Замерзающий

Кэйа просидел под ливнем около часа. Он знал, что после подобного времяпровождения скорее всего заболеет, но его пугала не возможная простуда. Страшно было от неизвестности. Очевидно, он потерял над собой контроль и расправился с врагами с невиданной ранее жестокостью. Никогда ранее он не оставлял после себя на поле боя подобный кошмар. Слишком много крови впиталось в землю, слишком жуткими были раны врагов, слишком много вопросов оставила после себя битва. Но куда больше вопросов вызывали осколки: их рыцарь осторожно вынимал и отбрасывал как можно дальше от себя. Они на фоне тёмной кожи казались до отвращения чужими, были они даже не белыми, как снег, и не прозрачными, как замёрзшая вода; были они светло-голубыми. Веяло от них не просто морозом, а настоящим леденящим душу ужасом. Крови почти не было: похоже, вся она впиталась в одежду и траву. В осколках же узнавалась его крио-способность, но как же так вышло, что он ранил сам себя? Беспокойство разливалось по телу, пока он, прихрамывая, шёл к одной из многочисленных пещер. Оставаться на ночь на улице было небезопасно: к лагерю могли прийти другие монстры, а сражаться Кэйа бы не смог. К тому же дождь только усиливался, размывая почву под ногами, и понемногу превращался в град. До постоялого двора сил добраться не было, да и всего мокрого и побитого, кто бы его приютил? Не имея ни моры с собой, Кэйа мог бы выпросить себе местечко у милой хозяйки, сделав ей несколько головокружительных комплиментов, но не в таком виде, право слово. Впервые за долгое время Альберих засыпал на камнях, подложив под голову собственную мягкую накидку. Последняя была мокрой и холодной, но выбор между ней и жесткой пещерной породой был очевиден. Сны ему снились беспокойные. * Утром он проснулся от боли в руке — кажется, отлежал, и та теперь противно кололась, лишний раз напоминая о событиях вчерашнего дня. Кэйа прислушался к ощущениям: бок тянуло, ноге явно было получше — только при активном движении травмы давали о себе знать; но рука казалась будто бы мёртвой. Он не чувствовал больше в ней боли, и, наверное, поэтому казалось, словно рука промёрзла насквозь и теперь не подавала признаков жизни. Однако стоило ему случайно задеть пальцами ранки от осколков, как потревоженное место прожигало болью до фейерверков перед глазами. Отряхнув накидку, рыцарь направился в сторону Мондштадта, стараясь не двигать больной рукой и не торопиться. Было даже плевать на свой внешний вид — лишь бы добраться до Сахарозы и унять непрекращающуюся боль. Не было плана, не было идей, как вернуться в город незамеченным. Пытаться ночью перебраться через стены? Нет, первым же вниз полетит и перебудит спящих на посту стражников; негоже капитану будить уставших от службы товарищей. А в том, что он просто не доберётся до вершины стены, Кэйа не сомневался. Сил не хватит, и, падая, он поднимет такой шум, что даже Полуночный герой, временно оставивший свою должность, прибежит посмотреть. — Вот так встреча будет, — хохотнул Альберих от души, но тут же притих: от усмешки обветренные и сухие губы противно стянуло. «Калека», — подумал он зло. Был вариант подкупить стражу у ворот. Его все знали, уважали, и договориться о молчании он бы смог с кем угодно. Вот только не было никаких гарантий, что, пройдя через ворота, он более ни на кого не наткнётся. Один стражник, второй, не дай архонт, дотошный Хоффман — и вот от бюджета Кэйи останутся только две-три монетки. Слишком рискованно. И вместе с тем Кэйа понимал: понадобится — он хоть целый месяц проведёт в окрестностях Мондштадта, питаясь мясом кабанов да яблоками, но честь ордена не посрамит. Шутка ли — встретить капитана кавалерии еле стоящего на ногах после такой-то детской миссии? Какое уважение и доверие от граждан он мог бы просить после такого появления? Рыцарь даже представил, как испуганно смотрят на Ордо Фавониус горожане, как сокрушается Джинн, пытаясь найти способ всё исправить, как презрение бывших товарищей становится всем, что его окружает. Как Дилюк говорит своё фирменное «Ордо Фавониус ни на что не способны». От участи показаться израненным перед всем городом его спас Венти. Где-то на середине пути Альбериха тот буквально свалился с неба и уставился своими светлыми глазами на рыцаря. — Что, сказать нечего? — прохрипел Кэйа, жмурясь от боли в руке. Он пытался прижимать ее к телу здоровой, но каждое резкое движение заставляло морщиться и шипеть. Венти и правда потерял дар речи: всегда самоуверенный, с вечной ухмылкой и идеально выглядящий Кэйа совсем не вязался с тем мужчиной, что стоял сейчас перед ним. Волосы выбились из прически и свисали сзади безжизненными прядями, вся одежда была помята, местами разорвана и заляпана грязью и кровью. И особенно пугал взгляд измученного и напуганного человека. — Кто тебя так? — спросил бард, начиная копошиться в своей небольшой походной сумке. — Полагаю, я, — безрадостно ответил Кэйа. Венти достал несколько бинтов и баночку с лечебной мазью, подошёл ближе и помог рыцарю сесть на камни. — Проклятие начало поглощать твою душу? — поинтересовался он участливо, аккуратно убирая ткань с руки. Кэйа шипел каждый раз, как когда-то мягкий шёлк касался ран, но терпел. Как опытный боец он знал: позволит ранам загноиться — может и лишиться руки. — Я не знаю, что произошло. Не помню. — Так и бывает. Венти больше не говорил, сосредоточившись на лечении. Конечно, будь тут Сахароза или даже Барбара, было бы эффективнее. Бард мог лишь осторожными, медленными движениями наносить лекарство, а затем заматывать раны бинтом. — А что бывает дальше? — заговорил Кэйа, когда всё было забинтовано. Слышать ответ не хотелось, но он обещал себе не причинять вред другим людям; нужно было знать, к чему готовиться. Бард помог Альбериху встать, предложил жестом опираться на его плечо в обратном пути, но рыцарь только мотнул головой, мол, «не помираю пока, сам справлюсь». Они медленно направились к городу. — Только хуже. Эта штука у тебя в глазу, — Венти пальцем показал на повязку, — будет пытаться заморозить тебя. Контролировать крио будет все труднее, но, в целом, возможно, если иногда уходить подальше и позволять проклятию вырываться, как сейчас. Правда, не могу гарантировать, что ты снова не навредишь себе. — Но ведь мой народ как-то справлялся с этим? Я не помню, чтобы люди были постоянно изранены. Обычно они просто уходили и не возвращались. Венти вздохнул: — Откуда тебе знать, что они уходили в самом конце? Кэйа не знал. Наверное, надеялся, что уходя, его народ не страдал долго, почти сразу превращаясь в лёд. Детский разум так наивно пытался оградить его от предстоящей правды… — Думаешь, мне стоит уйти уже сейчас? — Я этого не говорил. У тебя есть глаз Бога; это тебя не спасёт, но даёт тебе преимущество. Пока что ты