Spend the holidays with someone you hate The Hateful Eight
Каким чудом вопиюще старомодная спальня в Цюрихе трансформировалась в крутой минималистский хай-тек, до Кевина дошло не сразу — сон, что ли? А чемоданы? Аэропорт и самолет на Штаты? Нет. Не сон. Кевин сел в кровати, растирая ладонями немного отекшее лицо. Без зеркал вокруг, на ощупь оно чувствовалось именно таким, — вероятно, организм реагировал на высоту. Утверждать наверняка было как-то глупо — свой первый перелет над океаном он провел без сознания, впрочем, как и этот тоже, — но объяснение казалось отчасти обоснованным. Каких бы то других неприятных последствий перелета Кевин в себе не заметил: ночь он проспал сладко и крепко, как если бы наглотался снотворного, и, в целом, чувствовал себя отдохнувшим вперед на годы. Глянцевое темно-синее табло, встроенное в прикроватный столик, показывало белыми цифрами «восемь» — утреннее время, еще по Цюриху. К половине девятого, приняв душ и приведя себя в порядок, Кевин покинул эту воздушную хай-тек спальню. Гилберт тоже был на ногах, собран и одет в деловой костюм — таким Кевин его и увидел: без тени бессонных часов под глазами, хотя, насколько Кевин понимал, кровать, пусть и гигантского размера, здесь все же была одна. И судя по всему, этой ночью Гилберт в нее не ложился. Появившаяся в салоне стюардесса предложила Кевину кофе и попросила устроиться в кресле: самолет готовился к посадке. Шторки иллюминаторов были опущены, но даже по самым грубым прикидкам в Штатах была еще ночь; точного пункта назначения Кевин до сих пор не знал. Молчаливый ужин накануне ясность не внес. Это недоразумение Гилберт, впрочем, поспешил исправить. В Мэдисоне они будут через четверть часа — Гилберт сверился с часами. Погодите… Кевин тряхнул головой, будто стремясь избавиться от услышанного. Мэдисон? Да какого черта? Реально, что ли? — Я ведь обещал тебе, что в скором времени ты сможешь поговорить с матерью. Нет смысла и дальше откладывать обещанное. К тому же живое общение лучше телефонного, нет? — поинтересовался Гилберт, отпив кофе из небольшой чашечки. От своей Кевин отказался. Перспектива быть вышвырнутым за борт в богом забытой дыре, еще и, очевидно, посреди ночи, взбодрила не хуже двойного эспрессо. Нагрянуть вот так, без предупреждения, в родительский дом? Спасибо, о такой встрече с семьей Кевин точно не просил, если, конечно, у него не начались проблемы с памятью. На вопрос, нельзя ли подождать до утра, Гилберт ответил, что не располагает временем, поэтому Кевину следовало покинуть самолет как можно скорее. И все равно Кевин не мог поверить. Ладно по дороге из Цюриха, но даже перед самой посадкой ему все еще казалось, что Гилберт не мог вот так взять, да решить с ним распрощаться. Разве не логичнее было хотя бы протаскать его по штатам сперва? Судя по количеству бумаг, которыми Гилберт обложился, его ждала насыщенная неделя. Так зачем отказывать себе в том, чтобы снять напряжение после какой-нибудь миллиардной сделки? Нет, Кевин определенно не понимал происходящего до конца. Кажется, от безделья, оторванный от реального мира, он отупел окончательно. Срок похищения истек? Все это… закончилось? Как это возможно? Ну разве не абсурд — посреди дня, у всех на виду рискнуть человека выкрасть, затем держать его взаперти, усугубляя уже содеянное шантажом, запугивать его и далеко не единожды угрожать, да даже подкупать, в конце концов — все это чтобы что? Чтобы после первой же дурацкой ссоры сунуть его вещи в чемоданы и просто выкинуть за порог, как надоевшего питомца? Да еще и с такой торопливостью? Бессмыслица. С посадкой в Хантсвилле, однако, из сомнений отпали даже самые упрямые: все-таки вечеринка закончилась. Он никогда не стремился с Гилбертом тягаться — никогда прежде до этой минуты. Но прямо сейчас Кевин соответствовал этому человеку полностью — даже зазубренные