«Если человек возомнил себя Богом, это не значит, что у него воспалённое эго. Порою он так сильно чего-то хочет, что просто не думает о последствиях». Сериал «Красные браслеты»
Бэд никогда не умел быть спокойным. Провинциальный мальчик Женя, которому слишком рано пришлось стать взрослым, ещё кое-как старался оставить разномастные эмоции в себе, сдерживал их, кусая подушку, чтобы заглушить злые слёзы, когда жизнь вдруг перевернулась с ног на голову, а Евгений Баженов, он же грозный и опасный Бэд, был с ним категорически не согласен: нефиг зачем-то пытаться делать вид, что всё в порядке, если не в порядке ровным счётом нихуя. Это не помешало ему, впрочем, достичь того, чего он добился потом и кровью, — и это нисколько не метафорическая фигура речи — и однажды сколотить слаженную команду из верных ему людей. Правда, сейчас почти все они морозят жопы в казённом морге, а пришедшие им на замену парни проходят внезапный курс молодого бойца без необходимой подготовки. Точнее, так должно было случиться, но что-то в последний момент пошло не так, и бой не состоялся. Бэд не умел держать себя в руках, когда что-то идёт по пизде. А по пизде с некоторых пор всё стало идти постоянно. Они с пацанами торчали на отдалённой территории Тушинского машзавода уже больше часа, прислушиваясь к каждому шороху жухлых травинок и малейшему треску веток под ногами, но было тихо, как на кладбище. Даже там вороны каркают во всю глотку, создавая соответствующий смиренно-смертельный вайб, и сейчас Баженов, внезапно понял, что это те самые звуки, которые напоминают, что ты, вопреки всему, ещё жив. Тишина — скорее именно она приближает тебя к методично вколачиваемым в гробовую крышку гвоздям. В эту хмурую, бесснежную, но ветреную декабрьскую ночь Женя ожидал всего что угодно: что случится чудо, и им всё-таки удастся решить все вопросы с башкирами мирно, без сучка без задоринки; что его грохнут ещё на подъезде к месту стрелки какие-нибудь условно переодетые в гаишников неприметные бравые парни; что он будет дрожащей рукой зажимать края раны от пули и ничком пытаться вяло отстреливаться не менее позорно дрожащей второй, — да всего, блять, он ожидал, но не того, что эти суки зассут и просто не явятся в назначенное время! Баженову бы радоваться, что он проживёт как минимум на один день больше, выдохнуть бы облегчённо, что все его страхи, как бы ни было стыдно в этом признаваться, оказались напрасными, но пессимистичный склад характера и блядский жизненный опыт подсказывали Бэду, что сорванная стрелка хуже, чем состоявшаяся. По ту сторону крышки гроба есть хотя бы какая-то определённость. — Тот тип, с которым я поддерживал контакт, вне зоны действия сети, — не отрывая от уха телефон, очевидно с включённым автодозвоном, отрапортовал подошедший Ануар, что битых полчаса нарезал круги по промке в надежде поймать лучший сигнал. Хотя дело, так же очевидно, вовсе не в хуёвой мобильной связи. Баженова поражало, как Тлегенов в любой ситуации умудрялся сохранять олимпийское спокойствие. На его лице не отображалось ни одной эмоции наподобие гнева или переживания — он всего лишь скрупулёзно пытался выяснить хоть что-то, единственный из всех действовал, а не психовал или истерил, ещё и ободряющими жестами и подмигиваниями старался поднять боевой дух Бэда. Кир и тот заметно нервничал, то искоса поглядывая на экран смартфона, то пиная мыском ботинка валяющийся повсеместно мусор, и не раз порывался начать разговор, но тут же одёргивал себя, стоило ему встретиться с мечущими копья и шаровые молнии глазами Баженова. — И ты так спокойно об этом говоришь, блять? — зло прыснул Женя, вдобавок ещё и ногой долбанув по колесу многострадальной тачки. Агашков бросил на него укоризненный взгляд, но опять благоразумно промолчал: его ласточке вряд ли придётся сегодня гнать на всех парах, как можно дальше от недетского рубилова. А значит, и ворчать нет никакого смысла — в крайнем случае, пойдут пешком, до цивилизации не так уж и далеко. Ануар в ответ тоже ничего не сказал, предпочитая этому бесполезному занятию более важное дело. Сняв с правой руки блестящую кожаную перчатку, он порылся в телефонной книге и набрал ещё один номер. Заветные длинные гудки в трубке дали надежду хоть на какое-то прояснение ситуации, но, когда и через пять минут ничего не произошло, Баженов потерял всякое терпение и, с силой хлопнув дверью, уселся на переднее пассажирское, еле удержавшись от того, чтобы звездануть вдобавок по стеклу. — Бэд, я, кажется, догадываюсь… Кир, который занял водительское почти следом после Жени, наконец решился озвучить то, что пришло ему в голову практически сразу. Руслан же не праздного любопытства ради устроил вчера этот странный перформанс в подъезде. Другое дело, что Агашков воображал себя в наручниках в тёмной и неуютной допросной, а, вероятнее всего, получилось в точности до наоборот. Однако едва слышный звук аккуратно закрывающейся задней двери не дал Киру закончить фразу — да и смысл, если Бэд, кажется, его даже не расслышал. А вот на появление в тачке Ануара Баженов отреагировал сразу, живо повернувшись к нему и врезая в него острый взгляд: — Ты точно ничего не перепутал? Блять, осмотреть здесь всё, это может быть какая-то ловушка! Чувствуя внутри леденящий ужас от запоздало пришедшей страшной мысли, Женя уже чуть было в очередной раз не распрощался с жизнью и схватился за свой мобильный, валяющийся где-то в многочисленных карманах джинсов, толстовки и куртки. Надо бы позвонить Катюхе и как-то её успокоить, а заодно и прийти в себя самому, но вместо этого Баженов малодушно открыл мессенджер (писать всегда проще, чем говорить, хоть и переписки он всем сердцем ненавидел, считая их напрасной тратой времени и души). Пробежав глазами вниз в поисках разноцветной аватарки — Клэп любила яркость даже в подобных мелочах, — Женя наткнулся на непонятное ночное сообщение, которое он поначалу воспринял как очередную ироничную подъёбку и, будучи слишком загруженным предстоящим замесом, смахнул, даже не вникая в подтекст. И тут его осенило. — Подарок, блять?! — Бэд расхохотался так, что даже гуру невозмутимости и дзена Тлегенов напрягся, с силой сжав его плечо в попытке отрезвить и вернуть в реальность. — Всё, отбой, мужики, валим домой. По ходу, башкиры всё. — В смысле «всё»? — Ануар непонимающе нахмурился и руку так и не убрал, словно замерев в ожидании, пока ему прояснят ситуацию. — Ты можешь нормально сказать? Пацаны там, вообще-то, тоже кирпичей наложили, что мне им говорить? — Скажи, чтоб не дёргались. Башкир арестовали. — И тебя это радует? — продолжал докапываться Тлегенов. — А с хера ли это должно меня огорчать? — Баженов в ответ фыркнул и кивнул Агашкову, чтобы заводил машину. — Всё, думать давайте потом. А пока — расслабляем булки и ни о чём не паримся! Кира Женя уважал за то, что он, в отличие от того же Ануара, не задавал лишних вопросов, а просто делал, деликатно настраиваясь на нужную волну и чётко зная, когда стоит подробнее всё разузнать и высказать своё мнение, а когда лучше прикусить язык и не ломиться в голову и чувства. Вот и сейчас — пока Тлегенов тщетно, но всё равно пытался выбить из Баженова хоть какую-то информацию, Агашков уверенно выруливал на МКАД, позволяя себе чуть большую скорость, чем обычно, и даже не старался спрятать лезущую на лицо радостную улыбку. Кир гордился своим Русланом.* * *
