mad as the sea and wind

***

      Маттео смотрит на лампу, стощую рядом с кроватью Давида. Шрайбнер нарисовал торс человека на ее коротком основании так, что тело исчезает в плечах, сливаясь с лампочкой. Она стоит прямо у стены на боковом столике, Давид говорит, что однажды нашел ее на улице. Комната парня полна такими маленькими вещами, и Маттео любит их не только потому, что Давид сделал их своими руками, но и потому, что он вложил много любви и заботы в каждую вещь. У него есть маленькая история для всего: старинные книги с золотыми листьями, которые он купил на гаражной распродаже, картина, в которую он влюбился на блошином рынке (кстати, получил он ее бесплатно, всего лишь за куртку), кофейная кружка, которая когда-то принадлежала любимому учителю. Маттео задается вопросом о том, насколько особенным и личным является для него Давид со всеми его вещами, так как Шрайбнер создал все это с нуля, и его вещи много значат для него. Маттео не помнит, откуда у него что-то взялось: даже большая часть его одежды досталась ему от Йонаса, Карлоса и Абди. У него есть одна коробка: одна крошечная коробка с дерьмом, о котором он все еще заботится. Фотоальбом, на который он не может смотреть. Древняя, покрытая пятнами книга рецептов, принадлежавшая его бабушке. Гладкое зеленое морское стекло, которое его мама привезла с пляжа в Италии, недалеко от того места, где она выросла.        Вещи Давида Маттео мог разглядывать часами и расспрашивать о них. Он заговорил о лампе, потому что она находится рядом с кроватью, на которой Флоренци проводил большую часть своего времени. Абажур просто белый, поэтому свет распространяется с обоих концов в зеркальном отражении. Маттео говорил Давиду, что это наводит его на мысль об оптической иллюзии двух лиц. — Ты понимаешь, о чем я? — спрашивает Маттео. Они с Давидом в постели. Грудь парня прижимается к спине Флоренци, рука перекинута через его талию, подбородок лежит на плече. — Это как кубок или ваза, но это также и два лица в зеркальном отражении. — Ваза Рубина, — говорит Давид. — По-моему, это так называется. То, что находится вокруг вазы, —  это просто негативное пространство, но если посмотреть ближе, то это его собственная картина лица. Маттео говорит Давиду, что, по его мнению, именно так выглядят эти тени. Пространство, где свет не может встретиться. Оно открывается над и под абажуром, но не между. — Это всего лишь лампа, — шепчет Давид, поддразнивая. Маттео смеется. Ему нравится, что тот снова дразнит его, прошло уже несколько дней с тех пор, как парень делал что-то, кроме как вертелся рядом с ним с этим ужасным, обеспокоенным выражением лица, постоянно спрашивая Маттео, что ему нужно, как будто он больничный пациент или ребенок.       Но Маттео поймал себя на том, что все еще думает об этой тени. Это пространство, где свет не может встретиться. Вот как он себя чувствует. Он может видеть свет, он может даже коснуться его, но не может выйти из тени. Флоренци улавливает проблески света, ощущает его вкус, иногда даже пьет из него — вот что чувствует Маттео, целуя Давида. Но в конце концов он — одинокая планета, обреченная вращаться вокруг Солнца, но никогда не покидать своей оси. Если бы он мог покинуть свою ось, то попал бы прямо в пламя солнца. Он позволил бы ей сжечь себя заживо.

***

— На что это похоже? Попытайся описать мне это, — голос Давида мягок. Он так нежен с Маттео, что иногда тому становится еще хуже. Иногда он задается вопросом, было бы легче, если бы Давид накричал на него, или сделал ему больно, или оттолкнул его, если бы он сказал все мысли вслух, пробегающие своими кровоточащими цепями по мягким, раненым частям мозга Маттео. Но нет. Шрайбнер гладит его по волосам, прижимает к себе и шепчет ему на ухо сладкие слова, и Флоренци это нравится, он так любит это, и в то же время другая его часть — та, что гниет и пожирает его изнутри, паразит — кричит. Они воюют. Под онемевшей, гладкой, как стекло, поверхностью страданий Маттео разыгрывается целая битва. Он так устал. Давид проводит пальцами по волосам Маттео, ожидая ответа. Он так терпелив, что парню хочется кричать. Он не выходил из этой комнаты уже три дня. Наверняка Давид уже устал от всего этого. Устал от него. — Не знаю, — честно шепчет Маттео. Он не знает, как описать свои чувства. Иногда кажется, что он — тень, которую свет не может коснуться. На каждый дюйм его тела давит какая-то тяжесть. Иногда кажется, что он призрак. Как будто ты можешь проткнуть его насквозь. Словно он совсем перестал существовать, и никто этого еще не заметил. — Как ты думаешь, сможешь пойти со мной куда-нибудь завтра? — Давид рисует узоры на руке Маттео. — Куда? — Спрашивает Маттео. — Куда хочешь,—  отвечает Давид. — В столовую. Или, может быть, в кофейню. Даже просто прогуляться.       Маттео переворачивается на бок и смотрит на темные тени, которые отбрасывает лампа на стену. Он чувствует парня за спиной, но тот не прикасается к нему. Может быть, на этот раз Давид уйдет. Может быть, Маттео наконец сломал и его.       Но Давид этого не делает. Он сильно прижимается всем телом к спине Маттео. Тот выдыхает, прижимаясь к парню, позволяя это прикосновение. — Как насчет того, чтобы решить завтра? — Шепчет Давид. Маттео кивает. Шрайбнер целует его шею и плечи, пока они пытаются заснуть.

***

      Через пять дней Давид перестает спрашивать Маттео, не хочет ли он выйти из комнаты. Флоренци ненавидел, когда тот спрашивал, это заставляло его чувствовать себя слабым (он был) и сломленным (он тоже был), как будто ему нужно было, чтобы кто-то заботился о нем (нужно). Но Маттео еще больше ненавидит то, что Давид перестал спрашивать.