справляешься неплохо, и, думаю, ещё месяца полтора-два люди вокруг тебя в безопасности. Венти замолчал примерно на полчаса, пока Кэйа погрузился в очередные тяжелые мысли, а потом вдруг продолжил: — У меня были причины не сильно-то общаться с Каэнри’ей, поэтому я не эксперт в вашей истории. Знаю только, что судьба ваша прочно пропитана болью и страданиями. Это грустно, но даже будучи архонтом я не могу избавить друга от этой боли. Альберих слегка улыбнулся. — Ты и не должен. — Но я хочу. Затем он подпрыгнул, хлопнул звонко ладонями и сказал: — А знаешь, провожу тебя до города и на днях отправлюсь кое-куда. Я не знаю, как избавить тебя от проклятия, но предполагаю, кто может знать. Успею до Рождества — можешь считать это моим подарком! Кэйа перевёл на него удивленный взгляд. — Думаешь, есть такой человек? Он не надеялся уже на спасение, желал лишь получить как можно больше времени, успеть сделать всё запланированное и при этом не доставлять никому неудобств. Не жестоко ли было со стороны Венти давать ему призрачные надежды? Если уж сила архонта не могла ничем помочь, был ли шанс? — Может, своей силой я ничего и не могу изменить, но все-таки мне больше двух тысяч лет, и главная сила, думаю, в моих знаниях об этом мире. Доверься мне! Он сказал это так искренне и уверенно, что Кэйа поверил. * Когда впереди показались ветряные мельницы Мондштадта, Венти свернул к стоящим у дороги шатрам с различными товарами, несколько минут ходил от одного продавца к другому и вернулся к Кэйе с длинным чёрным плащом с капюшоном. — Надевай, не стоит пугать народ, — объяснил он. Кэйа накинул плащ и плотно застегнул его, капюшон натянул практически до середины лица. Теперь никто не увидел бы его спутавшихся волос и перебинтованных конечностей. Единственное, что выдавало его — хромающая походка, но в случае чего её можно было объяснить растяжением или прочей ерундой. На центральной площади Венти попрощался, сообщив, что ему нужно «подлечить нервы после такого трудного дня», имея в виду, конечно, поход в Долю Ангелов. Кэйа и сам был не прочь посетить таверну, но в его состоянии это было бы очень опрометчивым решением. Стоило сначала посетить Сахарозу, затем предоставить отчёт Джинн и объяснить, чем таким он занимался, что вернулся спустя почти лишние сутки. Сахароза хмуро его осмотрела, отправила в ванну, а затем заново перевязала все раны, не забыв обработать чем-то неприятно пахнущим. Если она и заметила в них что-то странное, то никоим образом не выразила своего беспокойства. Выдав на прощание несколько лекарств, она буквально вытолкала его из собора. — Вроде и помогла, а ощущение, словно слизью слайма облила, — возмутился Кэйа, расставляя в своей комнате полученные склянки. Дома он быстро переоделся, чувствуя себя действительно лучше после лечения, но главная причина хорошего самочувствия была, определённо, в разговоре с Венти. В штаб ордена Кэйа пришёл бодрый, полный сил и с цветастой вазой наперевес. Немой вопрос Джинн он проигнорировал, быстро заполнил отчёт, указав причиной своего опоздания «непредвиденные обстоятельства», и спустился на нижние этажи, в хранилище ордена. Там пылились различные артефакты, пряталось от чужих глаз опасное оружие, но интересовал Альбериха только один глаз Бога. * На просьбу дать Кэйе разрешение забрать тот самый глаз Бога Джинн отреагировала спокойно. Она знала, что рано или поздно Дилюк захочет его вернуть, но сам постарается как можно дольше не появляться в подвалах Ордо Фавониус. А в том, что Кэйа вернёт глаз именно владельцу, сомнений у неё не было. — Милая, что-то случилось, — даже не спросила, а скорее констатировала факт Лиза. Магистр посмотрела по сторонам, убедилась, что никого в кабинете и за его стенами нет, и подошла к своей девушке, устало укладывая голову той на плечо. — Я совсем забыла. Лиза знала, что именно забыла Джинн, и знала, что к тому разговору им придётся вернуться. Но теперь, зная секрет Альбериха, она не могла вот так просто все рассказать — даже Джинн. Особенно Джинн. — Ты так и не сказала, что ты обо всем этом думаешь. — Ммм, — протянула Лиза, оставляя на скуле любимой нежный поцелуй, — пожалуй, сэр Кэйа нуждается в ком-то близком. Джинн нахмурилась. — Это… в смысле? — В прямом. Я думаю, он чувствует себя одиноким в последнее время. Магистр подумала, вспомнила, с чего вообще начинала волноваться о капитане, и нутром почуяла, что Лиза что-то скрывает. — Ты ведь с ним говорила? Меня беспокоит его здоровье. К тому же он почти на сутки опоздал и явно пришёл потрёпанный. Ты видела, как он хромал? Не в его привычках проигрывать каким-то хиличурлам. Библиотекарь прижала Джинн к себе сильнее, погладила талию, подвинула руки чуть выше, легонько разминая плечи, и прошептала прямо на ушко: — Не думаю, что есть что-то серьезное. Но дам подсказку — малыш Кэйа запутался в своих чувствах, и его гложет одиночество. Дальше — сама, милая, — и утянула её в полный нежности поцелуй. Конечно, Джинн не устояла перед лаской, и диалог завершился. * Дилюк заглянул в таверну, чтобы забрать некоторые документы, но встретил там Венти и, как бы глупо это ни было, просто заслушался его песнями. Сегодня бард пел о грустном: о рыцаре, что ищет огонь в попытках разжечь пожар чувств в груди, но никак не может найти нужного человека. Подобных легенд Рагнвиндр нигде ранее не слышал и потому впитывал в себя каждое слово: как и истории из книг, история этой песни захватила его. Когда музыка стихла, Дилюк приметил за окном второго этажа знакомый розовый мех и, усмехнувшись про себя, вышел на улицу. — Привет. Ты в гости или просто мимо проходила? Диона усмехнулась.  — К тебе сейчас придёт одно ходячее недоразумение с подарком. Пришла предупредить, что твоё чувство прекрасного может этого не пережить. Дилюк нахмурился. — Пожалуй, у меня вот-вот появятся срочные дела не в таверне. — Ты слишком категоричен, — сухо заметила Диона, спрыгивая с балкона и устраиваясь возле Дилюка. — И это говорит та, кто ни при каких обстоятельствах не согласится с ценностью вин? — Не сравнивай! Твоё вино приносит только неприятности. Это неизменно. Но вот капитан пытается измениться, ты не видишь? Дилюк посмотрел сверху вниз, зная, как раздражает таким взглядом подругу. — Я его… как бы сказать? Пока что терплю. Но я ему всё ещё не доверяю. Каждое его слово… — Пропитано ложью, да, повтори ещё сотню раз, а то я никак не запомню. Ты не думаешь, что люди пытаются всё исправить, когда теряют надежду? — Что? Диона потянулась, прижала кошачьи ушки к голове. — Он выглядит как человек, который пытается сделать хоть что-то хорошее. У него в глазах столько боли… Хоть я и неодобрительно к нему отношусь, даже моё кошачье сердце болит, когда я смотрю в его глаз. — Однажды я уже доверился ему. И что получил? Нож в спину. Я не хочу