***
Справив нужду, Кевин уперся ладонями в края раковины, из открытого крана текла вода. Вечером Брендон убедил его принять успокоительное, и только нестерпимое желание добраться до туалета подняло Кевина с кровати. Он бы предпочел не просыпаться. Пробуждение было хуже не придумать. Все это вчера — это ведь дерьмовый сон, правда же? А если не сон, то что? Банка с пеплом вместо брата, вот что. Заглушив кран с горячей, Кевин плеснул в лицо ледяной воды. Он не стал лезть в душ, он еле держался на ногах, но и в спальне не остался. Кевин не мог сидеть на месте. Накинув лишь халат, чтобы не разбудить Гилберта возней, он тихонько вышел, бесшумно прикрыл дверь и спустился по лестнице. Кабинет Гилберта оказался заперт, и Кевину оставалось только пнуть дверь, что он и сделал. Вчерашняя папка наверняка все еще лежала там, на столе с левого края. Рассудив, что новым грохотом он только поднимет прислугу, — в пять утра дом спал, — и добьется лишь того, что Гилберт снова в него впихнет успокоительное, Кевин отправился на кухню. Промочив горло, он вернулся в гостиную за пледом и после устроился в патио; кажется, содержание всех семи листов он помнил досконально. В чем толк, впрочем, если ни один не давал ответа: какого черта Том не остался в тот день дома? Почему сам не сел за руль? Решил, закинувшись дурью, не рисковать? И как, помогло? Вот так взять да разбиться в лепешку, какого черта?! Кевин зажмурился что было сил. Они ведь созванивались тем же месяцем, хотя Кевин уже не помнил точной даты. «У тебя нет пути обратно», — сказал он тогда Тому. Не иначе, как это он накликал беду. Неприкаянный и замерзший, Кевин вернулся в дом. Теперь ему с этим жить, без возможности исправить или хотя бы забыть. Его появление в спальне Гилберта разбудило. Тот резко оторвал голову от подушки и озадаченно уставился на Кевина, нахмурив брови. — Давно встал? — голос со сна звучал сипло и обеспокоенно. — Не спится, — Кевин залез под одеяло. — Что делал? — Замерз в патио, — утро было хмурым и зябким. Брендон обнял его, притянув, и придвинулся сам, сокращая расстояние до минимума. Кевина тотчас окутало теплом. — Мне нужна вчерашняя папка, — сказал он, устраивая голову у Брендона на плече. — Прежде чем уедешь, дай ее мне, — за постукиванием зубов «пожалуйста» вышло совсем неразборчиво. — Сегодня я дома, — сообщил Брендон. — Взял выходной. — Может, принесешь тогда сейчас? — попросил Кевин. — Позже. Сначала мы позавтракаем. Кевин закрыл глаза, сворачиваясь в комок, на споры не хватило сил. Отогревшись в объятиях Брендона, он проснулся ближе к полудню. Гилберт, судя по собранному виду, на ногах был давно, но почему-то сидел здесь, в спальне, в кресле у окна и с ноутбуком на коленях. Когда они встретились глазами, Кевин торопливо отвернул лицо: зачем он вообще проснулся? Ответ не нашелся ни в тот раз, рано утром, ни в этот. Разговор с Гилбертом тоже не клеился: не желать же друг другу доброго утра? Сообщив, что распорядится подать завтрак в столовую, Гилберт отправил его в душ. Кевину не хотелось мыться, но вода все же прибавила сил. В столовую он спустился в халате, но Гилберт попросил его привести себя в надлежащий вид; в ту секунду Кевин его почти возненавидел. К тостам подали его любимый паштет, но Кевина за малым не стошнило: откушенное встало в горле, он будто бы разучился глотать. Он попросил разрешения выйти из-за стола, но Брендон заставил его доесть два проклятых тоста, после чего Кевин едва не уснул прямо на стуле. Брендон, нахмурившись, отвел его обратно в спальню, помог раздеться и накрыл одеялом, сказав, что разбудит через два часа, а в пять они