Если ты отдан на растерзание федеральной службе, которой посвящаешь, без преувеличения, все свои дни и ночи, то благодушно подаренный начальством внеплановый выходной всегда только настораживает. Это и неудивительно: вчера (точнее, уже сегодня) Руслан устало доковылял из кабинета до тачки Данилы, махнув на прощание Мише, когда стрелки часов перевалили за отметку «два», — притом что они втроём не провели толком ни одного мало-мальски адекватного допроса. Лишь оформили задержание башкирских отморозков в законном порядке, чтобы утром не нарваться на неприятности и не отмазываться перед армией холёных адвокатов, составили протокол и с чувством выполненного долга разъехались по домам. И уже в машине Усачев получил сообщение от Кшиштовского, что им с барского плеча прилетело поощрение в виде внепланового отгула, чтоб отоспаться, и, хоть Руслану не терпелось довести задуманное до конца, решение наконец-то целый день посвятить себе он принял окончательное. Но, как это всегда бывает, чем твёрже твои планы, тем легче они рушатся. Падая в свою огромную, застеленную невыёбистым тёмно-серым бельём кровать (и в этом, собственно, и заключались все выебоны, Усачев не мог этого не признавать), Руслан завёл будильник на девять, давая себе, с одной стороны, возможность не вставать с чувством, будто он лежит трупом после конкретного перепоя, но и с расчётом, чтоб утренняя пробежка всё же оставалась утренней. Нельзя сказать, что Усачев без угрызений совести прикрывался сложной работой и другими отговорками, но всё чаще предпочитал лишний час понежиться в постели перед вытягивающей все жилы ненавистной службой. Сам выбрал — так что нечего себя жалеть. Но и в этот неказистый четверг, не предвещающий ничего интересного, кроме наконец выпавшего нормального шанса весь день позалипать в разные видосы и уже чуть было не покрывшуюся пылью плойку — все другие его любимые консоли так и остались в любимой квартире в любимом Питере, — пробежка не удалась. Ни утренняя, ни какая-либо ещё. Ты, наверное, забыл, Вихлянцев, но помимо мессенджеров существуют ещё старые добрые SMS. И в них ты меня не заблочил. Собирайся и выходи. Я заработал свидание. Кляня себя на чём свет стоит за то, что забыл отключить звук на мобильном, Руслан потянулся всем телом и, дав себе три секунды на подумать, сел на кровати, потирая глаза и судорожно пытаясь нащупать окружающую действительность. Будильник ещё не орал, Данька сам дрыхнет без задних ног в своей съёмной однушке, Кшиштан божился на целых двадцать восемь часов забыть об их существовании и в приказном начальственном порядке потребовал от своих подчинённых того же, дежурный на посту в случае чего бы просто позвонил… На миг в сознании Усачева проскользнула самобичующая мысль, с фига ли весь круг его общения свёлся к сраной работе, но она же и разбудила его окончательно: может, это кто-то из его старой жизни? Вдруг наконец отозвался Юра?! И тем неожиданнее стало прочесть дурацкие и ну, очень странные сообщения от Баженова. Хотя глупо и наивно было полагать, что Бэд оставит его вчерашнюю выходку без ответа. Ещё глупее и наивнее было улыбаться во все тридцать два и без лишних раздумий вскакивать с постели и одеваться, наплевав на обязательный завтрак и получасовое стояние в душе в пользу минимально нужных десяти и возможности подольше покрутиться возле шкафа. Опять же в Питере остались и его любимые шмотки — конечно, за полтора года Руслан успел обзавестись неплохим, стильным гардеробом и в Москве, но необходимость почти всё время ходить в ментовской форме нивелировала весь его дизайнерский вкус практически до нуля. Зачем вообще тратить редкие выходные на шопинг, если эту крутую рубашку-футболку-что-либо-ещё тебе всё равно особо некуда надеть? Будь у Усачева чуть больше времени, он бы, может, и порефлексировал на тему того, с каких пор стал таким душным и скучным и куда делся тот беззаботный парень, что, смеясь, с закрытыми глазами тыкал на рандомные билеты и летел на противоположный край света с одним рюкзаком за спиной. Но Руслан и рефлексия — вещи, вообще-то, в заводских настройках малосовместимые. К тому же Усачев искренне верил, что вот-вот его жизнь наконец вернётся на круги своя, всё снова будет как раньше, а сам он сможет с гордостью сказать, что на полтора дурацких года изобрёл портал в прошлое. И максимально глупо и наивно было выходить из дома и уверенно садиться в припаркованный у подъезда «Аутлендер», не задавая вопросов в духе «зачем» да «почему». Встречаясь удивлёнными, но взаимно лёгкими взглядами, оба прекрасно знали, чем закончится их этот внезапный вояж, а Руслан в довесок знал и то, что на этот день ему точно придётся изобрести такой чудный портал и сделать вид, что он, как и задумывалось, просто спал. Они не сказали друг другу ни слова — Баженов только не без интереса проследил за тем, как Усачев вытащил телефон из кармана яркой куртки и, отключив гаджет одним длинным нажатием боковой клавиши, беспечно швырнул его на приборную панель. Женя открыл было рот, чтобы заметить, что подобные меры предосторожности совсем не обязательны, но вовремя сообразил: Руслан делает это не из-за него, а для себя. Молчать в едва прерываемой иностранным роком тишине было уютно, и, лишь когда тачка бодро съехала с окольцованного пробками МКАДа на западную дорогу, Усачев не без иронии напомнил: — Вообще-то, ты под подпиской о невыезде. А Московская область — это уже другой субъект Российской Федерации. — Вообще-то, с