***

      На следующий вечер Давид возвращается домой поздно. Его щеки порозовели, как будто он выпил, и Маттео чувствует запах пива. Он не идиот. Шесть дней назад Маттео вызвали в главное здание кампуса, усадили перед тремя администраторами школы с каменными лицами и сказали, что его исключают. У "Гамлета" шестидневный производственный цикл, а это значит, что сегодня был долгожданный заключительный вечер, после которого была вечеринка. Они говорили об этом неделями. Маттео, который никогда ничего не вносил в свое расписание, добавил это в свой календарь, когда они еще были на репетиционной сцене. Несколько часов назад на телефоне Маттео появилось небольшое уведомление, дразнящее маленькое белое окошко в верхней части экрана: “вечеринка после финального шоу.” Маттео смотрел на экран целых тридцать секунд, прежде чем швырнуть на пол телефон. На этот раз он не сломался. Давид купил ему небьющийся чехол. — Как прошла вечеринка? — Спрашивает Маттео, стараясь, чтобы его голос звучал нормально. Давид, не глядя на него, ставит сумки на стол. — Все было прекрасно, — отвечает Давид легкомысленно, слишком небрежно. Он хорош во многих вещах, но он не великий актер. Маттео опускает глаза на колени. — Там было много еды, Хелена выложилась полностью, — продолжает Давид. — Я принес тебе немного.       Он достает тарелку и ставит ее на тумбочку рядом с Маттео. Там куча маленьких закусок, всего понемногу. Флоренци откусывает кусочек печенья, медленно прожевывая, но у него все еще нет аппетита. Давид укладывается в постель рядом с ним. Маттео напрягается. Он чувствует, что Шрайбнер наблюдает за ним. Тишина сгущается. Затем Флоренци чувствует, как большой палец парня пробегает по его запястью. Голова Маттео откидывается на спинку кровати, глаза поднимаются к потолку. Он не может смотреть на Давида. Его глаза горят. Он не знает почему. Он знает почему. Конечно, он знает почему. И Давид тоже. — Поговори со мной, — наконец шепчет Давид. — Пожалуйста, поговори со мной.       Маттео закрывает глаза. Что тут можно сказать? Мне жаль, что я не могу позволить тебе наслаждаться чем-либо, и мне жаль, что я такой, и мне жаль, что я все еще такой, и мне жаль, если они все ненавидят меня, я уверен, что они ненавидят, а если нет, то они чертовски глупы, потому что должны. (И ты тоже должен). — Мне очень жаль. — Маттео, я же просил тебя перестать извиняться, — говорит Давид. Это правда. Вчера он пошутил, что собирается взять один из этих крошечных водяных пистолетов и обрызгивать им Маттео каждый раз, когда тот извиняется. Парень выдавил улыбку, бледную, кривую, только наполовину настоящую, но это было только начало. — Жаль, что я его пропустил, — говорит Маттео. Наконец он смотрит на Давида. Шрайбнер оглядывается. Его взгляд смягчается, и Флоренци в сотый раз жалеет, что не может просто погрузиться в темноту этих глаз и исчезнуть. — Не обрызгивай меня, — продолжает Маттео, помолчав. Давид смеется, уткнувшись лицом в его плечо. Маттео падает на кровать, позволяя Давиду притянуть его ближе, так что его голова оказывается на плече. Он глубоко вздыхает, утыкаясь лицом в шею парня. Давид ставит фильм — что-то легкое и забавное, что облегчает узел в животе Маттео. — Я хочу, чтобы ты что-нибудь съел, — шепчет Шрайбнер. — Ты почувствуешь себя лучше. Маттео ничего не говорит. — Попробуешь? Маттео проглатывает комок гнева, застрявший у него в горле. Он даже не знает, почему это его злит. Он закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться. Он представляет, что сидит, берет тарелку, жует и глотает. Но у него по-прежнему нет никакого аппетита. — Ладно, — говорит он, садится и берет тарелку. На ней много еды — маленькие бутерброды, чипсы, фрукты, печенье, которое он откусил ранее. Маттео берет бутерброд. Ему требуется почти час, чтобы съесть все, но он справляется. Давид берет пустую бумажную тарелку и выбрасывает ее. Маттео может сказать, что парень пытается быть небрежным, чтобы не выглядеть слишком довольным тем, что он наконец-то закончил есть. — Я, э-э, — говорит Маттео, — пойду приму душ. — Круто, — отвечает Давид слишком небрежно. Флоренци почти смеется над тем, как у того не получается не выглядеть слишком счастливым из-за этого объявления. Маттео чувствует, как у него поднимается настроение, хотя бы немного, после настоящей еды. Душ помогает еще больше. Закончив, он надевает одну из больших футболок Давида и заползает обратно в постель, его волосы все еще влажные. Краем глаза он видит, как на прикроватной тумбочке загорается телефон. Маттео берет его, собираясь с духом. Он не проверял его с той ночи. Премьера. Он не мог заставить себя. Бесконечное количество сообщений, в основном от Йонаса, но Карлос, Абди, Амира и Ханна тоже завалили его смсками. Сообщения с вечера премьеры, от Леони, Сары и Лоры. Маттео читает их все сразу. — Маттео, остановись, — говорит Давид. Тот ошеломленно поднимает глаза. — Что? — Тебе не нужно это читать, — говорит Давид. — Я уже объяснил, что произошло. Я же сказал, никто на тебя не злится. Маттео недоверчиво смеется. — Я серьезно, — продолжает Давид. — Все это понимают. Все в порядке. — Ничего страшного, — шепчет Маттео. — Не знаю, сколько еще раз я смогу тебе это повторить, — говорит Давид. — Почему ты так упорно убеждаешь себя, что все тебя ненавидят? К горлу Маттео подступает комок. Он не знает, что сказать. Все, что он знает, это то, что Давид ошибается. — Ладно, — продолжает парень, — Дай мне свой телефон. — Зачем? — Я удалю сообщения — Почему? — Потому что ты просто продолжишь их читать. — Нет, это не так. Давид поднимает брови. Маттео вздыхает и протягивает телефон. — Дело вот в чем, - говорит Шрайбнер, беря руки Маттео в свои. Флоренци поймал себя на том, что смотрит на его руки. У него красивые руки. Руки художника. Сильные, умелые руки. —  Могу я рассказать тебе кое-какие факты? Ты ведь любишь факты, верно? Маттео закатывает глаза. Уголок его рта чуть приподнимается. Давид улыбается. — Вот некоторые факты: все в театре думают, что ты чертовски талантлив, и хотели бы видеть тебя на сцене. Вот еще один факт: все знают, что у тебя сейчас трудные времена, и даже если они не поняли этого в ночь премьеры, это просто потому, что они не знали того, что знают сейчас. Ладно? Маттео закрывает глаза. — Я не знаю, что делать, — наконец шепчет он. — С тобой все будет в порядке. Все будет хорошо. Мы с этим разберемся. Эта история с учебой, в конце концов все уладится. Я тебе обещаю. Хорошо? Я обещаю.       Маттео не знает, как долго Давид держит его в объятиях, сколько еще сладостей он шепчет ему на ухо. Он хотел бы услышать их. Действительно, как следует их выслушать. Утром Шрайбнер встает на урок, и Маттео одевается вместе с ним. Он не уверен, куда пойдет сегодня. Но он знает одно: впервые за семь дней он покинет эту комнату.       Утренний воздух бодрит лицо Маттео. Это приятно, как бы он ни любил комнату Давида, изучать книжные корешки на полке, безделушки на столе и картины на стенах до тех пор, пока не сойдет с ума. Он решает пойти в кофейню после того, как Давид уйдет на занятия. Приятная прогулка, серое туманное утро, приятный свежий воздух. Он чувствует, как его тело возвращается к жизни после стольких дней неподвижности. Парень даже думает, что сможет что-нибудь съесть. Звенит колокольчик, когда он открывает дверь в кофейню. Там не слишком людно. Флоренци разглядывает выпечку, решив позавтракать. Он покупает круассан, фрукты и кофе и садится у окна. Он достает телефон и читает последнее сообщение от Йонаса, последнее в длинном потоке тревожных, неотвеченных сообщений. Маттео начинает печатать: "Привет, Йонас. Извини.." Перед лицом Маттео мелькает чья-то рука. Он подпрыгивает, чуть не расплескивая кофе себе на грудь. — Прости! — Восклицает Амира. Маттео прижимает руку к сердцу. Девушка смеется, хватая горсть салфеток и вытирая ими воротник его рубашки, хотя на самом деле почти ничего не пролилось. — Мне очень жаль. — Все в порядке, —  отвечает Маттео, слегка смеясь и качая головой, — Ты просто напугала меня до смерти. — Можно мне присесть? — Спрашивает Амира. — Да, да, — отвечает Маттео, указывая на пустое место. Он пододвигает к ней свою тарелку с фруктами, и она берет клубнику. — Как поживаешь? — Спрашивает Амира тем же принужденно-небрежным тоном, что и Давид. Маттео занят тем, что отрывает кусочек круассана. — Он пожимает плечами. — Ну, ты знаешь. Хорошо. — Я... э- ...—  Амира поигрывает крышкой своего латте, — я слышала... вернее, Давид рассказал мне, что произошло. Маттео с невеселой улыбкой поднимает чашку. — Я официально отчислен из колледжа. Амира с тревогой смотрит на него. — Ты действительно бросаешь учебу? — У меня нет выбора, не так ли? — бормочет Маттео, его лицо осунулось. — Они меня выгоняют. — Да, но, может быть... — начинает Амира. — Дело сделано, — обрывает ее Маттео. — Я завалил все свои предметы. — Ты хотя бы пытался с ними поговорить? — Что я скажу, Амира? "Ой, я плохой, но больше так не буду", — саркастически говорит Маттео. Девушка откидывается на спинку стула, выражение ее лица непроницаемо. Маттео отодвигает от себя остатки еды, чувствуя внезапную тошноту. — Давид думает, что ты сможешь что-то сделать, — наконец говорит Амира. — Ему следовало бы понизить свои ожидания, — бормочет Маттео. — О тебе? — спрашивает Амира. — Да, — отвечает Маттео. Его глаза впились в ее. — Обо мне. Неужели он не понимает? Я— не вы. У вас у всех это было с самого начала. Я в полном дерьме. Амира долго молчит. Маттео первым отводит взгляд. Он знал, что это плохая идея. Ему не следовало покидать комнату Давида. Ему вообще не следовало приходить сюда. — Знаешь, Маттео, — говорит Амира. — Ты прав. Когда ты появился на том первом семинаре с таким угрюмым выражением лица, мы все думали, что ты найдешь способ просто расслабиться или исчезнуть. Когда Давид выбрал тебя на роль Офелии, мы подумали, что он сошел с ума. И знаете, что он сказал, когда я ему об этом сказала? Маттео так крепко сжимает кофейную чашку, что боится ее раздавить. Он смотрит на стол, готовясь к худшему. — Он сказал: "Это должен быть он". Он знал. Он просто... знал. Он что-то увидел в тебе. Давид знал, сколько дерьма он может получить после того, как выбрал тебя, но все равно сделал это. Он так в тебя верил. Глаза Маттео горят. — Я говорю это не для того, чтобы ты чувствовал себя виноватым. Я знаю, что ты хотел быть там в тот вечер больше, чем кто-либо другой, я не пытаюсь заставить тебя чувствовать себя плохо из-за этого. Я знаю, что эта неделя была трудной для тебя и просто хочу, чтобы ты знал, что Давид считает тебя лучшим гребаным существом, которое когда-либо выходило на эту сцену. Я видела его каждый день на этой неделе, когда он снимал декорации с шоу. Маттео, ты все, о чем он когда-либо говорит. Ты это знал? Я имею в виду, что ты буквально все, о чем он может думать. Ты значишь для него все. Маттео качает головой. Он чувствует, как горят его глаза. Амира тянется через стол и хватает его за руки. — Боже,ия могла бы просто встряхнуть тебя прямо сейчас. Ты хоть представляешь, как это неприятно видеть, как ты себя так ломаешь? Слушай, у меня тоже бывают такие дни, когда мне хочется быть кем-то другим. Но Маттео, ты должен понять, что то, как ты себя видишь, вся эта ненависть к себе, которая у тебя сейчас есть... Ты должен найти способ выкопать себя из этой ямы. Потому что никто другой не видит тебя так, как ты. Особенно Давид. Он чувствует свою самую сокровенную мысль прямо за своим языком, ту, на которой он ловит себя снова и снова, как часы: но он заслуживает гораздо лучшего, чем я. Маттео не произносит этого вслух. Но Амира смотрит на него так, словно точно знает, о чем он думает. — Что ты теперь будешь делать? —  спрашивает она. Маттео смотрит на нее так, словно может найти правильный ответ на ее лице. Он пожимает плечами. — Я не могу тебя заставить, — продолжает девушка. —  Это не так работает. Ты хочешь чувствовать себя так вечно? Маттео комкает в кулаке обертку от печенья. — Конечно нет, — бормочет он. — Ладно, — говорит Амира. — Так что ты собираешься делать?