выйдут на воздух. Кевину не хотелось гулять, и Брендону хорошо бы сначала спросить его самого! Но до того, чтобы выплеснуть на него злость, дело не дошло, перед тем, как отключиться, Кевина вдруг охватила апатия: наверное, ему и в самом деле не помешает проветриться, а впрочем, ему было все равно. Гилберт не трогал его до шести, и к третьему за сутки пробуждению, мираж нереальности происходящего окончательно рассеялся: Том мертв, и чтобы это понять, больше не требовалась никакая папка. Заверив Гилберта в том, что соберется быстро, и избавившись тем самым от его присутствия, Кевин, накрыв голову подушкой, заорал в нее, что было сил, прижимая ко рту. Маршрут в Гайд Парке Брендон проложил к озеру Серпентайн, и Кевин просто волокся рядом сначала по аллеям, затем вдоль водной глади. Этим вечером здесь было на удивление безлюдно. Прохладная погода, очевидно, не располагала к водным прогулкам, поэтому катающихся на лодках и катамаранах Кевин не видел. Однако и тишина не принесла успокоения, напротив, от прогулки лишь нарастало отчаяние. Что он вообще здесь делает? Когда стало тошно невмоготу, он попросил Брендона остановиться и передохнуть на лавочке. Какие-то люди пришли покормить лебедей и уток. Рядом бегали собаки, непонятно чему радуясь. Кевин же чувствовал себя так, будто от него отрезали кусок, и теперь, без недостающего, он стал кем-то наполовину, кровоточащий и абсолютно больной. Он не хотел ни умиротворения, ни легкости. Он вообще не хотел ничего. Брендон тем временем выразил надежду на то, что свежий воздух пробудит в Кевине аппетит. — Тебе надо есть, даже если нет желания, — сказал он. — Организму нужны силы это пережить. Это непросто, Кевин, но ты справишься. Ты гибкий. Вернувшись домой, Кевин попросил на него не давить: он просто ляжет спать, хорошо? Гилберт согласился нехотя, и лег в кровать с ним. Перед тем как выключить ночники, он позвонил секретарю и сообщил, что в офисе его не будет и завтра. — Не надо все это… — выдохнул Кевин. — Не хочу оставлять тебя без присмотра. — В доме будет прислуга, я не один. — Спи, Кевин, — прекратил спор Брендон. Новый день с точностью повторил предыдущий в череде бесполезных действий. Помыться, попытаться поесть, выйти на воздух в сад или патио, вздремнуть — и так по кругу. Воспользовавшись выпавшими минутами уединения, — Гилберту позвонили из Швейцарии, — Кевин опустился на колени перед кроватью и достал из-под свитера крестик. Прижавшись к нему губами, он прочитал первую пришедшую на ум молитву, прося всевышнего о милости и благодати. О чем просить ему еще? Чтобы они там наверху вернули Тома к жизни? Или о том, чтобы бог простил Тома и призвал его душу к себе, не обрекая на вечные муки? Ничего из этого не осуществимо, Кевин это знал, но одного все равно не понимал: если богу не нужна испачканная душа Тома, зачем же было забирать у него тогда жизнь? Чего бог ждал? Что Том покается перед страхом ада? Да куда там, прямиком из чистилища Том ему бы еще и средний палец показал, чтоб уж не пересечься наверняка, в этом-то Кевин не сомневался! Спрятав крестик под одеждой, Кевин поднялся на ноги, так и не приступив отмаливать грехи брата. Да и свои не стал. За недолгим смирением вспыхнула ярость: если это был бог, кто забрал у него Тома, как этот же бог может и дальше оставаться тем, кого Кевину следует держать в сердце? От еды все еще воротило, но к вечеру голод взял свое. Кевин не накинулся на тарелку, как это бывает, когда толком не ешь почти сутки, но попробовал почти все из того, что подали. Прогулка с Брендоном после ужина не стала многословнее вчерашней, но, проходя мимо семейной