манеры не пригодились. Просто «пока»: договор аренды расторгают без сантиментов. Просто «пока». Без прощаний, скоро увидимся. Впрочем, «новую встречу», и тем более, скорую, Кевин и то додумал: его договор, похоже, и не подразумевал пролонгирования. Гилберт не вышел вместе с ним из самолета и даже не довел до трапа: проводил глазами, не вставая с кресла, — гораздо более внимательными обычного. Наверное, стоило себя побороть и не оглядываться, но вышло как-то само собой. Уже не в затылок — Кевину в лицо — Гилберт произнес: он позвонит. Прозвучало буднично и ровно. Возможно, Кевин бы и поверил негромкому беспечному голосу, останься он к Гилберту спиной, но, стоя лицом, верить не получалось. Надо бы ответить тем же — топорно лгать ума много не требуется: он будет ждать и скучать, — но в самый последний момент Кевин почему-то растерялся. Придурок. Досадливое «угу» — сказать большего Гилберту оказалось нечего. Разве что распрощаться едко «спасибо, что подкинул после вечеринки», но размениваться на дешевую колкость Кевин не стал. Его сгрузили в машину, не спрашивая ни слова — будто всего лишь третий чемодан, «грузчики» точно знали свои дела. Конкретно этих двух Кевин прежде и не видел: ни в Церматте, ни в Цюрихе. На борту самолета их тоже не было. Кто такие? Это они следили за его родными, день за днем отправляя Гилберту фотографию за фотографией? Сколько вообще таких верзил подписали с Гилбертом свои сраные контракты? Двадцать? Тридцать? Кевин уставился в окно. Разглядеть что-то во тьме? Нащупать чужой лимит возможностей? Глупее занятий, парень, не найти. Лучше уж озаботься своими. Так как? Кто-то другой или как раз эти следили за ним на улицах Нью-Йорка? А вечерами отправляли хозяину снимки в ожидании окончательного решения? Не эти ли уроды запихивали его в машину, затыкая тряпками рот? Рожу водителя едва ли различишь в темноте, зато близость с амбалом, рядом с ним на заднем сиденье, позволила Кевину рассмотреть профиль. К черту, такие все на одно лицо, но что-то Кевину подсказывало, что все же он прав. У одного из его похитителей нос был тоже переломан, кривой горб чуть ниже переносицы Кевин точно запомнил. Зачем они понадобились сейчас? Подвезти до дома? Ерунда. Кевин и без них вполне мог добраться до Мэдисона, ехать-то всего ничего. Или Гилберт решил напоследок оставить напоминание, чем оборачивается слишком длинный язык? Кевин вмял липкие ладони в полы пальто. Предупреждение? Оно его ждет? Вполне возможно. Оставалось только понадеяться, что для острастки его не станут бить. Или что это будет хотя бы недолго. Вот не время ли вспомнить сейчас молитву? Ибо оставшись твердым духом, претерпевший до конца, спасется. Возможно, что и так, но Кевин заглушил зазвучавшие в ушах назойливые пасторские интонации. Бесполезно же ведь. Всевышний оказался к его мольбам глуховат, во всяком случае, к последним точно. А может, и всю жизнь так было — Кевин не вел счет очкам. Ничего из того, что нарисовало его воображение, не случилось: ни на какую обочину машина не съехала. Седжерс Роуд. Безошибочно нужный дом. Обошлось даже и без словесных внушений — ничего лишнего. Заполучив свои пожитки, Кевин поплелся по старому асфальту, тщетно стараясь разглядеть под ногами дорогу — тьма хоть глаз выколи. То и дело застревая колесиками чемоданов в трещинах, он и сам дважды едва не навернулся, цепляясь носками ботинок о выбоины. На то, что в доме будет гореть свет, Кевин и не надеялся. По обыкновению, все ложились спать рано, и навряд ли за полгода что-то здесь изменилось. Фонари на крыльце не включались в целях экономии. А вот c соседями все наоборот, только благодаря их расточительству Кевин и не расшиб себе лоб. Уличное освещение их кирпичного коттеджа, пусть и отдаленное, оказалось как нельзя кстати — впотьмах Кевин бы и не взялся за то, что намеревался сделать. Оставив