная повестка. Так что явись хотя бы в этот раз, пока я вызываю тебя по-хорошему.

* * *

      Стоя на раздолбанном временем и чьими-то грубыми подошвами крыльце, Бэд поджигал уже, кажется, третью по счёту с небольшими промежутками, когда его телефон высветил новое уведомление о входящем сообщении. Одного взгляда хватило, чтобы оживить в памяти дерзко ухмыляющиеся пухлые губы, не в меру блядские для того, чтобы просто существовать в его испоганенной жизни, и украшенное неуместно маскулинной и в то же время такой подходящей Руслану щетиной. Баженов не особо-то думал, когда отправлял едкие фразочки в ответ, а вот теперь, когда написать уже ничего не получалось, ощутил волну испанского стыда за того ебанутого парня, что несколько минут назад в него нагло вселился.       Ему бы подумать о том, что будет завтра, завещание, что ли, составить, пока не поздно, переписав всё, в общем-то, скудное имущество на Катю. На ней, пожалуй, давно уже стоило жениться. Всё зачем-то откладывал свадьбу, постоянно считал, что сейчас не время, вот встанет на ноги, начнёт всё с нуля — и полетят они наконец в Японию. «Не время», оказывается, — если ты в жалком шаге от смерти или уже за этой непоправимой чертой, а для всего остального очень даже «время». Жаль, что это осознаётся, только когда ты стоишь около той самой черты.       Но даже сейчас, мысленно дорисовывая её до конца, почему-то думаешь, блять, о другом.       Тяжёлая металлическая дверь сзади тихо заскрипела, и лишь этим беззвучно подошедший Ануар выдал себя. Он без слов вытащил и свою сигарету, кивком поблагодарив Женю за предусмотрительно поднесённый огонёк зажигалки, и медленно закурил, подставляя, как всегда, вовремя своё дружеское плечо. Порой поддержка заключалась всего лишь в разделённом на двоих сочувственном молчании.       Однако Баженов сейчас молчать был не в состоянии — решение он принял уже давно, но, зная, как на это отреагирует Тлегенов, захотел перед ним оправдаться. Объяснить ему всё, что чувствует, чтобы потом не наткнуться на стену непонимания, которая, к сожалению, возрастала между ними всё чаще.       — Тебе когда-нибудь было настолько противно от самого себя, что… Не знаю, как сказать даже. Ну, блять, противно так, что в петлю охота?       — Было. — Не обращая внимания на грязь многочисленных следов от ботинок, напрочь въевшуюся в бетон, Ануар сел прямо на крыльцо, требовательно потянув Бэда за собой. — Любопытно, что ты вспомнил о том дерьме, которым мы занимаемся, спустя столько лет. Или, погоди… — Даже в кромешной темноте глаза Тлегенова рентгеновскими лучами освещали каждый уголок чёрной души Жени, задерживаясь в самых скрытых закоулках особенно тщательно. — Ты не об этом. Тогда, если хочешь, я слушаю.       — Всегда легче лезть в самое пекло, когда впереди есть какой-то маяк, — издалека начал Баженов, затушивая сигарету, и сделал попытку подышать свежим лесным воздухом, а не осточертевшим никотиновым дымом. — У Кира есть жена, сын, к которым он каждый день ездит…       — Чем нарывается на рожон и подставляет нас, — не выдержав, вставил Ануар, совершенно не скрывая своего негативного отношения и к Агашкову, и к данной ситуации в целом. — Он засветил свою тачку в РУВД, и менты вполне могут за ним следить. — Казах, видимо, и сам понял, что его нравоучения сейчас ни к чему, а потому поспешил перевести тему, вновь окунаясь в пока ещё, если честно, малопонятную меланхолию друга. — У тебя тоже есть маяк, Жек. Ты и сам это прекрасно знаешь — просто все мы время от времени склонны обесценивать то, что стало для нас обыденным. Оно существует в нашей жизни, и всё, но, как только мы его потеряем, сразу поймём, насколько это было для нас важным и нужным.       — Но мой маяк неправильный. — Баженов поднял на Тлегенова блестящий во тьме взгляд и хохотнул, опять напоминая самому себе психически нездорового. — Он какой-то, блять, ебанутый.       — Я, кажется, даже догадываюсь, как его зовут, — понимающе усмехнулся Ануар — как и всегда, без осуждения. Он и правда так хорошо знал Бэда, что тому иногда становилось по-настоящему страшно. — Я верю, ты с этим разберёшься. Должным образом расставишь приоритеты. Вспомнишь, кто всё это трудное время был рядом с тобой и ждал тебя дома, прекрасно зная, чем ты занимаешься, обрабатывал и замазывал твои царапины и кормил вкусным борщом, не задавая вопросов. Катя любит тебя, это видно. Она хоть раз укорила тебя в чём-то? Хоть раз пыталась тебя шантажировать или пробовала изменить, перековать под свои прихоти? И я знаю, что нет. Ты всего лишь захотел попробовать что-то новое, потому что ты всегда держал себя в строгих рамках, в ежовых рукавицах, не позволял своему альтер эго ничего. А сейчас тебе стало невыносимо интересно. Мы все были уверены, что Вихлянцев мёртв, я даже мысли не допускал, что тогда так тупо объебался, а этот гадёныш оказался живучим и бросил тебе вызов. Тебе такое нравится, Бэд, очень нравится, понимаю. Ты всегда восхищался теми, кто в чём-то тебя обошёл, тебя такое вдохновляло и мотивировало. Подавлять это — вновь переступать через себя. Значит, удовлетвори свой интерес, раз так сильно хочется. Только, пожалуйста, сделай это по-тихому и… Возвращайся, Жень. А то твой этот взгляд на две тысячи ярдов уже даже не пугает — настолько он стал привычным.