разрешения следователя я имею право уезжать куда захочу. А учитывая то, что мой следователь сейчас едет со мной, в моей машине, не думаю, что он очень-то и против, — в тон ему ответил Баженов, и Руслан, пойманный на собственной же попытке поумничать, от души рассмеялся. — Раз ты внимательно читал УПК РФ, то должен знать, что полностью подписка называется «о невыезде и надлежащем поведении». У тебя надлежащее поведение, Женя? От звуков своего имени, в котором Усачев так призывно растягивал гласные, делая это наверняка без задней мысли, Баженов резче, чем нужно, ударил по газам и даже не попытался подавить довольную улыбку. — Я и хотел намедни влезть в интересную авантюру, но моя милиция меня бережёт, — не остался в долгу он, заметив краем глаза, что расслабленно сидящий в полуметре от него Руслан тоже улыбается. — И я помню, что завтра я должен у тебя отметиться. В прошлый раз, прости, совсем не до этого было, но я исправлюсь. На этом предлагаю закрыть не самую приятную связывающую нас тему и нормально познакомиться. Ты был у меня дома, но так и не увидел сам дом. Усачев приподнял брови в изумлённом жесте, передумав задавать какие-либо вопросы: по опыту, Бэд всё равно не из тех, кто говорит больше, чем хочет сказать. Однако, на удивление, Женя, резво вписавшись в очередной крутой поворот, решил всё-таки объяснить. — Не думай, что я скрывался и не жил в собственном доме только из-за того, что меня пасут менты, — не без сарказма хмыкнул он. — Теперь я спокойно могу возвращаться, тем более что ты и так прекрасно знаешь адрес. Наконец Руслан смог сложить два и два в своей голове и на секунду даже поймал себя на мысли, что заскучал. Усачев любил сюрпризы, отчего так запросто и согласился невесть на что, а сейчас, узнав, что они направляются в Нахабино, насупился, уткнувшись носом в плащовый ворот куртки. Разгадка оказалась слишком простой, что было смешно, ведь загадывать никакие шарады ему никто и не собирался. В этом и заключалось всё самое интересное.* * *
Баженов не соврал: самого дома Руслан тогда действительно не видел. Здесь всё ещё, как и полтора года назад, не везде доведён до ума ремонт, более-менее вылизан только первый этаж, и то — Усачев не мог брезгливо не морщиться, разглядывая безвкусный розовый принт на обоях и всюду растыканные безделушки, которые, наверно, по задумке должны создавать уют, а на деле создают лишь образ недалёкой ярковолосой хозяйки коттеджа. Как странно, ещё совсем недавно Клэп олицетворяла для Руслана алтарь женской мудрости и аутентичности — сейчас же при одном лишь упоминании её имени его всего передёргивало и пальцы невольно сжимались в кулак. Этот дом её — об этом так и кричало всё окружающее пространство, — и, только поднявшись по скрипучей лестнице, до которой у Бэда в своё время так и не дошли руки, Усачев смог попасть в дом Евгения Баженова. Мансардное помещение с необлицованными стенами, зато с навевающим особую атмосферу окном в крыше, минимум мебели (даже кроватью здесь служила груда наваленных друг на друга матрасов), сложенные в хаотичном порядке книги — всё это настолько не стыковалось с дерзкой картинкой сидящего у него на допросе Бэда, который чуть ли не выебал его глазами, что Руслан неосознанно замер. Пару секунд растерянно глядя на объект своих пространных раздумий, он вдруг ожил, натыкаясь на сброшенные в дальнем углу старые диафильмы. Там же нашёлся и аккуратно упакованный проектор рядом со свёрнутым в рулон экраном, отчего Усачев на миг зажмурился, живо и ярко представляя себе, как в этой крохотной комнатушке, под светом только хулиганисто заглядывающих в окошко звёзд, можно смотреть кино всю ночь напролёт, отгородившись от остального мира подушками. Куда выёбистее его выёбистой спальни, потому что душевней. — «Звёздные войны»? Блин, серьёзно, ты тоже фанатеешь по этой лучшей кинофраншизе всех времён и народов? Внимание Руслана приковала верхняя коробочка с плёнкой, на которой были изображены герои его любимой саги, и следующие добрые сорок минут Руслан с Женей обсуждали нашумевшую космооперу, плавно переходя на другие бестселлеры. В красках расписывая своё отношение к тому или иному фильму, Усачев увлечённо улыбался, от души смеялся или презрительно цокал, нахмуривая брови, смешно выглядывающие из-под низко натянутой шапки, снимать которую он наотрез отказался. И чувствовал себя таким живым, будто уже окунулся в прошлое даже без фантастических колёс. Потому что чудеса реальны. И тем больнее стало об эту реальность разбиваться. — А я когда-то на серьёзных щах хотел стать кинообзорщиком. Прикинь, долбоёб. Сарказм в голосе Жени растворялся в стали и неявно, но всё же прочитывавшемся сожалении, а потом вылился в такой заразительный и чистый смех, что и полулежащий рядом в обнимку с подушкой Руслан, неумело скрывая удивление, громко расхохотался. М-да уж, он приехал сюда тупо потрахаться, как бы цинично это ни звучало, дать телу вспомнить, каково это — быть желанным и довольным, успокоить внутреннего сошедшего с ума прошлого себя, чтобы совладать и найти компромиссную гармонию с собой настоящим, а в итоге зачем-то переходит на откровенности, которые даже не думает тушить в своём любопытном сознании. — Долбоёб, раз отказался от своей мечты, — честно согласился Усачев, снова перейдя на смех, когда понял, что невольно сматерился. Но это просто такой риторический приём — зеркалить собеседника, так что не считается. — Знаешь, я тоже занимаюсь тем, от чего меня мутит и триггерит, но при этом я всегда оставался верным себе и своим желаниям. Руслан поёрзал, удобнее перехватывая подушку, — скрыть непрошеное смущение и замешательство от приближения к запретной теме ему удалось уже получше. По крайней мере, он искренне хотел в это верить, а потому тот факт, что Баженов решил вновь устроить игру в правду, разве что без алкоголя, Усачева не удивил. Осталось только до конца сделать вид, что ему уже не больно, — скилл, который Руслану слишком часто приходилось применять в этой жизни. — И потому ты, блять, протираешь казённые штаны в ментовке? — усмехнулся Бэд. Из кармана неизменной чёрной толстовки, которую Усачев уже пару раз видел, он вытащил сигареты и зажигалку, но курить в последний момент почему-то передумал — Руслан же, вместо того чтобы облегчённо выдохнуть, ощутил непривычный укол лёгкой вины. — И ладно бы ты реально просто крапал свои умные бумажки в кабинетике и раз в квартал чистил ствол