Лжец

      — Ваш апероль шприц, — улыбаясь во весь рот, над Русланом склонилась официантка, без смущения демонстрируя соблазнительные формы, выглядывающие из-под белой рубашки, кокетливо расстёгнутой на две верхние пуговицы. — Чего-нибудь ещё желаете?       — Нет, спасибо, — не поднимая глаз, ответил Руслан, приправив свою холодную вежливость еле заметной улыбкой в уголках губ. — Всё и так прекрасно.       Он не считал, какой это был коктейль, и уж тем более не заморачивался над тем, как будет себя чувствовать завтра. В последние два года Руслан прокачал свои алкогольные скиллы настолько, что уже не хотел умереть от будто бы гриппозного похмелья на следующее утро, поднаторел, вырос над собой. Этому вполне способствовал его новый образ жизни «для себя», который вместе с тем уютно сочетался с деловыми переговорами, со встречами с друзьями и приятелями, — образ жизни, когда больше всего на свете Вихлянцев не хотел быть один.       Благо, у Руслана после печальных событий трёхлетней давности остались настоящие и верные друзья — с Мишей, например, который после увольнения из полиции с головой ухнул в путешествия, Вихлянцев, вложивший последние деньги в создание турагентства, решил замутить совместный тревел-проект. Начинался он скорее как промо к собственному бизнесу, что приносил не очень большую, но стабильную прибыль, а потом закрутилось. Влоги, конкурсные идеи для привлечения подписчиков, забавные скетчи — и не скажешь, что когда-то Кшиштовский душнил на посту начальника отдела в органах внутренних дел. Видимо, до развода это был совершенно другой человек, которого Руслан смог узнать только недавно.       Они как раз снимали очередной выпуск в Баку, когда Вихлянцеву пришёл долгожданный положительный ответ от Эльдара. Видимо, тот после сорвавшейся сделки вообще не хотел иметь с Русланом никаких дел, но всё же по итогу передумал. Потому, оставив Мишу греть жопу на берегу Каспийского моря, Вихлянцев раньше срока вернулся в Питер и из Пулково, заехав домой лишь на полчаса в душ и переодеться, сразу мотанул в «Октябрьский», где сегодня как раз удачно с грохотом прошёл сольник «Шляпников». На первый взгляд странное, совсем не подходящее место для переговоров, но после концерта радостный Музыченко торжественно пригласил всех на афтепати в ближайший ресторан, забронировав полностью весь второй этаж, включающий в себя несколько залов и бильярдную. Здесь, среди петербуржского «бомонда», — помимо ребят из своей группы, Юра притащил ещё с три десятка людей, имеющих отношение к его громкому успеху, — разговаривать о делах можно было спокойно, не боясь быть услышанными в толпе безразличных друг другу лиц, а ещё удалось совместить полезное с приятным. На всеобщий движ подтянулся и Данила, что вот уже больше года назад прочно обосновался в северной столице.       — Так, ну всё, ребятушки, спасибо, что пришли, но нам с Серговной пора, — протянув вперёд до отказа уже забитую татуировками руку, Музыченко разлил всем желающим в подставленные рюмки, не отрывая бутылку, и закатил глаза на всеобщее улюлюканье. — Сами знаете, беременная жена — бомба замедленного действия, а иногда — и ускоренного, тут уж как повезёт. Так что здоровья во все органы, денег во все карманы и ещё раз спасибо, что разделили с нами этот выдающийся день, к которому мы заебись как долго шли!       Руслан как раз успел дойти до той гармоничной кондиции, когда флёр хмельного веселья успешно балансировал на золотой середине, а до следующей стадии хмурого уныния оставалось ещё несколько коктейлей. Потому уходить ему совершенно не хотелось, хоть и Музыченко был единственным клейстером собравшейся разношёрстной компании.       — Просто Юра всё никак не может определиться, панк он или семьянин, — беззлобно пошутил Вихлянцев. Его бокал резко выделялся среди многочисленных рюмок с водкой — ну, разве что ещё стакан с апельсиновым соком Джарахова, что с недавних пор ушёл в глухую завязку. — Панки грязи не боятся, но боятся каблуков?       Сидящие за столом пьяно заржали, а Музыченко посмотрел на Руслана едва ли не с гордостью и чокнулся с ним отдельно.       — Ну ты и пидорас, — самодовольно протянул Юра, вытирая усы. — Сам, что ли, от своего мазохизма избавился?       Вихлянцев широко улыбнулся и отсалютовал бокалом, оставляя при себе своё мнение. То, что Музыченко называл его мазохизмом, сам Руслан предпочитал называть если не здоровыми, то адекватными для себя отношениями. Да, не всё и далеко не всегда было гладко, да, они делили между собой города, а зачастую и страны, но Вихлянцев всегда знал, что его ждут — так же, как когда-то ждал он сам. Юра, впрочем, всё никак не выкинув из головы прошлый негативный опыт, понимать Руслана не стремился — Руслан, в свою очередь, и не думал что-либо ему объяснять. Весь произошедший когда-то сюр вообще, если честно, мало бы кто понял.       — Повторите, пожалуйста.       Вихлянцев жестом подозвал официантку снова, уверенный из её откровенно заинтересованных взглядов, что уж она-то прекрасно помнила, что ему приносила. От воспоминаний о Жене захотелось если не прям уж напиться, то точно не уходить отсюда трезвым — а ведь ещё надо как-то придумать, что потом ему сказать и как перед ним оправдаться.       — Так, мой дорогой, хватит тебе на сегодня, — отрезал сидящий рядом Поперечный и отрицательно мотнул головой терпеливо выжидающей девушке. — Пойдём уже домой, пока развод мостов не начался.       Руслан открыл было рот, чтобы высказать Даниле, что он без проблем чуть позже доедет на такси, но вовремя понял: тем самым Поперечный тонко намекает ему на конфиденциальный разговор. На самом деле, они с Данилой давно уже не говорили по душам, встречаясь только на шумных попойках или великосветских питерских мероприятиях, и, если честно, Вихлянцев даже не был уверен, что последняя их откровенная беседа произошла в этом году. В первые месяцы после выхода из больницы, во время непростого восстановления и в постреабилитационный период, Поперечный всячески пытался быть рядом и поддерживать сдавшего было позиции Руслана, а затем их интересы разошлись — тогда как Вихлянцев старался утолить тоску по Баженову в путешествиях, Данила решил вдруг вспомнить увлечения юности и попробовать себя в мультипликаторстве.       Немного пройти по удивительно пустынному сейчас Лиговскому и на площади Восстания свернуть на Невский, с перекурами на Аничковом мосту и у старого доброго Зингера, а там уже и до Дворцового рукой подать — как раз успеют к половине первого оказаться на противоположном берегу. Маршрут был составлен без слов, да и шли поначалу молча — толпы зевак, слетевшихся сейчас в исторический центр, как мухи на вино, не особо способствовали изливаниям душ. Поперечный вскользь рассказывал о своих творческих потугах, которые не то чтобы с первых же попыток увенчались успехом, Руслан — об очередной поездке с Мишей, и только на третьем перекуре возле ботанического сада СПбГУ, где ор ожидающих мостовой феерии наконец-то стих, стало наконец-то возможно перейти к чему-то более предметному.       — Блин, Даня, ты же обещал бросить, — сигаретный дым раздражал больное горло донельзя: как Вихлянцев ни старался увернуться или отойти в сторону, табачная вонь словно преследовала его и царапала поражённые стенки глотки. — Не многовато ли вообще за последние полчаса? Так у тебя точно перестанет вставать член, и твоя ненаглядная Полина бросит тебя нафиг.       — У меня ещё есть десять пальцев и язык, — философски изрёк Поперечный. Правда, сделал ещё одну быструю затяжку и сигарету всё же выкинул, высказав запоздалое сожаление, что надо было взять горячий глинтвейн на Дворцовой набережной в целях лечения и расслабления. После ранения Руслан срывал голос от малейшего переохлаждения и редко, но метко жаловался на хронический тонзиллит. — А вообще, вот. Я не стал надевать при пацанах, чтоб не задавали лишних вопросов, но тебе-то я должен сказать.       На безымянный палец Данила ловко надел вытащенное из кармана джинсов кольцо — простой золотой ободок, без вычурных гравировок и понтов. Раньше, чем успеть порадоваться за друга, Вихлянцев ощутил неприятный укол в груди — ну, не хотел Поперечный пышных празднований и скрепных православных мероприятий, но ему-то хотя бы мог тихонько сообщить!       