* * *

      Если говорить начистоту, Руслан немного Киру приврал: закон он иногда нарушал более чем дерзко, чувствуя себя безнаказанным и всемогущим. Ещё во времена своей далеко не совсем легальной деятельности в Питере Усачев нередко действовал, переходя границы дозволенного, но если тогда это даже казалось чем-то нормальным — Руслан был уверен, что в крайнем случае успеет перемахнуть за бугор, — то сейчас, по эту сторону баррикад, майор Усачев игнорировал уголовные нормы гораздо чаще, чем ИП Вихлянцев.       Миша, конечно, был, как всегда, против, запугивал их с Данилой «высоким начальством», лишением премии и отстранением, но Поперечный настолько загорелся идеей во что бы то ни стало засадить Баженова за решётку, что Руслан не устоял. А потому самолично поставил свою заковыристую подпись в протоколе допроса свидетеля, что, провоняв весь кабинет специфическим запахом типичного обитателя московского метрополитена, как наивысшую ценность прижал к груди обещанный сорокаградусный трофей и промямлил что-то невразумительное в ответ на требование следователя явиться в случае чего по первому же вызову.       — Тебя всё устроило? — уточнил Поперечный, захлопывая дверь кабинета и открывая настежь окно, а заодно, пользуясь случаем, уселся вдоль широкого подоконника и закурил, выпуская дым в сторону улицы. Второй этаж — не убьётся. — Описание стрелявшего в целом очень похоже на Бэда, характер наносимых им выстрелов тоже можно будет сопоставить с обстоятельствами дела — с Ильичом я договорюсь, он наваяет заключение экспертизы, как нам надо, с необходимыми подробностями и нюансами. Короче, Русик, с тебя косарь восемьсот пятьдесят.       — С фига ли так много? — хмыкнул Усачев, аккуратно подшивая новые бумаги в папку с делом. — Ту разбавленную бодягу, что ты всучил бомжу, за столько купит только идиот.       — Только идиот не воспользуется ситуацией и не прихватит в магазе дополнительно что-нибудь себе, — заржал Данила. — Мне, вообще-то, ещё идти к Ильичу, я же не зря сказал. Так что это ещё со скидкой, глубокоуважаемый товарищ майор-с!       Шуточная перепалка прервалась влетевшим, как фурия, Кшиштовским — он и без того был до невозможного зол, а гуляющий по кабинету сквозняк и вовсе довёл его до состояния форменного бешенства. А потому, выбросив наполовину выкуренную сигарету, чтобы не спалиться, прямиком в лужу у входа в участок, Поперечный спрыгнул с подоконника и с громким хлопком закрыл створку уже покосившегося пластикового окна, направляясь к небольшой тумбочке, служившей «кухонным» уголком.       Миша обессиленно упал в кресло, в котором он со своим хрупким телосложением потерялся ещё больше обычного. У Кшиштовского не осталось даже желания ругаться, что демонстрировало наивысший уровень его хронической заёбанности.       — Был на допросе наших любителей ювелирки, — выждав несколько минут и вдоволь насладившись вопросительными взглядами своих подопечных, пояснил наконец Миша. — Два часа проторчал с ними — информативности при этом ноль, блять! Только нервы все вымотали.       — И о чём вы тогда разговаривали целых два часа?       Удовлетворив своё любопытство, Руслан задал вопрос скорее из вежливости. Это дело больше его не интересовало — он вычерпал оттуда всё, что только мог, даже с излишком.       — Выслушивал угрозы, что же ещё, — саркастично хохотнул Кшиштовский, кивком поблагодарив подошедшего Данилу за чашку кофе — судя по специфичному запаху, с коньяком. — В свой адрес, в ваш, Бэду тоже досталось по самые орехи. Самая приятная часть, если честно.       Услышав это, Усачев не стал притворяться безразличным — мигом отвлёкшись от излюбленных бумажек, он поднял голову и посмотрел на начальника так, что тот, лишь немного посмаковав столь уместный в данной ситуации напиток, решил не играть на его выдержке.       — Он влез не на свою территорию — сам знаешь, как к этому относятся в соответствующих кругах. Башкиры теперь, помимо личных претензий, обязаны ему и за это предъявить. Научить, так сказать, понятиям. Бандитский кодекс, мать его.       В голове Руслана пугающе щёлкнуло — вмиг сложились один к одному все пазы, болты вкрутились в правильные гайки, и картинка всплыла в воображении как живая. Стали понятны и короткий звонок Бэда Киру, и его туманный ответ, и то, какие тяжёлые дни предстояли Агашкову… Решение пришло к Усачеву тоже быстро — а потому, не давая себе времени передумать, он поднялся из-за своего стола, жестом велев только усевшемуся Даниле сделать то же самое.       — Какое-то, блять, дежавю, — обречённо застонал Поперечный, хватая со стола пистолет и сигареты. — Ты же обещал, что сегодня мы выспимся!       — Все врут, Данька. Все, и даже я.