***

      На следующее утро Маттео пишет Йонасу. Он встречает парней во дворе, где они обычно болтались между уроками. Кики тоже там, сидит на скамейке между коленями Карлоса. Никто из их не спрашивает его, где он был, и он благодарен за это. Флоренци сидит с Йонасом на траве, потягивая пиво, и наблюдает, как Абди чуть не убивает группу ближайших первокурсников с летающей тарелкой. Карлос бежит за ним, а Кики садится на траву рядом с Маттео. Она поворачивается к Маттео, как будто хочет спросить его о чем-то, но прежде чем она успевает это сделать, Йонас вмешивается. — Хорошо! — весело говорит девушка. — На самом деле очень хорошо. Вчера я ела пиццу впервые за... три года. — Неужели? — спрашивает Йонас, глядя в глаза Маттео. Они оба сдерживают улыбку. — Да, — отвечает она. — Все было не так хорошо, как я помнила. Карлос бросает фрисби обратно в их сторону. Йонас вскакивает на ноги, ловит его и запускает обратно в сторону Абди. — Мой психотерапевт... поощряет меня перестать бояться еды, которую я когда-то любила. Он мне очень помогает. — Психотерапевт? — спрашивает Йонас. — О ком ты? — Доктор Клейн... вообще-то она в кампусе. Мы получаем бесплатные консультации, ты знаешь об этом? Раньше я ходила к кому-то в город, но это было очень дорого. Карлос нашел доктора Клейн, и я начала встречаться с ней. Она действительно хороша. — Здорово, — говорит Йонас. Маттео чувствует, как он смотрит на него, и делает еще один большой глоток пива. — Чем сегодня занимается Давид? — Спрашивает Йонас, подталкивая Маттео локтем. Кики подбегает к Карлосу, целует его в щеку и спешит в класс. — Сегодня снимают последние декорации, — говорит Маттео. — Да? Маттео кивает. Он чувствует, как вибрирует его телефон. Флоренци кладет рюкзак на колени, чтобы проверить. В глаза ему бросается листок бумаги. Он вытаскивает его. Это рисунок. Его портрет.       Маттео с удивлением проводит по нему пальцами. Это, несомненно, одна из работ Давида, он провел столько часов, изучая альбомы парня, что узнал бы его творение в мгновение ока. На Маттео белый свитер, тот самый, который Шрайбнер с любовью называет дедушкиным. Он стоит на сцене, держа в руках экземпляр "Гамлета". На заднем плане висит табличка с надписью "прослушивание.” Только очертания Маттео ясны: толстые, жирные угольные линии. На заднем плане знакомый, петляющий почерк Давида, размазанный черными строчками: "как серебристо-сладко звучат по ночам языки влюбленных, как нежнейшая музыка для слушающих ушей.” В углу страницы написано: "переверни.” Он делает это. Красными чернилами написаны слова: "1. Твой Голос. Он мягкий и серебристо-сладкий.” Маттео уставился на него. Он видит, как Йонас читает через его плечо. Парень берет у него рисунок и внимательно изучает его. Он начинает смеяться. — Этот романтический сукин сын, — говорит он, качая головой. — Что? — спрашивает Маттео. —  Это будет один из тех больших романтических списков вещей, которые он любит в тебе. Честно говоря, ты можешь сказать ему, чтобы он хоть раз остыл? Твой парень выставляет нас всех на посмешище. Румянец заливает щеки Маттео. Он не знает, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к тому, что Йонас называет Давида “его парнем".” — Вы мудаки, — говорит Маттео. — Мы? — переспрашивает Карлос. Они с Абди откидываются на траву напротив Йонаса и Маттео. Абди подбрасывает фрисби в воздух и ловит. — Что же мы теперь сделали? — Карлос, дело не в том, что мы сделали, — говорит Августин, — а в том, чего мы не сделали. Ты когда-нибудь давал Кики ее портрет с какой-нибудь гребаной цитатой из Шекспира, говоря о том, как сильно ты любишь ее голос? — Э-э, — говорит Карлос, — а я должен? — Серьезно, — говорит Йонас, сурово поворачиваясь к Маттео. — Он выставляет нас в ужасном свете. — Не думаю, что нам нужно, чтобы Давид выглядел ужасно, — смеется Абди. Йонас выхватывает летающую тарелку из рук Абди и бьет его ею по лицу. Маттео откидывается назад, наблюдая, как Карлос, Абди и Йонас борются на траве. Он снова смотрит на рисунок, и на его лице играет легкая улыбка.       После того как парни уходят на занятия, Маттео идет по улице за пределами кампуса. Он заходит в книжный магазин, зная, что у Давида сегодня нет смены, и берет новый роман от писателя, который, как он знает, нравится Шрайбнеру. Флоренци идет к реке и берет странно-гладкий янтарный камень, он уверен, что Шрайбнер превратит его во что-то интересное. Солнце уже садится, когда Маттео возвращается в общежитие парня. Когда он заходит, Давид ждет его с едой на вынос из тайского ресторана, который они оба любят. — Я знаю, что я не шеф-повар Луиджи, — говорит Давид, — но это лучшее, что я мог сделать.       У них все еще нет стола, но Маттео сидит на коленях парня и смеется над тем, как тот держит свои палочки для еды, а Шрайбнер смеется, когда Маттео случайно ест чили, который слишком острый для него, до тех пор, пока, наконец, не жалеет его и не приносит парню ледяную воду. Маттео отдает ему книгу и странный маленький камень. Лицо Давида загорается, он обожает такое дерьмо и, поднеся его к лицу, кладет в коробку с такими же безделушками: странной формы соснова шишка, выдвижной ящик, сколотая чайная чашка, ракушка, жеода. Они свернулись калачиком в кресле. Маттео откидывает голову на плечо Давида. Парень листает книгу, купленную для него Флоренци, изучает иллюстрации, его пальцы в волосах. — Я нашел твой рисунок, — шепчет Маттео. Пальцы Давида замирают. Маттео поднимает голову, чтобы посмотреть на него, и они долго молча изучают друг друга. Затем Шрайбнер задумчиво проводит большим пальцем по нижней губе парня. — Ты даже не представляешь, сколько их у меня, — шепчет Давид. Маттео дрожит. Ему приходится отвести взгляд. Он никогда не знает, что делать, когда сталкивается с таким Давидом, который говорит о своем желании к нему так открыто. Он утыкается лицом в его грудь. — Пойдем, — тихо говорит Давид, его пальцы возвращаются к волосам Маттео. — Пойдем спать.

***

      Студенческий медицинский центр немного похож на тюрьму: приземистый и серый, с рядами высоких тонких окон, похожих на ряды зубов. Он спрятан за обеденным залом под низким тенистым пологом деревьев, как странная крепость в джунглях. Маттео подходит к стойке. Приемная маленькая, заставленная стульями, стоящими вплотную друг к другу у стены. Студентка громко чихает в воротник своей толстовки. Маттео гримасничает, ожидая, что секретарша за столом обратит на него внимание. — Чем могу помочь?—  спрашивает она. Маттео наблюдает, как девушка приглушает громкий кашель в сгибе руки. — Ну да, — рассеянно говорит он. — Я хотел записаться на прием к доктору Клейну. — Доктор Клейн, — говорит секретарша, поправляя очки на носу. Она поворачивается к экрану компьютера. — Вы виделись с ней раньше? — Нет, — отвечает Маттео. — Я, эм... Я не знаю, как это работает. У секретаря длинные розовые ногти, которые подходят под рамки ее очков. Она улыбается Маттео. — Нет проблем,—  говорит она. — Почему бы тебе не присесть прямо здесь, а я посмотрю, свободен ли доктор Клейн сегодня днем. Звучит хорошо? Маттео садится, роется в рюкзаке в поисках наушников. В его рюкзаке лежит еще один сложенный лист бумаги. Маттео открывает его. Еще один рисунок. Это просто крупный план его лица, рисунок карандашом. На обратной стороне — математические уравнения. Похоже, Давид нарисовал его, когда был на занятиях. Поперек страницы по диагонали нацарапаны слова: "В тот миг, как я увидел вас впервые, моя душа взметнулась вам навстречу, отдав меня вам в рабство навсегда.” Маттео переворачивает страницу: "2. Ты — мое любимое развлечение. Обратите внимание на дату.” Он смотрит в угол страницы. Домашнее задание Дэвида по математике датировано многими неделями назад, еще до того, как началась постановка "Гамлета". Его сердцебиение прерывается. Как давно Давид нарисовал это? Он отправляет фотографию парню и пишет: "Сталкер". Давид тут же отвечает: “Ты можешь винить меня?” Лицо Маттео краснеет. Он едва замечает, что секретарша машет ему рукой. — Алло? — кричит она. Маттео вздрагивает, поднимая глаза. Он складывает рисунок, кладет его обратно в сумку и возвращается к столу. — Я на секунду испугалась за тебя, — говорит она. — я назвала твое имя раз пять. Маттео краснеет еще сильнее. — Извини, — отвечает он. Она отмахивается от его извинений. — Хорошие новости. У доктора Клейна сейчас свободное окно, если ты хочешь записаться. — О, — говорит Маттео. Он не ожидал, что на самом деле получится увидеть ее сегодня. Хотя он ничего не ожидал. Проснувшись утром, он вовсе не думал, что придет. Но потом он снова увидел рисунок, аккуратно сложенный в его рюкзаке, когда они с Давидом собирались вместе этим утром. Он решил, что может попытаться. — Если вы волнуетесь, то не стоит, доктор Клейн отлично ладит с людьми, которые новички в терапии. Терапия. Даже одно это слово вызывает у Маттео ледяной приступ в животе. — Ладно, — бормочет он после паузы. Секретарь ухмыляется. — Отлично, — говорит она. — Я провожу вас. Она ведет Маттео по ярко освещенному коридору. В самом конце темная полированная дверь с чистой серебряной табличкой. Дверь открывается, и в проеме появляется невысокая женщина с длинными седыми волосами. — Вы Маттео? — спрашивает она, протягивая руку. — Я доктор Клейн. Пожалуйста, входите. Маттео нерешительно заходит внутрь. Это ярко освещенный кабинет с аквариумом в углу. Стены бледно-зеленые, а с потолка свисает светильник в форме кораллового рифа. Он садится напротив доктора. — Итак, Маттео, — говорит она, — ты впервые встречаешься с психологом? Он кивает. — Я, — начинает Флоренци, — мне разрешено остаться только до конца семестра. Так что я не знаю, сколько сеансов у нас будет. — Не беспокойтесь об этом сейчас, — говорит доктор Клейн. — Давай просто сосредоточимся сейчас. Ты хотел бы поговорить о чем-нибудь конкретном? Маттео изучает оранжевую золотую рыбку, ныряющую в миниатюрную модель разрушенного корабля. Пузырьки поднимаются на поверхность. — Меня выгоняют из колледжа, — говорит он, изучая ковер: на нем странный, повторяющийся геометрический узор. Это отвратительный ковер, но Маттео скорее изучит его, чем посмотрит в лицо доктору Клейну. Он видит, как она что-то записывает в блокнот, лежащий у нее на коленях. — Ладно, — говорит она. — Ты хочешь поговорить об этом?       Маттео пожимает плечами. Он, запинаясь, рассказывает ей о том, как перестал ходить на занятия. Как поначалу все начиналось медленно: иногда он даже добирался до двери, но смотрел, как студенты заполняют лекционный зал, разворачивался и уходил домой. Флоренци делал это дважды, прежде чем, наконец, перестал выходить из своей комнаты на занятия вообще, за исключением того, чтобы пойти в актерскую мастерскую. — С тобой такое уже случалось? Маттео развязывает длинный шнурок, свисающий с подола его свитера. Он снова завязывает узел. Он кивает. — Ты хочешь поговорить со мной об этом?