С одной стороны, их отношения оставались точно такими же, как и в то далёкое время, когда они делили один кабинет на двоих в управлении. Бросались друг другу на помощь без раздумий, советовались, спрашивали мнения, если в чём-то сомневались. Руслан первым увидел нарисованный Данилой мультфильм про рыжего веснушчатого мальчика, который искал в этой жизни себя — казалось бы, ничего выдающегося ни с технической, ни с новаторской стороны, а зацепило. Потому именно Вихлянцев настоял на том, чтобы Поперечный развивался в этом направлении и как бы между прочим подсказывал ему, на каких площадках можно пробовать выставлять свои работы публично. С другой же стороны, происходили случаи, подобные этому, — однако, пару минут подумав, Руслан не нашёл причин испытывать по этому поводу сожаления или обиды. Сам-то оказался не лучше.       Орава на Университетской набережной загалдела — по всей видимости, развод мостов начался. Сверившись со смарт-часами на запястье, Вихлянцев кивнул своим догадкам и флегматично заметил:       — Вообще не вижу в этом «зрелище», — интонационно выделил он, — ничего сверхъестественного. Ничего того, что стоило бы такой вакханалии и явных неудобств для местных. Держу пари, среди этих визжащих идиотов нет ни одного настоящего петербуржца.       — Каждый зарабатывает, как может и как хочет, — пожал плечами Данила и перевёл на Руслана цепкий взгляд. — Кстати, об этом я и хотел с тобой поговорить. Мне ведь не показалось, что я видел среди гостей Юры Эльдара. Ты опять за своё, Вихлянцев? Жизнь ничему, блять, не научила?       Слова Поперечного вызвали у Руслана улыбку — но не привычную широкую, которой он умел очаровать любого, а другую, вымученную, но искреннюю. Он знал, что все они: и Баженов, и Даня, и Миша — будут против, потому и молчал до последнего, что решил реанимировать не состоявшийся по понятным причинам стартап. Несмотря на любимое, в общем-то, дело, любимого человека, которого Вихлянцев, без преувеличения, практически отвоевал для себя, ему было скучно. Скучно настолько, что он порой и пускался во все тяжкие, светился на всевозможных тусовках и хватался то за одно, то за другое, перегорая и не доводя многие проекты до логического конца.       — На этот раз я сразу скажу всё Жене, не гунди, — фыркнул Руслан. — Да и не собираюсь я больше соваться во что-то незаконное. Всё в рамках, дозволенных Уголовным кодексом Российской Федерации.       — Скажешь, как же, — в тон ему прыснул Поперечный. — Когда Бэд тебя как следует взъебёт и будет чертовски прав.       — Даже если и так. Чем сильнее мы с ним ссоримся, тем горячее потом наши примирения.       Вихлянцев встал со скамейки, на которой они с Данилой удобно устроились, и, сильнее натянув рукава тёмно-серого однотонного бадлона, посмотрел на медленно гаснущую огненно-оранжевую полоску вдоль линии горизонта. Солнце постепенно садилось, самая короткая в году и, соответственно, самая белая ночь медленно вступала в свои права, а с Невы всё сильнее дул прохладный ветер — надо бы, пожалуй, и действительно вызывать такси и ехать домой, пока окончательно не задубел. Однако вместо этого Руслан мелкими шагами шёл по песчано-гравийной дорожке и прокручивал в памяти события последних трёх с половиной лет.       Самочувствие колебалось на грёбаных маятниковых качелях: в московской горбольнице, куда его перевезли ночью с тринадцатого на четырнадцатое января, вколов предварительно лошадиную дозу снотворного, он то просыпался в полной готовности встать и заниматься хоть чем-то, что отличало бы его от идиотского ничегонеделанья в этих тошнотворно белых стенах, то лежал трупом дни напролёт, думая и гадая, приснился ли ему Женя или его до невозможного странное появление всё-таки случилось наяву. Спрашивать об этом у Миши или Дани долгое время Вихлянцев не решался — был уверен, что это всего лишь его температурный бред, и парни непонимающе покрутят пальцем у виска, а затем ещё и врача на всякий случай позовут, который опять начнёт задавать ему дебильные вопросы и болезненно трогать шею или светить своим дурацким фонариком ему в глаза. Но однажды всё-таки набрался смелости и написал в блокноте два столь важных слова, от волнения даже забыв поставить вопросительный знак в конце.       — Где Женя? — вслух прочитал Поперечный и тяжело вздохнул, явно не зная, с чего начать. — Вообще, он запретил пока нам тебе это говорить, но если я не скажу, то вообще себя последним уродом буду чувствовать. На следующей неделе у него первое судебное слушание. Ему вменяют несколько уголовных статей.       И тогда Руслана размазало. Если бы он мог орать, он бы орал на весь стационар, требуя, чтобы ему рассказали всё от и до. Правда, Данила и так всё понял, а потому, набрав в грудь побольше воздуха, начал с самого начала — с того, как Баженов, узнав от Миши всё, решил сдать правоохранительным органам шайку Голополосова, а заодно и себя, чтобы с Вихлянцева сняли все обвинения. Следкомовцы предложением заинтересовались, однако лелеяли голубую мечту засадить Бэда не меньше чем лет на десять, — до тех пор пока не вмешался уже сам Руслан. Пригодился вовремя собранный им компромат на эмвэдэшных шишек, а ещё сохранённые Киром записи переговоров с фэсэром, что готовил Вихлянцеву липовые документы. Так волшебным образом «минимум десятка» превратилась в «ну хотя бы года два, блять, потому что мудак оборзел», а в день финального заседания суда Руслан передал через Мишу короткую, но такую важную для Жени записку: «Я тебя дождусь». И дождался.       Ну а дальше был долгий разговор с опозданием в двадцать четыре сраных месяца о том, что произошло и как легко, оказывается, всего случившегося можно было избежать, если бы оба вовремя раскрыли свои рты и рассказали друг другу о своих планах. Речь к тому моменту у Вихлянцева уже полностью пришла в норму, и он кричал, не стесняясь, наконец выблёвывая из себя всё, что накопилось за это долгое тоскливое время. Кричал так, что впервые сорвал горло, и после, когда Баженов самолично, по собственной инициативе решил порадовать его орально, только и мог, что хрипло мычать, затыкая самого себя, чтобы не остаться без голоса насовсем.       А ещё дальше Женя восстановился в универе и, как и Данила, вспомнил, чем в своё время баловался в студенческие годы. Спустя полгода его кинорецензиями заинтересовалась известная онлайн-платформа, и так Баженов открыл ИП и в определённых кругах проснулся знаменитым. Руслану было даже в глубине души завидно: он-то впахивал куда дольше, и то не достиг такого уровня заработка, как Женя. Но в большей степени, конечно, Вихлянцев им гордился и неприкрыто восхищался. Вот только делать это старался одновременно и рядом, и на расстоянии — Москва стояла Руслану костью в горле, он не собирался жить здесь на постоянной основе, а потому и метался между Первопрестольной, Питером и другими точками на карте мира, не желая когда-либо останавливаться. И так несколько лет жизни прошли будто бы мимо него.       Женя, который посвятил любимому делу всего себя и всё своё свободное время, был и не против. Требовал, конечно, чтобы Вихлянцев приезжал почаще, но в целом прекрасно его понимал — они бы задолбали один другого уже в первый месяц постоянного совместного проживания на ограниченных квадратных метрах. Слишком разные друг для друга, но достаточно рассудительные для того, чтобы обратить свои принципиальные различия только в плюс.       Помимо хобби, приносящего хороший доход (хоть и основную его часть тот переводил семьям погибших пацанов), у Баженова была ещё любимая кошка — в меру своенравная, в меру импульсивная. Руслан ей категорически не нравился: она шипела на него и могла царапнуть исподтишка, но выбор хозяина уважала и гордо удалялась, стоило им вдвоём с Вихлянцевым занять первую попавшуюся горизонтальную поверхность в доме. Уважали и выбор Руслана его друзья, а особенно Поперечный, который нередко приезжал в Нахабино вместе с другими общими знакомыми порубиться в дурацкие, по выражению Вихлянцева, настолки.       — Приезжайте с Полиной к нам на выходных, — Руслан выбрался из лавиной обрушившихся на него воспоминаний и подошёл к Даниле, улыбаясь светло и широко. — Должны же мы всё-таки выпить чего-нибудь горячительного за здоровье молодых.