больше испытывать ту боль… — Я же не прошу тебя снова становиться его лучшим другом. Просто позволяй ему хоть иногда побыть рядом и будь искренним. Его взгляд становится гораздо счастливее, когда он тебя видит. Дилюк осторожно кивнул, всё ещё не уверенный в своём решении, а потом продолжил уже менее серьёзным тоном: — Его взгляд счастливее, потому что обычно за моей спиной он видит бочки с вином. — Точно. Поэтому я предпочитаю не заходить в твоё заведение. * Альберих пришёл в таверну за несколько часов до полуночи. Несмотря на будний день, по углам уже сидели кучки завсегдатаев, к их чести, не сильно выпившие. За стойкой обнаружился Чарльз, выполнявший обязанности бармена, а Дилюк стоял там больше за компанию, лениво перекладывая бутылки и бокалы. — Привет-привет, — поздоровался Кэйа и гордо водрузил вазу на стойку. Чарльз прыснул, тут же уходя к посетителям, а Рагнвиндр посмотрел на подарок нечитаемым взглядом. — Это что? — спросил он таким тоном, словно бы Кэйа принёс ему связку отрубленных голов хиличурлов, перевязанную розовым бантом, не меньше. — Я ведь обещал возместить ущерб, — усмехнулся Кэйа. — Бокал вина, будь добр. — Обойдёшься сегодня. В движениях Кэйи не было привычной Дилюку расслабленности и легкости, он казался сегодня зажатым и скованным, словно… Словно каждое движение причиняло ему неудобства. Даже его вид сегодня был достоин внимания — вместо привычной рубашки с отвратительно большим вырезом была чуть более приличная классическая, и пусть верхние пуговицы были расстегнуты, выглядела она вполне подобающим образом. Да ещё и чёрная жилетка с белым пиджаком поверх — не иначе, сегодня архонты в полном составе заявятся в Долю Ангелов, настолько это было невероятно. — Думаю, иногда важен не столько внешний вид подарка, сколько его содержание, — с хитрой улыбкой проговорил Альберих, получая всё же наполненный на треть бокал. «Ого, даже не виноградный сок?» Дилюк взял вазу, не забыв при этом поморщиться, будто бы один только ее вид вызывал у него тошноту, будто бы одно прикосновение к ней могло заставить его вырядиться в похожие по цвету нелепые одежды. Заглянув мельком внутрь, он приметил знакомый красноватый блеск и, едва заметно подняв уголки губ, прошептал «спасибо». — Говоря о внешнем виде: выглядишь ты… необычно. — Нравлюсь? Очередной нелепый флирт Дилюк проигнорировал, предпочитая делать вид, что очень занят перемещением бутылок с места на место. — Нет, но выглядит приятней твоего обычного позорного шмотья. — Как грубо! Я готов обидеться. Легкий разговор с примесью пошлых шуток Кэйи и периодическим молчанием Дилюка продолжился до самого закрытия таверны. Они опять стояли на улице, Мондштадт снова замело снегом, и никто не готов был просто разойтись по домам. — Прогуляемся? — спросил Кэйа, и сегодня ожидая отказ. Дилюк посмотрел на чистое полное звёзд небо, словно пытался найти там ответ. Но небо молчало, и, не получив от него никакой помощи, мужчина плотнее закутался в плащ и, избегая смотреть в глаза, ответил: — Только недолго. * Они шли по городу без какого-то маршрута, спонтанно выбирая, в какую сторону и где повернуть. Говорил в основном Кэйа, рассказывал о старых своих миссиях, шутил, попытался даже кинуть в Дилюка небольшой комок снега, но получил в ответ немое раздражение и игру в снежки решил оставить до лучших времён. Теперь у него были надежды, что эти самые времена настанут. Как-то плавно разговор перешёл к последней миссии Альбериха, и он очень постарался на ходу придумать, почему так задержался. Пока Кэйа, путаясь в словах, объяснял потраченный на дорогу лишний день, Дилюк вдруг ощутил знакомое присутствие лжи. До миссий Кэйи ему дела не было — как и до любых дел ордена, и слушал он больше из вежливости. Он знать не знал, когда именно капитан покинул город и тем более — когда собирался вернуться. Но Кэйа сам себя же и выдал: поначалу сказал, что ушёл на день, потом упомянул, что вернулся гораздо позже, и теперь изображал из себя жертву случайных обстоятельств. Рагнвиндр прислушался и тут же уловил в интонации Кэйи знакомые попытки скрыть что-то важное. Дилюк знал его с детства и помнил, пусть и против воли, как Альберих таким же голосом оправдывался перед отцом за очередные шалости. Крепус, конечно, делал вид, что в оправдания верил. Теперь же Дилюк пытался понять: что такого случилось в этом путешествии, что Кэйа изо всех сил старался скрыть? Напился в пути и до места назначения не дошёл? Спустил в дороге выделенный орденом бюджет на сувениры? Или, может, на девушек? От последней мысли стало особенно противно. Не потому, что это был Кэйа, нет, конечно. Просто представить такое поведение от члена Ордо Фавониус было вполне возможно, и от этого нелюбовь к рыцарям лишь росла. Не найдя ответа в своих мыслях, Дилюк искоса посмотрел на Кэйю. Что в нём сегодня было необычного? Закрытая одежда, скованные движения и прихрамывающая походка. И как он не заметил раньше? — Сэр Кэйа, ты ранен? — спросил он, прерывая бессвязную речь капитана. Альберих замолчал посреди фразы, остановился, будто наткнувшись на невидимую стену. Дилюк остановился тоже и теперь смотрел на него прямо. — Вовсе нет! — оправившись от внезапности вопроса, попавшего точно в цель, запротестовал Кэйа. Дилюк спорить не стал, только кулаком легонько — совсем слабо! — ткнул рыцаря в бок. Лицо Кэйа держать умел, но вот реакция тела в этот раз его подвела. Он задрожал, а затем здоровой рукой ухватился за бок, тихонько зашипев. — И как давно ты догадался, мастер Дилюк? — спросил он. — Минуту назад. Дилюк хмурился. Очень сильно хмурился, и Кэйа прекрасно знал — тот очень и очень зол. И было понятно почему: Альберих, так старательно пытавшийся вернуть в их отношения доверие, весь вечер прикидывался здоровым и счастливым. И если второе ещё было похоже на правду, то о первом он безбожно врал. Но что он мог с собой поделать? Он просто не хотел никого волновать. Не хотел никому доставлять неприятностей. Не хотел лишнего беспокойства. Дилюк молчал, смотрел Кэйе в лицо и пытался найти там хоть что-то искреннее. В очередной раз его обманывали, в очередной раз не договаривали. Это было так ожидаемо, что даже смешно. И всё же помня о словах Дионы, которая говорила, что Кэйа «выглядит как человек, которому очень больно», он пытался отыскать причины этой боли. Не физической даже. Рагнвиндр припомнил всё, что знал о характере Кэйи, и первым на ум пришло слово «упрямый». В этом они были похожи, предпочитая сложные эмоции оставлять внутри. Отличие было лишь в том, что он, Дилюк, предпочёл в качестве маски равнодушие и холодную вежливость, а Кэйа примерил на себя образ очаровательно-раздражающего весельчака и хитреца. Но пусть так; это всё же были лишь маски, и у них обоих глубоко внутри были спрятаны настоящие чувства. — Зачем