***

Ему шестнадцать, и он не может встать с постели. Он лежит и мечтает о том, что бы он сделал, если бы мог: пошел бы на кухню и взял стакан воды, потому что у него болит горло, и он не может вспомнить, когда в последний раз пил. Он примет душ. Он бы сменил одежду, которую носил последние три дня. Он пошел бы в кофейню, где были люди, и разговаривал бы с баристой, когда заказывал свой напиток. Он пойдет на прогулку. Он пойдет к Йонасу. Они играли бы в видеоигры в спальне парня. Может быть, Маттео заснет у него на плече. Может быть, тот позволит ему остаться. Флоренци закрывает глаза, все еще мечтая о том, чтобы встать с постели. Он снова засыпает.

***

      Когда Маттео возвращается домой, начинается дождь, а у него нет зонтика. Он отпирает дверь Давида и останавливается на пороге насквозь промокший. Комната пуста. Маттео медленно опускает рюкзак на пол. Он выжимает куртку в душе и вешает ее на крючок, переодевается в сухую одежду и сворачивается калачиком посреди кровати Давида. Он пишет парню: "где ты?” Через минуту приходит голосовое сообщение: "Извини. Мне нужно немного поработать. Я буду дома через несколько часов.” Маттео зарывается лицом в подушку. Он знает, что с его стороны нечестно расстраиваться: у Давида есть отдельная от него жизнь, которую Маттео хочет, чтобы он имел, жизнь, которую парень заслуживает. Но он хочет его. Он не может не хотеть его. Он хочет, чтобы Давид обнял его, хочет раствориться в его прикосновениях. Он хочет вырваться из тюрьмы собственного разума. Через несколько минут Маттео скатывается с кровати Давида. Он принимает душ. У него нет особого аппетита, но делает себе бутерброд. Флоренци смотрит дурацкое шоу на Netflix, что-то легкое и забавное, что не сможет вырывать Маттео из его мыслей, но, по крайней мере, немного притупляет страдания. Маттео спит, когда слышит, как открывается дверь и тихие шаги Давида, когда тот снимает ботинки и ставит сумки. Он чувствует, как шелестят одеяла за его спиной. Давид прижимается губами к плечу Маттео. — Ты вернулся, — шепчет Маттео. — Я вернулся. — Давид снова целует его. — Можно я включу свет? — Да, конечно, — говорит Маттео, садясь. Шрайбнер включает свет и снова пересекает комнату, переодеваясь в пижаму. Флоренци молча наблюдает за ним, прижав колени к груди. — Как прошел твой день? — Спрашивает Давид из ванной. Маттео слушает, как он выплевывает зубную пасту в раковину. Маттео натягивает одеяло на плечи, снова чувствуя холод. Он не отвечает. — Маттео? — Спрашивает Давид, вытирая рот. Флоренци смотрит на него, парень выглядит невероятно хорошо, его волосы все еще немного влажные от дождя, футболка прилипла к рукам и плечам так, что у Маттео пересохло в горле. Он снова отворачивается. Давид забирается к нему в постель. — Что случилось? — тихо спрашивает он. Маттео откидывается на подушки. Шрайбнер опирается на локоть, нависая над ним, проводит пальцами по его волосам. — Сегодня я ходил к психотерапевту. Маттео закрывает глаза. Какое бы выражение ни было на лице Давида — беспокойство, удивление, облегчение, — он не готов его увидеть. Он чувствует, как рядом шевелится Давид. — Хорошо, — тихо произносит парень, пытаясь быть небрежным. — И как прошло? Маттео пожимает плечами. — Думаю, это было хорошо. Как-то странно. — Я как-то был на консультации, — говорит Давид. Маттео открывает глаза. — Серьезно? Давид кивает. - Конечно. Когда я ушел из дома, Лаура подтолкнула меня к этому. Сначала мне это не очень понравилось. Было тяжело открыться совершенно незнакомому человеку. Но я к этому привык. Это мне очень помогло. Маттео кусает губу. После разговора с доктором Клейном он чувствовал себя таким разбитым. Это было похоже на игру с открытой раной. — Ты пойдешь туда снова? — Спрашивает Давид. — Ты хочешь, чтобы я это сделал? Парень целует его в лоб. — Я хочу, чтобы ты делал все, что тебе нравится. — Но ты хочешь, чтобы я это сделал? — Повторяет Маттео. — Не важно, чего я хочу, — говорит Давид. — Нет, — отвечает Маттео. — Для меня это важно. Шрайбнер грубо сглатывает. — Маттео, я не собираюсь лгать тебе. Мне больно видеть тебя таким. Но я не хочу, чтобы ты делал что-то только для того, чтобы мне стало легче. Я здесь, несмотря ни на что. Ты ведь это знаешь, да?       Маттео утыкается лицом в плечо Давида, чувствуя себя еще больше обиженным, чем раньше. Шрайбнер мог бы попросить его о чем угодно прямо сейчас, и Маттео сказал бы "да". Он чувствует, как руки Давида обнимают его, прижимая к себе. Флоренци так много хочет сказать, но знает, что не должен. Он хочет быть лучше и не хочет, чтобы Давид беспокоился о нем. Он хочет, чтобы все вернулось к тому, как было до того, как Шрайбнер обнаружил, что Маттео слишком глубоко вошел в реку. Но впервые Флоренци думает, что сможет доплыть до берега.

***

      Давид берет Маттео позавтракать в столовую вместе с Лаурой и Анной. Парень не видел их с самого начала спектакля, и он так нервничает, что в последнюю минуту чуть не отступает. — Я не голоден, — говорит Маттео, наблюдая в дверях, как Давид заканчивает возиться с волосами перед зеркалом. — Ты говоришь это каждый день уже две недели, — отвечает парень. Маттео пожимает плечами. На нем одна из толстовок Давида, и он готов уже выходить. Флоренци на самом деле голоде: в последнее время его аппетит значительно улучшился, и по средам в столовой обычно подают на завтрак бутерброд, который он очень любит. — Маттео, — говорит Давид. — Я тебе уже в миллионный раз говорю. Она не сердится на тебя. Маттео застегивает толстовку. Давид застегивает молнию и быстро целует его. — Пошли, — говорит парень, протягивая Маттео рюкзак. Флоренци позволяет ему затащить его в столовую. Лаура и Анна ждут снаружи, сидя на одной из скамеек и смеясь над чем-то в телефоне. — Привет, — говорит Давид. Девушки поднимают глаза. Глаза Лауры встречаются с глазами Маттео. Она слезает со скамейки и легонько бьет его по руке. — Скучала по тебе, — говорит она. Маттео качает головой, слегка усмехаясь. Давид бросает на него ласковый взгляд через плечо Лауры. — Пойдемте, — зовет Анна, уже направляясь в столовую. — Я чертовски голодна. После завтрака Давид, Лаура и Анна отправляются в класс. Десять минут спустя Маттео оказывается перед высокой, внушительной лестницей.

Здание администрации.