* * *

      Родной колодец встретил Руслана подлинно питерской стабильностью: четыре припаркованных машины по квадратному периметру, трёхцветная, подслеповатая на один глаз кошка, облюбовавшая капот первой из них, мигающий фонарь над входом в парадную и кое-где одиноко горящие окна. Вихлянцев быстро поднялся на второй этаж и мысленно чертыхнулся: по ходу, опять перегорела лампочка. Правда, каждый сантиметр здесь он знал как свои пять пальцев с закрытыми глазами, и до квартиры дошёл даже не споткнувшись — только вот совсем не ожидал, что прямо у двери ему в затылок упрётся дуло пистолета.       История повторяется.       Стараясь не поддаваться панике понапрасну, Руслан сделал глубокий вдох и нашарил ключи в боковом кармане рюкзака. Не стоит, конечно, впускать злоумышленника в собственное жилище, однако тот настойчиво напирал сзади, второй рукой подталкивая его в спину, и Вихлянцев принял разумное решение не сопротивляться и не перечить, а дальше по старинке импровизировать.       Замок открылся, и незнакомец, резко открыв нараспашку дверь, с силой втолкнул Руслана внутрь, заходя следом. Вихлянцев потянулся рукой к выключателю, но крепкая жилистая рука накрыла его, перегораживая доступ, а пистолет, ощутимо очертив ровную линию вдоль позвоночника, замер на уровне середины спины.       — Не надо делать глупостей, Руслан.       Тишину квартиры, до этого прерываемую лишь тяжёлым дыханием неизвестного мужчины, разрезал чистый, заливистый смех Вихлянцева. Развернувшись в, казалось бы, заблокировавших его руках без проблем, он крепко-крепко обнял Баженова и стащил с его головы капюшон толстовки, с нетерпением впиваясь в губы. Поцелуй, правда, получился сумбурный и неловкий — своей странной реакцией Руслан явно застал Женю врасплох.       — Блять, я тебя зря учил приёмам самообороны? Даже мысли не возникло избавиться от захвата сзади!       Баженов теперь уже сам щёлкнул выключателем и внимательным взглядом окинул Вихлянцева с ног до головы. Даже так, в неброских брюках, безликом сером бадлоне и чёрном докере он умудрялся выглядеть горячо. По крайней мере, именно такую оценку Руслан прочёл в Жениных глазах, а потому довольно разулыбался, даже не думая выскальзывать из его объятий.       — А я тебя зря учил, что мне надо написать, если ты что-то придумал? — в тон Баженову ответил Вихлянцев и стащил уже с его плеч неизменную толстовку, в очередной раз полюбовавшись на наметившиеся в последние годы бицепсы, выглядывающие из-под рукавов футболки. — Если бы я знал, что ты решил приехать, давно бы уже был дома.       — А я не решил к тебе приезжать, — Женя даже глазом не моргнул, когда Руслан начал уже открыто наглаживать его руки и плечи и всячески к нему прижиматься с недвусмысленными намёками. — Я решил тебя напугать. Я хотел, сука, чтобы тебя стриггерило, и ты подумал головой.       Вихлянцев откинулся спиной на стену и притянул Баженова к себе, будто ненавязчиво проведя коленом между его бёдер. Они не виделись уже около двух недель и успели друг по другу по-человечески соскучиться — потому Руслан не хотел тратить время понапрасну и сразу зашёл с козырей.       — А я испугался, — подмигнул он Жене, переходя ладонями под футболку. — В первые секунд двадцать. Думал, я твои руки не узнаю? Да и подделываешь голос ты как-то не очень. А ещё я слишком хорошо знаю запах твоих сигарет.       