Свобода не даром

      Запив лекарство водой, Кевин, переодевшись в пижаму задолго до его запоздалого возвращения домой, показал Брендону пустой рот: таблетки проглочены, под языком и за щеками ничего нет. Удостоверившись, что Кевин не ухитрился увильнуть от предписанной дозы, Брендон позволил ему вернуться в постель. Это становилось все более очевидно, что без лекарств Кевин не справится, и потому глотал он ровно столько таблеток, сколько велел врач. Их прием Брендон контролировал сам: утром и вечером, и без единой поблажки.       — Давай все это прекратим. — Кевин сел на край кровати. — Как раньше уже не будет. Разве ты не видишь сам?       — Я вижу, как тебе плохо, — один из пузырьков исчез у Брендона в кармане, второй остался в руке. — И вижу, что ты не в состоянии ни взвешивать слова, ни принимать решения.       — Я в состоянии, — вяло возразил Кевин.       — Позавчера ты встретил меня просьбой не оттягивать наказание. Разумеется, знать, что ты спутался с пройдохой Гонвером, мне крайне неприятно, а твой тон по отношению к Джорджу вообще недозволителен. Но мы оба цивилизованные люди, Кевин, и нам вполне по силам прийти к согласию, не прибегая к побоям.       — Брендон, хватит! Мне…       — Я тоже прошу тебя не спорить, — мягко пресек Брендон. — Тебе требуется помощь, а в этом доме о тебе позаботятся лучше, чем в любом другом.       Ссутулившись, Кевин поднял на него взгляд, расфокусированный и отстраненный, — действовали лекарства. Стих и голос, но даже стихшим, Кевин все еще был полон решимости:       — Просто дай мне уйти. Других пожеланий нет.       — Еще появятся, — заверил Брендон, унимая раздражение.       Упрямство Кевина было поистине беспредельным. Не дав Брендону до себя дотронуться, извернувшись и отклонившись от ладони, будто та норовила причинить вред, Кевин залез под одеяло. На прозвучавшее «пожалуйста» Брендон лишь глубоко вздохнул и вышел из спальни, не произнеся больше ни слова. Теперь они даже спали в разных комнатах.       Последнее, впрочем, было решением самого Брендона. «Таблетки взамен на свободу от постели» — эта стратегия работала, хотя и без уговора Брендон не стал бы настаивать на близости. Кевин держался при нем кремнем, но Брендон не мог не заметить за завтраком его воспаленных глаз. Право на траур Брендон чтил, особенно на тот, когда перемалываешь горе в одиночку: Кевин не принимал от него ни слов поддержки, ни сочувствия, — но и не перечил, как Брендон полагал, из желания избежать повторения унизительного инцидента с уколом, что имел место в гостиной. В целом, выпады Кевина и ограничились единственным собранным чемоданом. Слова Брендон в расчет не брал, точнее, не брать он дал себе слово.       Что касалось Гонвера, позавчера Кевин рассказал о нем сам. Спустился в библиотеку и обозначил: надо поговорить. Не знал бы Брендон об этой истории уже давно, реакция могла оказаться куда резче: лишь только обстоятельства, в которых признание состоялось, могли хоть сколь-нибудь оправдать то искреннее безразличие к последствиям, с каким оно было Брендону преподнесено. Кевин не только ни о чем не сожалел, но и по-прежнему считал себя вполне вправе совать нос в чужие дела, особенно, если речь шла о разных гнусностях: намек на Джорджа был прозрачен.       — В файлах, как я понимаю, не только Джордж. Что ты собирался делать со всем остальным? — спросил Брендон, дослушав.       Кевин просто пожал плечами: не придумал.       — Ты их все еще не удалил, верно?       — Материал слишком хорош, чтобы им разбрасываться.       — Чтобы кому-то его продать? — Брендон фактически повторил вопрос: он не верил, что никаких идей на этот счет в голове Кевина не водилось. — Шантажировать меня? Или, может, и сдерживать?       — Шантажировать? — Кевин покачал головой. — Даже в Мэдисоне я не хотел больше о тебе вспоминать. Денег, как ты и сам знаешь, у меня уже тогда было достаточно.       О контроле Кевин так ничего и не сказал, лишь посмотрел на Брендона с вызовом: ну посмотрим, как все это способно тебя остановить от того, чтобы удерживать его, снова пленника, при себе и дальше. Ответной откровенностью Брендон не уплатил. Он не стал говорить Кевину, что его секрет не более чем секрет Полишинеля, — чем бы ни было продиктовано стремление Кевина к честности, пусть даже и манипулятивное, обесценивать его пока не стоило.       — То, что ты прочитал о Джордже, советую забыть и никогда больше не вспоминать, — Брендон вынес вердикт. — Он был далек от идеала, но, Кевин, даже тебе я не позволю очернять о нем память.       — С наказанием не тяни только, — выдохнул Кевин, сделав из его слов однозначный вывод не только для себя, но и подводя Брендона к собственному безошибочному: вот что он думает и о Джордже, и о них самих. — Знаешь, бывало так, — продолжил Кевин бесцветно, — Том или я… кто-то из нас, а, может, и сразу оба провинились во вторник днем, а дед уже собрался вечером в гости или ему просто неохота было с нами возиться. Он переносил день искупления. Мог на следующий день или, что еще хуже, вообще на выходные. У Тома как-то получалось не думать о приближающейся трепке, а надо мной вот висело. Доктор, Гонвер, — Кевин принялся перечислять, — да и вообще… Поводов хватает.       — Хватает, — согласился Брендон. — Но это не Мэдисон, Кевин. У этого дома другой адрес.       Безоговорочного доверия аргумент, однако, не заслужил.       — Да, там меня не трахали.       Под молчаливым взглядом Брендона Кевин побрел к выходу, а на пороге обернулся.       — Не тяни, — повторил он.       Когда дверь за Кевином закрылась, Брендон вскочил из-за стола — немедленно вернуть Кевина в кабинет закончить разговор на своих условиях. Чем он спровоцировал столь безобразное отношение? Что прямо сейчас он сделал не так? В тот вечер прислуга перенесла его вещи в примыкающую спальню. Внятных ответов он так и не получил.       — Я рядом, — сообщил он Кевину, и на этот раз переступив через помятое самолюбие. Он не намеревался и дальше терпеть ничем не обоснованные выходки, но он слишком хорошо понимал скорбь, хотя свою он пережил иначе.       В те дни, что последовали за гибелью Джорджа, безжалостность отца граничила с изощренной жестокостью. Грегори Олби Гилберт запретил не то что говорить, даже упоминать в стенах дома смерть своего первенца, словно замалчивание могло ему помочь восполнить утрату. Брендон с матерью буквально тонули в своем немом горе, вот только спасательными жилетами пользоваться не разрешалось. Когда прислуга доложила о найденном в спальне Брендона успокоительном, отец ударил его по лицу.       — Думаешь, ты самый несчастный? — рявкнул отец. — У тебя умер брат. А у меня — сын. Но это не я был рядом. Ты мог предотвратить беду.       Брендон собрал вещи с ясным намерением никогда больше с отцом не встречаться. Он был готов отказаться и от всего того, что прилагалось к фамилии Гилберт, и только слезы матери с ее бессмысленными мольбами всевышнему не забирать у нее еще и второго ребенка остановили Брендона на самом пороге.       Отца Брендон так и не простил, впрочем, тот и не искал в его глазах прощения, и даже в последние дни жизни продолжал винить Брендона за фатальный круиз у берегов Антиба.       — Ты разменял брата на шлюх, — старческий голос отца прозвучал совсем скрипуче, с постели он не вставал уже месяц. — Неужели ты думал, шлюхи полюбят тебя сильнее? Нет, Брендон, любить тебя…       Отец закашлялся, а когда приступ отступил, его тотчас сморил сон. Очередное «не за что» Брендон так и не услышал: Грегори Олби отошел в иной мир к утру.       Его смерть Брендон почтил в компании трех эскортников. Он не трахался, только смотрел, но все равно завис в номере на двое суток. Похоронные хлопоты взяли на себя управляющий и в меньшей степени мать, а потому Брендон не видел ни одной причины, для чего ему стоит спешить домой. Распорядившись привезти костюм и цветы в отель, он привел себя в надлежащий вид и вызвал такси. Когда обе машины, — в одной ехал сам Брендон, вторая, не отставая, следовала за ним, — остановились у ворот церкви, Ив радостно помахала рукой и тотчас побежала ему навстречу.       — И где ты был? — она крепко обняла Брендона.       — Решил сменить обстановку.       — Пока ты тусовался, до меня никому не было дела, — укорила Ив. — Мог бы и меня взять.       — Не думаю, мисс, что это была бы хорошая идея, — Брендон ей улыбнулся.       Ив сделала шутливый реверанс, растягивая в стороны не слишком-то широкую для этого юбку.       — Как тебе мое платье?       — Выглядишь уныло, — строгое черное платье на восьмилетней девочке смотрелось нелепо до крайности.       — Ты тоже, Брендон, — заявила та, не оставаясь в долгу.       — Ты абсолютно права. Но разве столь сообразительной леди не положено сегодня быть в школе? — Брендон кивнул на мать, стоявшую с почетными гостями поодаль. — Зачем она тебя привезла, Ив?       Та пожала плечами: никто ее не спрашивал.       — Мне здесь не нравится, Брендон. Давай уедем.       — Мне тоже, унылая фея. Но если мы уйдем прямо сейчас, боюсь, пропустим самое интересное.       Из всего сказанного Ив поняла лишь то, что Брендон нашел для нее новую дразнилку, за что он тут же и получил от нее в бок кулачком, но следом она потянула его за руку: наклонись.       — У тебя все друзья такие красивые? — прошептала она на ухо.       Брендон обернулся. Трое молодых людей, что выехали с ним из отеля, стояли чуть позади, но все же достаточно близко, чтобы не вызвать сомнения, с кем они здесь. Их строгие, дорогие костюмы полностью соответствовали стандарту события, а сами они держались с той непринужденностью, словно право здесь находиться имели столь же равное, как и вдова с сыном. Ив Брендон ответил, что привел самых красивых.       Под пение хора похоронная процессия вошла в церковь, гроб поставили перед алтарем. Брендон, как и положено сыну, занял место в первом ряду. «Друзья» нашли места на втором, и всю заупокойную мессу Брендон слышал из глубины рядов неодобрительные шепотки. Спустя час обряд завершился, но даже на кладбище, пока священник читал молитвы, стыдливое внимание отдельных гостей все еще налипало то на Брендона, то на его сопровождающих. Некоторые из мужчин, встретив пронизывающий взгляд Брендона, спешно прятали глаза и нарочито нежно брали за локотки своих жен, — похоже, его мальчики тоже встретили здесь знакомых. Сам Брендон, когда гроб опустили в могилу, думал лишь о том, какой большой удачей было то, что отец скончался в сухую сентябрьскую погоду, и ему не пришлось мокнуть под зонтом в октябре или, что хуже, ноябре. О том, как поступить с теми, за кем он пристально наблюдал в эти часы, он подумает позже. Каждый здесь заслуживал отдельного внимания, потому как добрая половина соратников сохранит верность покойному сюзерену даже после его смерти, — подонки тянутся к подонкам, — и большинство из них занимало в бизнесе Гилбертов ключевые позиции.       Цветов от близких, брошенных на крышку гроба, оказалось на три розы больше, — на косые взгляды и снова отведенные глаза Брендону было плевать. Если на краю могилы добропорядочное и столь набожное высшее общество печется об оскорбленных чувствах больше, чем о собственных же выдумках про вечную жизнь, что ж, им останется лишь поскорее привыкнуть: новый Гилберт — новые правила.       Дождавшись, когда могилу засыплют землей, вдова скупо поблагодарила пришедших за участие, а Брендон уехал обратно в отель. Из троих эскортников он оставил в номере лишь одного, — действительно самого красивого, — и отодрал его так, будто трахался в последний раз. Вернувшегося домой за полночь, мать встретила его хлесткой пощечиной, но не сказала ни слова.       Следующим днем Брендон выплатил выходное пособие управляющему. Возражения леди Гилберт, нанявшей его семнадцать лет назад, не были приняты в расчет: Брендон не собирался мириться с коалициями у себя за спиной в своем же доме. Чтобы загладить нанесенное матери оскорбление, он предложил ей набрать новый штат самой, — для Саут-Йоркшира, разумеется, — поместье отходит полностью в ее распоряжение, но Ив останется с ним, в Лондоне. Брендон дал ясно понять, теперь вопросы, касающиеся воспитания и обучения Ив, он берет на себя: девочка была законным, первым и пока и единственным наследником, и растить диверсанта он не позволит. Юридически право опеки все еще оставалось за леди Гилберт, однако Брендон напомнил о том, сколь легко нестабильное здоровье опекуна конвертируется в ограничение общения с опекаемым. Он бы и не тянул с подобным шагом, но Ив бабушку любила, и обе были искренне друг к другу привязаны, — развести их по разным сторонам Брендон в тот момент не решился. Необходимость контролировать мать шантажом не доставляла ему ни малейшей радости, — куда бы больше его устроило ее добровольное изгнание, — но раз рассчитывать на это не приходилось, мук совести он не испытывал. Ив была не только будущим семьи, прежде всего, она была дочкой Джорджа, и Брендон не мог себе позволить подвести их обоих. Когда в доме появилась гадалка — посмотреть судьбу Ив, — Брендон не стал дожидаться сеансов спиритизма и обратился к врачам незамедлительно. Доктор Френсис Йорд стал вхож в дом, что принесло огромную пользу в будущем и для Ив с ее мигренями, а теперь — и Кевину.       