Он крепко сжимает лямки рюкзака и начинает подниматься по ступенькам в темное мраморное фойе, его шаги отдаются эхом. Флоренци делает глубокий вдох и подходит к стойке регистрации. Он осторожно спрашивает, можно ли ему встретиться с директором. Секретарша говорит ему, что только через полчаса. Маттео берет бумажный стаканчик, наливает в него кофе из автомата в приемной и плюхается в одно из кресел. Здесь всего несколько учеников, большинство из них с родителями. Он нервно делает глоток. Теплый кофе дает ему хоть какое-то занятие. Он роется в рюкзаке в поисках наушников. Еще один сложенный листок бумаги. Маттео сдерживает улыбку и открывает его. Это парень, сидящий в первом ряду театра. Он смотрит вниз, его ресницы хлопают по щекам. Диадема криво сидит у него на голове, ещё чуть-чуть и она упадет. Рука поправляет ее. Парень выглядит слишком красивым, чтобы быть им. Дыхание Маттео прерывается. Поперек страницы — слова: "Если ты не помнишь ни малейшей глупости, в которую когда-либо ввергала тебя любовь, значит, ты не любил.” Он переворачивает его: " За те недели, что я провел с тобой, я смеялся больше, чем за все предыдущие.” — Маттео Флоренци? — Зовет голос. Маттео поднимает глаза и проводит рукой по щеке. — Ты готов? — Да, да ... — Маттео неуклюже поднимается на ноги, аккуратно складывает листок и убирает в сумку.       Знакомый ужас скручивает его желудок, когда секретарша ведет его по коридору: по тому самому коридору, по которому он шел почти две недели назад, прежде чем ему сообщили новость, которая заставила его погрузиться глубже, чем он когда-либо это делал. Его руки сжимаются в кулаки, когда он смотрит на дверь. Она медленно открывается. На этот раз по другую сторону стола сидит только один человек, а не три. Мужчина улыбается ему, у него очень белые ровные зубы, Маттео садится напротив. Он не уверен, заставляет ли его улыбка чувствовать себя более испуганным или менее. — Я хотел спросить ... — Маттео с трудом сглатывает. У него так пересохло в горле. Он жалеет, что забыл взять с собой бутылку воды, Давид постоянно изводит его этим, но Флоренци всегда забывает. — Я знаю, когда я был здесь несколько недель назад, вы сказали мне... Директор выжидающе смотрит на Маттео. Его вкрадчивая бюрократическая улыбка исчезает совсем чуть-чуть. — Я просто хотел узнать, могу ли я еще что-нибудь сделать, — выпаливает Маттео. — Чтобы остаться. Я хочу... я хочу остаться. — Маттео, твои преподаватели докладывают, что в этом семестре ты не явился почти ни на один из своих курсов. За исключением вашей актерской мастерской. — Я знаю, - говорит Маттео, проводя рукой по волосам. — Я знаю ... — он не представляет, что еще можно сказать. Мужчина перебирает какие-то бумаги на столе и откладывает их в сторону. Он убирает руки на колени и пристально смотрит. — У нас есть несколько вариантов, — произносит он. — Если у тебя были проблемы со здоровьем, например, психологическое состояние, ты можешь взять перерыв. В этом семестре тебе понадобится справка от доктора и письма от каждого твоего профессора. Маттео натягивает на руки рукава толстовки Давида. — А доктор Клейн считается? — тихо спрашивает он. — Доктор Клейн, в студенческом медицинском центре? — спрашивает он. — Конечно. Маттео кивает. — Я также хотел бы, чтобы вы поговорили со своим советником. У вас есть такой? — Думаю, да, — отвечает Маттео. — Меня определили в научный отдел, но я никогда не ходил. Я... не очень увлекаюсь наукой. — Но большинство ваших зарегистрированных курсов были на факультете естественных наук. Маттео пожимает плечами. — Я действительно не знал, на что пойти. Директор долго кивает, словно обдумывая сказанное. — Ладно, Маттео. Кажется, я начинаю понимать, что происходит. И я хочу, чтобы вы знали: ваш первый год в университете может стать одним из самых трудных в вашей жизни. Некоторые студенты приходят уже зная, что они хотят делать. Многие другие этого не делают, и это нормально. Это занимает много времени, и мы должны быть терпеливы к самим себе. Вы понимаете? Маттео смотрит на свои колени. — Думаю, да. — Я заметил, что ты посещаешь актерскую мастерскую. Маттео грызет ноготь большого пальца. Он пожимает плечами. — Мне понравилось это. — А ты не думал о том, чтобы продолжить театральные курсы? Театральное отделение здесь, если можно так выразиться, отличное, у него потрясающая репутация.       Маттео пропал в своих мыслях. Честно говоря, он не думал об этом всерьез. Не о том, чем он мог бы заниматься профессионально. Он просто думал, что это был случайный навык, на который он наткнулся такой, как быть профи в кулинарии или видеоиграх. Актерская игра имеет для него смысл, Маттео знает это, иногда это пугает его. Когда он играл Офелию, ему казалось, что его разум попал в какое-то странное царство амнезии, а когда сцена заканчивалась, его словно отбрасывало обратно в реальный мир. Он не помнил, что говорил и что делал: все, что он помнил, было благоговейное выражение на лице Давида. — Как насчет такого: почему бы тебе не встретиться с профессором по актерскому мастерству? — Хелена? — Спрашивает Маттео. Директор кивает. — Я уверен, что она может помочь. Порекомендует другие курсы, на которые ты мог бы записаться в следующем семестре. — Значит, я могу вернуться? — С надеждой спрашивает Маттео. — Как я уже сказал, тебе нужно будет заполнить все необходимые документы для перерыва. Я не хочу ничего обещать: в колледже очень строго относятся к таким вещам. Но я верю, что шанс есть. Это может занять несколько недель. Во-первых, тебе нужно будет продолжать встречаться с доктором Клейном. Документы будут поступать через медицинский центр. Во-вторых, тебе нужно будет представить документы всем профессорам, которые были у тебя в этом семестре. Как ты думаешь, сможешь это сделать? — Да, — отвечает Маттео, слегка задыхаясь. Директор встает. Флоренци следует его примеру. — Хорошо, — говорит он, протягивая руку для рукопожатия. Маттео берет его. — Тогда давай начнем.

***

      Когда Маттео возвращается домой, Давид сидит на своем тренировочном коврике, откинувшись на локти, раскатывая икроножные мышцы на пенопластовом валике. Воротник его футболки потемнел от пота, и на парне наушники. Он тянет их вниз на шею, когда видит Маттео. — Хорошая пробежка? — Спрашивает Маттео. Он идет к раковине и наполняет два стакана водой, один для Давида, другой для себя. Шрайбнер с благодарностью пьет. Он садится, упершись локтями в колени. — Да, это было здорово. Я столкнулся с Анной, они с Лаурой собираются позже попробовать бесплатный урок йоги. Хочешь пойти? Маттео пожимает плечами и садится на пол рядом с ним. Он берет пенопластовый валик, парень всегда считал эту штуку странной, и садится на него. Давид удивленно качает головой. — Как прошел твой день? — Спрашивает его Шрайбнер. Маттео кривит губы, внезапно чувствуя себя застенчивым. Примерно через минуту он рассказывает ему о посещении здания администрации. Давид повалил его на пол. Флоренци позволяет прижать себя. Шрайбнер выглядит невыразимо красивым, его темные глаза блестят, а улыбка такая яркая, что у Маттео болит грудь. — Ты действительно думаешь, что есть шанс? — спрашивает Давид. Маттео закусывает губу и кивает. Давид прижимает их лбы друг к другу. Подбородок парня чуть приподнимается, умоляя о поцелуе. Губы Давида встречаются с его губами. Он вспоминает рисунок и снова целует Давида. — Как ты себя чувствуешь? — Шепчет парень. — Хорошо, — отвечает Маттео. — Я чувствую себя хорошо. Я должен продолжать встречаться с доктором Клейном, но я думаю... я думаю, что это хорошо. Давид кивает, уткнувшись в его лоб. Маттео прижимается лицом к еще влажной после пробежки шее, от нее приятно пахнет потом, одеколоном и шампунем. Маттео делает глубокий вдох. — Так мы будем заниматься йогой? — Поддразнивает Давид. Маттео смеется. Он переодевается в спортивные штаны, они понятия не имеют, что надевают на йогу. Парни пошли на встречу с Лаурой и Анной возле рек-центра. Давиду и Маттео удалось продержаться целых десять минут, но все это время они не могли перестать смеяться через каждую позу, продолжали падать. Инструктор вежливо пропросил их уйти. Они оба все еще вытирают слезы со щек, когда, спотыкаясь, выходят из спортзала. Маттео чувствует слабость от смеха. — Ладно, я не знаю, как, черт возьми, Лаура и Анна это делают. Я думал, что я сильный. Это дерьмо жесткое. — говорит Давид. Маттео прячет лицо в ладонях, вспоминая, как упал на парня. Они быстро ужинают в столовой и принимают душ, когда возвращаются домой. Маттео забирается к Давиду на колени, он все еще теплый и влажный после душа. Пальцы Шрайбнера ползут вверх по его футболке, затем начинают скользить вниз к боксерам Маттео. Парень резко вдыхает. Давид убирает пальцы. Он сжимает руки Маттео. — Все хорошо? — спрашивает Шрайбнер. Маттео медленно встречает его взгляд. — Хорошо, — шепчет он. — Но может быть... может быть, еще нет. Давид проводит большими пальцами по запястьям Маттео. — Это нормально? — Нервно спрашивает Флоренци. — Конечно, все в порядке, — говорит Давид. — Нет никакой спешки возвращаться к этому. Маттео скатывается с Давида, и они оба укладываются. Шрайбнер достает ноутбук и включает фильм. Флоренци пытается подавить чувство вины до тех пор, пока ему не удается заснуть.

***

— Ты можешь попытаться описать свои чувства, когда играешь на сцене? Это поможет определить, что именно происходит с тобой. Я бы хотела последовать по этому напралению, если это возможно.       Маттео смотрит на ручку доктора Клейн, застывшую на планшете. Сегодня в аквариуме появилась новая рыбка яркого лимонно-желтого цвета, плавающая в верхней части аквариума.       Он наблюдает, как рыба мечется из угла в угол, вспоминая слова, которые однажды сказала ему Ханна, когда им было всего пятнадцать лет или около того. Они лежали на диване в доме Йонаса, сонно склонив головы друг к другу, и смотрели, как Августин играет в видеоигры. Маттео рассказывал ей какую-то историю про то, что их учитель истории сделал в тот день, когда он оглянулся, то заметил, как она засыпает. — Неужели я так тебе надоел? — Поддразнил Маттео, садясь на диван. — Нет, — засмеялась Ханна, оттягивая его назад, — твой голос заставляет меня спать. В хорошем смысле. Это очень мило. — О чем ты? — Не знаю, я устала, — сказала Ханна. — Просто... я не знаю. Мягкий. Это очень мило.       Маттео действительно не знал, что с этим делать. Он всегда думал, что плохо иметь такой голос, поэтому никогда не говорил на повышенных тонах, если этого можно было избежать. Флоренци всегда говорил так тихо, как только мог. Он думал, что это, вероятно, досталось ему от его мамы: она постоянно рассказывала ему сказки на ночь. Маленький мальчик любил засыпать под звуки ее голоса. Когда он стал старше, и приступы у его мамы обострились, Маттео говорил нежным, приглушенным голосом, пытаясь уговорить ее встать с постели. Иногда он был так тих, что ему казалось, будто его голос вот-вот исчезнет. Если он будет молчать слишком долго, то может полностью потерять эту способность.       Вот почему он никогда не забудет, как впервые вышел на сцену. До этого момента он никогда не слышал своего голоса.