Под напором столь убедительных аргументов Баженов сдался и уже сам, не сдержав довольной улыбки, огладил брюки Вихлянцева поверх ширинки, слегка сжав и вызвав у него протяжный вздох. Руслан с готовностью расстегнул пуговицу и откинул голову, подставляя для поцелуев шею, — перерезающего её поперёк шрама он ничуть не стеснялся, называя его пропуском в своё «светлое будущее». Зато очень любил, когда Женя исследовал вздувшуюся огрубевшую кожу губами, и всегда живо и ярко реагировал на такие острые ласки сбивчивым дыханием и едва заметной дрожью.       — А ещё я хотел узнать, как далеко ты зайдёшь в своём спектакле, но не сдержался, — на выдохе произнёс Вихлянцев, когда Баженов, тоже не размениваясь на лишние прелюдии, скользнул ладонью вниз и приспустил его брюки вместе с бельём, обхватив наметившийся стояк кулаком и проведя пару раз на пробу.       Первый стон Руслан издал почти сразу — никогда не умел сдерживаться под знающими своё дело и на раз его чувствующими ладонями Жени. Но у того явно были другие планы на происходящее, а потому совсем скоро касания к члену прекратились, а рука Баженова поднялась выше, удерживая Вихлянцева на месте в районе груди.       — Я, блять, с таким успехом скоро очень далеко зайду, Руслан! Помнишь, как-то давно я говорил, что когда-нибудь обязательно засуну тебе в задницу «Макарова»?       Во второй руке Баженова вновь оказался упомянутый пистолет, который на сей раз почти любовно оглаживал выпирающую из выреза бадлона ключицу. Вихлянцев сглотнул, скосив глаза вниз, и, как будто намеренно переместив Женину руку вправо, ближе к кадыку, капризно протянул:       — А ещё ты говорил, что мне это обязательно понравится. Только и делаешь, что обещаешь!       Руслан знал, что открыто провоцирует, и делал это намеренно. Между ними всегда было так — на грани, по самому краю лезвия, когда без страха порезаться ощущений уже не хватало. Потому Вихлянцев практически был готов к тому, что в следующую секунду будет чувствовать приятную боль от нажатия дула, а ещё — лёгкое головокружение от перекрытого воздуха.       — Куда ты снова сунул свою задницу, Русик? Думал, я не узнаю, что ты сегодня обмывал заключённую сделку с Джараховым?       Глаза Баженова неотрывно следили за тем, как кадык Вихлянцева инстинктивно дёргался, а сам он разомкнул как всегда обветренные губы, глухо выдыхая остатки воздуха, и напрягся всем телом, словно перед прыжком. Сам Руслан при этом вжимался в стену и стоял неподвижно, позволяя Бэду всё что угодно, — только всё никак не мог заткнуть свой «вражеский» рот.       — Поперечный, сволочь! Стуканул тебе, да?       — Не «стуканул», а вовремя предупредил. От тебя же хрен дождёшься честности в сверхважных вопросах.       На это возразить Вихлянцеву было нечем. Да и не хотелось уже возражать, когда «Макаров» с глухим стуком упал на ковёр, а его шею принялись остервенело вылизывать — влажно, настойчиво, с лёгкими покусываниями и нажимом пальцев. Параллельно Баженов не останавливал сильных и лишённых устоявшегося ритма движений на истекающем смазкой члене — заглянув в затянувшиеся поволокой серые глаза, Женя без предупреждения прервался и накрыл большим пальцем только головку, потирая и дразня ещё больше, отчего Руслан перешёл на невнятный и сдавленный скулёж.       — Не слышу, блять, объяснений!       Будто бы очнувшись, Вихлянцев вдруг резко сбросил с себя сжимающую руку и, больно заломив её снизу, отошёл от стены и впечатал в неё не ожидавшего этого Баженова, дополнительно втискивая колено в его пах и одаряя Женю ослепительной улыбкой. О да, Руслан был прекрасным учеником своего учителя.       — Ответ прост, Баженов: я так захотел. Должен же я хоть в чём-то тебя переплюнуть!