Вторая директива

Корак поднялся на беговую дорожку и в качестве заминки для своей двухчасовой тренировки поставил скорость ленты на бег трусцой. Его дыхание выравнивалось, разум успокаивался, а взмокшее тело приятно охлаждалось. Биомеханической коже, как и живой, требовалась эластичность, а организму — контроль над температурой, так что у андроидов существовал свой аналог потения. Правда, выделяемая жидкость отличалась по составу, а сам процесс происходил несколько иначе. Корак промокнул шею и ключицы напульсником и чуть снизил скорость. Его губы тронула усмешка. С одной стороны андроидов создают словно бы слепо копирующими живые расы — внешний вид, периодическая необходимость в сне и еде, похожая по функциональности система выделения и даже половые органы. Не потому ли все это, что живым удобнее видеть своих сателлитов похожими на себя? С другой же стороны, сложно поспорить с тем, что биологические процессы оттачивались миллионами лет эволюции, и эти готовые решения слишком хороши, чтобы их не использовать. Но кем, в таком случае, это делает его? Механизмом на службе живых или полноценным представителем общества? Он — дитя Древних или же просто очень сложный технический проект создавших его киперов? Он много слышал и читал о том, что основная проблема космических перелетов — вовсе не отказ двигателей, солнечная радиация, негостеприимный вакуум вокруг, открытый огонь на борту или стычка с неприятелем. Даже конфликты между членами экипажа многие ставили лишь на второе место. Все это уступало самой обычной скуке, провоцирующей мучительные экзистенциальные мысли. Если на станциях существовало подобие смены дня и ночи а также хоть какая-то альтернатива досуга и значительное пространство для него, то на кораблях, особенно аскетичной конструкции карго, такой роскоши не водилось. Конечно, «Крону» было далеко до тесноты подлодок индустриальной эры — по крайней мере, у всех имелись, пусть и небольшие, но каюты. Однако за три месяца полета Корак, спасаясь от скуки, успел изучить каждый сантиметр корабля, составить психологический портрет каждого члена экипажа, ознакомиться с бортовой библиотекой и, поминая Эскатона добрым словом, замучить себя регулярными тренировками в спортзале. Ощущение затерянности в бесконечном, беззвучном и безжизненном пространстве не располагало к вдохновению. Основная проблема, разумеется, состояла не в том, что делать было совершенно нечего. У Корака имелась работа в лаборатории, а также обязанности в виде регулярных дежурств. К тому же, даже андроид не смог бы перечитать абсолютно все книги или пересмотреть все материалы из архивов за такое время. Беда была в том, что часы, дни и недели становились какой-то высасывающий силы и мотивацию рутиной, которой Корак не испытывал даже в самые загруженные семестры обучения. Вначале он пробовал отдаваться работе — в лаборатории всегда находилось чем заняться, и эту деятельность можно было бы назвать выматывающей, но точно не скучной. Однако Моргла очень быстро заметила, куда все это идет, и жестко указала Кораку на устав — в соответствиями с требованиями безопасности часы вахт жестко регламентируются, а переработки не допускаются. Бортовой психолог подтвердил ее слова, напомнив, что профессиональное выгорание из-за слишком долгого рабочего дня — первая причина чрезвычайно опасных нервных срывов и психических болезней в космосе. «Прости, Корак, но ради безопасности — твоей и экипажа — ограничь свое рабочее время здоровыми рамками, — таким было его заключение. — Я понимаю, что твои нервы покрепче живых, но давай, пожалуйста, не будем их тестировать. Вот только слетевшего с катушек андроида нам и не хватало для полного космического счастья». Эти слова возвратили Корака к мыслям о Шелтеме. Вначале он им даже обрадовался, как старым-привычным и напоминающим о доме. Но они быстро сделали круг и привели его к еще большему количеству вопросов о смысле жизни ответов на которые не предвиделось ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем. Корак