Отужинал Брендон в гнетущем одиночестве, он чувствовал себя по-настоящему вымотанным. Прежде отвлечься от забот всегда удавалось Кевином, но сегодня, как, впрочем, и вчера, Брендон остался с ними один на один: состояние Кевина только множило усталость и раздражительность. По приезде в Лондон его поглотили дела, но ашхабадский вопрос, заботивший Брендона куда сильнее остальных дел, и не думал сдвигаться с мертвой точки: без Норманда не имело смысла предпринимать ничего, раз даже Уэйны, в чьи руки тот передал управление компанией, не видели перспектив. Видел один лишь Норманд, и Брендон верил его чутью и амбициям: с имени Гилберт все еще возможно смыть позорящее клеймо диктатуры. Разумеется, он не питал иллюзий, что условные Гонверы позабудут о грязном бизнесе через пару месяцев. Даже с помощью Норманда, на какую Брендон все еще, возможно и наивно, но все же рассчитывал, потребуются годы. Зато в случае успеха ничто уже не отбросит тень на Ив, а, значит, усердия того стоят.       От десерта Брендон отказался и, завершив ужин простой чашкой чая, пробыл еще некоторое время в столовой. Он не спешил подниматься в спальню, спешить туда было незачем, и Брендон просто сидел на стуле, позволив себе не делать ничего. Этим вечером он распорядился не зажигать свечи и теперь неотрывно глядел на нетронутый кончик ближней. В точности повторяя оттенок сожженных на вилле, — теплая слоновая кость, — даже свечи неумолимо возвращали Брендона мыслями в покинутую Сардинию.       Тот ужин Кевин почему-то окрестил прощальным с Италией, хотя впереди их ждало еще два вечера на вилле. Кевин грустил. Было ли нежелание уезжать источником печали или же его тревожили мысли о поисках Тома, причину Брендон так и не узнал. Кевин виртуозно уходил от ответа и с улыбкой говорил, что все замечательно, в конечном счете попросив Брендона не заострять на нем внимания. Последнее Брендон не мог пообещать ни ему, ни самому себе. Если Кевин поддался грустному очарованию меланхолии, то Брендон не устоял перед очарованием момента и самого Кевина. Под пледами и с горячим вином, от которого загорелые щеки Кевина заметно порозовели, ужин проходил на террасе, а сам Кевин грел руку над свечой, рассеянно водя рукой над трепыхающемся в ветерке пламенем. Брендона он тоже, казалось, слушал вполуха. Пока Брендон ему не сказал:       — Хорошо. Завтра поиграем с воском.       Кевин поднял на него чуть удивленные, но больше смешливые глаза и, пригубив вино, спросил:       — Хм… а как насчет поинтересоваться, хочу ли я… играть?       — Хочешь, — улыбнулся Брендон. — Нет разве?       Кевин демонстративно фыркнул, — вот что он думает о его догадливости, — но слов возражения Брендон не услышал ни в тот же вечер, ни в следующий. Лишь только встретил застывшее в глазах недоумение, когда после ужина, вопреки собственным же правилам, отправил Кевина в душ.       Пока тот намывался, Брендон зажег свечи в гостевой комнате, для предстоящей сессии она подходила практически идеально. Три свечи остались на прикроватном столике нетронутыми, рядом Брендон положил веревки. За ужином он не пил алкоголь, чтобы сохранить разум ясным, но разыгравшееся предвкушение пьянило не хуже предложенного Кевину вина. К слову, с ним Брендон угадал столь точно, что от третьего бокала Кевина пришлось настойчиво отговаривать. Запрещать, точнее.       — О-го, — Кевин, вернувшись из ванной, с интересом осмотрелся по сторонам. Комната мерцала крохотными языками пламени. — И пахнет тобой, — источаемый свечами по периметру аромат наполнил помещение густыми удовыми нотами.       Полотенце, единственное, что было на Кевине из «одежды», туго обтягивало стройные бедра. Брендон обвел взглядом все тело.       — Разденешься? — предложил Брендон. Кевин избавился от полотенца, не медля, являя Брендону теперь всю красоту своей наготы, и Брендон добавил: — С каждым днем ты мне нравишься все сильнее. Впрочем, ты знаешь это и сам.       — И даже не стоит быть чем-то лучше, чем маленьким красивым дурачком, — заключил Кевин, перехватив его голодный взгляд .       — Кажется, лишним был и второй бокал? — хмыкнул Брендон.       — Это Фицджеральд, — попытался откреститься Кевин, шагнув навстречу. — Разве ты не помнишь Дэйзи? О! А давай, раз уж на ум пришло, это и будет моим стоп-словом? — он выразительно покосился на веревки.       — Все еще не доверяешь мне свое удовольствие?       — И не благодари за откровенность, — Кевин звонко рассмеялся. От Брендона он остановился в дюйме. — Знаешь, мало ведь приятного, когда ты сам не пил, а к тебе лезут в рот. Я не про тот случай с часами, ты не подумай… это от меня сейчас несет алкоголем, — он заглянул Брендону в лицо, перевел сбитое смехом дыхание и посерьезнел: — Можно?       На глупый вопрос Брендон решил, что отвечать не станет. Сам-то как думаешь, можно? И потому, не побуждая и не подсказывая, Брендон застыл: с каких это пор Кевин начал искать его одобрение?       Отчего-то и впрямь оробев, Кевин коснулся губами его рта, попробовал его языком, но внезапно и куда решительнее отпрянул.       — Ненавижу, — впившись Брендону в рубашку, заявил он, сминая вдруг ослабший воротник. — Ненавижу, когда ты трахаешь меня в одежде, — с каждой новой пуговицей Кевин управлялся все точнее. — Неужели тебе это обязательно, столь принципиально… хм, доминировать одетым? — так и не покончив с рубашкой, Кевин переместил проворные пальцы Брендону на ремень.       — Ты необоснованно ко мне придирчив. Нервничаешь? — догадался Брендон, пока позволяя Кевину вести.       И Кевин свой шанс не упустил. Под его натиском Брендону пришлось даже отступить к кровати.       — Почему голым быть должен только я? — возмутился Кевин. — Бессмыслица.       — Ошибаешься. В твоей наготе для меня куда больше смысла, чем в чьей бы то еще.       Кевин порицающе цокнул языком, приняв его слова за очевидно пустые и оставляя за Брендоном право доказать обратное одним лишь способом. Что ж, ладно. Под его пристальным, неотрывным взглядом Брендон разделся, сначала до белья, но в итоге избавился и от него, напрочь ломая все те лакомые сценарии, что уже успело обрисовать воображение.       — И как? — хмыкнул Брендон. — Лучше?       — Так я хотя бы вижу тебя, — Кевин опустился на кровать, — а не чувака в прикиде для Уолл-стрит.       Брендон запустил руку в его волосы и начал мягко массировать затылок, расслабляя и готовя Кевина к предстоящему.       — Ты все равно не сможешь меня видеть, — предупредил он.       — Снова выдерешь сзади? — Кевин поднял на него глаза.       — Еще не решил. Но ты наденешь на глаза повязку.       Кевин длинно вздохнул, все еще опасливо, но кивнул, соглашаясь. Брендон запечатал пальцами его губы: дальше говорить будет тоже он. Правила, раз уж они к ним подошли, должны быть озвучены на обоюдно свежие головы.       — Я говорю — ты подчиняешься. Начнешь спорить — наказание последует незамедлительно, — он усилил нажим Кевину на губы, но и ласково погладил большим пальцем по подбородку. — Для того, чтобы меня остановить, есть безопасное слово, но чтобы я не слышал ни одного пререкания.       — Звучит исключительно доверительно… И ты такой сразу остановишься? — протянул Кевин, но под пристальным взглядом Брендона стушевался: — Ладно, понял. Никаких споров, ни одного упрека. Шутить тоже нельзя, ясно.       — Ложись, Кевин. Против расслабляющего массажа ты ведь не станешь возражать?       За те мгновения, пока Брендон откупоривал флакон — согреть в ладони масло, — Кевин устроился на животе, раскинув ноги в стороны и наверняка сам того не осознавая, насколько зазывно и по-шлюшьи все это выглядело. Баловать его полноценным массажем Брендон не планировал, — только обработать кожу, чтобы легче было убрать с нее воск после, — но он искусил себя сам: Брендона возбуждали шлюхи, а шлюхи, играющие в занудных святош — вдвойне. Кевину, еще настороженному, но уже раздразненному вином и его, Брендона, похотью, играть не требовалось.       