шомполом, чтобы хотя бы не забыть, как его держать в руке. Нет же, ты какого-то хуя постоянно лезешь на рожон! Не очень клеится с историей о том, что ты попёрся в органы, только чтобы отправить за решётку меня. Усачев был готов к этому каверзному вопросу — ответ он нащупал в себе уже давно, и самое главное — это была чистая правда. Гораздо больше его задела мысль, что Баженов над этим всерьёз задумался — что бы это ни значило. Неужели вправду беспокоится? — В полицию я устроился потому, что мне нужно расквитаться с тобой и с другими ублюдками, которые мечтали меня грохнуть, — ровным голосом начал Руслан. — В одиночку лезть в мясорубку с вооружёнными и отмороженными на всю башку головорезами крайне идиотично, и я просто нашёл единственный способ первым вступить в войну и защитить себя заодно. А любое ремесло накладывает отпечаток: если ты ходишь в погонах, значит, ты либо герой, либо говно. Говном становиться я никогда не хотел. Поэтому пришлось учиться быть героем. Слова лились удивительно легко — ещё ни разу в жизни у Усачева не было объективной возможности кому-то рассказать то, что он без сомнений выдавал сейчас внимательно слушающему его Баженову. Как безудержно, широко раскрывая рот, ржал Музыченко в ответ на просьбу Руслана сделать ему диплом МВД с внесением данных во все возможные базы, как сам он днями и ночами напролёт зубрил нормативку, чтобы потянуть максимум на уроженца норильской жопы, где все живут по принципу «и так сойдёт, кому мы нахер сдались с проверками в своём Засранске», а ещё как сложно оказалось в первое время хотя бы оцифровать себя в этом гадюшнике, где бюрократизм — ещё наименьшее из зол. Усачеву удалось даже стать своим среди чужих, но куда деть то, что он стал чужим самому себе, Руслан до сих пор не знал. Не хотел в этом признаваться. — Ну допустим, закроешь ты меня лет на пятнадцать-двадцать — что дальше? Только не говори, что это и есть твоя цель, не разрушай моё прекрасное о тебе мнение. Выдав этот неожиданно искренний спич, Баженов перестал раздражающе крутить в пальцах зажигалку, отчего Усачев перевёл взгляд вниз, на его руки, и закусил губу — то ли от того, насколько же эти самые руки казались ему совершенными, скульптурно идеальными, то ли от очередного каверзного вопроса, который не потерялся перед невольным комплиментом, а лишь оттенил его. Ответ на эту вероломную загадку Руслан тоже заранее продумал — вот только сейчас, в данную секунду, Усачев не был уверен, что он ему понравится. — А дальше я наконец-то смогу вернуться из этой вонючей Москвы в Питер, снова начну путешествовать и в хорошем смысле слова прожигать жизнь, получать кайф от всего, что я делаю… Но для этого сначала мне придётся поставить на место ещё кое-каких уродов, — слегка нервно, но всё же улыбнулся Руслан. — Не думай, что я скрывался и не жил в собственном доме только из-за того, что меня пасёшь ты, — добавил он уже со смешком, довольный, что подловил Бэда на его же капкане. — Незадолго до того, как я тогда поехал к тебе, у меня была договорённость на большие поставки. Деньги я взял, потому как никогда никому не доверял и работал по бешеной предоплате, а выполнить заказ не успел. Я ведь прав, что это питерские, как только узнали, что ты прибрал к рукам мой бизнес, потребовали от тебя мою задницу взамен на взаимовыгодное сотрудничество? И если ты почему-то был уверен, что я мёртв, то у них всё ещё оставались кое-какие сомнения. А потерянные бабки очень хотелось получить обратно. По кирпичикам собрать этот пазл у Усачева вышло не сразу — лишь спустя год, отчаянно копая под Бэда, он понял, что тогда благодаря спасительной чуйке ему несказанно повезло. Едва ли не до самого утра просидев в подвале сгоревшего гаража, Руслан с огромным трудом взял себя в руки и, стараясь не попадаться на глаза редким прохожим в грязной и пропахшей гарью одежде, перебежками добрался домой. Конечно, он прекрасно осознавал, что здесь ему светиться всё ещё нельзя, чёртов казах может (должен!) убедиться, что задание выполнено, а потому словно в коматозе сбросил в рюкзак всю оставшуюся в квартире наличку, банковские карты и самые важные документы. Успел он чудом — уже через полчаса под окнами припарковалась стереотипная неприметная чёрная тачка. Руслан поблагодарил почивших архитекторов за плотную питерскую застройку, позволяющую пробраться по крышам сразу на пару-тройку кварталов, и заодно порадовался недальновидности москвичей. То, что это были не они, Усачев понял, уже работая в столичной полиции, когда в одном из дел словно между прочим всплыла фамилия его питерского «партнёра». Неофициальные ниточки вели к Баженову — правда, ни доказательств, ни прав вести это расследование у Руслана не было и быть не могло. Слишком велик риск спалиться: Джарахова и Вихлянцева объединяло немало совместных договоров купли-продажи. Некоторые из них они даже официально зарегистрировали, что Руслана знатно повеселило. — Теоретически я мог просто сменить адрес, паспорт и оставаться в Питере, но я знал, что нужно валить как можно быстрее, — закончил Усачев, периферическим зрением улавливая на лице Бэда абсолютно не скрываемый восторг. — Так что, Женя, ты украл у меня не только друга — ты украл у меня любимый город и любимую жизнь. Баженов придвинулся на матрасе ближе, откинув в сторону разделяющую их подушку, и посмотрел на Руслана со странной полубезумной улыбкой — так улыбается, например, двинутый учёный-физик, перед тем как сделать тянущее на Нобелевку открытие. И, если обычно это пугало ближайшее окружение Бэда, Усачев же, напротив, был приятно заинтригован. — Через несколько месяцев Эльдар успокоился, — спустя долгую паузу признался Баженов. Откровение за откровение — пусть не девиз их сегодняшней ненормальной встречи, но как минимум негласное правило. — Смирился с тем, что ты и впрямь уже на том свете и что с баблом придётся окончательно распрощаться, хоть и вытрахал мне перед этим весь мозг. Правда, узнай он сейчас, что ты жив, ни тебе, ни мне точно бы не поздоровилось. — Естественно, в первую очередь у него накопилось бы много вопросов к тебе, — рассмеялся Руслан. — Первый и главный — какого хрена ты их всех обманул. Свободного пространства между ними осталось всего ничего. Усачев, который обычно не переносил нарушения своих границ, уже бы вызверился на это, но сейчас, несмотря на совсем не подходящий для такой близости разговор, он словно отключил в себе