устраивать этот спектакль и делать вид, что всё в порядке? — спросил устало Дилюк. Злость отступила, оставив после себя лишь печаль: его когда-то брат, теперь вроде-бы-друг готов был нести на душе любой груз, разрываться от его тяжести, но признать, что ему плохо и попросить помощи — никогда. Как же они были похожи. — Не хотел подобного взгляда от тебя, — признался Альберих. — Какого? — Полного жалости. Дилюк остыл окончательно и, надеясь не испортить этот вечер, резко перевёл разговор в нужное ему русло. — Мне жалко только от того, что рыцари в очередной раз не могут ни с чем справиться. Дело не в тебе — не удивил. Зато Кэйа удивился такому резкому повороту их разговора. Он уже придумал себе, как Дилюк снова в нём разочаровывается и уходит, но, кажется, на этот раз пронесло. — Если тебе интересно, миссию я выполнил. — Не интересно. Дилюк поддерживал диалог до самого дома Кэйи, попрощался с ним лаконичным «до завтра» и направился за вазой — стоило отнести её домой, а глаз Бога закрепить на привычное место. Диона бы им гордилась. * Домой Кэйа зашёл слишком воодушевлённым, чтобы просто лечь спать. Он попытался уснуть, пробовал читать, даже хотел прогуляться; но в итоге спасение от бессонницы нашёл в проверенном средстве — в вине. Пить в одиночестве никогда не было его привычкой, и всё же сегодняшняя ночь стала исключением. Слишком много в голове было мыслей, слишком много в груди бушевало чувств. — Что же ты творишь, сумасшедший, — спрашивал он себя, делая глоток за глотком прямо из бутылки. Никто бы не увидел его этой ночью, и никто бы не осудил. Единственный свидетель — луна, оставалась безучастной. * Декабрь прочно осел над Мондштадтом настоящими зимними морозами и частыми снегопадами. Ветра, казалось, успокоились, и метели были до того редким явлением, что жителям стало не хватать снежной бури. — Хочу снежный торнадо! — запричитала Кли, гоняясь за Паймон по сугробам. — Паймон тоже хочет! Кэйа подал знак Путешественнику, и, объединив анемо и крио, они создали небольшой вихрь из летающих в воздухе снежинок. Паймон взлетела высоко вверх и приземлилась в самый центр импровизированной бури; Кли визжала от радости внизу. Пока Путешественник отряхивал спутницу от налипшего на неё снега, Кэйа по-отечески поправил Кли шарфик и побежал с ней играть в снежки. Кли не Дилюк — от детских игр не отказывается. Рагнвиндр снова пропадал на винокурне, все силы направил на поставки вина и сидра к Рождеству, чтобы не опоздать из-за неочищенных дорог. — Сколько ответственности, — говорил ему Кэйа, изредка встречая в городе. — Учись, — отвечал Дилюк и, перекинувшись с рыцарем парой слов, вновь закапывался в свои бумаги. Больше они не сидели допоздна в таверне, не гуляли по столице, но каждый раз, когда виделись на несколько безумно коротких минут, Кэйа чувствовал, что они близки как никогда. Возможно, дело было в волшебной атмосфере приближающегося праздника. Из этих коротких диалогов Альберих никак не мог выяснить, что же Дилюк решил по поводу праздника. Винодел избегал этой темы, и Кэйа старался не выпытывать. Впереди было ещё две недели, возможно, Рагнвиндр сам ещё толком не думал об этом. Трудоголик. — Братик Кэйа лучший! — обняла его Кли, прыгая с ледяной горки прямо ему на руки. Он неловко обнял её в ответ. — О, братик Дилюк! — на ухо ему закричала девочка, активно замахала рукой стоящему за спиной Кэйи мужчине, а затем предложила устроить снежную битву «три на три» — как раз подошла Эмбер. Пока Кли убежала делить всех на команды, Дилюк приблизился, еле слышно хрустя ботинками по примятому снегу. — Нашёл компанию по уровню интеллекта? — с легкой улыбкой в голосе спросил он, протягивая Кэйе руку в неизменной чёрной перчатке. — У нас разный уровень интеллекта, — передразнил рыцарь, хватаясь за протянутую руку. — Точно, у Кли повыше будет. Кэйа не обиделся. Его шутки все равно были смешнее. Это стало ещё одной новой чертой их общения — постоянные подколы, безобидные и несерьёзные. Между ними словно поселился дух соперничества — кто кого выведет на эмоции быстрее. Кэйа, конечно, каждый раз осторожничал, помня, что одно неловко брошенное слово может все между ними разрушить. Он вывел для себя простую формулу безопасного общения с Дилюком: не говорить о прошлом, не спрашивать о личной жизни, не быть слишком навязчивым. Не так сложно, как казалось. Дилюк в ответ на такую осторожность часто хмурился, будто бы говоря «я не хрустальный, не разобьюсь». Он видел, что Кэйа старается изо всех сил снова быть рядом, и, если честно, это было приятно. Рагнвиндр пока что не был готов довериться полностью, предпочитал скрывать эмоции и лишний раз с рыцарем не пересекаться, считая достаточным нескольких случайных встреч за неделю; и всё же, понемногу и сам замечал — он позволял себе в общении с Кэйей чуть больше, чем с другими людьми. Он не вёл с ним бесед о личном, как с Дионой, не хотел бы находиться рядом целый день, как с Эльзером или Аделиндой на винокурне, не удостаивал его лишними касаниями и не показывал улыбку, но всё же прекрасно понимал — день за днём они становились всё ближе. День за днём тонкий верёвочный мостик, начало которому положил Кэйа, их общими усилиями обретал всё более крепкий вид. Кли мило свела брови к переносице, обдумывая, в какой команде у неё будет больше шансов выиграть. Паймон что-то ей советовала, в спор включилась Эмбер, и очень быстро всё свелось к балагану. Не выдержав хаоса, который при таких участниках мог бы продолжаться до самого Рождества, Путешественник вмешался, взяв к себе в команду Паймон и Эмбер, а Кли отправил к Дилюку и Кэйе. — О, я не хочу играть, — с вежливой улыбкой нарушил идиллию Дилюк. Кли едва не споткнулась на месте от возмущения. — Но два на три нечестно! Братик Дилюк, ну пожалуйста! Рагнвиндр продолжил стоять молча, будто надеялся, что девочка позабудет о его существовании и начнёт игру без него. Она восприняла это как категоричный отказ и сделала такое жалобное лицо, словно вот-вот заплачет; Дилюку даже стало совестно. Он оглянулся вокруг, надеясь выцепить взглядом кого-нибудь из знакомых, да даже праздношатающегося патрульного (никогда их нет, когда нужны), но, как назло, вокруг было пусто. — Ну что же ты наделал, «братик Дилюк», — сладко протянул Кэйа, пользуясь тем, что обращение «братик» можно списать на передразнивание Кли. — Ты почти довёл малышку до слёз. Кэйа подшучивал, но Дилюк серьёзно всматривался в лицо Кли, на её обиженно поджатый рот, и внутри начал паниковать. Дело было даже не в манерах, которым его обучали с детства, вбивая в голову, что ни в коем случае нельзя доводить девушек до слёз; ему не хотелось быть причиной детского плача, а очарование Кли и её беззащитность в данный момент действовали на него безотказно. — Ладно-ладно, — улыбнулся он