Масло из ладони перетекло Кевину на лопатки и, перед тем, как оседлать его ноги, Брендон с силой сжал в кулаке свой вставший член. Предвкушение стремительно перерастало в нетерпение, требуя от Брендона сдаться прямо сейчас: раздеться им двоим было сплошной оплошностью. На короткий миг Брендона посетила мысль отложить игру со свечами, в конце концов, это всего лишь игра, но Брендон все же остудил свой пыл: если даже серая посредственность обретает в мерцании свечи очарование, то чего ждать от тела, обладать которым хотелось хоть в свете дня, хоть под покровом ночи? Соблазнов, чего же еще. Но и он ведь давно как не зеленый юнец. Брендон опустил взгляд на ягодицы Кевина, пристроив член поверх одной.       И все же кое от чего он не удержался — смял задницу Кевина, сразу двумя ладонями, и развел половинки в стороны. Туго сомкнутая щель приоткрылась, и Брендон обвел ее по ободку.       — Приятно или больно? — услышал Брендон. — Чего больше будет?       — Как ты сам полагаешь?       — Значит, мне понравится?       — Я постараюсь.       Измазав ложбинку маслом до самого копчика, Брендон вложил в нее, аккурат между половинок, налитый член: не стоило зад Кевина надолго оставлять без работы. Кевина пришлось звонко шлепнуть: не жмись так сильно, мальчик, не спеши. Покрасневшую задницу Брендон накрыл ладонью. Не позволяя его члену выскользнуть, она лишь усилила давление и без того крепко сомкнутых ягодиц, но ударить Кевина снова у Брендона не хватило запала. Вместо этого он качнул бедрами, поджимая губы и сдерживая свой непрошеный стон, когда над поясницей Кевина нависла его головка. Брендон зажмурился и зашипел, словно бы от боли. Похоже, ему и самому требовался ремень, раз вслед за телом его предавал и разум.       Плавно обойдя тот самый выпирающий позвонок, которым Кевину давно стоило заняться, Брендон повел ладони верх по его позвоночнику. Он был даже рад обнаружить этот изъян снова: по крайней мере, он не ослеп полностью. Разве можно вожделеть тело с той жаждой, с тем обостренным возбуждением, что мучили его в эти минуты? Вязкая, крупная капля смазки, скопившись на головке, растянулась белесой ниткой и устремилась вниз, Кевину на кожу. Простонав и поелозив под ним бедрами, будто бы желание чужого тела просочилось и в него, Кевин обмяк на простынях, а вскоре массирующим пальцам уступили мышцы и на шее. Блеснувшую на губах слюну Кевин поспешно слизал, но Брендону стало совершенно ясно: еще несколько минут массажа, и разомлевший мальчик просто отключится.       Оторвавшись от Кевина, Брендон слез и с кровати. Кевин, очнувшись от разнежившего морока, приподнял голову и внимательно за ним проследил, однако его взгляд так и не обрел ни прежнюю цепкость, ни колкость. Кевин даже не сразу сообразил, что от него ждут, но, когда, наконец, лениво перевернулся на спину, Брендон наклонился и погладил его по щеке, позволив себе мимолетную улыбку: как же долго он ждал снова увидеть давно знакомое лицо таким.       — Я буду озвучивать то, что собираюсь сделать. Ты помнишь стоп-слово?       Кевин кивнул.       На то, чтобы залить маслом подставленные грудь и живот, Брендону понадобилось совсем немного времени. Теперь и спереди, гладкая кожа лоснилась в бликах окружавших свечей. Брендон тем временем зажег еще одну, — ту, что ждала их двоих на прикроватном столике. Подождав, пока нагреется, Брендон вылил немного воска себе на ладонь — смотри, Кевин, волноваться не о чем. Свечи были специальными, Брендон выбрал те, что с низкой температурой плавления, для новичков. Убедившись, что в руках Брендона всего лишь воск, а не вулканическая лава, Кевин расслабился, уронил голову на простыни и тихо выдохнул: он готов. Избавившись от остывающей в ладони кляксы, Брендон расправил велюровую повязку.       — Ты так похож на мистера Норриса, школьного учителя Науки, — хмыкнул Кевин, прикрыв глаза. — Он тоже показывал всякие штуки… ну эксперименты там разные. А мы должны были за ним повторять. Знаешь, у меня аж яйца поджимались, когда он называл нашу фамилию.       Повязка легла Кевину на глаза. Брендон не стал фиксировать ее жестко.       — Вижу, тебя заводят фантазии о других мужчинах? — шепнул он Кевину на ухо. — Хорошо. Проверим, столь ли уж преуспел твой школьный учитель.       