* * *

      Выспаться и вправду не получилось — Агашков по обычаю вернулся домой только после трёх часов ночи, когда небо на востоке уже начало понемногу светлеть, несмотря на середину декабря. Кир казался ещё более заёбанным, чем вчера, — по крайней мере, даже рефлекторно не дёрнулся, когда Руслан, отлепившись от тёмных блоков почтовых ящиков на первом этаже, прижал его к стене и приставил к шее свою «бабочку».       — Не ожидал, что однажды ты придёшь ко мне, угрожая ножом, — голосом, полным иронии, проговорил замерший Агашков. — Обещанный ордер на арест был бы куда логичнее.       — Где и во сколько у вас с башкирами назначена стрелка? — вкладывая в интонацию как можно больше злости и твёрдости, потребовал Усачев. — Не слышу!       На самом деле, Кир мог бы, с учётом массы тела и бандитского образа жизни, оттолкнуть от себя слегка подрагивающую ладонь Руслана — не каждый день направляешь лезвие к горлу человека, которого когда-то считал братом, — но почему-то не стал этого делать. Как, впрочем, и отвечать на заданный вопрос.       — Не лезь в это дерьмо, Русик, — с отеческими нотками в голосе предостерёг его Агашков. — И не строй из себя того, кем ты не являешься.       На этом Кир уже мягко обхватил запястье Усачева и, приложив усилие, оторвал его левую руку от собственной шеи, улыбкой отвечая на воспламенившиеся обиженной яростью серые глаза. Не смог. Ну вот какого хрена, пронеслось в голове у Руслана, он привязан к этому мудаку-предателю так, что даже спустя продолжительное время не может избавиться от мучительных теней прошлого?!       Усачев разжал пальцы, на остатках сил удерживая в них зашедший ходуном нож, и уже чуть было не признал своё поражение, ступив шаг назад, когда Агашков вдруг, всё так же улыбаясь, спокойным тоном сказал:       — В двадцать два ноль ноль на территории Тушинского машиностроительного. — Руслан застыл, не веря тому, что слышит. Кир так просто выдал ему эту информацию? В чём подвох? — До встречи?       Ничего не ответив, Усачев спрятал толком не понадобившийся балисонг в дальний карман и всё ещё изумлённо стал наблюдать, как Агашков медленно поднимается по ступенькам. Каждый отдающий гулким эхом его шаг — как барабанная дробь перед не то вознаграждением, не то смертным приговором.       Если всё пройдёт так, как Руслан задумал, никакой встречи не будет. И башкир никаких тоже больше не будет.       — Сейчас едем спать, а вечером объявляем план «Перехват».       Спустя минуту Усачев уже сел на переднее пассажирское, хлопнув задремавшего было Поперечного по не по погоде обтянутому модной кожаной курткой плечу. И, не удержавшись, открыл недавний чат в мессенджере и отправил вынужденно молчащему абоненту ещё одно сообщение.

Я придумал тебе классный подарок)