настолько искренне, насколько мог, — я сыграю. Один раз, — добавил он быстро. Кэйе оставалось лишь поднять брови в немом удивлении: неужели Дилюк настолько наивен, что не заметил очевидной провокации? Кли могла сколько ей угодно изображать из себя маленького ребёнка, но ведь все знали, насколько она шумная и самовольная. Было даже что-то милое в том, как Рагнвиндр пытался не расстроить её. — Ты поразительно наивен, — не удержался Кэйа, с лёгкой усмешкой смотря на товарища по команде. — Сэр Кэйа, тебе не помешало бы начать защищаться, — ответил он и, быстрым движением зачерпнув горстку снега, кинул в рыцаря, попав точно в открытую часть груди. Альберих даже не вздрогнул: что ему снег, коль уж его морозит сутками напролёт. — Мы должны быть на одной стороне! — только и возмутился он. А затем началась великая снежная битва. * — Это ещё что. Джинн нашла всю их компанию в весьма плачевном состоянии. Пусть они все и договорились не использовать глаза Бога, а Паймон обещала не летать, спустя десять минут игры договорённость была нарушена Путешественником. Он, скорее рефлекторно, развеял летящий прямо в лицо снежок от Кли. Он честно собирался извиниться, но девочка, поражённая обманом, уже кинула следующий снежок, что при соприкосновении с фонарным столбом взорвался, подобно бомбе, и разлетелся в разные стороны, поразив и Паймон, и Эмбер одновременно. Кто был следующим, сказать сложно, но в итоге вся площадь оказалась заполнена снежными вихрями, огненными стенами и взрывами, и, конечно, громкими криками. Дилюк поначалу не хотел использовать пиро, беспокоясь, что за годы отсутствия у него глаза Бога мог разучиться контролировать способность; но быстро выяснил, что навыки его никуда не делись. Для боя пока было рановато, но вот растопить лёд вокруг и превратить снежок в талую воду он вполне мог. В итоге вышла ничья, которую активно пытались оспорить Кли и Паймон, а остальные участники лежали кто на сугробах, кто на мокрой земле. В таком виде их и нашла Джинн. — О, магистр, всё веселье пропустила, — хихикнул Кэйа, высовываясь из сугроба. Он и так был одет легче всех, теперь же всё было мокрым, ткань липла к телу и создавала крайне неприятные ощущения. — Живо все в штаб отогреваться! — скомандовала Джинн. Выдав всем сухую одежду, Гуннхильдр отправилась в библиотеку. Она строго наказала всем оставаться в просторной гостиной ордена и греться у камина, позабыв даже, что двое присутствующих в ордене не состояли. Но Паймон наотрез отказалась покидать мягкий диван, Путешественник из солидарности остался со спутницей, пусть и не хотел доставлять неудобств, а Дилюк… Ну, у него всегда были какие-то свои мотивы, непонятные ни ей, ни другим людям. — Что это у нас так шумно? — встретила её Лиза, — мне казалось, ты уходила за клубникой для пирожных, а не за кучкой промокших насквозь котят. — Кого? За котёнка там сойдут разве что Кли да Паймон, — Джинн не удержалась и, пока они были наедине, тут же прильнула к девушке. Лиза мягко улыбнулась, отвечая на объятия, и хитро сказала: — А ты представь всех остальных с кошачьими ушками. В следующий раз, когда они натворят дел, рекомендую заставить их носить ушки целый день. Поверь мне, это будет незабываемо, — прошептала библиотекарь ей на ухо. — Ты жестока, — засмеялась Джинн, с неохотой высвобождаясь из кольца сильных, но безумно нежных рук. — Пойдём, посидим там все вместе. Лиза задула в кабинете свечи и под руку с магистром спустилась вниз. * — Неправда-неправда! Кли видела: это было жульничество! Она с полотенцем на голове бегала за Паймон, пытаясь ухватить ту за ногу: Паймон летала по гостиной. Путешественник только устало смотрел на спутницу, Эмбер перетасовывала игральную колоду с большим усердием и не замечала ничего вокруг, Кэйа с бокалом вина в руке просто наслаждался напитком, а Дилюк лишь флегматично уворачивался от летающей кругами Паймон. Не решаясь оспорить приказ Джинн, они осели в просторном зале, не желая скучать — начали вести разговоры обо всём на свете, но очень быстро тема перешла к прошедшей битве, в которой каждый считал себя победителем. Надеясь прекратить лишний шум, Путешественник предложил сыграть в карты, и на время первого кона это действительно сработало. Но стоило команде Эмбер и Кли проиграть, как девочка накинулась на Паймон с обвинениями, и теперь в гостиной снова было до ужаса шумно. — Ну-ну, давайте сыграем ещё раз! — успокоила всех Лиза, и для лишней убедительности сверкнула глазами, — я прослежу, чтобы игра была честной. Никто не решился сказать ей, что это было похоже на угрозу. Кроме Лизы и Джинн все были одеты одинаково — в тёмные штаны и белые льняные рубашки. Привычная каждому одежда сейчас высыхала после снежной войны, и все были похожи друг на друга. Только Дилюк сидел в своих неизменно чёрных перчатках, выделяясь на фоне всех остальных. Всё же в итоге они разыграли пять партий, и каждый успел почувствовать себя победителем, так что Кли уснула прямо на диване счастливая, используя Паймон в качестве подушки. Путешественник, зевавший весь последний кон, попросил себе комнату и уполз туда, засыпая на ходу. Эмбер отправилась спать в гостевой спальне, не в силах добраться до своего дома, и теперь в гостиной остались четверо не спящих. — Какие же они шумные, — вздохнула Джинн. Дети, коими Лиза считала Кли и Паймон (первую — вполне обоснованно, вторую — в силу поведения), спали, а стесняться перед Дилюком и Кэйей она не считала нужным, потому пересела из кресла на диван к Джинн и обняла её. Магистр было вздрогнула, но вскоре расслабилась: Кэйа сам их же и сводил, а Дилюк был не из сплетников. Перед ним было разве что чуточку неловко, но он только равнодушно посмотрел на объятия девушек и устремил взгляд обратно на пылающий в камине огонь. Разговор затих, и каждый мог подумать о своём. Лиза чувствовала себя способной разрушить весь этот мир — столько в ней бушевало эмоций. Конечно, она не хотела бы разрушать Мондштадт или, к примеру, горы Ли Юэ, просто внутри у неё всё пылало и взрывалось от нежности и любви к Джинн. Она старалась выражать свои чувства поцелуями, объятиями, словами и взглядами; но что она могла поделать, если её сила была столь агрессивна? Электро буквально въелось ей под кожу, иногда ей даже казалось, что от неё искрит; и только рядом с магистром Ордо Фавониус её безудержное желание действий и сражений словно бы превращалось из дикого волка в покорного щенка. Хотелось просто любить. Джинн замечала все волнения любимой. Пусть сама Гуннхильдр и считала себя не очень хорошим экспертом в области чувств, Лизу она изучила от и до. Каждый взгляд, каждая улыбка, каждое движение мага было для неё словно открытая книга. Она не умела замечать детали в поведении других, но в поведении Лизы видела всё и сию же секунду понимала, о чём