Путь к себе

— Почему вы позвали Лань Чжаня, когда я хотел сбежать? Лань Сичэнь продолжал сохранять позу лотоса. Вэй Ин же ёрзал, тоскливо смотря на теплый источник. — Я позвал его, потому что, как лекарь душ, я обязан облегчить ваши страдания. Вы сами сказали, не извинившись, вы винили бы себя.  Вэй Усянь фыркнул и сказал с упреком: — Ага. Не врите — вы мою совесть будили. Я хотел уйти из лечебницы, вам  пришлось бы меня силой загонять. На глазах праведного Лань Ванцзи, который с таким трудом меня затащил, — он вздохнул. — Я не понимаю эти правила. «Тебе нельзя умирать, потому что правила». Как вы вообще в этих правилах существуете?  — Но ведь, принеся вас сюда, он нарушил правило. Не находите ли вы в этом противоречие? Вэй Усянь задумчиво промычал. — Не знаю. Может, следование более веским правилам приоритетнее, чем следовать мелким? За убийство живых существ наказание страшнее, чем за сопротивляющегося больного? — В Гусу Лань нет приоритетных правил. Все важны. Кроме того, тут опять противоречие. — Какое ещё?   Вэй Усянь недоуменно нахмурился. Он умён, но поразительно слеп к Лань Ванцзи. — Господин Вэй, если бы мой брат был так одержим правилами, как вы предполагаете, чего не произошло бы в первую очередь? Вэй Усянь наклонил голову. — Да, понимаю, что вы хотите сказать. Лань Чжань тогда бы не привёл меня в лечебницу. Если бы я выжил, то за попытку убийства живых существ наказали бы меня. Он как патрульный обязан просто предотвратить нарушение закона, а не вести меня в лечебницу. Разве что к обычным лекарям, но он понял, что дело глубже… И повел меня туда, где лечат души. — И что вы думаете? Вэй Ин беспомощно посмотрел на него и пожал плечами. — Лань Чжань решил предотвратить преступление в зародыше? Зародыш в душе, значит, нужна лечебница. — А почему? — Потому, — он замычал и покачал головой. — Потому что он думает, что я ненормальный! — Вэй Усянь громко и разочарованно выдохнул. — Я его не понимаю!    Лань Сичэнь выдохнул, улыбнулся. — Теперь половинная поза Бога рыб. Вэй Усянь подчинился, с наслаждением хрустнув поясницей. — Хорошо. Мы можем продолжить рассуждать о Лань Ванцзи. Но вы начали разговор о нём, чтобы понять его, или вы преследовали иные цели? — Нет, не думаю, что хотел о нём сейчас рассуждать. Скорее дело во внезапной злости. Я сам себе мешаю… Конечно же, я не дурак и вижу, что он не для всех своей спиной так рисковать будет, — ответил Вэй Усянь. — Меня это пугает. Никто ещё за меня свою репутацию и здоровье не подставлял. — А семья Цзян? — Там… Ну, конечно, мы с Цзян Чэном друг друга выгораживали. Но там было… не так всё серьезно. Когда я узнал, что Лань Чжань получил наказание за то, что привел меня в лечебницу, да ещё и получил в наказание не переписывание правил, а удары… Мне почему-то очень страшно стало. — Вас пугает его характер? — Эти его праведность, честность и занудство, а ещё абсолютная наивность, сдержанность… Не знаю. Они должны раздражать, и иногда очень даже раздражают, как когда он наказание со мной принял. Уважаю, конечно, но это глупо! Я виноват. Хотя иногда это даже очаровательно. Наверное, потому что он редкий красавец. Хотя, — он поглядел на Лань Сичэня. — Вы тоже праведны, занудны, похожи на него, но вы меня совсем не очаровываете. Или дело в том, что вы — мой лекарь?.. Не знаю!   «Бесстыдная честность уживается с такой скрытностью, а проницательность с чувствительной слепотой», — думает Лань Сичэнь. — Что ж, тогда предлагаю сойти с темы моего очаровательного брата и такого не очаровательного меня, — он коротко приказал, — поза воина. — Да вы очаровательны, просто староваты для меня.   «Староваты, староваты, староваты», — пронеслось эхом в голове. Короткий смешок глава лечебницы всё-таки не удержал. Он помолчал несколько секунд, а после начал: — Так вас пугает его жертвенность? — Жертвенность? В мою сторону — да. Думаю, да. Я ничего ему хорошего не сделал, а он вот как подставился. Страшно представить, что с ним будет, если он кого-то полюбит. С этим страхом Лань Сичэнь согласился. Зная историю любви отца, опасения очень серьёзные.  