не один сражался с «вакуумной хандрой», как ее называли. Многие его коллеги ходили подавленные, и он начинал понимать, зачем на каждом корабле обязательно присутствует психолог. В лаборатории тоже не все шло гладко — чем дальше продвигались исследования, тем чаще спорили Моргла и Ви. Если спор был из-за ерунды, то его брала на себя глава департамента эзотерики и заместитель заведующей лаборатории, стройная русоволосая Пала. Она представлялась Кораку воплощением спокойствия и принятия, которым обладают священники из книжных романов. Если же конфликт происходил из-за существенных вещей, вступалась лаборантка Арроу, служившая беллуму и космониуму одновременно. Она сама обладала пламенным темпераментом, но по специфике профессии умела находить решения, устраивающие обе стороны. Все четверо явно сработались в единую эффективную симбиотическую систему, но Корак все же предпочел бы более простую эмоциональную атмосферу. Хандра действовала не на всех одинаково — Оранго, к примеру, ходил сияющий, как начищенная медаль за особые заслуги. Он словно был создан именно для таких вот путешествий. Он заражал своим оптимизмом и энергичностью всех, с кем попадал в одну смену, вследствие чего стал бесспорным любимчиком экипажа. Забавным оказалось, что Оранго, похоже, действительно больше интересовало машинное отделение, чем капитанский мостик или штурманская рубка, где ему чаще всего и полагалось находиться. Несколько недель назад он с явным удовольствием потратил четыре часа на починку центрального распределителя, словно автомобилист под любимой тачкой. Не хватало только кепки набекрень, заляпанного машинным маслом комбинезона, грязного ящика с инструментами и переносного радиоприемника, испускающего отчаянно хрипящие мелодии шансонеток. Когда Оранго выехал на своем лежаке из-под цилиндра распределителя, весь взъерошенный и радостно-возбужденный собственным свершением, представить соответствующую обстановку оказалось нетрудно. «Внешность, конечно, бывает обманчива, — подумал Корак. — Но явно не в его случае». Эта авария оказалась самым интересным событием за весь полет. Экипаж «Крона» был весьма невелик, так что смены редко совпадали так, чтобы позволять оживленные собрания в кают-компании на достаточно долгое время. Вот и получалось, что вроде как и пространство слишком тесное для большого выбора деятельности, и при этом постоянные изолированность и одиночество, с которыми Корак никогда раньше не сталкивался. Впрочем, вскоре они должны были посетить один из орбитальных форпостов для рутинного осмотра. Пару часов назад по интеркому прозвучало объявление, что «Крон» подходит к месту назначения. Планета, на орбиту которой они выходили, интереса не представляла — кислотная атмосфера, перепады температуры и отсутствие жизни. Но экипаж ожидал общения с новыми людьми, смены обстановки и увольнительных. Не успел Корак подумать об этом, как произошло сразу несколько вещей. Зазвучала сирена, и корабль тут же ощутимо тряхнуло, так что Корак полетел с беговой дорожки назад. Но ожидаемого удара не последовало. Вместо этого Корак, ощущая опасную легкость невесомости, кувырнулся в воздухе — у корабля отказал гравитационный движок. Слуха Корака коснулся нехороший шорох — он плохо закрепил гантели в металлической стойке на противоположной стороне зала, и они, подчиняясь микрогравитации, всплыли. Сразу за этим притяжение включилось снова — на стену вместо пола. Корака пригвоздило, и он едва успел выставить руки вперед в заклинании замедления. Пара пятикилограммовых ручных гантелей, чуть не расплющивших ему голову, остановилась в метре от его лица. Облегченно выдохнув, он отбросил их подальше, искренне радуясь, что в спортзале сейчас никого. Он успел подняться, когда гравитация заработала, как нужно, и в этот раз Корак был готов. Он ловко кувырнулся через плечо и оказался на ногах. Как был, в тренировочной одежде и спортивной повязке на лбу, он бегом направился к выходу, чтобы занять свой