Путь к себе

Место Вэй Ина пустовало. Остальные ученики расселись, повторяли материал, молились, тихо вздыхали. Будь тут этот негодник, то он бы развалился на парте, подперев свои скулы, и рукава его наверняка испачкались бы в туши, но вместо стыда за неопрятность, всё, что получил бы Лань Цижэнь — это наглый взгляд и невинно-озорную улыбку. Лань Цижэнь раздраженно потер бородку и направился на своё учительское место. Сколько лет он преподает. Пусть даже ученик и дурен, не надлежит ему чувствовать от чьего-либо отсутствия радость. «Сердцу не прикажешь», — сказал как-то его брат, и Лань Цижэнь возмущенно вознамерился посвятить всю свою жизнь, чтобы доказать — как раз-таки можно и нужно приказывать! Не прятать убийцу в доме с горечавками, а выдать для справедливого суда! Не убегать в заточение, а править кланом мудро и достойно! А вот сегодня сердце радовалось пустоте за партой. «Это не то, что надлежит чувствовать члену клана Лань», — говорил он себе. А сердцу плевать. Сердце радуется. И ладно оно радуется, когда Лань Цижэнь глядит на свою гордость — Лань Ванцзи. Тот сидел с ровной спиной, совершенно точно готовый к проверке, весь сотканный из праведности, как высококачественное сукно. Но радоваться чьему-либо отсутствию… Впрочем, в последнее время и Лань Чжань не так радует. Он качнул головой. Ну радуется и что с того? Его ли вина, что он довольствуется тем, что больную занозу вынули из кожи? А Вэй Ин точно та заноза. Подумать только, среди столь благородных лиц да сын бродяжной заклинательницы! Лань Цижэнь коротко и раздраженно вздохнул. Слишком он уж много думал о неположенном. «Сердцу не прикажешь», — повторил его брат. «Прикажу», — он вздернул подбородок. Нет паршивца и ладно. Хорошо ли это или дурно у него есть работа. — Сегодня, как вам известно, контрольный срез по теме речной нечисти, — начал он строго. Он поймал несколько обреченных взглядов и мысленно усмехнулся. Вот и первые жертвы. *** Цансэ взбесила его своей же первой улыбкой — чрезмерно широкая, чрезмерно самоуверенная, чрезмерно в ней было всё. Голос — громкий, лицо — выразительное, ясное, как погожий день. Не было в ней меры, всё на виду. Такое одеждой не прикрыть — коль родилась бесстыдницей, так никакой шелк это не изменит. Она стояла вся в белом, прикрывала улыбающееся лицо козырьком ладони, она не боялась ни помявшихся рукавов, ни грязи на светлом подоле. При всей своей порывистости она умудрялась нести себя с какой-то легкостью, свойственной только ветру или сорвавшемуся лепестку. Лань Цижэнь, при всей её небрежности, не мог отрицать в ней доставшуюся ни за что притягательность. Сразу понял Лань Цижэнь, что это была за женщина. Любая другая годы потратит только бы у неё движения были хотя бы в половину так легки, как у этой Цансэ. Вот так бывает, что некоторым ни за что от рождения достается то, чем обделены другие. — Как зовут ваш меч? — спросил Лань Цижэнь, скрипя зубами, но удерживающий своё мнение, как и полагается благовоспитанному юноше. — А ваш, — улыбнулась заклинательница. Глаза её при этом заблестели, словно он сам попал в ловушку и пока не осознал этого. — Мой меч зовется «Жэнь», что значит человеколюбие. Преодолеть себя — таков девиз. Исполнить ритуал, воплощающий душу общества, вот, что значит жэнь. Именем своего меча он не гордился (запрещено), оно ему умеренно нравилось. Но в глазах чертовой заклинательницы вместо положенного восхищения или понимания лишь сильнее заискрилась насмешка. Она прищурила свои светлые глаза. — Так, как зовут ваш меч? — спросил он ещё раз. — А ваш. Лань Цижэнь начал понемногу раздражаться. Он нахмурился, но упрямо повторил. — Я уже сказал — Жэнь! Дважды! А вы ни единожды не ответили! — Как же! — притворно изумилась она. Стоящий рядом с ней будущий глава ордена Цзян сдавленно посмеялся. Лань