себя, позволяя событиям разворачиваться так, как они того хотят. Оба знали, что уже завтра вся эта чудодейственная дымка рассеется, их взаимодействие больше не выйдет за рамки связки «следователь-подозреваемый», и ни один из них не станет поступаться своим долгом и принципами. Но сейчас рука Руслана легла на бедро Баженова и чуть сжала, намекая, что их беседа зашла куда-то не туда. — Кир до последнего отговаривал меня убивать тебя, — хоть, судя по потяжелевшему дыханию и напряжённым пальцам, стиснувшим ладонь Усачева, Женя и сам был не против перейти к тому, ради чего они здесь и собрались, он почему-то посчитал необходимым сейчас это сказать. — Не ненавидь его — ты сам послал своего друга на смерть. А он просто выбрал жизнь. Жизнь, понимаешь, — не меня. Баженов, в отличие от Руслана, долго в пафосную романтическую патетику не стал ударяться — сухо, всё-таки разорвав недообъятья и подойдя к окну покурить, в перерывах между короткими затягами Женя в общих чертах рассказал Усачеву, что ещё до того, как машина Агашкова припарковалась около его тогдашнего «офиса», он догадывался о цели приезда Кира. Не был уверен на сто процентов, но был готов морально, а потому в верхнем ящике стола у Бэда уже лежал заряженный пистолет. К крысам Баженов с детства испытывал крайнее презрение — и к себе не подпускал, предпочитая покончить с ними ещё до того, как они предпримут попытки пустить свой шпионский яд в своё отдающее гнильцой дело. Но Агашков его удивил: без утайки выдал то, что его прислал Вихлянцев и что он знает, как Бэд расправлялся со стукачами, и для себя такой участи не желает. — Я ему не поверил: не бывает, блять, чтобы человек, с которым вы прошли вместе огонь и воду, так просто пошёл на предательство. Но мне стало интересно, что он сделает дальше. — Баженов тычком швырнул окурок в пепельницу и повернулся к замершему в одной позе Руслану, дёрнув уголком губ. — И, когда он начал просить меня как-то порешать со всем этим дерьмом, забрать у тебя бабки и по-тихому отпустить на все четыре стороны, я понял, что выбор дался ему непросто. Хуй знает, помогло это тебе или нет, но я подумал, что ты имеешь право знать. Хоть я и прямым текстом тебе говорю, что ты долбоёб. Если бы Кир попытался выполнить твоё поручение, ты получил бы его обратно, блять, посылкой с дыркой во лбу. «Не помогло», — закусил на языке Усачев. Горечь во рту по трахее и бронхам проникла в каждый нерв, оголяя его до предела, и Руслан опять громко, но уже как-то по-другому рассмеялся, сильно запрокидывая голову назад. Стало ли ему легче от этого знания? Наверно, да. Стало ли тяжелей? Тоже да, и уже не наверно. — Самое хреновое во всём этом, что я примерно представляю, что ты сейчас чувствуешь. — Баженов с глухим стуком закрыл окно, очевидно сдерживаясь, чтобы хлипкая рама не затрещала по швам, и шумно выдохнул, стискивая зубы. — Это я, простой пацан из Стерлитамака, приехавший, блять, нагибать раком столицу, кое-как перебивался с работы курьера на раздачу листовок, а у Ануара было всё: образование, своя квартира, перспективы. Но он, зная мою ситуацию, пошёл со мной, хоть и понимал, что это всё, мягко скажем, незаконно. Со мной начинал, со мной уходил от старого, выжившего из ума пидораса, для которого мы тупо пушечным мясом по итогу оказались, и со мной организовывал свою команду с нуля. У него была масса возможностей завязать с этой хуйнёй, а он всё равно остался рядом. И я себя ощущаю говном — но не из-за того, что я делаю, а потому, что когда-то я уже видел Ануара с огнестрелом в животе. Тогда нам обоим тупо подфартило, но мы нихуя не сделали выводов. А сейчас уже поздно отступать назад и всем выпячивать рыльце в пушку. Это русская рулетка, Руслан, и ни ты, ни я не можем наверняка предугадать, заряжен патрон или нет, перед тем как нажимать на спусковой крючок. — В таких случаях я предпочитаю не стрелять, — сглатывая непонятный комок, глухо отозвался на эту исповедь Усачев. — Но за нас выстрелили другие.* * *
В протоколах и постановлениях раз за разом обнаруживались дурацкие опечатки, старый, на ладан дышащий принтер то и дело зажёвывал дефицитную в госорганах бумагу, крепкий кофе не спасал от недосыпа, а тем более ничего не мог сделать с раздражающе опухшим лицом, как будто Руслан вчера бухал, — в общем, пятница у Усачева не задалась с самого начала так, как не задаются обычно понедельник, первый день после офигенного отпуска или утро после ночи, которую ты запомнил надолго, если не навсегда. Не сказать, что это был лучший секс в жизни Руслана, — говоря напрямоту, в его понимании это и полноценным сексом можно назвать с большой натяжкой. Баженов, как могло сначала показаться, не спасанул перед первым серьёзным интимным опытом с мужчиной, не считая спонтанных и необдуманных потуг ранее, где на первом месте стояло желание мести и втаптывания в грязь, действовал нетерпеливо и бесшабашно, будто бы интуитивно знал, что нужно Усачеву, и напрочь отключил мозги точно так же, как и он. В какой момент их переклинило от доверительных разговоров к тому, что Женя обхватил своими невозможно красивыми ладонями лицо и затылок Руслана, а тот от души впился требовательным поцелуем в его губы, опередив Бэда на жалкую секунду, Усачев и сам не понял. Тем не менее, уже совсем скоро он резко подался вперёд в попытке повалить Баженова спиной на постель и оседлал его бёдра, посылая призывную улыбку и тягучие взгляды из-под ресниц. Женя уже знал, как круто и бесстыже Усачев умеет отсасывать, а потому поначалу не стал противиться его напору, зато после Руслан отхватил своё сполна. Ему пришлось изрядно повозиться у зеркала утром, чтобы хоть как-то замазать краснеющие пятна на шее, — многочисленных следов на плечах, ключицах и ниже, к счастью, не было видно под форменной рубашкой, зато они чересчур явственно напоминали о себе при очередном неловком движении или прикосновении. И всё это при том, что дальше минета и дрочки оба так и не зашли. А то чувство, что гложет Усачева с самого вызова такси к пяти часам утра, — не что иное, как разочарование. Что-то подобное Руслан испытывал, когда у него ни черта не выгорело с Юрой. Тот, вопреки догадкам Усачева, оказался натуральней скисшего молока, хоть и не был при этом заядлым гомофобом, но ощущение того, что ему не просто отказали, а посмеялись и кинули, менее гадким и противным от этого не стало. Сейчас же, само собой, ситуация в корне другая, а вот ощущения