***

      Когда Маттео просыпается на следующее утро, Давида нет. Он пытается бороться с желанием расстроиться, но ему не удается: Шрайбнер поздно вернулся, и хотя Маттео рад, что парень не испытывает потребности постоянно находиться рядом с ним, но он не может избавиться от ощущения, что отсутствие Давида — его вина.       Флоренци заставляет себя принять душ и переодеться. Он выбирает серый свитер Давида, который висит на нем. Ему действительно нужно вернуться к нормальному питанию. По дороге в кампус парень проходит мимо скамеек возле столовой и некоторое время болтается с Йонасом, Карлосом и Абди, Августин дает ему банан и остатки кофе, и Маттео остается с ними до тех пор, пока не допьет. — Как ты себя чувствуешь, Мистер Флоренци? — Спрашивает Йонас так тихо, что его слышит только Маттео. Карлос и Абди оживленно спорят о пари, Карлос уверен, что Абди проиграл. Маттео не мог точно понять, но, похоже, речь шла о девушке и вечеринке, и сможет ли Абди заставить девушку заговорить с ним.       Маттео пожимает плечами и бросает банановую кожуру в мусорное ведро. — Ладно, хорошо. — Он рассказывает Йонасу о плане возвращения в колледж в следующем семестре и о посещении психотерапевта Кики. Йонас нежно обнимает Маттео, и тот чуть не проливает кофе, отбиваясь от объятий.       После того, как Августин и остальные уходят, Маттео подходит к театральному зданию. Он игнорирует неприятное чувство дежа вю, ему не хотелось бы возвращаться к тем обстоятельствам, которые привели его в здание театра в последний раз.       Он идет на самый нижний этаж, чтобы найти кабинет. Маттео стучит. Через несколько секунд в дверном проеме появляется темноволосая голова Хелены. Она смотрит на него секунду в замешательстве, прежде чем выражение ее лица быстро переходит от удивления к восторгу. Она широко улыбается ему красными губами и, положив руку ему на плечо, приглашает внутрь. —  Привет, — говорит Маттео, чувствуя себя застенчивым. Он много раз репетировал этот момент прошлой ночью и этим утром, когда решил, что хочет официально встретиться с ней. Но парень не может избавиться от беспокойства, что она может возненавидеть его после того, как он исчез в ночь премьеры. Они ведут неловкую светскую беседу в течение нескольких минут, и Маттео удается пробормотать несколько ответов, прежде чем, наконец, выпалить: — Мне жаль. Хелена замолкает и смотрит в свою чашку. — Я просто хотел сказать, что мне очень жаль, — заканчивает Маттео, неловко сжимая руки на коленях. — Я хотел сказать тебе раньше. Я просто, — он ерзает на стуле, проводя большим пальцем по шершавому материалу подушки. — Я не знал, что сказать, — шепчет он. — Маттео, тебе не нужно извиняться, — мягко говорит Хелена. — Давид... он не вдавался в подробности, но я знаю, что ты хотел быть там.       Маттео не может взглянуть на нее. Он все еще чувствует себя таким виноватым. Неважно, сколько раз он слышит, как кто-то говорит ему, что он не должен, он все равно хочет вернуться в прошлое и сделать все по-другому.       Доктор Клейн говорил ему, что он должен перестать зацикливаться на прошлом. Флоренци хотел бы, чтобы все было так просто. Иногда кажется, что избавиться от этой привычки невозможно. — Но я скучала по тебе, — говорит Хелена, мягко улыбаясь. — Маттео, я не лгу, когда говорю, что ты один из самых одаренных от природы учеников, которые у меня когда-либо были. Маттео недоверчиво хмыкает. Он ничего не может с этим поделать. — Я серьезно, — продолжает она, — Это действительно так. У тебя талант. То, как ты почувствовал Офелию каждой клеткой своего тела. Мне нравится думать о себе как о хорошем учителе, но Маттео, но многое ты сделал сам. Это была тяжелая работа. Ты, кажется, понял характер героини. Но более того, я чувствую, что ты можешь перевоплотиться практически в любого человека. Мало людей понимают, что актерство связано не только с речью, но и с умением слушать своего персонажа и других актеров на цене. Умение слушать — это дар, которому очень трудно научиться. Но он у тебя есть. Маттео ничего не говорит. Она делает глубокий вдох, пристально глядя на нее. — Хорошо, хорошо, — говорит она, откидываясь на спинку стула, — я вижу, ты мне не веришь. Но, пожалуйста, Маттео, не сдавайся. Продолжай пытаться. — Я хочу, — говорит он хриплым голосом. — Я действительно хочу. Я надеялся... э-э.. вообще-то я хотел спросить вас, не согласитесь ли вы стать моим советником. Если они позволят мне вернуться.       Он может чувствовать, как быстро бьется его сердце. Флоренци не ожидал, что будет так нервничать. Но сейчас, находясь в этой комнате, сидя напротив этой женщины, которая верит в него, он хочет, чтобы она была права насчет него. Он хочет верить в себя так же, как и она. — Конечно, — отвечает она почти пренебрежительно, как будто не может поверить, что он действительно спрашивает ее о чем-то столь очевидном, — я удивлена, что ты так долго не спрашивал. Маттео проводит рукой по волосам. Хелена подмигивает ему через стол, встает и в последний раз похлопывает его по плечу. — Подожди, я сейчас вернусь, — кричит она. — Давай я принесу тебе несколько брошюр. Я хочу, чтобы мы просмотрели каталог курсов следующего семестра. Маттео роется в сумке в поисках телефона, он не хочет ждать ни секунды, чтобы рассказать Давиду. Он роется в своих книгах. Его пальцы сжимают сложенный листок бумаги. У Маттео перехватывает дыхание. Он разворачивает его. Он сразу узнает сцену: это он, поджав колени к груди, с наушниками на шее, сидит, скрестив ноги, на полу кладовки в театральном отделе. Он так хорошо помнит тот день: он был уверен, что Давид выбрал его на роль Офелии только для того, чтобы поиздеваться. Он был уверен, что Давид ненавидит его. На странице написаны слова: "глаза влюбленного будут смотреть на орла слепо. Ухо влюбленного услышит самый низкий звук.” Маттео переворачивает листок, читая строки, написанные красивым, петляющим почерком Давида: "4. Потому что ты всегда впускаешь меня. Твое доверие ко мне помогает научиться доверять самому себе.” Он снова слышит скрип двери и убирает листик обратно в сумку. — Ты в порядке? — Спрашивает Хелена, изучая его лицо. Она садится. — Ты выглядишь.. Маттео уверен, что его щеки ярко-красные. — Я в порядке, — бормочет он. Хелена толкает через стол каталог. Следующие сорок пять минут они пролистывают его, обсуждая все возможные варианты, на какие пьесы он мог бы подойти. Маттео чувствует себя легче, чем когда-либо за последние недели. Он встает, перекидывая рюкзак через плечо. Хелена провожает его до двери. — Знаешь, когда-нибудь, может, через несколько лет, мы снова поставим "Гамлета". Людям нравится. Это я тебе обещаю, — говорит Хелена. Маттео сжимает лямки рюкзака, кивая. Он все еще чувствует Офелию рядом с собой, иногда она проплывает в его сознании, как призрак, бродящий по заброшенному дому. Интересно, уйдет ли она когда-нибудь по-настоящему? — Ты все еще помнишь ее реплики? — С любопытством спрашивает Хелена. Маттео выходит в коридор и оборачивается, встречаясь с ней взглядом. Уголок его рта приподнимается, но это слишком слабо, тоскливо и болезненно, чтобы быть улыбкой. — Каждое слово.