Вэй Ин опять вздохнул. Глава лечебницы хотел было заглянуть в лицо больного, но малейшее движение могло сломать хрупкий мост доверия, выстроенный между ними в эту минуту. Лань Сичэнь только надеялся, что его сил хватит, чтобы правильно почувствовать Вэй Ина. — Вы не спросили домашнее задание, — сказал больной. — Вы готовы им поделиться? Тот прищурился и кивнул. — Дева Цзян прекрасный человек, за поддержкой к которой я могу обратиться. При этом я понимаю, что мы разные и некоторые мои заботы она… не поймет. Но она в любом случае поддержит. Я, в каком-то смысле, тоже её могу не понять. Нашла же она что-то в этом павлине, — он хмыкнул. — Но я тоже готов её поддержать. Вот. Я не думаю, что между нами есть что-то другое. Поэтому я и не делился с ней. Но теперь, подумав об этом много раз… Не страшно, что она теперь знает.  Лань Сичэнь довольно улыбнулся. — Отлично! Я очень вами горжусь. — И не будет никаких вопросов? Пыток? Расспросов? — Вам непременно нужно проверить устойчивость своих выводов? — Я думал, это ваша задача. Вы так просто доверяете моим выводам. — Заставить вас мыслить и нести ответственность за сделанные выводы — тоже моя задача, — улыбнулся Лань Сичэнь. — Поза дерева. Вэй Усянь усмехнулся и подчинился. — Как хорошо-то, наконец, вытянуться! А скоро мне можно будет перцы сажать? — Скоро будет время репы, — ответил Лань Сичэнь. — А перец в феврале сажают. — Ни посадить перец, ни украсть. Что за место? — притворно расстроился Вэй Усянь.  На какое-то время между ними был только шелест падающей воды и тихие команды Лань Сичэня, призывающие к смене позы. — Знаете, мысленно я почти согласился лечиться. Не ядро, а… Да вы сами лучше меня знаете! И это временами меня пугает. Немного подумав, Вэй Ин встал на руки, скрыв лицо. — Это кажется дуростью. Я вспоминаю, как мне приходилось существовать на улице, и там я хотел жить. Сейчас я один из лучших учеников, сам по себе на улице не пропаду, но… Каким-то образом я дошел до петли. Мне надо перестать валять дурака… Но иногда так наваливается, что слов нет. Мои привычки начали гнать меня отсюда. Я связал эти две мысли после того нашего разговора. Ведь дело не только в самолечении.  — Вы боитесь выздороветь? — Чтобы выздороветь, надо сначала осознать себя больным, в том самом смысле, в каком вы хотите меня лечить, — отозвался Вэй Ин. — А я — не хочу. Может, я и не болею! Ну, немного ядро шалит. Бывает. Я много пережил. И ныть не желаю. — А что вы подразумеваете под нытьём?   Вэй Ин поднялся и, недолго думая, согнулся, прижав грудь к коленам. — М-м-м, всё, что невесело? Всё, что делает беседу тяжелой? Усложняет жизнь? — По-вашему, обсуждение того, что при внешнем благополучии довело до петли — это простое нытьё? — Глупая странная слабость избалованного сиротки, — он усмехнулся. — Это ведь не голод и не смерть близкого. Всё это я пережил, когда был гораздо слабее. Можно разобраться. Я не стал калекой. А если и стану — я знаю, что и такие живут. Ничего страшного.  — То есть, вы сам себе — не близкий человек? Вэй Ин расхохотался. — А подловили! Если так подумать… Лань Сичэнь вежливо сказал, когда понял, что Вэй Ин не собирается продолжать: — Ваше желание держало ядро несколько лет. Я размышлял и решил, что надо ещё обратить внимание на время до ядра, когда сформировалось желание.  — Ха… Да, — он фыркнул, будто пытался сдержать смех. — Да-да. Звучит логично.  — А что вас так смешит?   Вэй Ин тут же перестал улыбаться и выпрямился.  — Вы… серьезно ко мне относитесь. Вот что смешно.  — А вы так привыкли быть всеобщим шутом?  — М-м-м… Да, привычная роль. Простите, я вовсе не смеялся над вашим ремеслом. Мне скорее жаль, что вы тратите на меня время.  — Это моё время, — улыбнулся Лань Сичэнь. — Я выбираю, на что его тратить.   Больной ничего не ответил.  — Вы сформировали золотое ядро за несколько месяцев, если я верно помню?  — Чуть меньше полугода, — он пожал плечами. — Ещё плюс база. Основные стойки, простейшие талисманы, теория нечисти. Лань Сичэнь приподнял брови.  — У нас требования попроще, чем в Гусу. Инедию, например, рано практиковать не начинаем.  — Впечатляющие успехи за столь короткий срок. Но как же проблемы с чтением? — Ну, — Вэй Усянь выпрямился, встав в позу горы. — Это да. Долго не мог вспомнить. С практической частью было проще. Мне часто приходилось, что называется, изобретать повозку. Стойки я копировал, глядя на других. Лекции стремился запомнить с первого раза, если я забывал, то потом логически домысливал. Так, наверное, и соображать быстрей всех начал. Талисманы… Как я их ненавидел. Их вообще никак друг от друга без грамотности не отличишь! Лань Сичэнь припомнил охапку придуманных талисманов в комнате Вэй Ина.    — Но в итоге вы стали первым учеником. Вы намеренно стремились к этому званию или это результат ваших талантов?  — Это звание, ну… — он замялся, очевидно, борясь с какой-то шуткой, засевшей на его языке. — Дают не за красивые глаза. Особенно если это глаза сына женщины, что она ненавидит.  — Она? — переспросил Лань Сичэнь, и Вэй Ин ненадолго затих, размышляя, а стоит ли продолжать эту тему.  — Мадам Юй вела многие занятия. Её одобрение заслужить сложно.  — Но вы всё равно хотели стать лучшим учеником. Зачем?   Вэй Ин вздохнул, собираясь с мыслями, а потом начал:  — У большинства адептов есть сила или авторитет за спиной. Родители, богатство, титул или всё вместе. Проще говоря, они — это кто-то. Если у них не получится, то им есть к кому обратиться, их всё равно будут кормить, в меру уважать. Их оставят. У меня — ничего.  Я — никто. И единственное, что я мог получить, чтоб закрепиться — титул лучшего ученика. Если я в теории принесу славу, то им имеет смысл меня терпеть, так? Я рассуждал так. Наивно, но сработало.   — Иными словами, стать лучшим — как способ выживания?  — Ага.  — Но господин Цзян не создал впечатление человека, что требовал от вас такого.  — Это да, но я никому не верил. Он никогда не требовал, давал свободу. Даже говорил, что мне необязательно становиться заклинателем. Это тревожило. Но я должен был непременно принести пользу. Мадам Юй, в отличие от дяди, требовала всего. И незнакомых мне манер за столом, и золотого ядра, и знаний, и основ.  — И её требования соединились с вашим желанием выжить? Вы решили стать лучшим учеником, потому что это гарантировало бы вам выживание?  — Да. Это понятный путь.    — А как вы в целом относитесь к мадам Юй? Вэй Усянь замялся, нахмурившись.  — Провокация на провокации, господин Лань. Где ваше воспитание? — забормотал он, вздохнув. — Совру, если скажу, что не злюсь на неё. Совру, если скажу, что не благодарен ей. Так пойдет, Лань-гэгэ? В голосе прорезалась очевидная злость. Лань Сичэнь проходил по зыбкому краю доверия. Ему не надо, чтобы больной опять закрылся. Он примирительно улыбнулся, подняв руки.  — Господин Вэй, я должен понять, в каких условиях сформировалось ваше золотое ядро. Отношение мира к вам и ваше отношение к миру — важные части этой головоломки. Вам придется рассказать об уроках подробнее. Об издевательствах. Вашем страхе.   Немного подумав, Вэй Ин покачал головой. Он сел в расслабленную позу, не походившую на лотос, и Лань Сичэнь уселся напротив.   — Нет. Не там ищете, — он сложил руки и посмотрел на Лань Сичэня. — Но ладно. С Пристанью всё просто. Меня привели туда. Не сразу приняли. Я был уличным сиротой — они адепты уважаемых семей. Что с ними делать, спрашивается? Пока был глава клана — все относились нормально. Когда он уезжал, начиналось всякое. А в то время он много уезжал — охотился и занимался делами клана.  — Вступался ли кто-то за вас?  — В детские-то годы? Когда все так любят собираться в кучки и создавать иерархию из ничего? — он фыркнул. — Нет. Да я бы и не позволил. — Мадам Юй на вас давила? — Само собой, — он улыбнулся. —  Поначалу не она одна. Меня пытались выдавить, как… прыщ. Всем-то казалось, что станет чище, если сын слуги очистит Пристань от своего присутствия. Я промолчу, сколько шуток такого типа я слышал. Язык пачкать не хочу. Он небрежно махнул рукой.  — Временами, когда у меня совсем плохо получалось учиться, мадам Юй пыталась действовать «радикально», — он фыркнул. — Она приказывала не кормить меня, поскольку моя кровь слуги… А, впрочем, чего повторять всякую гадость. В общем, меня переставали кормить под угрозой наказания. Мадам почему-то думала, что напоминание о моей бродячей жизни вправит мне мозги и заставит сбежать или соображать. Я не знаю, чего она хотела от меня добиться.  Он ненадолго замолчал, углубившись в воспоминания. — И оно вправляло? — Мои мозги в то время думали только в этом направлении. Где бы поесть и поспать. Богатая и сытая госпожа не умела правильно вытравливать нищих. Понемногу Лань Сичэнь начал понимать. — Так значит, под «не там ищете» вы имеете в виду… Нет, погодите. Я всё же хочу уточнить, почему вы обходите издевательства сверстников в начальный период.   Вэй Ин удивленно приподнял брови. — Да ничего особенного. Обычное посвящение. Красили лицо, резали волосы, топили, прятали одежду, оскорбляли. Потом, конечно, я выучился давать сдачу. Но скорее от безысходности, — он улыбнулся. — Может вы не заметили, но я по натуре болтун. Хотелось с кем-то дружить. Лань Сичэнь нахмурился.  — В самом деле, вас это не задевало?  — Когда я прибыл, я ничего другого не ждал, — он пожал плечами. — И вы не надеялись на лучшее? Вэй Усянь улыбнулся, но в лице его показалось что-то уязвимое. После некоторого размышления, он ответил: — Возможно. Чуть-чуть. Его надежды не оправдались, и он знал заранее, что так получится. Но вряд ли знание спасло его от дурных чувств.  — Значит, под «не там ищете» вы имели в виду, что когда вы прибыли на Пристань, вы уже руководствовались желанием выжить? Для вас поменялись только способы выживания? — Я думаю, да. Жизнь создала желание, а Пристань создала ядро. Совместное творение, — Вэй Ин усмехнулся. — Я плохо помню, как жил на улице и первое время в Юньмэне. Я помню только ощущение… Как если бы все вокруг были людьми, а я среди них дикое животное. И если я замаскируюсь под них, то я смогу спать и есть каждый день. Я не помню, чтобы меня действительно, ну знаете, до глубины души задевало хоть одно их слово или действие. У меня было желание выжить. Оно как натянутая струна, но со временем натяжение ослабло.    Лань Сичэнь отпил чай. Вэй Ин проговаривался: «богатая и сытая госпожа», «обычное посвящение», «я ничего другого не ждал». Значит, именно уличная жизнь вдохнула в него это сильное и отчаянное желание? Она была настолько ужасна, что угроза голодом, ругань и издевательства даже не рассматривались как проблемы? — Вы сказали, что не сразу научились давать сдачу. Не могли бы вы это пояснить?   Вэй Усянь фыркнул: — Вот прямо даже интересно, что вы там себе надумали. Так-с… Ну, во-первых, на улице ты сражаешься за еду не столько с дикими уличными животными, сколько с людьми. Когда ты ребенок-сирота, у тебя три пути — милостыня, мелкий грабёж, халтурки. Причём с первым большие проблемы. Сирот много. Отвоевать себе территорию на «щедром месте» ещё надо уметь. А мелкий грабёж… Нужно быстро бегать, это не проблема, если не слишком голодный. И прежде всего — нужно учиться бить наверняка. Не убить, конечно, — и не получится, а выиграть время. Заклинателей и здоровых взрослых победить, конечно, без шанса. А вот ударить по хромой ноге, кинуть песок в глаз обычному человеку, вовремя пнуть под голень… Один калека хотел на