ровным счётом такие же — и уж лучше загрузить себя работой на максимум, чем пытаться проанализировать случившееся. Только эта самая работа не шла ни в какую, и перед глазами всё ещё стоял образ, который хотелось вырезать остро заточенным ножом прямо из-под век, пусть эта по-читерски незаконная операция непременно будет крайне болезненной. Больнее, чем сейчас, сделать вряд ли возможно. Тело, получившее добротную порцию желаемой грубой, беззастенчивой ласки, чуть ли не пело, как в клишированных бабских романах, и после третьего за сутки захода Руслан лежал головой сразу на четырёх подушках, искоса поглядывая на жадно курящего Женю. Окно, как понял Усачев, было вмонтировано не рандомно — аккурат в него светила удивительно яркая для зимы луна, и эта бледно-оранжевая таинственная зрительница акцентировала контуры по-эстетичному фигурного профиля Баженова. Нескромно заглянувшие в просвет лучи, как на стоп-кадрах, выдавали Руслану картинки напряжённо обхватывающих сигарету губ, линий скул, об которые можно порезаться даже вот так, на расстоянии, гладко выбритых щёк — Усачеву было даже немного завидно: он, хоть и брутальную щетину отрастил, но всё равно выглядел не настолько мужественно. Спутанные волосы, что слегка вились после душа, норовили закрыть глазам весь обзор, и Руслан нервным жестом зачесал крашеную чёлку назад, пытаясь снова на ощупь найти брошенную куда-то шапку, а заодно проклиная и свои непослушные пряди, и собственный грёбаный авантюризм (лучше бы действительно целый день спал и юзал плойку, ей-богу), и чёртового Бэда с его слишком красивыми чертами лица. Ещё мгновение назад Усачев бы просто списал всё на банальную похоть и долгое воздержание, а как понимать это теперь… — Рус, тебя Кшиштан к себе требует! Из раздумий его вырвал дохрена бодрый голос Поперечного — и когда только успел зайти? Смотря на энергичного, явно чувствующего себя в своей струе среди в кои-то веки нормальной оперативной работы Данилу, Усачев слабо, но искренне улыбнулся и наконец выдернул из принтера смятый в гармошку лист, одним метким броском направив его в пластиковое мусорное ведро. — Выходной пошёл тебе на пользу, — хотелось произнести эту фразу с заслуженной иронией, но получилось так серьёзно, что Руслан фыркнул, разбавляя неуместную наблюдательность пренебрежительной гримасой. — Подцепил новую тёлку? — Пока ещё нет, но я в процессе, — весело ответил Поперечный, позвякивая браслетами наручников, которые беззаботно крутил на одном пальце. Так однажды им чуть не пришлось менять оконное стекло в кабинете, но жизнь этого придурка ничему не учит. — Договорились сегодня вместе потусить в клубе, и, короче, это, Русик, ты идёшь со мной. Не обсуждается. Тебе тоже не мешало бы просто потрахаться и сбросить нервное напряжение. В этот момент от саркастичного смеха Усачев не удержался — как же убого он, по всей видимости, выглядит, раз даже после неплохого секса кажется со стороны монахом! К слову, это абсурдное предложение значило намного больше, чем стереотипный дружеский совет: если ещё недавно от постоянных гейских шуточек Поперечного его не могло спасти ничего, то после известия о том, что Руслан, вообще-то, женат, они резко сошли на нет. Как, впрочем, и упоминания о супруге-вертихвостке. Так что это был первый раз за долгое время, когда Данила призывал отвлечься старым дедовским, но вместе с тем всё ещё безотказным способом, а до этого он лез из шкуры вон, чтобы разбудить в себе чувство такта и держать язык за зубами, не насыпая соли на ещё не зажившие сердечные ссадины. Не удостоив Поперечного ответом, Усачев схватил со стола блокнот и пошёл на поклон к руководству — Руслан догадывался, что на него сейчас свалятся протоколы допросов всех четырнадцати задержанных. Проводил их Кшиштовский лично, вместе с устрашающим одним своим видом Данилой, и Усачева Миша наверняка вызывал, чтобы передать диктофонные записи для оформления положенной документации и свои начальнические наставления. Так что клуб отменяется — тут бы хоть не уснуть мордой прямо на клавиатуре. — Всю эту двухчасовую муть даже не слушай. — В отличие от Поперечного, Кшиштовский устало потирал густую бороду и время от времени отпивал из огромной кружки, в которой среди запаха крепкого растворимого Руслан вновь унюхал тонкий флёр коньяка. — «Никого не знаю», «ничего не видел» — всё по классике. Так что просто оформи шаблон, а над текстом и не парься: ничего цензурного в аудиофайле ты всё равно не найдёшь. Нормально поработай только над одним стоящим допросом — его я вынес в отдельную папку. Не главная башкирская шишка, но и не последняя шестёрка в их группе. Единственный из всех, кто согласился сотрудничать со следствием и поведал нам кое-что интересное. — И? — изо всех сил стараясь сохранить лицо и палевно не закусить губу, спросил Усачев, сильней, чем нужно, стискивая в пальцах протянутую флешку. — Он рассказал что-то про Баженова? — Нет, его лично этот тип не знает, — меланхолично пожал плечами Миша, который больше всего на свете мечтал закрыть ко всем херам это дело и укатить куда-нибудь в горы в долгожданный отпуск. — Зато сдал со всеми потрохами некоего Ануара Тлегенова из его банды, с которым контактировал и добазаривался насчёт стрелки, и теперь у нас есть уже хоть что-то, чтобы сдвинуться с мёртвой точки. Так что, Русик, готовь бумажки для немедленного задержания. Нахуй, пора заканчивать с этим дерьмом.* * *
Про Поперечного не зря в управлении шутили, что, если он настроен серьёзно, у него и жмуры из холодоса в лаборатории Ильича заговорят (жаль лишь, что Данила и серьёзный настрой, как параллельные прямые, пересекаются только у отпетого двоечника в тетради по геометрии). За целый день, пока Усачев методично печатал документ за документом, тот раз десять напомнил, что сегодня вечером они кладут хуй на работу и идут тусить в клубешник. Баррикадируя кипу бумаг на манер крепости, держащей его в своём жёстком плену, Руслан не горел желанием даже вслух говорить Поперечному категоричное «нет» — ответ и так был очевиден. Но не то в пылу собственных грузливых мыслей он забыл, каким доёбистым бывает Данила, если ему что-то приспичило, не то грёбаная чуйка подсказывала не торопиться с отказом — в результате, когда Поперечный даже за свой счёт вызвал такси, бросив собственную тачку на парковке, Усачев понял, что шансов соскочить у него никаких и не было. Этот придурок и насильно бы в машину