чемоданы у крыльца, Кевин обошел дом, остановившись на заднем дворе у подвального окошка. Присев на корточки, чтобы не испачкать о влажную землю брюки, Кевин осторожно надавил на деревянную раму. Если затвор не чинили, она откроется, главное не навести шуму. Затем все просто: втиснуть руку, по самое плечо. И все-таки пришлось опуститься коленками: длины руки не хватало. Ну и ладно — Кевин принялся себя уговаривать, что жертва не напрасна — зато теперь тебя ждет ключ от парадной двери. Хорошо, что дед все еще не завел собаку — та бы раз сто как надрала зад такому грабителю-неудачнику, причем неудачнику в полном смысле слова. Заветного ключа на месте так и не оказалось. Может, перевесили вправо? Кевин облапил каждый дюйм, куда мог только дотянуться, бросив пустую затею только тогда, когда коленкам стало совсем мокро. Проклятье. Снять комнату в мотеле без цента в кармане — тот еще квест, но Кевин, растирая ладони от пыли, все равно прокручивал варианты, куда бы податься. Ближайший в четырех кварталах, и даже с двумя чемоданами дорога займет не слишком много времени. Хозяина Кевин знал лично — тот преподавал в школе Кевина физическое воспитание, но не было ведь никакой гарантии, что мистер Костнер сидит за стойкой регистрации сам. Работнику же по найму Кевин мог оказаться попросту не знаком; мало кто рискнет впустить сомнительного гостя. И правильно, по большому счету. Будь Кевин сам за стойкой, точно бы не впустил. Беспокоить мистера Костнера в такой час никуда не годилось, и Кевин поспешил отбросить этот вариант как заранее провальный. Оставались знакомые, у которых можно было бы перекантоваться, но те тоже явно не ждут его посреди ночи. Поэтому оставалось все же меньше — постучать только в дверь ближайшую. Просто позвони, Кевин, давай, совсем не сложно ведь. Не торчать же снаружи до утра. Да, особого холода не чувствовалось, и благо что почти без ветра, но изо рта и носа все равно поднимался пар. Градусов десять, не больше. Точнее пятьдесят — с каких пор он начал считать по Цельсию с той легкостью, будто делал это всегда? В такие моменты Кевин себя жутко бесил: вот прям европеец нашелся. Вернувшись к крыльцу, Кевин присел на чемодан, на тот что повыше — он казался надежнее, мысленно готовясь к той секунде, когда кто-то из домашних откроет дверь. Ночь не лучшее время для визитов, даже если это твой собственный дом. В их с Томом случае — особенно, если это собственный дом. Сунув руки в карманы, Кевин поднял лицо к ясному черному небу. Сейчас, одну минуту. Помнится, Том часами мог пялиться на дурацкие звезды, Кевину же подобное занятие всегда казалось бесцельным, да и вообще тупым. Ну что можно в них разглядеть? Висят себе да висят, то и дело подмигивая монотонно и скучно. Когда-то Том сказал, что у него, Кевина, острая нехватка фантазии. Возможно. Ну и пусть. Кевин не слишком-то страдал от того, что не умел присваивать выдуманное реальному. Кто сказал, что так неправильно? Способность оставаться реалистом всегда держала его на плаву. И никакая это не звезда рассекала прямо сейчас ночное полотно. Это хвостовые огни устремились на север. Возможно, самолет Гилберта. Возможно — нет. Плевать. Куда он направлялся дальше, Кевин не имел ни малейшего представления, да и не его это, по большому счету, дело. Все, хватит; Кевин с готовностью подошел к двери. Но на самом пороге желудок скрутился так, будто бы он не ел целые сутки. Точь-в-точь, как от голода. Кевин знал, каково это, когда жрать охота натурально до тошноты: жизнь в Нью-Йорке преподала и такой урок. И сколь бы сыто и полезно его ни кормили в последние месяцы, мозг помнил тугие деньки до сих пор. От нарастающего спазма бросило в пот. Длинный вдох. Второй короче. Третий снова длинный. Он не забыл, как это помогает. Застегнув пальто до верхней пуговицы, Кевин обнаружил на террасе плетеное кресло: до спасительной кнопки он так и не дотронулся. Кевин стряхнул с сидения пыль. Вероятно, кресло здесь осталось стоять еще с осени, и никто почему-то не убрал. Похоже, наутро не только брюки, но и пальто придется нести в прачечную. Сложно сказать, сколько прошло времени перед тем, как окоченели стопы. Кевину показалось что вечность, хотя на рассвет не было и намека. Едва ли можно было уместиться в садовом кресле с поджатыми ногами, но Кевин изловчился. Его уже вовсю трусило, но сменить позу все же помогло: так оказалось все же теплее. И пока от не самого удобного положения не затекла спина, Кевин попытался расслабить мышцы. Возможно, будь он вымотанным, он бы отрубился, но Кевин не чувствовал даже намека на сонливость. За растерянностью пришло негодование: какого черта? И пусть по пути из аэропорта, запертый в машине с двумя амбалами, Кевин и растерял в гневе, в эту самую минуту это чувство снова подняло голову, просачиваясь с поднявшимся ветром Кевину под пальто и следом под кожу. Итак, он свободен. Зашибись, круто. Вот только дальше-то что? Какой план? Не сойти с ума от озноба? На этом горизонт планирования обрывался. Кевин втянул носом воздух — внезапно холодный по-настоящему. Ну, что там звезды? Все на месте, не считая ту, что улетела из Мэдисона, не дожидаясь утра? Кевин насчитал шестнадцать. Говорят, счет помогает расслабиться и уснуть. Хрень полнейшая. Кевин спрятал нос в сгибе локтя. К черту звезды. И Гилберта — тоже к черту. Нет, не так. Гилберта к черту в первую очередь. Не начнешь же ты, Кевин, еще сожалеть о том, что насильник насиловал недостаточно долго? Спекулятивная формулировка не то чтоб особо помогла, и Кевин понимал это уже сейчас. Еще не раз придется себе настойчиво напомнить: что бы ни происходило между ними после, не стоило забывать о том, как все началось. Признаться, Кевин этого опасался — своего воображения. Не таким уж и спящим оно было, как полагал Том. Он ведь знал, что ночь, любая, какой бы темной и зябкой ни была, все равно закончится, и тогда, уже не замерзая под февральским ветром, скрючившись в плетеном кресле, он вспомнит о Церматте. И об озере в деревушке Шампе-Лак. О кондитерской на какой-то там цюрихской штрассе тоже — название вылетело из головы. И много чего еще вспомнится — из того, о чем в этом городе лучше бы умолчать. А еще лучше — и вовсе забыть, но с этим могли быть проблемы.***
Однажды он уже уехал из Мэдисона, и теперь Кевин все отчетливее понимал, почему. Расстояние многое стирает, оставляя в душе зачастую больше хорошего, чем… Хотелось бы сказать «чем плохого», но нет. Чем реального. Так, во всяком случае, было с Кевином, и судил он исключительно по себе. Наверное, именно в эту секунду, стоя на пороге родного дома и глядя в недоверчивые глаза матери, он понял ясно и четко: он свалит отсюда снова. Темные, близковато посаженные, впились они в него откровенно враждебно и непримиримо. Такой ее взгляд он уже видел, правда, подобная злость была обращена к самому Кевину впервые. — Ма-ам? — губы дрогнули в неуверенной улыбке. Он бы улыбнулся шире и приветливее, но, перемерзнув, довольно плохо контролировал лицо. Губы напротив молча сплелись в нитку. Отличная драматическая сцена: блудный сын на рассвете, явившийся под заливистые трели птиц. Впрочем, их радость Кевин вполне разделял: кому новый день, а кому и возможность наконец отогреться. — Впустишь? — Кевин переступил с ноги на ногу. Темноволосая женщина на пороге прерывисто выдохнула. — Зачем ты явился? Понятно. Ничего иного ждать и не стоило, наверное. Но Кевин все же решил уточнить: — Это мой дом, разве нет? — Нет, Томас. Здесь больше нет твоего дома. Где-то отдаленно это напоминало облегчение: мать просто обозналась. Кевин едва не рассмеялся, никогда прежде Дженнифер Тайлер не путала своих близнецов. — Мам, — хмыкнул он, — я Кевин. Глаза матери