***

      Йонас приглашает Маттео на пиццу и пиво с парнями в тот вечер. Флоренци хотел позвать Давида потусоваться с ними, но тот не ответил ему. После нескольких минут молчания Маттео кладет телефон в карман. Он полон решимости сохранить хорошее настроение после встречи с Хеленой, и ему удается на самом деле провести приличную ночь, даже если она заканчивается тем, что Карлос заказывает им самую отвратительную пиццу, которую он когда-либо видел в своей жизни, а Абди почти проглатывает крышку от бутылки. Когда Маттео возвращается к Давиду, уже почти полночь.       Давида все еще нет дома. Маттео снова проверяет телефон. Парень до сих пор не ответил на последнее сообщение. Он звонит ему, но тот не отвечает, поэтому Маттео оставляет короткое звуковое сообщение: “Привет, мистер. Ты жив?” Маттео раздевается до трусов, забирается в постель и играет в телефон, пока не засыпает. На следующее утро он просыпается оттого, что Давид торопливо натягивает ботинки, а изо рта у него торчит зубная щетка. Маттео сонно садится. Давид бросается к нему и целует в висок зубной пастой. — Фу... — ворчит Маттео, пытаясь вытереть зубную пасту о свитер Давида, но тот со смехом уворачивается. — Я не слышал, как ты вчера вернулся домой, — говорит Флоренци в спину парня. Шрайбнер полоскает рот, их глаза встречаются в зеркале. Он оборачивается. — Я знаю, прости, я не хотел тебя будить, — отвечает Давид. Маттео обхватывает колени руками, натягивая одеяло до подбородка. — Мне нравится, когда ты меня будишь, — говорит он. Давид пересекает комнату и садится рядом с ним на край кровати. Он берет Маттео за подбородок и целует. Флоренци падает в его объятия, желая большего, и тот обнимает его, прижимая к себе. — Хэй, — мягко говорит Давид. Маттео знает этот тон. Он сразу же узнает его. Это голос, когда Маттео делает что-то беспокойное. — Ты видел мой вчерашний рисунок? — Спрашивает Давид. Маттео кивает. Он прижимается лбом к его плечу, вдыхая. Он не хочет отпускать. — Тебе понравилось? Маттео снова кивает. Большой палец Давида гладит его по затылку. — Хорошо, — шепчет парень. Он приподнимает подбородок Маттео, чтобы снова поцеловать. — Теперь ты отпустишь меня на занятия? Маттео качает головой. Он чувствует, как тот смеется ему в плечо. — Хочешь прогуляться со мной? — Спрашивает Давид. — Я не хочу, чтобы ты опоздал, — бормочет Маттео, сжимая свитер. — Ах, да? Ты же не хочешь, чтобы я опоздал. — Поддразнивает Давид. Маттео держится еще крепче, пока парень сам не убирает его руки и нежно прижимает их к кровати. Он целует его в последний раз. Маттео дуется, наблюдая, как Давид пересекает комнату, чтобы закинуть сумку на плечо. — Какие у тебя планы на сегодня? Маттео пожимает плечами. — Терапия. — Хорошо, — говорит Давид, глядя вниз. Он идет к двери. — Я, возможно, снова вернусь домой поздно. Маттео кривит губы, стараясь не чувствовать разочарования. — Ладно, — отвечает он. — Я бы встретил тебя после терапии, но у меня целый день занятия. — Все в порядке, — говорит Маттео. — Может быть, э-э, я не знаю, что Йонас будет делать потом? — Давид, — говорит Маттео, — все в порядке. Шрайбнер все еще стоит в дверях с таким видом, словно хочет сказать что-то еще. — Ты опоздаешь на урок, — говорит Маттео. — Да, — отвечает Давид. Он все равно не двигается. — Ладно. На этот раз я тебя разбужу, когда вернусь домой. Может быть, мы сможем посмотреть фильм или что-нибудь еще. — Да, — говорит Маттео, пытаясь улыбнуться. — Может быть.       Давид, наконец, выходит. Маттео откидывается на простыни и проводит руками по лицу. Он достает телефон, желая что-нибудь написать Шрайбнеру. Он не знает, почему чувствует себя таким несчастным. Все, что ему известно — его парень изо всех сил старается, чтобы ему было хорошо. И Маттео не может не думать о том, что все время подводит его. Он смотрит на свой телефон, пытаясь придумать, что написать Давиду. Мама: просто чудесно провела утро с моей хоровой группой и не могла не думать о моем прекрасном мальчике. Мы планируем чудесную службу в эту пятницу. Ты присоединишься ко мне?       Маттео целую минуту грызет нижнюю губу, глядя на сообщение. Прошло почти четыре месяца с тех пор, как он видел маму в последний раз. Они отправились на ланч и, учитывая все обстоятельства, провели хороший день. Потом ей нужно было сделать кое-какие покупки, и она позвала его. Он должен был догадаться, что они испытывают свою удачу. Они поссорились из-за какой-то глупости — дорогого комнатного растения, которое мама хотела купить, но Маттео настаивал, что оно ей не нужно. Он даже не знает, почему поругался с ней. Она и так очень одинока. Но каждый раз, когда их пути пересекались, на него что-то накатывало не смотря на то, что Флоренци счастлив с ней, как сильно скучал по ней. Но к концу каждого дня, проведенного вместе, ему почти всегда хотелось кричать. Он бросает телефон в изножье кровати и, наконец, перекатывается на ноги. Маттео молча стоит в пустой комнате Давида, глядя в окно. Он надевает одну из толстовок и убирает посуду, которую они оставили, принимает душ и ест хлопья, которые Шрайбнер оставил для него на тумбе. В полдень он идет к доктору Клейну. Маттео рассказывает ему о встрече с Хеленой и о том, что до сих пор чувствует себя виноватым из-за того, что не пришел на премьеру. Он рассказывает ей о своих страхах насчет Давида. — Что-нибудь еще случилось сегодня? — спрашивает она, почти в конце сеанса. — Ну ... — Маттео почесывает затылок, слегка откидываясь на спинку стула. — Мама написала мне. Они и раньше говорили о его маме. Доктор Клейн знает о ее депрессии. Разговор привел Маттео в ужас. Это было похоже на стрелу, приближающуюся все ближе и ближе к мишени. В яблочко, которого он избегал, сколько себя помнил. И все же, когда настал момент, когда доктор наконец произнес “депрессия”, “ты” и “давай поговорим об этом”, Маттео почувствовал удивительное оцепенение. Они обсуждали различные варианты действий, и он запаниковал, когда она заговорила о лекарствах. Доктор сказал ему, что он ничего не должен делать, если не хочет. Все, чего он хотела, чтобы он продолжал посещать сеансы, пока ему комфортно. Честно говоря, Маттео не был уверен, насколько комфортно себя чувствовал. Доктор Клейн хорошо выполняет свою работу: он не толкнул его в угол, задавал вопросы, даже те, на которые Маттео не знал, как ответить, но никогда не допытывался, если тот не был готов. Иногда его советы заставляли чуть ли не закатывать глаза, но через несколько дней Маттео оказывался в душе или по дороге домой, советы, которые он не был готов услышать в данный момент, возвращались к нему внезапно ясными. — Ладно. Твоя мама написала тебе, — говорит доктор Клейн. — Тебе не хочется поговорить об этом? Маттео говорит доктору Клейну, что его мать хочет видеть его в пятницу и что не видел ее четыре месяца. Ему так много нужно ей сказать, что каждый раз, когда он представляет себе этот разговор, он чувствует, что едва может дышать. — Ты часто так себя чувствуешь, когда думаешь о разговоре с мамой? — Наверное, — отвечает он. — В основном это просто... я не знаю, что будет. Знаешь, иногда она хорошая. Но потом ее эпизоды... Когда я был ребенком, я думал, что смогу понять, что их вызывает. Как будто я мог их спланировать, например, если бы я просто действовал определенным образом, если бы я делал все правильно, она была бы в порядке. — Ты думал, что это твоя вина. Маттео пожимает плечами. — Ты можешь вспомнить один из таких случаев? Ты помнишь один ее эпизод? Маттео ничего не говорит. Он смотрит на часы на стене. Сеанс почти закончился. — Ничего страшного, если тебе не хочется, — мягко напоминает ему Доктор Клейн. Ему не хочется.       Маттео идет домой после сеанса в наушниках, уворачиваясь от групп студентов, возвращающихся в свои общежития или тащущих книги в библиотеку. По дороге он заходит в магазин и берет продукты, чтобы приготовить пасту, которую, любит Давид. Хотя Флоренци знает, что парня не будет дома, но думает, что, по крайней мере, остатки еды будут ждать того в холодильнике. Маттео слушает альбом, который напоминает ему о Давиде, пока он готовит и смотрит комедийную программы в кресле у окна. После этого Флоренци убирает в холодильник остатки еды в пластиковом контейнере с запиской для Шрайбнера . Он сворачивается калачиком на кровати и достает телефон. У него есть одно непрочитанное сообщение. Это еще одно сообщение от его мамы. Мама: я скучаю по тебе. Пожалуйста, дай мне знать, если ты захочешь прийти на службу в пятницу. Мы можем пойти поужинать после, только ты и я. Может быть, я даже буду готовить. С Любовью, Мама.       Маттео прижимает подушку Давида к груди, просматривая старые фотографии в телефоне: детские фотографии из старого фотоальбома, который он сохранил в своем телефоне. Большинство из них — это только он: его мать одержимо запечатлевала каждую мелочь, которую делал Маттео, когда он был ребенком. Становясь старше, это начинало раздражать. Чем дальше он листал, тем больше фотографий находил, на которых он выставляет руки перед камерой или закрывает лицо, прячась от мамы. Она никогда не слушала, а только говорила, что хочет запечатлеть каждое мгновение.

***

Ему пять лет, и он стоит перед духовкой, наблюдая, как корочка на запеканке становится коричневой. Он бежит в мамину комнату и толкает ее в плечо. Он говорит ей, что еда горит. Она спрашивает Маттео, может ли он вынуть его. Маттео забирается на кровать. Мама открывает глаза, смотрит на него, как будто только сейчас осознает, кто он и что он (ребенок пяти лет, который не должен прикасаться к духовке). Она вылезает из постели и бежит на кухню, достает протвень и долго сидит с ним за обеденным столом. Под глазами синяки от недосыпа. Маттео пытается сесть ей на колени, но она поднимает его и кладет обратно. — Мне сейчас не хочется, малыш, — говорит она глухим монотонным голосом, который пугает мальчика. Маттео помнит, как плакал. Обычно это заставляло маму обращать на него внимание. Но на этот раз она просто смотрит на него странным, невидящим, почти жестоким взглядом, как будто Маттео — это жук, которого она только что заметила на полу, или декоративное растение, которое она не помнит, или щенок, которого она купила по прихоти и теперь подумывает обменять на другого. Она возвращается в свою комнату. Маттео засыпает на полу у ее двери.