запихнул, с него станется. — Вообще ты прав, Русик: пиздец она, конечно, тупая, тёлка эта! Я ей говорю: «Я Данила, в честь Багрова, ну, помнишь, будут деньги — приходи, оттопыримся!» А она мало того, что прикол не выкурила, так ещё и испугалась, что я, блять, приглашаю её в клуб, а платить за неё не планирую. Но, с другой стороны, я же не в мозг собираюсь её трахать — мне-то что, какие она турецкие сериалы смотрит и на какого Брэда Питта дрочит одинокими вечерами! Таксист — даром, что не местной национальности — понятливо заржал, бросая совсем не палевный взгляд назад, и Усачев громко цокнул, почему-то чувствуя странную неловкость. Руслан сам неоднократно высказывался Поперечному об умственных способностях баб, которые на него ведутся, но в присутствии левого мужика лучше бы поговорил о местах в Питере, где снимался фильм, например. Мог бы и экскурсию провести, пусть пока и виртуальную. — Так что, пока не поздно, попросить её, чтобы взяла с собой пиздатую подружку, или по ходу дела разберёмся? Данила, активно написывающий своей пассии на этот вечер, сунул Усачеву телефон чуть ли не под нос, показывая фотку охеренно разукрашенной всеми цветами радуги девки, и тот с отвращением скривился, показывая собственное отношение к складывающейся ситуации. Расслабиться и выпить какой-нибудь затейливый, не особо алкогольный коктейль Руслан уже настроился, главное — побыстрее спровадить Поперечного утолять свои низменные плотские потребности и просто посидеть в наполненной шумом мысленной тишине. Подумать о том, как несправедливо с ним поступила жизнь, может, даже немного пожалеть себя, научиться заново возненавидеть одного человека и вытеснить из головы чересчур навязчивый образ зелёных глаз. Но никак не трахаться, нет — он тут же начнёт сравнивать и этими опасными сравнениями себя ещё глубже закопает. — Удиви меня — попробуй привести мне не такую, — с привычной ироничной интонацией буркнул в ответ Усачев. — И сам, пожалуйста, оттопырься не как твой тёзка, ладно? Обойдись без стрёмного допинга, а то получится как-то не очень. — Понял, девчонку с пиздой тебе не предлагать, — кивнул Данила и с каменным лицом процитировал любимую шутку: — Мой друг очень хочет стать геем, но у него кишка тонка. А на баб у него уже не встаёт. Но я спасу его, развею содомский мрак, что поселился у него в голове! Поперечный громогласно засмеялся, легко стукая кулаком Руслана в плечо, так что тот еле сдержался от сердитого шипения. Шутки шутками, на них Усачев крайне редко обижался, однако настроения ощутимо поубавило то, что, кажется, он понял, в какой именно клуб они с Данилой едут: это заведение чересчур ярко напоминало то, чего Поперечному лучше — безопаснее — было бы не знать. Потому остаток поездки и первые пятнадцать минут пребывания в мерцающем софитами и пошлым стробоскопом зале Руслан провёл в безуспешной борьбе с бешеной пульсацией в висках и сходящей с ума чуйкой, что подсказывала ему бежать отсюда сломя голову. Радовало то, что Данила и сам, по всей видимости, не горел желанием тусить с сожравшим в фигуральном смысле лимон Усачевым, — быстро опрокинув в себя пару-тройку рюмок обычной водки, Поперечный почти сразу же докопался до какого-то иностранца, который на свою беду лично вызвался выпить с ним за знакомство настоящей русской. Руслан даже не успел произнести шутку до конца, как Данила подхватил его задуманную как сарказм цитату и, таща бедолагу за собой к скрытым от любопытных глаз диванчикам, стал объяснять ему, что, собственно, такое кирдык и почему он обязательно скоро наступит для Америки. Так что в целом вечер проходил неплохо — знакомый бармен, зная оригинальные предпочтения Усачева, откопал в закромах специально для него бутылку хорошего красного полусухого и не задалбывал пустыми задушевными разговорами, а потому Руслан остался за барной стойкой, иногда двигая ногой в такт орущей музыке и мало-помалу расслабляясь. — Юрец на днях объявился, — когда вал посетителей сошёл, тихо склонившись над барной стойкой, сообщил парень. — Забрал полагающиеся ему за последний месяц бабки за выступления и сказал, что съёбывает из Москвы. Хер знает, что с ним случилось, но выглядел он хреново. — Мы оба знаем, кто это сделал и почему Юра принял такое решение, — тяжело вздохнул Руслан. Полузабытое со вчера чувство вины за Кира вернулось с тройной силой ещё за одного небезразличного ему человека. Музыченко искренне и честно желал ему добра — а насколько он был внутренне раним и впечатлителен, Усачев помнил очень хорошо. Юра даже при виде безвредных насекомых орал и матерился, а что ему пришлось пережить во время «беседы» с Баженовым, и представить страшно. — Бэд здесь, кстати. В отдельном зале со своими парнями, — обыденными движениями протирая бокалы, добил Руслана бармен. — По нашей договорённости, я должен сказать ему, что ты сюда пришёл. Если хочешь, я могу работать на две стороны и маяковать в случае чего и тебе. Вино резко стало горчить на зубах и отдавать какой-то химозной тягомотиной — ничего не ответив на это предложение и небрежно бросив несколько купюр, Усачев быстрым шагом вышел на улицу, борясь между равноправными желаниями самому заявить Баженову о себе или свалить отсюда нафиг, сев к первому попавшемуся бордюрщику и не тратя время на ожидание такси. Скорее всего, потому, что он толком за сегодня ничего не съел, Руслана мутило, и со вторым пришлось повременить — благо, что внятных мыслей в голове не было никаких. Самое то, чтобы опять случился какой-нибудь локальный армагеддец. — Интересно проводят отдых местные стражи порядка. — Ехидством Клэп ничуть ему не уступала, а её рука, коснувшаяся ладони Усачева, с длинными выкрашенными во что-то неизменно аляпистое и яркое ногтями заставила его непроизвольно вздрогнуть всем телом и отшатнуться назад. — Что забыл здесь, Русланчик? По Жене соскучился? Интонация, с которой Катя задала последний, риторический вопрос, навела на подозрение, что её уж точно едва ли можно назвать обманутой дурочкой, и это настораживало. Усачев не считал себя стопроцентным знатоком женской психологии, однако с лёгкостью мог догадаться, что девушка, которая знает, что ей изменяет жених, терпит подобное неспроста, а на ту, которая находится в счастливом неведении, Клэп никак не тянула. Потому, включая режим наблюдательности на максимум, Руслан вырвал пальцы из по-девичьи ласковой хватки и не сдержал злорадной улыбки. — Чего кольцо не