Кевин улыбнулся, а Брендон занялся его запястьями: высоко задрал его руки и скрепил их над головой довольно тугой петлей. В отличие от повязки на лице, от этих пут избавиться легко не выйдет. Кованое изголовье идеально подошло для того, чтобы закрепить концы веревки на металлических прутьях.       Веревку мягче и тоньше Брендон завязал у Кевина на мошонке. Ее свободные концы остались лежать на кровати. Обычно Брендон завязывал их на щиколотках, но сейчас разумно опасался, что по неопытности, когда воск обожжет кожу, Кевин себя только поранит.       — Ты видел, что это безопасно, — напомнил Брендон. — Не бойся. Чувствуй.       Первая горячая капля упала Кевину на плечо, вторая крупнее — ближе к ключице. С шумом втянув носом воздух, Кевин замер, а Брендон, не упуская момент, повел свечу к соску. Самую чувствительную точку он прикрыл пальцем и наклонил свечу ниже. Тонкая обжигающая струйка устремилась вниз, заливая Брендону ногти, а Кевина вынуждая сжать в напряжении губы. Вздрогнул Кевин больше от неожиданности, чем от боли, — Брендон контролировал высоту разбрызгивания. Погладив по еще нетронутому, другому нежному ореолу, Брендон в точности повторил то, что проделал минутой ранее с первым.       Не свечой — пока еще с ней рано, — поначалу рукой, а затем и лицом, Брендон спустился к паху. Свою незащищенность и уязвимость Кевин переживал теперь иначе, чувственнее, подаваясь к Брендону бедрами и выгибая поясницу навстречу ласкам. Веревку с простыни Брендон зажал в кулаке: потерпи, малыш, — разве в твоей церкви тебя не научили смирению? Не торопись, дай воску застыть, — некоторые уроки полезны даже оттуда. От покусывания сосков — с них Брендон снимал воск зубами, — Кевин коротко поскуливал и закусывал губы, пока Брендон не перехватил их своими, целуя Кевина теперь так, как тот заслуживал. Страстно, сталкиваясь языками и иногда зубами. Проступившие на шее Кевина мурашки Брендон тоже разгладил губами, то сильнее натягивая в руке веревку, то возвращая связанной мошонке относительную свободу. Каждый раз, ее получая, Кевин тихонько всхлипывал от облегчения и удовольствия.       Вторую свечу — горячее — он приберег для спины Кевина, но не удержался от соблазна. Согнул его ногу в колене и, оттянув стопу за пальцы, вылил расплавленный воск на чувствительный изгиб. Кевин зашипел, коротко засмеялся и попытался выдернуть ногу у Брендона из рук, но ничего у него не вышло: Брендон обвел языком по контуру застывающих капель. Член Кевина, дернувшись, полностью окреп, привлекая внимание Брендона и вновь пробуждая стихшее желание капнуть и на него. И если бы Брендон уже не задул первую свечу и та не успела остыть, Кевину точно не удалось бы этого избежать. Слишком соблазнителен, чтобы щадить, — в который раз Брендон поймал себя на мысли давно как не новой, но сегодня они, — прежде лишь фантазии, — стали наконец осязаемы.       Вместо воска на нежную плоть капнуло слюной, секундой позже Брендон собрал ее языком. Стон Кевина, отчетливо громче тех, что звучали до, осел у Брендона в ушах, но одного такого Брендону было мало. Ты ведь этого хотел, Кевин? Конечно. И именно этого, — Брендон облизал головку и взял ее в рот, попутно играясь с мягковатым воском у Кевина на стопе: если прижать, не успевший застыть станет чуть горячее.       — Да… еще… пожалуйста! — последний стон Кевина услышал бы и глухой.       Кончить минетом Брендон, разумеется, ему не позволил: другие планы, мальчик, извини. Тем более, что перевернуть его на живот будет совсем не сложно, Брендон привязывал так, чтобы играть с нижним, как только вздумается.       На плечи и лопатки Брендон истратил почти все, но кое-что все же осталось — довести Кевина до трясущихся поджилок. Брендон повел свечу ниже. Капля за каплей, размеренно падали теперь на копчик, а Кевин лишь сжимал ягодицы, до мелкой дрожи в мышцах, пока свеча жгла новыми каплями такое чувствительное место и вокруг него. Израсходовав эту, новую свечу Брендон не зажег: на сегодня хватит, — он подложил под бедра Кевина подушку. Смазка не требовалась, от масла в ложбинке было по-прежнему скользко, и потому, пристроившись сзади, Брендон сразу же надавил головкой на вход.       — Дэйзи, — вдруг произнес Кевин и, прочистив хриплое горло, повторил для верности.       Нельзя сказать, что озвученному стоп-слову Брендон был крепко удивлен, по правде говоря, он так и думал, что Кевин выкинет нечто подобное. Изумлял, скорее, момент, какой Кевин для этого выбрал. Черт, да он ни за что не поверит, что Кевину хочется проникновения меньше, чем ему, — и это была его, Брендона, ошибка. Он допустил ее в начале, когда, раздевшись, пошел у Кевина на поводу, — не стоило все же. А может, и еще раньше, когда дал ему саму возможность себя остановить. Неважно, впрочем: что сделано, то сделано. Брендон отодвинулся и, помедлив, привстал.       — Ты серьезно? — протянул Кевин. — Это реально с тобой так работает?       Брендон ничего ему не ответил, лишь молча отвязал руки, но не отпустил, как Кевин наверняка уже успел подумать. Вовсе нет, Брендон зафиксировал их теперь у Кевина за спиной. Не хочешь в зад — не страшно, изыщется и иной способ. Удерживая Кевина за кисти, Брендон сложил их в замок: как раз поместится член.       — Стоп-слово это не игра в песочнице, — напомнил он, протискиваясь плотью Кевину в ладони. — Но мне и так понравится.       Неужели и впрямь и так сгодится? Брендон начал двигаться: проверим.       Кевин задышал чаще и резче, возбуждаясь тем, как Брендон имел его связанные руки. И возбуждался от того, как новая веревка в кулаках Брендона фиксировала шею и не давала поднять голову. Быть под мужчиной и подчиняться, — Кевина от этого вело. Он уже и сам стискивал ладонями скользящий в них ствол и, стоило признать, делал это крайне умело: у Брендона уже дважды сбивалось дыхание.       — Кончи в меня, — всхлипнул Кевин, сдаваясь.       — А как же Дэйзи? — Брендон запечатал ему рот ладонью. Это взрослые игры, мальчик, здесь не берут слова обратно.       — К черту Дэйзи, — Кевин выдохнул ему в руку. — Выдери меня! Прошу!       — Прошу тебя, кто? — переспросил Брендон. Они не обсуждали должные обращения, но что-то же Кевин должен ответить?       — Да кто угодно! — простонал Кевин. — Пожалуйста!       Снова оседлав его бедра, Брендон вошел в его зад в одно длинное, плавное движение, давая время привыкнуть и принять его без тугих, болезненных спазмов. Кевин же переливчато простонал: не нужно ему время, двигайся!       Брендон оттянул Кевина по ягодицам. Воск, что накапал на половинки, от шлепков помялся и кое-где треснул. Брендон снял все остывшие бляшки. Кожа под ними была мягкой и столь нежной, что если бы не теснота мышц, зажимавшая его член, только от одного этого тактильного ощущения Брендон потерял бы голову. Поработав над задницей Кевина еще, — быстрыми хлесткими ударами, — Брендон лег сверху, вгрызаясь зубами Кевину в холку, — и принялся вколачиваться в темп. На резко подкатившем оргазме Брендон вышел, ослабил на веревках узлы и, тяжело дыша, взглянул туда, где только что скользил его член. Приоткрытый, блестящий в масле анус, не смыкался ни от стыда, ни от страха, — с утробным рыком Брендон заполнил его снова. Кевин, выпутав из веревок запястья, стянул повязку и с глаз, но только чтобы закатить их в новом спазме удовольствия, — Брендон как раз протиснул руку под его живот. Туго сомкнув ладонь вокруг ствола, Брендон продолжил таранить Кевина длинными мощными толчками.       Кевин весь выгнулся. Он сминал пальцами простыню и бил по ней ладошкой. Губы хрипло шептали бессмыслицу. Кевин был где-то далеко, и Кевину было непостижимо хорошо. Не одному лишь Кевину — все это соитие превратилось в растянутый оргазм, а послевкусие — в сладкие сожаления об упущенном времени.       И то были не последние сожаления, к несчастью. Кажется, засыпать в постели одному становилось все неудобнее. Брендон уже заметил за собой, как пустота мешает ему уснуть еще в нью-йоркской квартире, когда Кевин преспокойно грел чужую койку в Мэдисоне. После того, как Кевина удалось вернуть, Брендон будто и вовсе разучился спать в одиночестве. И теперь Кевина не хватало под боком. Кевина, черт возьми, вообще не хватало. Прежде чем лечь в холодную постель, Брендон провел некоторое время в их общей спальне, тщетно сопоставляя того парня, что шептал слова страсти, с тем, кто теперь шипел, да и то только о ненависти.