пары, увлеченной игрой с двумя детьми, на вид погодками, Кевин завел разговор первым: — Я их ненавижу. — Ты о ком? — спросил Брендон. — Да вон об этих, — Кевин показал пальцем на веселящуюся семью, затем обвел взглядом и остальных: прохожих, велосипедиста и стариков на скамейке. — Их всех сразу. Почему они веселятся? Смеются? Это слишком несправедливо, они ведь ничем не лучше Тома. Ничем. Лучше бы умерли все они. В ответ на настороженный взгляд Гилберта он продолжил: — Знаешь, а Том собирался прожить до пятисот лет. В церкви нам как-то рассказали о Ное. Тогда нам было пять, может, шесть. История Ноя очень Тома обрадовала. Он редко верил тому, что говорили в церкви, но в эту сказку… — Кевин глотнул ртом воздух, не закончив, слишком больно продолжать. Около девяти вечера к ним в дом пришел врач и, приветливо улыбаясь Кевину на протяжении всей беседы, выдал баночки с успокоительным и витаминами. Кевин поблагодарил мистера, — имя он не запоминал, — но когда доктор покинул спальню, а Брендон вызвался его проводить, Кевин вскочил с кровати и принялся собирать чемодан: еще немного, и Гилберт упечет его в лечебницу! А его, черт возьми, надо всего лишь оставить в покое! Гилберт ожидаемо застал его за сборами: видимо, он слишком долго думал, что с собой забрать, что пригодится, а что нет, вот и попался. — Что здесь происходит? — процедил Брендон, поочередно глядя то на Кевина, то на его чемодан. — Хватит со мной обращаться, как с психом! — выдал Кевин, застегивая чемодан на замок. Все, ничего ему не надо, что взял, то взял. — Никто с тобой не обращается, как с психом! — возразил Гилберт. — Неужели! Еще немного, и ты на меня натянешь те штуки, какие показывают в фильмах! Я не хочу есть! Я не хочу гулять! Не хочу глотать эту дрянь! — Кевин сгреб с прикроватного столика лекарства и с остервенением швырнул их на пол. — Никто на тебя не наденет смирительную рубашку, — заверил Гилберт. — Не хочешь гулять — хорошо, не надо. Но есть — обязан. — Да при чем тут прогулки! Как ты не понимаешь! — вскипятился Кевин. — Господь уже наказал Тома! И меня за то же самое накажет! — один из пузырьков с таблетками, оставаясь у Кевина в руке, полетел на кровать. — Я не смогу с тобой спать больше! Я не буду! — Разве я прошу тебя о постели? — спросил Гилберт, не медля. — Прямо сейчас, может, и нет! Но я так и жду, когда ты снова этого захочешь! Не сегодня, так завтра! Гилберт подошел ближе, но Кевин отпрянул от него, как от прокаженного. — Кевин, я знаю эту боль. Я тоже терял брата, — напомнил Гилберт. Что? На этом Кевин рассмеялся во весь голос и даже перестал пятиться. Гилберт это серьезно, что ли? — Не сравнивай этого педофила с Томом! — выдал он, захлебываясь. — По извращенцу плакала либо тюрьма, либо клиника! Так что невелика потеря, избавление даже! Изменившись в лице, но оставив сказанное без ответа, Гилберт решительно вышел из спальни. Прекрасно. Кевин тоже не планировал задерживаться. Спустить чемодан с лестницы не заняло много времени, он взял с собой только необходимое, тяжело не было. Но в холле его встретила охрана, заслонив путь. — Мистер Тайлер, вернитесь в спальню, — потребовал один. — Вы не имеете права удерживать меня здесь! — прокричал Кевин, отлично понимая, что к чему. — Пропустите, ублюдки! Он шагнул вбок — обойти бугая слева, но тот удержал его за локоть. Попытался вырваться, но внимание привлекли приближающиеся голоса. — Отложенная реакция, мистер Гилберт. Часто избыточна. Все образуется. Кевин повернул голову на звук. Гилберт, появившись в холле все с тем же врачом, что вздумал нашпиговать его всякой химией для умалишенных, внимательно