Цижэнь раздражился ещё больше — чувствовать себя дураком ему не хотелось. — Я ведь уже дважды назвала его имя! Она легко, женским изящным движением поправила волосы, когда снимала соломенную шляпу. Прикрыла глаза, слегка улыбнувшись, тень длинных ресниц упала на щеки, от её темных волос повеяло терпким запахом полевых цветов. — Нет, не говорили! — раздражился Лань Цижэнь. К щекам его прилил жар. И это был гнев. Да-да, гнев! — Говорила, — упрямо повторила она, всё-так же улыбаясь, ничуть не боясь гнева мужчины, не боясь показаться нескромной, не кроткой, не робкой… Смело смотрела в глаза. Никогда такие Цижэню не нравились! — Я спрашивал, как называется ваш меч, и вы мне ответили… — А ваш, — перебила она его, откровенно ухмыльнувшись. — Я уже ответил! — Как и я! — да она смеется! — Ваш меч, — внезапно заговорил его брат, — его зовут «а ваш». Она обернулась и расхохоталась: — Ба! Да вы говорите, первый господин Лань! Делайте это почаще — у вас прекрасный голос, — и опять бесстыдно рассмеялась. — И верные мысли! Да, мой меч зовется «а ваш». Наставница спросила меня, как я хочу назвать свой меч. Честно, у меня и мысли никакой не было! Да и повздорили мы перед этим немного. У Лань Цижэня, казалось, мир замер. С наставником! Спорить! — Поэтому, когда она спросила меня, я спросила в ответ, а ваш? Мол, а ваш как называется, ведь я не знаю насколько помпезным должно быть название. А она и отвечать не стала — просто молча ушла! — Цансэ вновь рассмеялась. — Когда она меч мне вручила, мы опять помирились, и она захотела перековать название, но я не позволила. О, сколько лиц я повидала, когда я его представляла — ни на что не променяю! Тогда, к ужасу Лань Цижэня, он услышал странный звук от своего брата. Он повернулся к нему, готовый похлопать по спине или звать лекаря, но увиденное заставило его вздрогнуть. Его брат, уже прославленный как Цинхэн-цзюнь, улыбался и щеки его чуть покраснели, будто он… смеялся. «О нет», — подумал Лань Цижэнь. — «Нет-нет»! — Может, первый господин Лань знает, какое имя мне следовало бы выбрать? — «Нанван», — ответил почти мгновенно Цинхэн-цзюнь. — Что значит незабвенность. Она польщенно улыбнулась. Лань Цижэнь часто-часто задышал переводя взгляд с брата на юную бродяжку. Он точно не мог сказать, но что-то было в их взгляде общее, а потому ужасающее. У них никак, ничего не должно быть общего! Нет-нет-нет! Это была его первая встреча с ней, но брат с самого начала верно угадал — незабвенность. Это то, что можно сказать про неё наверняка. — Я бы выбрал «Вучи», бесстыдство, — Лань Цижэнь сложил руки и фыркнул. Она взглянула на него с раздражающим озорством и беспечно сказала: — Не подружимся! И это единственное в чем они никогда не спорили. *** Лань Цижэнь остановился перед столбом возле ученого павильона. Древнюю колонну, к которой запрещено прикасаться даже с целью реставрации, пересекал короткий сероватый шрам от меча. Оставлен он был той негодницей, когда она сбегала из его дома ночью. Учитель неосознанным движением потянулся к подбородку. «Незабвенность» оказался на редкость верным названием. Её меч да и она сама оказались такими. Даже после смерти призрак её присутствия влияет на Пристань Лотоса, пришёл за спиной негодника Вэй Усяня, спрятался в его озорных глазах. Не мудрено, что однажды так же по миру пойдет и будет напоминать о себе, пока мир не кончится. Помнится, после ухода девушки, умудрившейся рассмешить его брата аж дважды (ценой его бороды!), в ордене Гусу поднялся страшный шум. А всё потому, что Цинхэн-цзюнь, целомудренный, как младенец, впервые обратил внимание на девушку! Взгляды украдкой, улыбки, которые все чаще появлялись на его лице, да он даже заговорил с Цансэ несколько раз! По своей воле! Никогда его брат так себя не вел! Старейшины жутко обрадовались — созрел