моё место встать, так я его в больное колено пнул, он свалился в канаву, без чужой помощи бы не поднялся. Никому он не был нужен. А я в тот район больше не возвращался… — А «халтурки»? — Благословение небес, — улыбнулся Вэй Ин почти мечтательно и иронично одновременно. — Это, например, когда какой-нибудь господин хочет сказать госпоже, что горизонт чист и он не прочь с ней повидаться. И надо записочку передать. Но слугу своего послать нельзя — слухи до жены и соседей дойдут. Помню, что господин расщедрился на хлеб один раз. Лань Сичэнь переспросил:  — Но с учётом того, что вы говорите, давать сдачу вам должно быть проще всего. Вэй Усянь ухмыльнулся.  — Я же сказал, что, когда ты сирота, то учишься не драться, потому что нет ничего более жалкого, чем дерущийся ребенок. Особенно если ты один. Ты учишься бить наверняка, чтоб отстали или забыли и дали время сбежать. Тот, от кого обороняешься, не должен знать тебя или где ты в основном обитаешь, потому что тогда они догонят и отомстят. А так — конечно. Я бы мог дать сдачу. Адепты же все открытые ходят. Голодный иногда сильнее. Сытые жажду выжить не знают. Проткнул бы кому-нибудь глаз, порычал пару раз, поджег волосы кому. Отстали бы. И что дальше? За моё хорошее поведение меня могли потенциально кормить каждый день и даже постель менять. Если бы я повел себя по-уличному, то потерял бы золотой билет. А потом бы меня избили толпой.   Лань Сичэнь понимающе кивнул. — Удивительная практичность для ребенка. — Уж простите. — Я ведь совсем не в дурном смысле. Вы перестроили себя, чтобы выжить, и я этим восхищаюсь, — он улыбнулся. — Теперь я понимаю. Желание выжить усилено не тем, что происходит на Пристани, а страхом оказаться за её пределами, так? Как бы ни было плохо внутри — снаружи ещё хуже. Поэтому я не там искал? — Ага, — кивнул Вэй Ин, улыбнувшись и гордо подняв голову. — На этот раз я вам не мешал, а даже помог. Да? Да? — Вполне-вполне, — кивнул с улыбкой Лань Сичэнь. Вэй Усянь победно вскинул руку. — В таком случае, мне нужно узнать подробности вашей уличной жизни.   Вэй Усянь шумно вздохнул. — Я её очень плохо помню. Без шуток и вранья. Практические навыки и некоторую теорию. Что происходит в публичных домах и как воровать — знаю, но как выучился выживать, не помню. — Вы довольно долго прожили на улице, так? — Да, так… Если подумать, то это странно, что я выжил, — он почесал подбородок. — Только вот этого калеку, что мешал мне милостыню собирать, вспоминаю — стыдно. Хотя будь у меня рана, он бы меня так же пнул. И я не сидел бы здесь с вами. Точно знаю. А ещё… Собаки, — тихо пробормотал он. После добавил. — Может, сами взглянете? — Что? — Ну, как Лань Чжань. С помощью песни. Залезете в мою голову.   Лань Сичэнь опустил взгляд, задумавшись. Его брат после этой песни подхватил душевную болезнь. Вэй Ин, само собой, об этом не знал, иначе он бы не предложил такой опасный вариант. Но если сочинить такую песню…  — Не думаю, что это хорошая идея, — начал он. — Одно дело, когда вы добровольно говорите всё, что хотите, чтобы я знал, другое, когда вопреки вашей воле я вижу всё. — Но ведь тогда нет никаких шансов узнать, что происходило! — Вэй Усянь усмехнулся. — В чем дело, господин Лань? Вам нужна моя честность? Вот она! Вы хотели, чтобы я в полном разуме доверился вам? Так я разумен, как никогда! — Давайте подождем, — сказал Лань Сичэнь. — Если вы не перемените своего решения, тогда я… загляну в вашу память. Вэй Усянь по-ребячески улыбнулся и сверкнул глазами так, что Лань Сичэнь внимательно уставился на больного, ожидая, что же он собрался делать в этот раз. Тот, распрямившись, наклонился и встал на пару секунд в позу раненого павлина. Сложная поза, которой Лань Сичэнь от ослабшего тела не ожидал. Глава лечебницы приподнял брови и улыбнулся: — Очень хорошо.  — Благодарю, Лань-гэгэ, — а после подскочил на ноги. — Спасибо за разминку!