пост. Из интеркома раздался голос капитана, словно читавшего его мысли: — Особый офицер Корак — на мостик! Оставалось только гадать, сколько сотрудников оказались серьезно ранены скачками гравитации, сколько дорогостоящего оборудования и материалов пришли в негодность и насколько случившееся повлияло на исследовательскую часть «Крона» — рукотворный мир и ВАРНы. Но, вопреки всему, Корак ощущал взбудораженность, энергичность и прилив сил словно только что пробудился от долгого мучительного сна. Он не знал, что произошло, но это точно обещало быть интереснее надоевшей рутины. Пока Корак бежал по коридорам, тряхнуло еще раз. На корабле царил хаос, но мостик сохранил работоспособность: капитан, рулевой и связист сидели пристегнутые к креслам — бледные, но решительные. Оранго занимал пост канонира. Корак даже не успел задаться вопросом, зачем же его вызвали, раз все остались на позициях, как осознал — Оранго сидит в слишком прямой неестественной позе. Корак быстро прошел к креслу и развернул его — глаза Оранго были широко распахнуты, рот нелепо разинут, волосы стояли торчком, а под кожей на щеках, шее, ключицах и кистях, словно вены, вырисовывались сгоревшие электрические цепи. Капитан, вытирая обильную испарину со лба, ввел его в курс дела: — Он был напрямую подключен к системе, когда произошло замыкание. Он... жив?.. Ну, или как можно сказать про андроида... — Упорядоченные электрические импульсы на месте, — кивнул Корак, внимательно осматривая Оранго. — Его сознание сохранено, но не функционален — по-видимому, парализован и не может двигаться. — Его можно починить? — Полагаю, да. Нужен более детальный анализ. — Времени в обрез. Займите пост канонира, — скомандовал капитан, стараясь казаться уверенным. Корак уловил его волнение и подумал о том, что ему сейчас должно быть нелегко. В самом деле, едва ли у Фостера был хоть какой-то боевой опыт в последние пару десятков лет — служба на грузовозе не предполагает схваток. А тут еще и потеря первого помощника. — Форпост оказался захвачен саботажниками, — капитан продолжил объяснения. — Они дали по нам два залпа, и первый угодил прямиком в гравидвижок. Произошедшее замыкание по всем системам сбило наш прицел и лишило нас единственного офицера мостика, который мог бы сделать расчет с нелинейной динамической погрешностью. Мы промазали уже дважды, и не можем позволить себе третий. Мы должны вывести из строя только оружие, наведение должно быть идеальным. — Приступаю к работе, — кивнул Корак. Он взял Оранго под руки и, пробормотав «уступи-ка, дружище», опустил его на пол. Тот так и остался в сидячей позиции, словно окаменевший. Пристегнувшись в кресле на всякий случай, Корак поднял глаза — на экране вырисовывался силуэт орбитальной базы, ощетинившейся четырьмя стационарными пушками. Корак вошел в систему и быстро проанализировал имеющиеся данные по нацеливанию. — Я готов, — сообщил он буквально через полминуты. — Навожу на цель. — Огонь, — скомандовал капитан. Экран осветился беззвучной вспышкой — одна из пушек почернела. Корак сделал один за другим еще три точно просчитанных выстрела — все попали в цель. Форпост превратился в беззубого перемазанного сажей зверя, и опасность для корабля миновала — правда, не без последствий. Со всех отсеков тут же посыпались рапорты о повреждениях. В основном сообщали о травмах и ущербе оборудованию, по счастью обошлось без смертей. Пока Фостер разбирался с этим, а также был занят попытками переговоров с саботажниками, Корак отстегнулся и присел на корточки перед Оранго. Он отфильтровал все посторонние шумы и сконцентрировался на жизненных ритмах своего «пациента», определяя степень неисправности. — Капитан, — сообщил Корак через некоторое время. — Модуль его памяти не поврежден, неисправна только опорно-двигательная система и речевой центр. Думаю, я смогу его починить, но мне нужно время. — Сейчас это приоритетная задача, — кивнул тот. — Группа высадки справится и без тебя. Мне нужен мой первый помощник, и как