та думает. От этого было совсем немного страшно, но останавливаться не хотелось. Кэйа старался не думать вообще. Ему было холодно, снова, и временами он не мог сдержать дрожь в руках — бокал дёргался, позволяя красной жидкости бултыхаться в стекле, оставляя на стенках ненадолго узоры. Хотелось убежать сию же секунду, спрятаться в одеяле, зарыться в постель с головой, создавая иллюзию тепла. Его бы это не согрело, но можно было бы представить… Он украдкой оглядывался вокруг: не заметил ли кто его состояния? Но Джинн была слишком увлечена Лизой, Лиза — Джинн, а Дилюк не сводил взгляда с камина. Смотря на увлечённых друг другом девушек, Альберих снова почувствовал себя безумно одиноким. Как же ему хотелось — до сжатых зубов хотелось! — тоже обнять кого-нибудь, смотреть кому-нибудь в глаза с такой же преданностью и… И? … любовью. Бокал едва не выпал из его руки. Кэйа хотел любви. И, едва осознав своё эгоистичное желание, он тут же возненавидел себя. Он хотел любви — настоящей, чистой как кристаллы льда, яркой как пламя пиро, неудержимой как сила анемо, крепкой как гео, нерушимой как крио, искристой как электро, нежной как гидро. Он хотел любить, хотел быть любимым, хотел по-настоящему испытать все описанные в легендах чувства. Хотел, чтобы его любили до безумия, хотел так же любить в ответ. Ему показалось, что правый глаз закололо. Хотеть любви в его случае было ужасно. От кого бы он пожелал ответных чувств, зная, что умрёт через пару месяцев? Кого бы он мог обречь на такие мучения? Кэйе было больно. Не так, как в ущелье Дадаупа. Гораздо больнее. Ему даже показалось, что холод стал ещё сильнее, если такое вообще было возможно, и он очень надеялся, что никто этого не замечал. Дилюк заметил. Он действительно смотрел на огонь в камине большую часть времени, но не мог не заметить атмосферу уюта и теплоты, что создали своим присутствием Лиза и Джинн. Он только позволил себе короткий вздох: насколько уместно в тишине гостиной выглядели они двое, настолько же неуместным казался себе он здесь. Одинокий, полный сожалений о прошлом, закрытый от всего мира и — какой кошмар! — в перчатках, которые будто бы лишний раз напоминали всем вокруг, что он здесь и сегодня только случайный гость, не успевший вовремя отказаться от приглашения. Весь день и вечер он старался быть вежливым, как диктовали манеры, согласился сыграть в карты, изредка улыбался краем губ, теперь же, когда не нужно было притворяться, был совершенно опустошён. Он хотел, чтобы рядом оказалась Диона, которая объяснила бы ему, что чувствовать и как себя вести. И всё же в этой куче непоняток он не мог не заметить, как в руках Кэйи дрожал иногда бокал. В душе Дилюка поднималась буря, предшествующая, как он знал, глубокому разочарованию. Он не мог понять, что во всём происходящем так его смутило; но знал точно — это связано было с Кэйей. * Засидевшись почти до полуночи, они разошлись: Кэйа устроился в спальне ордена, Джинн и Лиза плавно переместились в «рабочую» комнату магистра, а Дилюк, забрав свою одежду и поблагодарив Гуннхильдр, отправился в город. Снова разбушевалась метель, и Джинн надеялась, что Дилюк переночует в таверне. Когда Лиза уснула, она, легко гладя девушку по кудрявым волосам, думала. Её беспокоило здоровье Кэйи: Сахароза предоставила свой честный отчёт о последнем лечении. Беспокоили и слова Лизы о «близком человеке». Джинн очень сильно хотела, чтобы все вокруг были счастливы подобно ей самой. Что значил намёк библиотекаря? Ответ пришёл к ней перед самым погружением в сон: надо было найти для Кэйи кого-нибудь родного, с кем бы рыцарь мог говорить обо всём, перед кем не боялся бы быть собой. Неудивительно, что первой кандидатурой, пришедшей ей в голову, был Дилюк. «Займусь этим завтра», — подумала Джинн, прижимаясь к Лизе сильнее. * Обещанное «завтра» встретило магистра многочасовой беседой с Фатуи. После Луди Гарпастум они ненадолго отстали, теперь же, перед праздниками, вновь решились на диалог. «Очень вовремя!» — думала Джинн, раздавая рыцарям задания на уничтожение лагерей вокруг Мондштадта. Маги Бездны вновь начали досаждать городу, а новобранцев в ордене стало слишком много, и нужно было быстро решить обе эти проблемы. Лиза только улыбалась: «Ты со всем справишься, милая». И Джинн справлялась. Проводила встречу за встречей, улыбалась до боли в скулах, была учтива и вежлива. И это имело успех — делегация Фатуи, потоптавшись на Мондштадтских площадях, уехала обратно. Пока магистр с небывалой лёгкостью наливала себе в бокал игристое вино, Кэйа рвался в бой. Сегодня Джинн отправила его не одного, навязав компанию из трёх только окончивших подготовительные курсы рыцарей. Альберих был не прочь показать новеньким, как нужно сражаться. Но с самого утра он был на нервах: глаз пускал по телу электрические разряды, заставляя дёргаться от боли. Боль. Раньше это было просто неприятно, теперь же Кэйа чувствовал настоящую боль. Словно его ранят мечом, словно стрела врага пробивает насквозь тело. — Итак, перед нами небольшой лагерь, — объяснял он товарищам, — мы делимся на команды-отряды: двое издалека стреляют в башни, чтобы поразить или хотя бы сбить стрелков; остальные врываются в самую середину лагеря, чтобы тот громадина не успел отразить нашу атаку щитом. Затем «снайперы» атакуют самого большого со спины: если он будет защищаться, мы потратим много времени впустую. Ты, — Альберих указал на новобранца со способностью гидро, — не подставляйся, лучше, в случае чего, подлечивай нас. Тактика была превосходной, состав отряда — неплох, но Кэйа не учёл одного. Что он снова потеряет над собой контроль. За себя он не боялся. С прошлого раза все раны затянулись, оставив на память о себе лишь тонкие шрамы, ничего более не болело. Он боялся за товарищей. Боялся, когда ворвался в середину лагеря с желанием заморозить всё вокруг. Боялся, когда вокруг себя поднял вихрь из острых сосулек и сияющих снежинок. Боялся вдвойне, когда понял — его товарищи ничего не понимали. Наверное, лишь чудом додумались отойти подальше, позволяя метели Кэйи заморозить весь лагерь и всех его обитателей. Кэйа хотел бы замёрзнуть вместе с врагами. Потому что его глаз снова горел и морозил тело одновременно, потому что даже превратив магов Бездны и их прихвостней в лёд, Альберих не утолил свою жажду боли. Он хотел заморозить всё вокруг. Без разбора — врагов ли, друзей ли, он сжимал руки до кровавых следов от недлинных ногтей. — Ого, капитан Кэйа, сэр, это невероятно! Он затуманенным взглядом посмотрел на товарищей. Он, стоящий в центре ледяного королевства. Он не понимал, кто ему и что говорил, но чуткий слух зацепился за одно до боли знакомое сочетание. «Сэр Кэйа». В ордене его никто так не звал. Джинн и Лиза обходились простым «Кэйа» или «малыш», «милый», в зависимости от