распахнулись, прошлись по нему с тем дотошным вниманием, что отличает самое кропотливое исследование, и лишь затем немного оттаяли. — Да это я, мам. И прекрати смотреть на меня так, будто подозреваешь в убийстве Кеннеди. — Кевин? — тонкие губы приподнялись в уголках. — Что… что ты здесь делаешь? — Ну-у… пытаюсь войти в дом и согреться, — Кевин снова допустил робкую улыбку. — Ну проходи, — Джен Тайлер отошла в сторону. Хотелось поскорее шагнуть в тепло, но Кевин не рискнул бросать два своих чемодана на крыльце. Сопрут еще — он бы не удивился. Подняв по лестнице сразу оба, оставил их у двери, машинально загладив волосы. Мать проследила за его жестом. — Твоя стрижка… Из-за нее я тебя и не узнала, — сухо прокомментировала она. — Ну раз мы установили мою личность, может, все-таки обнимешь? — Кевин сам заключил ее в объятия. — Мам… — шепнул он ей в волосы. — Ма-ам, — кольцо рук вокруг нее стало крепче. Кажется, только сейчас Кевин понял, как сильно он продрог. Безумно просто. И как все-таки сильно скучал. И как сильно боялся все это время, что больше никогда не сможет так сделать. Мамины волосы пахли ромашкой — некоторым неизменным вещам в этом доме Кевин был только рад. Кевин вцепился пальцами в мягкий халат, унимая на кончиках дрожь. От разницы температур защипало в носу и глазах. — Черт побери, сынок, ты меня задушишь, — мать попыталась высвободиться, но Кевин ей не позволил. Нет-нет, еще минутку. Наконец-то он обнимает кого-то родного. — Ты оглох? — она ткнула его кулаком куда-то вбок. — Отпусти. Больно же. — Прости, пожалуйста, — нехотя, Кевин все же разомкнул объятия и, заглаживая вину, поцеловал ее теплую щеку. Не подействовало. Мама лишь сморщилась и шагнула от него в сторону. — Располагайся в гостиной, — скомандовала она, пропуская его вперед. — Почему не в комнате? — Кевин удивился. — Вы ее сдали? — Если бы, — Дженнифер криво усмехнулась. — Твоя бабушка. Теперь живет там. — Они помирились? С дедом? Вот это да; напоследок Кевин присвистнул. Такую новость он никак не ожидал. Столько лет провести в разводе, чтобы на склоне лет снова влюбиться друг в друга? С ума сойти. Мать, правда, ответила молчанием, а Кевин и не стал допытываться и просто вкатил чемоданы в гостиную. — Скажи, а вещи? В ваш с отцом шкаф повесить можно? — естественно, в гостиной не стояло ничего подходящего. — Ты ведь ненадолго? — мать задала свой вопрос. — Только не говори, что тебя уволили и ты решил жить здесь. Денег и так впритык. — С работой все в порядке, — соврал Кевин, помедлив. — Не волнуйся. Приехал на недельку. Отпуск. — Ну вот и славно. Значит, нет нужды распаковать сразу все чемоданы, правильно? А то, что нужно, повесь на стул. — Ладно. — Ты чем-то недоволен, Кевин? — Все нормально, — Кевин пожал плечами. — Ты не имеешь права на недовольства. Ты же не рассчитывал на пышное гостеприимство, нарисовавшись после всего вот так, как ни в чем не бывало… даже не предупредив? Здесь тебе не гостиница с люкс-номерами. — Все нормально, — повторил Кевин, стараясь звучать как можно убедительнее. Он не хотел ссор. — Правда. И если шкаф — это проблема… — Не передергивай, — отсекла мать. — Просто… предупредил бы хоть, неужели сложно было хотя бы позвонить? Или взять в руки в телефон — это проблема? — Да, ты права, надо было предупредить, — отвернувшись, Кевин бросил запыленное пальто на софу. — Хотелось сделать сюрприз, — пришлось солгать снова. — Ты не в том возрасте, Кевин, чтобы вести себя по-ребячески. — Прости, мам. Правда, не хотел причинять неудобства, — пальто действительно придется нести в чистку. — Завтракать будешь? Кевин оторвал взгляд от испачканного кашемира. — Не откажусь. — Тогда устраивайся. Я буду на кухне. Попросить ее о чашке чая прямо сейчас Кевин не решился, как и пойти следом на кухню самому. Мать терпеть не могла, когда кто-то крутился под ногами, пока она