слушал его ересь: — Это не продлится долго, но молодому человеку потребуется время, а вам терпение. Кевин метнулся в сторону, — каким только чудом ему удалось вырвать руку! Черт с ним, с чемоданом, в конце концов, он миллионер, голым под мостом не останется! Он бросился к окну — подоконник невысокий, разобьет стекло кулаком и удерет через сад. Кевин ударил в стекло, но, видимо, приложил недостаточно сил, заболели только костяшки, а проклятому стеклу хоть бы что, не треснуло даже. Кевин замахнулся снова, но окно начало стремительно от него отдаляться. Будто тряпичную куклу, его поволокли обратно, удерживая за руки и голову. Когда он оказался на диване, кто-то надавил ему на плечи и накрыл глаза ладонью. — Кевин, пожалуйста, успокойся, — голос Гилберта прозвучал над самым ухом. — Ты в безопасности. — В безопасности? — Кевина затрясло. — Я что, тебя не знаю? Или, думаешь, я забыл про Саут-Йоркшир? Как долго ты будешь терпеть перед тем, как снова запрешь меня в одиночестве где-нибудь и будешь насиловать, когда тебе взбредет в голову? Подсыпать снотворное и пользоваться моим телом так, как тебе того захочется? Я не хочу всего этого! Отпусти меня! — Завтра мы обо всем поговорим, — пообещал Гилберт. — Не бойся. Ничего из этого тебе не угрожает. — О чем нам с тобой говорить? — взвился Кевин. Голос сорвался от подступающей истерики. — Я тебе нужен только в койке, а я больше делать этого с тобой не стану! Ай! Сука! — в шею кольнуло острым. — Тише-тише, мистер Тайлер, очень скоро вам станет лучше, — как и у Гилберта, речь доктора звучала успокаивающе, но Кевин ему тем более не верил. Все тут с Гилбертом заодно, даже стены, то есть, стекла. Как только от его лица убрали руки, Кевин тут же нашел Гилберта глазами. — И что теперь? — прошипел он. — Снова меня трахнешь, когда твой доктор Менгеле смотает удочки? Как тогда? Как в самолете? — он впился в Брендона уничтожающим, ненавидящим взглядом. Каким же надо было быть идиотом, чтобы снова спутаться с этим ублюдком! Причем сам ведь, сам на все согласился! Кевин запрокинул голову назад, потому как затылок набрал вдруг непривычной тяжести, а секундой позже и вовсе стал неподъемным. — Понравилось тебе драть бесчувственное тело? Ненавижу! — выкрикнул он в потолок, но вместо крика получилось лишь разбрызгать слюну, язык не послушался, вышло сплошное бульканье. Следом обмякло и тело. Все звуки разом стихли, но Кевин еще пребывал в сознании. Он воспарил в воздухе и не сразу догнал почему: Гилберт подхватил его на руки. Упираясь носом ему в шею, Кевин сомкнул глаза.***
Отыскав в гардеробной пижаму, Кевин вернулся под одеяло: его знобило. Час был ранним, но смятая подушка Гилберта уже успела остыть. Возможно, Гилберт вообще уехал из дома, — тот всегда исчезал после скандала. Хорошо бы и на сей раз не изменил привычке, подумал Кевин, можно тогда не мыться, не давиться едой и не выходить из комнаты ровно до тех пор, пока Гилберт не вернется. Из вчерашнего он помнил не только укол, Кевин помнил все. Как бы сказал дед, из поступков собран роял-флеш. И хотя дед ни разу не сидел за покерным столом, что значили слова, он знал, и наказание было соразмерным. В том, что и Гилберт не оставит его выходку без внимания, Кевин был убежден. Влетит и за Джорджа, и за демарш перед врачом. Плевать, — едва ли в этом мире нашлось бы что-то, что беспокоило Кевина меньше. А о Гонвере он и сам расскажет, без проблем, — напрасно Гилберт распаковал чемодан, придется теперь собирать заново. Хорошо бы, чтобы Брендон не отходил его той частью ремня, на которой болтается пряжка. Хотя и это Кевина больше не пугало.