наследник искать невесту! Они целый месяц стали организовывать ужасные представления где лучшие девицы из Гусу и других кланов состязались в искусствах, по большей части стихосложении, и, что ужасно, предпочтение было отдано комедии! Однако к благородным девушкам брат интересом не воспылал. Тогда старейшины оставили его. А Цансэ было писать бесполезно — она в то время порхала по миру, как перелетная птица. Сколько ночей Лань Цижэнь провел, видя в кошмарах, как Цансэ выходит замуж за его брата! Сколько раз он вскакивал посреди ночи, проверяя на месте ли борода! А однажды ему даже приснились их дети, его племянники — и все характером в мать!.. А потом уже до них стали доходить слухи, что Цансэ надолго задержалась в клане Цзян, и, говорят, чья-то свадьба готовится. Брат, к радости Лань Цижэня, не выглядел опечаленным её равнодушием к себе, даже расщедрился на поздравительное письмо. Кошмары обещали закончится. Но в итоге, кошмаром стала реальность, а не сны. Тогда-то Лань Цижэнь и понял, что с Цансэ и её выводком можно было бы даже смириться. Ведь та, что в итоге стала госпожой Лань принесла куда больше проблем, чем Цансэ могла бы. *** Лань Цижэнь миновал ворота лечебницы, чувствуя легкое раздражение. Это место, пусть и дарованное самими богами, никогда ему не нравилось. Здесь терялся порядок. Да, так распорядились силы, которые выше их собственных, и им лучше знать, но отсутствие рамок сковывало больше, чем их присутствие. Как себя вести, если не говорят как? «Если бы не это место, то Лань Ванцзи так не поступил бы! Хотя… Нет. Во всем виновато это отродье». — Добрый день, — поклонился ему один из старейшин. — Добрый. Мне нужен мой племянник. — Северная беседка, — отозвался старейшина. — Только у него больной. Лань Цижэнь кивнул. Придется обождать дабы ненароком не нарушить врачебную тайну. Подслушивать здесь всё так же запрещено. Что хорошо. Значит, работающие здесь не потеряют последний стыд. Какой-то больной пронесся по коридору, визжа и путаясь в длинных рукавах, Лань Су, с иглами наготове, за ним. На ходу приветственно поклонившись, продолжил погоню. Лань Цижэнь едва уклонился, поморщившись. Что за место! Северная беседка вскоре показалась на горизонте. Но, не дойдя до неё, Лань Цижэнь услышал всхлип и замер. — Я не виню тебя. Тебе было страшно, и ты защищался, — услышал он голос младшего племянника. — Но ведь!.. Это так!.. Так. — Знаю. Не виню. И ты себя не вини. Всхлипывающий голос был знаком и не знаком одновременно. Полузадушенный звук. Знакомый тембр, интонации, и в тоже время незнакомая манера говорить. Он узнавал и не узнавал одновременно, хотя слышал этот голос чуть ли не чаще, чем голос племянника. «Не может быть, чтобы… Вэй Усянь? Слезы? У этого негодника? Шута?» Припомнилась солнечная Цансэ, которая улыбалась, насмешничала, и солнце отражалось в её глазах, и одежда её, светилась солнцем, танцевала на ветру, с какой-то природной, птичьей изящностью. Цансэ как будто бы никогда в своей жизни не плакала и никто не мог бы стать причиной её слёз. А её сын… «Правила», — сказал себе Лань Цижэнь и отошел так, чтобы до него ни звука не доносилось. В душе было странное помутнение. Он запретил себе думать. Но этот полузадушенный вздох всё возвращался в памяти, как раздражающее эхо. Наконец, из-за поворота вышли двое — племянник и главный смутьян. Последний усиленно тер лицо, но, когда посмотрел на Лань Цижэня, то слабо улыбнулся. — Добрый день, — хрипло протянул озорник. — Добрый день, дядя, — племянник поклонился. — Лань Ванцзи, есть то, что я хочу обсудить с тобой и твоим братом. У вас есть время? Тот кивнул. — Да. Брат в беседке. Я провожу и вернусь, — сказал Лань Чжань. Больной посмотрел с легкой тревогой на сопровождающего и на учителя. — Уж больно зловеще вы это произнесли, учитель! Я как