настроения, рыцари же звали его просто капитаном или «сэр Альберих». Такое обращение позволял себе только Дилюк. Под шум аплодисментов Кэйа перевёл взгляд на свои руки: они под перчатками покрылись льдом. Он со злостью ударил обеими сжатыми в кулаки руками в ближайший камень, разбивая ледяную корку. * По возвращении в Мондштадт он чувствовал себя чужим. До Рождества оставалось всего ничего, город был украшен, люди были счастливы и свободны, а он был будто закован в ледяной панцирь. Это ощущение казалось ему смешным до тех пор, пока глаз не начинал посылать по телу волны ужаса. Каждый раз он надеялся только на то, чтобы лёд не вырывался наружу: Кэйа не хотел пугать горожан торчащими из-под повязки кристаллами, и надеялся исчезнуть из их жизни до того, как превратится в красивую ледяную статую. Венти покинул свои земли около недели назад и Альберих надеялся, что тот вернётся с хорошими вестями. Он ведь обещал помочь, а архонты не врут, верно? После миссии, в которой он еле-еле смог себя удержать от убийства товарищей, Кэйа решил уйти из ордена. Он не хотел оставлять память о себе в виде убитых ледяными иглами товарищей. Он думал, что так сделает лучше всем. Но под слоем вечной мерзлоты он всё ещё отчаянно хотел исправить свои ошибки, и, наверное, только осознание собственной слабости и двигало его вперёд. А ещё его грело присутствие близких людей. Джинн постоянно была рядом подобно ангелу-хранителю. Лиза иной раз смотрела в самую душу. Эмбер старалась на каждое задание выбить себе в напарники Альбериха, хоть и сама расправилась бы с любой миссией на раз-два. Кли вообще от него не отлипала, и её вечное «братик Кэйа!» звучало едва ли не в подкорке сознания. Но куда большие эмоции вызывал Дилюк. Рядом с ним было тепло, и Кэйа никак не мог решить, самовнушение ли это. * Одним поздним вечером на улице его поймала Диона. Она появлялась около Кэйи внезапно, обычно в те вечера, когда он неторопливо шёл домой в одиночестве. — Чего ты тут, — обычно говорил он, не ожидая ответа. Она обычно и не отвечала, презрительно фыркала и удалялась с гордо поднятым кошачьим хвостом. Но сегодня, ровно за неделю до Рождества, она удостоила рыцаря разговором на его пути от таверны до дома. — Ты жалок. — Не новость. Диона помолчала с минуту, делая несколько глубоких вздохов. — Ты меня не любишь, — выдала она, прижав ушки к голове. Она всегда так делала, когда разговор доставлял ей сложности. — Не люблю, — не стал спорить Кэйа. Не любил как девушку — Диона была милой, красивой, но совершенно не в его вкусе; не любил как человека — она ненавидела алкоголь, который для Кэйи был что вода; не любил как ещё кого-то — никак не мог подобрать слов. Как кого-то, с кем Дилюк мог часами говорить без раздражения? — Забавно. А я тебя когда-то любила. Альберих усмехнулся, сделал несколько шагов, а потом резко замер: — Что? Диона легко рассмеялась. — Ой, не делай такое лицо серьёзное, тебе вообще не идёт! Кэйа так и продолжил стоять на месте, вообще ничего не понимая. Он считал Диону заносчивой и самовлюблённой, затем думал, что она влюблена в Дилюка (а он — в неё), потом считал её просто эгоистичной девушкой, не понимающей благородности вина, но ни разу он не думал, что она, такая необычная и свободолюбивая, могла любить его. — Знаешь, эта ночь слишком чудесна для того, чтобы провести её здесь, — она показала руками на окружавшую их пустую улицу, — пойдём, тебе понравится. Альберих послушно шёл за ней до самой колокольни собора. Его место, куда этой ночью привела его девушка, к которой он испытывал совершенно противоречивые чувства. Они сидели под колоколом, увлечённые разглядыванием звёздного неба. Никто не решался начать разговор, пока Диона не достала из своего рюкзачка пару бокалов, штопор и бутылку очень дорогого вина. — Вот, — она протянула Кэйе полный бокал, себе же налила едва ли половину. — И как мне на всё это реагировать? Диона сделала глоток, поморщилась, но её ушки дёрнулись в удовольствии. — Смотря на что, — улыбнулась она. — На мои слова о влюблённости в тебя — никак. Это было давно, но я посчитала нужным поставить тебя в известность. — Как давно? — Три года, — без заминки ответила она. — Тогда зачем? Впервые вино казалось Кэйе горьким. — Ну, вы, мужчины, тешите своё самолюбие такими признаниями, — задумчиво ответила Диона. — Зачем ты меня сюда позвала? — не выдержал Альберих. Ему было больно говорить с ней. Сам не знал почему, но он чувствовал к ней неприязнь. Диона будто бы сжалась под натиском вопроса, посмотрела затравленно, испуганно, и теперь выглядела как ребёнок. — Я хотела понять, — неопределённо ответила она. У Кэйи опять было очень много вопросов. Но Диона опередила его, глотнув ещё вина, затем ещё: — Ты! — Она по-пьяному смешно пыталась указать пальцем на Кэйю, — алкоголик. Она икнула. Альберих хотел рассмеяться. — Ты такой жалкий! — продолжала Диона. Она, казалось, забыла о своей ненависти к спиртному и теперь пила вино прямо из горла. — И я тоже-е, — причитала она. Кэйе захотелось её обнять. Но только он протянул к ней руки, как она, будто в пылу битвы находилась, резвым движением достала из своего рюкзака ещё бутылку и очень медленно её откупорила. — Я жалкая, потому что лгунья, — заявила Диона, скрещивая ноги и наливая содержимое новой бутылки в бокалы. — И считаешь, что мы в этом похожи? — Кэйа старался поддержать разговор. — Да! — Девушка пьяно качнулась, но быстро нашла себе опору в виде колонны. — Ты ведь обо мне ничего не знаешь. Ревнуешь безосновательно к Мастеру, считаешь меня ребёнком, да? Кэйа не видел смысла скрываться. — Ты права. Но он сказал, что ни в кого не влюблён. Диона рассмеялась. — Как я и говорила, мужчины безнадёжны. Что ты, что он. Ой, — она икнула. — Знаешь, — продолжила она, — я пью сегодня потому, что делаю тебе одолжение. — Это как? — Мрр, — зарычала она, — он ни в коем случае не влюблён в меня. Да и я сейчас люблю другого. Просто ты не видишь очевидного. Вы в этом так похожи. Кэйа сделал очередной глоток, показавшийся ему ужасно горьким. — Я не люблю алкоголь. Не потому, что он невкусный, не потому, что дорогой или что-то в этом роде. Я ненавижу каждую каплю этого пойла, потому что она меняет людей до неузнаваемости. Диона снова глотнула вина и поморщилась. — Мой отец пьёт эту гадость почти каждый день. И ладно бы он просто веселился, ладно бы просто рассказывал истории из путешествий. Он становится злым, агрессивным, кидается на меня и маму, когда дома вино заканчивается. Он становится чужим, а я ничего не могу поделать. Он уходит, ищет открытые таверны, тратит матушкины деньги. Поэтому я и работаю барменом. Я ненавижу свою работу, ненавижу людей вроде тебя и ненавижу себя — потому что, видя весь этот ужас, иногда ловлю себя на желании напиться до беспамятства. Как сегодня. Диона