носишь? Не подошло? — отзеркалил он тон Катерины. Секундное замешательство на лице напротив мигом сделало Усачеву немного лучше — девушка не создавала впечатления той, что преминет лишней возможностью похвастаться дорогим подарком. Значит, «Тиффани» ей на безымянный палец так пока и не надели. — А что, после всего, что между нами было, в тебе проснулся джентльмен, и ты хочешь сделать мне предложение? Поздно — я, вообще-то, и без этих формальностей твоя законная жена. Теперь уже наступила очередь Руслана впадать в удивлённый транс — закусив изнутри щёку, он отошёл ещё на шаг назад, находя опору в заплёванной стене этого блядюшника, и глубоко выдохнул, избавляя себя от ненужных эмоций. Напрасно Усачев предполагал, что Клэп не в курсе, — но какого лешего долгое время не был в курсе он? — Думал, я не знала? — пьяно (сейчас это уже открылось в полной мере вкупе с тем, что Катя едва стояла на своих высоченных каблуках) хихикнула она. — А ты сказочный идиот, если не понял данных тебе подсказок.— — // — —
«Город забирает силу», — говорил немец, однако Вихлянцев был с ним не совсем согласен. Забирает силу город, который ты презираешь всей душой. Да, Руслан искренне ненавидел Москву, и именно с этой ненавистью пытался сконнектиться и договориться, пока ехал вместе с найденным в «Бла-бла-каре» водителем по высокоскоростной М-11. Это было безопаснее, чем палиться на вокзале, а от рейсовых автобусов после вчерашней поездки Вихлянцева выворачивало наизнанку. Сжигать мосты оказалось трудно даже ему, привыкшему ко всякого рода путешествиям, и последнее, что оставалось, — надеяться, что пожарища, разгоревшиеся за спиной, ярко осветят дальнейший путь. Помочь найти себя в новой жизни в муравейной столице мог только один человек — искать Руслана у Музыченко не додумается даже самый гениальный детектив. Они не были врагами, но и не имели друг с другом ничего общего — несбывшиеся влажные фантазии Вихлянцева не в счёт. Сам виноват, что заинтересованные взгляды в свою сторону расценил не так, как нужно, — и в ответ на довольно изящный, по его мнению, подкат услышать: «Ты классный, я с тобой хочу буха-ать!» Руслан оказался абсолютно не готов. Кир тогда долго хохотал, что гей-радар Вихлянцева дал первый сбой, зато какой позорный — Юра орал матом, ржал на весь зал и морщился, оживляя перед глазами картины того, во что его чуть не втянули, и только потом сочувственно пожал руку Руслану, как можно более мягко объяснив, что он не из тех, кто ловит радугу и делится ею с ближним. Вихлянцев смеялся вместе с Агашковым, внутренне сгорая от стыда и от несправедливой мысли, что никогда ещё никто так сильно ему не нравился. Дело даже не столько во внешности, хоть и у Музыченко она выдающаяся и запоминающаяся, — колдовские, почти чёрные глаза дурманили, — Руслану импонировало в Юре всё. Железо на нижней губе, густые длинные волосы, татуировки разных мастей по всему телу, мастерское владение скрипкой, особый шарм в произношении свистящих и шипящих звуков, даже дебильная привычка по-дурацки записывать контакты. Жаль, Вихлянцев так и не узнал, как Музыченко забил в свой телефон его. Русик-Нахер-Он-не-пьёт. Наверно, как-то так. Зачем сохранил номер Юры после неудачного каминг-аута, Вихлянцев не знал, а теперь благодарил прошлого себя за былую предусмотрительность. Карьера Музыченко в последнее время разительно пошла вверх, сомнительные питерские бары на Думской он сменил на московские — элитные и не особо, — а ещё у Юры наверняка имелись связи, которые Руслану оказались сейчас так нужны. Музыченко выслушал немного сбивчивую просьбу Вихлянцева внимательно, безо всяких сомнений пригласил его к себе в квартиру, а потом терпел почти две недели в соседней комнате, попутно решая все возникшие проблемы Руслана и искренне пытаясь поддержать его в это трудное время после потери друга и случайного спасения от собственной смерти. — Потешный ты, конечно. — Первым делом Юра сунул в руки улыбающемуся Вихлянцеву так въедливо требуемый им диплом красноярского института МВД. — Пиздец, пригрел на груди мента! Короче, знакомый фээсбэшник оформил всё как надо, ни одна местная проверка не прикопается! Так, это трудовая, запоминай: уволен из отдела полиции Норильска по собственному желанию в звании майора. Водительские права… Не смотри на меня так, мы тебе даже парочку штрафов в историю приписали — погашенных, без кипиша! И, наконец, паспорт — поздравляю, Руслан Эдуардович Усачев, ты теперь официально женат! — Нафига? — Опешивший Вихлянцев листал новёхонькие, ещё шелестящие бумагой документы, как баран на новые ворота, посмотрел на штамп в паспорте, даже не думая вчитываться в слегка коряво написанные буквы, и рассмеялся. Вот уже Юрец, блин, простебал так простебал! — Красиво мстишь за то, что я хотел склонить тебя на другую сторону? — Чё, я хорош был сейчас? — хитро улыбнулся Музыченко, отчего Руслан с трудом проглотил отдающее горчинкой: «Не только сейчас». — Без шуток, максимально заметаем следы, обманываем поисковые фильтры. Погугли хорошенько про Норильск — мы специально искали жопу поглубже, где и текучка большая, и звания налево-направо раздают, лишь бы народ удержать. Всех майоров не упомнят… В общем, что смог, я сделал, но ты, блять, Русик, не влезь опять в какую-нибудь хуйню, ладно?— — // — —
«Влез и тебя за собой потащил», — про себя усмехнулся Усачев, отгоняя прочь болючие воспоминания. Юра даже деньги сверху, для себя, брать наотрез отказался, вполушутку сказав, что и так должен Руслану моральную компенсацию. Классно, чёрт возьми, он ему отплатил! — Если что-то знаешь — говори, если не хочешь — отстань от меня и свали отсюда, — грубо, осознавая, что Клэп всё ещё стоит недалеко от него и свежует его липким нечитаемым взглядом, рыкнул Усачев. — Вдруг Бэд там на радостях от законченной войны с башкирами объявит о вашей помолвке. Собственные слова отозвались едкой кислотой во рту — мутная дымка снова застлала глаза, будто бы намекая Руслану, что пить ему нельзя. Даже немного. Вечно он под действием алкоголя творит всякую дичь. И пора бы, наверно, всё-таки начать уважать себя и принимать свои решения такими, какие они есть, — с этими мыслями, уйдя подальше от бухих рож и громких голосов, Усачев достал мобильный и глухим, от души задолбанным голосом проговорил: — Миш, давай не будем ничего откладывать на завтра — я знаю, где сейчас Тлегенов. Ордер на его арест у меня на столе. Приезжай.