будто опять что-то сделал, — Вэй Ин сложил руки. — А я ведь даже отсюда не выбирался! «А всё равно дурно влияешь», — прищурился Лань Цижэнь, но промолчал. Правила запрещали отчитывать больных. *** — Дядя. Лань Хуань выглядел как обычно. Правильная поза, доброжелательность на лице, чай он подает как следует, но легкой вуалью его накрыла задумчивость, проявляющаяся в жестах и взгляде. Лань Цижэнь понимал, что мысли племянника не принадлежат полностью их разговору. Вид племянника, погруженного в заботы, радовал. Раз есть заботы, значит, состоялся человек. — Как будущему главе ордена Лань, есть одно дело которое тебе надлежит разрешить, — начал Лань Цижэнь, когда с церемониями было покончено. — Хорошо. В чем суть этого дела? — поинтересовался Лань Хуань. — Прежде надо дождаться твоего брата. Негоже говорить за спиной. Услышав, что дело касается Лань Ванцзи, тот подобрался и стал сосредоточеннее. Долго ждать не пришлось. Младший племянник сел в безукоризненную позу рядом. Два нефрита, что в столь юном возрасте уже снискали безупречную репутацию. Умные, воспитанные, благородные и в помыслах, и в делах. Такие дети были бы отрадой любых родителей. Кроме своих собственных, ведь тем, даже таким замечательные дети оказались не нужны. Лань Цижэнь начал: — Надо отстранить Лань Ванцзи от лечебницы, а в частности, от одного больного. Лань Сичэнь удивленно посмотрел на дядю. — Отстранить? Конечно, его можно заменить, но некоторые больные привыкли к нему. Это может дурно на них сказаться. К чему такое решение, дядя? Лань Цижэнь поправил бороду и начал. Он был уверен, что выслушав доводы, будущий глава ордена прислушается к нему. В конце концов, никто не любит и не желает добра Лань Ванцзи больше них двоих. — За ближайший месяц Лань Ванцзи был наказан три раза. Первый раз — за то, что оказался за стеной в неположеное время. И кто был вторым виновником? — он обратился к племяннику. Лань Ванцзи дрогнул лицом, но отозвался: — Вэй Ин. «По этому имени?.. Впрочем, это ещё ничего», — что-то тревожное в груди засвербило, но Лань Цижэнь отогнал это чувство. — Второй раз, когда ты привел больного, не желающего помощи. Кто это был? — Вэй Ин, — немного помедлив, ответил племянник. «Он все больше хмурится. Начинает понимать?» — И, наконец, третий случай. — Лань Ванцзи наказан третий раз? — удивленно приподнял брови Лань Сичэнь. «Не рассказал», — нахмурился Лань Цижэнь. — Ох, это позор, — начал он, постепенно распаляясь. — Лань Ванцзи в состоянии алкогольного опьянения, — изумление в глазах главы лечебницы стало ещё гуще, — разрушил поле для стрельбы, на котором нам предполагалось тренироваться в этом месяце! Изумленное молчание повисло в беседке. Младший племянник опустил голову. — Но… Зачем? — спросил старший племянник. Лань Ванцзи же, хоть и позволил себе выглядеть настолько пристыженно, насколько позволял его благородный облик, но не ответил. Лань Цижэнь же, разочарованно нахмурившись, продолжил: — Занятия должны были проходить в час змеи, — в глазах Лань Сичэня мелькнуло понимание, и дядя с сожалением понял, что оказался прав. — И я узнал, что в освободившийся час змеи он направляется в лечебницу. Единственная его тут работа, насколько я знаю, играть больным. И, как мне кажется, я знаю, почему его распорядок дня так изменился. Молчание ответило на все вопросы. — Обычным наказанием, я думаю, дело не решить. Потому я обратился к тебе, как к главе лечебницы. Младший племянник посмотрел со странным, доселе незнакомым дядей выражением. Цижэнь знал, что другие юноши могут его попортить, но чего стоит добродетель, не выдержавшая испытаний? Что же, он поможет племянникам. Никто не будет страдать, как страдал его брат. — Лань Ванцзи не должен иметь дело с Вэй Усянем, — упрямо повторил он. И в глазах Сичэня Лань Цижэнь увидел понимание.