допила свой бокал и почти сразу привалилась к колонне — уснула. — Эй, — позвал её Кэйа, потрепав за плечо. Но Диона спала, и в итоге рыцарю пришлось отнести её в штаб. Было больно. * — Поговори с ним. Джинн говорила обманчиво тепло, улыбалась глазами, но Дилюк чувствовал сталь в её голосе. Она позвала его под каким-то глупым предлогом вроде обсуждения поставок вина, и он знал: не о вине магистр собиралась говорить. — Мне не о чем с ним говорить. К тому же мы и так иногда общаемся. Он старался убеждать себя в этом. Прошли годы с тех пор, когда Джинн робела и краснела перед рыцарем, сейчас же она не собиралась сдаваться. — Ты знаешь его как никто другой. Кэйа упрямый и держит всё в себе. Он никогда не будет просить о помощи, даже если действительно в ней нуждается. Я не прошу тебя выведать всё, что у него на душе, нет! Просто поговори. Ему сейчас очень нужен близкий человек. Дилюк поморщился. — Это так лицемерно. Он не глупый, поймёт, что ты меня подослала. Только закроется ещё больше. В кабинет заглянула Эмбер, громко поздоровалась, и тут же убежала дальше. Джинн присела на письменный стол, приложила руку к виску: она знала, что разговор будет нелёгким. — Пусть так. Просто побудь рядом? Мы все переживаем за него. Ты ведь и сам заметил, что он ведёт себя странно? Дилюк заметил, конечно. Он вовсе не следил за капитаном, но слухи разносились быстрее ветра — особенно в праздники. Все говорили, что сэр Кэйа стал часто пропадать вне службы. Стал засиживаться в библиотеке до поздней ночи. Говорили даже, что с его крио-способностями что-то приключилось. Но Рагнвиндру хватало своих переживаний. Проблемы Кэйи — только его. Джинн, конечно, так не считала. — Дилюк, я прошу тебя не как магистр Ордо Фавониус, — она сложила руки в молитвенном жесте, — я прошу тебя, как своего друга. Женская интуиция безошибочно подсказывала, на что нужно надавить. Пусть Дилюк и оградил себя от ненужных дружественных связей, он не мог стереть прошлое, в котором члены ордена были с ним по одну сторону. Не мог и портить отношения с самой Джинн, пусть не как с другом, но хотя бы как с магистром. В конце концов, один разговор он переживёт. — Один раз. И я не буду лезть в его дела. Только разговор. Джинн разве что не подпрыгнула от радости. — Спасибо! Обычно в такое время он в библиотеке, проверь там. Лиза уже ушла, так что ключ оставляю тебе! — И быстро-быстро покинула кабинет, словно бы боялась, что мужчина передумает. Несколько минут он провёл в одиночестве — слышал только, как Джинн поймала Эмбер, и вместе они вышли из штаба. Стражники тоже разошлись по домам, собираясь провести предпраздничные дни со своими родными; ну или, в крайнем случае, пропустить парочку стаканов в таверне. Он медленно вышел из кабинета Джинн и направился к массивным дверям библиотеки. Внутри было тихо. Слишком тихо, ни звука не доносилось. Тяжёлые шаги Дилюка эхом разносились по двум этажам и замирали в самых дальних уголках. — Сэр Кэйа! — попробовал позвать он. Ответа не последовало, и Дилюк отправился плутать между стеллажами. Капитан нашёлся спустя несколько минут. Он склонился над столом так низко, словно пытался зарыться в книгу с головой; лишь подойдя ближе Дилюк понял — тот попросту спал, положив голову на руки. — Сэр Кэйа, — позвал ещё раз он. Альберих даже не пошевелился. Похоже было, что он действительно сильно устал за последние дни. Дилюк задумался. Можно было бы уйти, оставив разговоры для более удачного случая; можно было разбудить уснувшего в неположенном месте (впрочем, будить Кэйю он не собирался, иначе пришлось бы выслушать рассказ о злых тиранах, не дающих выспаться после работы). Решив подождать немного, Дилюк присел напротив. Стол был достаточно широким, и сейчас почти весь был завален книгами да свитками. Присмотревшись, Рагнвиндр увидел символы крио. Это было не его дело, что там Кэйа читает в свободное время. Но природное любопытство взяло верх. Зная Кэйю с детства, Дилюк был уверен: искать ответы в книгах не в стиле капитана. Это могло значить только одно: тот искал что-то важное, что не смог найти проверенным путём меча и слов. Книга, на которой уснул мужчина, была незнакома Дилюку внешне. Зато лежавшая чуть поодаль, совсем старая, с протёртыми местами страницами, показалась ему смутно знакомой. Он протянул руку, перевернул страницу как можно осторожнее и задумчиво уставился на разметавшиеся по столу длинные синие волосы. — Проклятия народов Каэнри’и? С чего бы тебе таким интересоваться? Ответа предсказуемо не последовало. Остальные книги были посвящены в основном крио-магии, различным зельям и одна тонкая брошюрка — целительным свойствам растений. Всё вместе никак не складывалось в цельную картинку — что же так старательно ищет Кэйа вот уже который день? Дилюк просидел за изучением записей больше часа. На улице совсем стемнело, и пора было возвращаться домой. Было бы неплохо успеть хотя бы на час на ночной патруль в качестве Полуночного героя, но была одна проблема. Проблема эта беззастенчиво спала, пуская слюни на книгу. Лиза точно будет не в восторге. — Сэр Кэйа, — громко и чётко позвал Дилюк. Капитан всё так же крепко спал. Дилюк знал, что тот брал в последние недели едва ли не все возможные поручения, очевидно, он много сражался и просто устал. В таверне его тоже было не видно, и даже Путешественник обмолвился, что без постоянного присутствия Кэйи Мондштадт словно засыпал. Подойти, растолкать и отправить домой — вот, что стоило бы сделать. Рагнвиндр неуверенно подошёл ближе, и только тут заметил — Кэйа дышал словно бы через силу, шумно, тяжело. И как он не заметил раньше? Дилюк наклонился чуть-чуть ближе и недоверчиво замер. Кэйа дрожал. Его буквально трясло, и Дилюк даже задумался на минуту, не смеётся ли тот. Но нет, в тёплом свете, падающем на спящего от множества свечей, было точно видно, как дрожал капитан; как кожа, не скрытая эпатажными нарядами, покрыта была мурашками и как высоко поднималось тело при каждом вздохе. — Какая беспечность, — вздохнул Дилюк. Он решил, что всё дело в простуде: кто бы не заболел, играя в снежки целый час в одной легкой рубашке? Чувствуя острое желание позаботиться о Кэйе, он снял свой плащ и осторожно накрыл им спящего рыцаря. — Не вздумай помять, — сказал он. «Не вздумай заболеть», — подумал он. * Проснулся Кэйа с непривычной тяжестью в плечах. Протерев после сна глаз, он провёл рукой по шее, убирая щекочущие волосы назад, и почувствовал что-то лишнее. Кэйа снял с плеч плащ, сразу же понимая, кому он принадлежит. Смутно вспомнилось тепло, посетившее его то ли во сне, то ли всё же оно исходило от Дилюка. На душе стало очень легко, и Альберих позволил себе сжать плащ в руках, уткнувшись лицом в чёрный мех. — Тепло, — прошептал он. Возможно, стоило задержаться в городе ещё немного.