готовила. Табу этого дома не забываются. Конечно, он паковал их не сам — вещи в чемоданы: прислуга Гилберта отлично управилась за него. Что именно они положили, Кевин не проверял: в чем смысл? Наверняка ведь до последней вещи, ну а если нет… В общем, что положили — то положили, в любом случае он не стал бы торговаться за лишнюю водолазку или пару брюк, тем более, что едва ли даже белье на своем теле он мог назвать своим. Глядя на пристроенные в угол пожитки, Кевин поймал себя на мысли, до чего же нелепо смотрится эта гостиная — без дорогущих чемоданов Гилберта это не так бросалось в глаза. А может, он просто отвык от нее, такой дурацкой и неряшливой. Даже распятие над телевизором и то покосилось. Маленьких, их с Томом учили каждый вечер становиться перед ним на колени и молиться, а после — помолиться еще и в своей комнате. Первое — напоказ, точнее, это называлось «по правилам», второе — от души. Понадобится ли ему сегодня вечерняя молитва? Какая могла бы? Благодарность за встречу с близкими? За свободу? Такая бы молитва пригодилась, но куда там. В сердце Кевина отзывалось иное — пульсирующая, шершавая неприязнь ко всему тому, что его вдруг окружило. К потертой софе. Криво повешенному распятию. Двум креслам, которым лет столько же, сколько ему. Чего стоил камин с кучей хлама на полке! В домах Гилберта, конечно, тоже полно древнего дерьма, но дом Тайлеров бил все рекорды. Оставалось надеяться, что к вечеру его глаз хоть немного замылится и взгляд перестанет цепляться хотя бы за часть барахла. Он не распаковал чемоданы как следует. Не было ни сил, ни желания заниматься этим прямо сейчас. Выудив из одного первую попавшуюся смену одежды, более или менее пригодную как домашнюю, Кевин направился в ванную — ту, что была на первом этаже. Оно и к лучшему. На втором была комната деда, а к немедленной встрече с ним он был как-то не готов. Зато по пути заглянул в родительскую спальню. Увы, кровать была уже заправлена; значит, отец не ночевал. Вероятно, дежурил сегодня в ночную. Лишь бы только не на сутки — вот его Кевину хотелось увидеть поскорее. Под горячим душем, почти кипятком, Кевина перестало трусить. Он уже и чувствовал себя гораздо, гораздо лучше. Это его дом, в конце концов. Семья. Какими бы странными и сложными они ни были, кто еще может стать ближе? Когда-нибудь мать простит и Тома, Кевин был в этом уверен. Да, не сейчас — просто время не подошло. Но то, что он сделал сегодня утром… Том точно так же заключит ее и в свои объятия. От этих мыслей настроение улучшалось неотвратимо. Наплескавшись до сморщенных пальцев, Кевин закрутил воду. Капли на запотевшем зеркале он размазал рукой. В шкафчиках чистого полотенца не нашлось, и Кевину пришлось воспользоваться уже висевшим на крючках. Натянув трусы, он зацепился взглядом на темноватом пятнышке над правой ключицей. Напоминало или аллергию, или засос. Для первой причин не было. Вторая гипотеза не подтверждалась ни одним из воспоминаний. Кевин повернулся к зеркалу спиной. Та была чистой и без покраснений. Кевин задрал вверх правую руку. В подмышечной впадине красовалось точно такое же пятно, даже немного ярче. В Цюрихе на его теле не было никаких отметин, он бы заметил. А значит… Значило это только одно, и его чрезмерно крепкий сон не был вызван никакой разницей давления. Кевин скользнул рукой по бедру. Следом осторожно потрогал свой вход. Он не был припухшим, но и привычно узким тоже. Впрочем, причиной мог быть и разморивший его душ. Или все же… Кевин хмыкнул. Внезапное открытие его не напугало и даже не разозлило, хотя по-хорошему, должно было обязательно. Но нет, ничего из этого Кевин не почувствовал. Если допустить, что он прав и Гилберт трахал его ночью… Кевин коротко рассмеялся. Смех вырвался сам собой — громкий и немного отрывистый. Нервный. Кевин торопливо зажал рот ладонью: за дверью могли услышать.