можно быстрее. Корак медленно провел рукой, от которой шло голубоватое сияние лечащего луча, в сантиметре от головы Оранго, задерживаясь у висков, спускаясь на скулы и снова поднимаясь вверх, к темени. Губы Оранго дрогнули, а затем он медленно и явно с усилием моргнул. Не успел Корак порадоваться, что они легко отделались, как из интеркома послышался низкий голос Морглы: — Капитан! Это срочно! Нам нужен Оранго! — Красавчик просто нарасхват, — тихо прокомментировал связист и переключил взволнованную и напуганную гоблинку на экран. Ее оливковая кожа сейчас казалась салатовой из-за бледности, на одежде виднелась прожженная дырка, а правый глаз опух и не открывался. На заднем плане Корак увидел лежащую у стены Ви. Ее лицо блестело от слез, рука была вывернута, а из предплечья торчала сломанная кость — тонкая струйка крови сбегала по ее кисти, обагряя белый лабораторный халат. Рядом с ней склонилась Пала, пытаясь унять боль эльфийки заклинанием. — Рапортуйте, — приказал капитан. — Лаборатория относительно цела, за исключением нескольких травм, — быстро заговорила Моргла. — Экспериментальный мир не пострадал — у него независимый гравидвижок. Но мы потеряли Арроу, — она шумно втянула воздух. — Что значит потеряли? — вклинился Корак, забывая про субординацию. — Когда отключилась гравитация, она упала в портал. Но сбой заставил его переключить частоту, и Арроу в одностороннем порядке забросило на четвертый ВАРН, с которым у нас нет стабильного сообщения — ВАРНы не являются частью нашего проекта, они предназначены для других планет. Она не продержится там долго. — Так вытащите ее оттуда! — вскричал капитан громче необходимого, давая выход своему напряжению. — Откройте ваш чертов портал и заберите ее! — Мы не можем, — подала слабый голос Ви. Моргла бросила на нее взгляд, в котором причудливо смешивались гнев и забота. — Портал открывается только с нашей стороны, а вся система отказала, нужен масштабный ремонт. Только Оранго под силу сделать это за короткое время. — Он не функционален, — покачал головой Корак. — На его восстановление может уйти несколько дней. — Значит, все пропало, — всхлипнула Ви. Фостер поднялся с кресла — Подождите-ка. Я, может, и слабо понимаю в ваших лабораторно-портальных делах, но уж конструкцию своего корабля-то я знаю! И по технике безопасности каждый ВАРН должен иметь аварийный шлюз. Правда, не думаю, что кто-то когда-то ими пользовался, однако проникновение возможно. — С... наружи? — заикнулась Моргла. — Но среда ВАРНов — это концентрат пространства-времени, разрушительно влияющий на живые клетки. Спонтанный односторонний переход мог забросить ее куда угодно. У нее нет с собой передатчика, ее придется искать на площади до нескольких тысяч квадратных километров. Для безопасного входа в ВАРН нужен длительный прием укрепляющего препарата и нахождение в специальной камере. Никто не подготовлен... — Кроме меня, — спокойно перебил ее Корак. — Мне не грозит ни быстрое старение, ни распад клеток. — Ты... сможешь? — Ви попыталась приподняться, но со стоном села обратно. — Я должен попытаться, — Корак бросил взгляд на Оранго. — Мне нужно, чтобы кто-то занялся им — я не могу его бросить. Настолько я знаю, на борту нет специалистов по биомеханике. Пала отвлеклась от нашептывания заклинания и обернулась к ним. — У меня был опыт работы с киборгами. Конечно, они проще, чем андроиды, но все же это лучше, чем ничего. Да и наши бортовые врач и ведущий инженер не профаны — в три головы что-нибудь да сообразим. Корак, мы справимся без тебя, Оранго не останется без помощи. — Разумно, — сказал капитан и, включив интерком, объявил: — Главный шлюз, готовьте выход особого офицера Корака в открытый космос. «Будьте осторожны со своими желаниями — они могут сбыться», — вспомнилась Кораку расхожая фраза. Еще час назад его одолевала беспросветная скука, от которой не виделось спасения. А теперь ситуация обещала перейти границы просто интересной — от его действий зависела жизнь молодой лаборантки.