***

      На следующее утро Маттео просыпается, а Давида уже нет. Он хватает телефон с тумбочки. Никаких сообщений. Он встает с кровати и идет к холодильнику. Контейнер исчез. Маттео оглядывает кухню и находит его, уже убранным на полку для посуды. По крайней мере, Давид поел. Флоренци не может избавиться от желания, чтобы парень разбудил его. Он принимает душ и решает навестить Давида в книжном магазине, зная, что у него смена до пяти. Маттео берет кофе и одно из пирожных по пути, которые, как он знает, любит Шрайбнер.       Колокольчик над дверью в книжный магазин звенит, когда та открывается. Иногда Давид стоит у кассы, хотя все чаще и чаще он сидит в задней комнате, расставляя книги по полкам, так как он самый подходящий работник, чтобы таскать тяжелые коробки. Шрайбнер всегда говорит Маттео, что его удивляет, насколько ему нравится заниматься такой работой: он говорит, что это единственная часть его дня, когда ему позволено отключать мозг и делать что-то бессмысленное. Маттео подходит к кассе и спрашивает у девушки с короткими рыжими волосами, чье имя он всегда забывает, где Давид. Она отвечает, что тот взял отгул. — Что? — Маттео смотрит на нее, все еще обдумывая. — Он тебе не сказал? — спрашивает девушка. — Я думала, вы двое живете вместе. Маттео моргает. — Извини, — быстро говорит она, — я только что поняла, что это звучит действительно дерьмово. Я просто удивлена. Он позвонил довольно рано, может быть, вы могли... — Все в порядке, — перебивает Маттео, чувствуя легкую тошноту. Он достает из кармана телефон. Маттео звонит Давиду, когда выходит из книжного магазина, все еще держа в руках кофе и пирожные, которые он купил для парня. Шрайбнер не отвечает.       Маттео чувствует еще большую тошноту. Почему Давид не сказал ему, что чувствует себя плохо? Он достает телефон, чтобы написать ему, спрашивая, где он, но парень не отвечает. Флоренци стоит на углу улицы, все еще глядя на свой телефон, размышляя, что ему делать, когда он видит, что его телефон загорается. Экран заполняет фотография его мамы. Она звонит ему. Маттео делает глубокий вдох и отвечает. — Мама? — О, — говорит она, как будто удивлена, что он на самом деле ответил. — Привет! Ты взял трубку. — Да, — отвечает Маттео. Он кладет телефон между ухом и плечом, перекладывая чашку кофе и печенье в другую руку, когда переходит улицу, чтобы вернуться в кампус. — Как... Как ты, мама? Она рассказывает ему о своем утре в мельчайших подробностях: завтрак, который она приготовила, программа, которую она поймала в новостях, когда готовилась, встреча с соседом, который ей не нравится. Она бормочет о новом рецепте, который недавно попробовала, когда Маттео наконец прерывает ее. — Мама? — Да, малыш? — спрашивает она. Маттео стоит перед фонтаном в кампусе. Ему всегда он нравился: ничего особенного, местами выщербленный, но ему нравится сидеть здесь и слушать журчание воды. На дне бассейна блестят монеты. По крайней мере, три из этих монет принадлежат ему, и он загадал желания на всех. — Я ... э-э, — он с трудом сглатывает. — Я хочу навестить тебя в пятницу. Но хочу взять с собой своего парня. Он долго прислушивается к ее дыханию, зажмурив глаза. Пирожное, все еще завернутое в бумагу, почти полностью раздавлено в его руках. Он сидит на краю фонтана, не в силах больше держаться прямо. — Как его зовут? — наконец шепчет она. Маттео выдыхает. — Давид, — шепчет он в ответ. — Давид, — повторяет она. Маттео поднимает глаза к небу. Ему интересно, что она делает сейчас, в этот самый момент, когда шепчет про себя имя Давида. Если она в их старой квартире? Она на кухне, перед плитой, где он всегда ждал у ее ног, наблюдая, как она готовит? Она в своей спальне, где они обычно смотрели фильмы? — Давид, — снова говорит она. — Конечно, он может прийти. Не могу дождаться встречи с ним. Глаза Маттео закрываются. Он чувствует, как по щеке скатывается слеза. Мама болтает еще немного: заканчивает одну из историй, которые рассказывала раньше, но Маттео не слышит ни слова, и он тоже ничего не говорит. Он не уверен, что может говорить. — Маттео, милый, ты еще здесь? — спрашивает она. — Да, — шепчет Маттео, вытирая щеку. — Я здесь. — Ладно. Я тебя отпущу. Не могу дождаться пятницы, — говорит она. — Я так по тебе скучаю. — Я тоже по тебе скучаю, — выдавливает он. — До свидания, милый, — говорит она. Маттео вешает трубку, комок подступает к горлу. Он оглядывается: эта часть кампуса обычно пуста, поэтому поблизости никого нет, чтобы увидеть его таким. Он смотрит на свой телефон. Давид до сих пор не ответил ему. Возможно, ему просто нужно отдохнуть от всего. Он так много работает. И Маттео знает, что было нелегко заботиться о нем. Маттео выбрасывает кофе и раздавленное пироженное и возвращается в комнату Давида. Уже перевалило за полдень, и ему больше нечего делать. Он думает о том, чтобы снова пойти за продуктами, чтобы приготовить еще один ужин, но сейчас он чувствует себя измученным. Остаток дня он проводит за видеоиграми и просмотром телевизора. Вечером он достает каталог театральных курсов, который дала ему Хелена, и снова листает его, просматривая все маленькие заметки, которые она оставила ему на полях. Уже поздно, почти одиннадцать вечера, когда Маттео наконец слышит, как открывается дверь. Он сидит посреди их кровати с ручкой во рту и каталогом на коленях, когда Давид входит. — Привет, — говорит Давид, ставя сумки у двери. Маттео с трудом сглатывает. Он не знает, почему так нервничает. — Привет, — отвечает Маттео, немного запоздав. Давид, стоя к нему спиной, роется в холодильнике. Внезапно Маттео пожалел, что не пошел в магазин и не приготовил ужин. Все, что у них есть, это хлеб, немного сыра и деликатесное мясо. Он смотрит, как Дэвид начинает делать себе бутерброд. — Хочешь один? — Спрашивает Давид, глядя на Маттео через плечо. Он не выглядит больным. Он хорошо выглядит как обычно. Он каким-то образом всегда умудряется выглядеть идеально. Маттео качает головой. — Ты в порядке? — спрашивает Давид. Он берет свою тарелку и садится у кровати. Маттео не может не заметить, что парень не подошел и не поцеловал его, не обнял, даже не погладил по волосам. Расстояние между ними внезапно кажется бесконечным. — Я ... — Маттео заставляет себя посмотреть Давиду в глаза. — Я заходил к тебе раньше... Лицо Давида бледнеет. — Извини, я бы написал тебе, я просто... я хотел сделать тебе сюрприз, я принес тебе кофе и одно из тех пирожных, которые ты любишь, с шоколадом, но твоя коллега сказала... — Сегодня утром я заболел, — обрывает его Давид странным голосом, который Маттео не может разобрать. Флоренци смотрит на кровать. На коленях у него лежит каталог курсов, помеченный записями Хелены. Он откладывает его в сторону. Ни один из них не сказал ничего, в течение длительного времени. — Извини, — говорит Давид, — я не болен. Я просто много работал и мне нужен был небольшой перерыв. Я просто не хотел, чтобы ты волновался. Маттео кивает. Он играет ручкой в руках. — Давид, если ты... — он делает глубокий вдох, не зная, что сказать дальше. — Если тебе нужно... ну, я не знаю ... пространство или что-то в этом роде, я дам его. Я бы не стал тебя винить. Я просто не хочу, чтобы ты когда-нибудь чувствовал себя так. Давид встает, обрывая Маттео, прежде чем тот успевает что-то сказать. Он держит тарелку с бутербродом и относит ее обратно к тумбе и долго стоит там, повернувшись спиной к Маттео. Тот наблюдает за ним, его сердце бешено колотится, отчаянно желая знать, о чем думает Давид. — Одевайся, — говорит парень. — Что? — Маттео морщит лоб. На нем только боксеры и одна из больших толстовок Давида. — Вот, — говорит Шрайбнер, бросая в сторону Флоренци пару спортивных штанов. — Надень это. — Зачем? — Ты мне доверяешь? — спрашивает Давид, глядя на Маттео так пристально, что ему кажется, что он может дать только один ответ. — Да, — честно отвечает Маттео. Он действительно доверяет ему во всем. — Я отвезу тебя в одно место, — говорит Давид. — И я не хочу, чтобы ты задавал какие-либо вопросы. — Ладно, — говорит Маттео. Шрайбнер кладет в карман ключи и телефон, и парень следует за ним к двери. Без предупреждения Давид берет Маттео за бедро и целует. Маттео чувствует, как дрожь пробегает по всему его телу. — Пошли, — говорит Давид. Маттео позволяет парню переплесть их пальцы, пока они идут по темным улицам, по грязным переулкам, через огороженные сады и заброшенные парковки, пока не достигают группы высоких многоквартирных домов. Им приходится перепрыгивать через забор, к великому раздражению Маттео, но Давид не дразнит его о том, сколько времени ему требуется, чтобы перелезть через него, или, по крайней мере, не слишком много. Они поднимаются на лифте на верхний этаж, который выводит их на крышу. Давид помогает Маттео перебраться через выступ, им приходится прыгать, чтобы добраться до нужного места. Маттео начинает понимать, почему Давид хотел привезти его сюда. Город блестит под ними, далекий свет фар и фигуры размером с муравья, танцующие в окнах, как что-то из игрушечной музыкальной шкатулки. Здесь почти полная тишина. Вдалеке-река, темная змеящаяся нить, сверкающая лунным светом.       Маттео следует за Давидом к карнизу. Он смотрит на его профиль, любуясь тем, как мерцает звездный свет на его пирсинге. Темные глаза Шрайбнера смотрят на него, и Маттео не может не почувствовать ту же самую потерю дыхания, которую он почувствовал в самый первый раз, когда их глаза встретились в регистратуре, много недель назад. Интересно, перестанет ли когда-нибудь на него так действовать вид Давида? Он не думает, что это произойдет, невозможно привыкнуть к такому лицу, как у него. Каждый раз Маттео как будто вздрагивает всем телом. Это переориентирует все его чувства. — Мои родители привозили меня сюда, — тихо говорит Давид, не сводя глаз с Маттео. — Для них это было так романтично. Они познакомились в университете и часто встречались здесь. Когда я появился, то стал частью этого ритуала. Потом, когда я подрос, я стал приходить сюда сам. Это стало такой огромной частью моей жизни, что, когда я ушел из дома, я сказал им, что это место для них закрыто. Я сказал им, что это мое. Они могут отнять у меня все остальное. Но только не это. На челюсти Давида вздрагивает мускул. Маттео кладет руку на его бедро, выжидающе. — Я приходил сюда каждый день, потому что очень скучал по ним. Я так чертовски скучал по ним. — теперь в голосе парня слышится жар. Его глаза яростно блестят, но слезы не падают. — Вот это я и ненавидел больше всего. Я ненавидел себя за то, что скучал по ним. Я должен был ненавидеть их. И я делал это большую часть времени. Я ненавидел. Но иногда мне просто хотелось вернуться. Они были как чертова рана, которую я не мог перестать ковырять. Маттео кладет голову Давиду на плечо. Он чувствует, как тот судорожно выдыхает. Они крепко держатся друг за друга, глядя на город внизу. — Никогда не думал, что приведу сюда кого-нибудь, — шепчет он после долгого молчания. — Но потом, видишь ли... появился этот мальчик. И сначала я подумал, что это просто какое-то милое личико, понимаешь? Давид смотрит на Маттео, его глаза блестят. Флоренци прячет лицо в плечо, с усмешкой качая головой. — Но потом я узнал его получше. И чем больше я узнавал его, тем больше он меня пугал, потому что я не думал, что когда-нибудь смогу испытывать такие чувства к кому-то. Я привык к мысли, что буду один. Я потратил годы, пытаясь убедить себя, что смогу прожить так всю оставшуюся жизнь, если придется. Но один взгляд на этого парня разрушил все надежды, которые когда-либо были у этого плана. Именно так. Давид поднимает Маттео с плеча и берет его за бедра. Парень слегка покачивается, словно может упасть, если тот отпустит его. Шрайбнер прижимает их лбы друг к другу. — Ты думаешь, я красивый? — Шепчет Маттео, ухмыляясь прямо в рот Давиду. Парень щипает Маттео за бедро. Флоренци пытается оттолкнуть его, но тот заключает в объятия и притягивает к себе. Кажется, что между ними нет ни одного дюйма. — Я думаю, что ты представляешь угрозу, — говорит Давид. — Ты любишь меня, — поддразнивает Маттео, наклоняясь, чтобы снова поцеловать Давида. Шрайбнер замирает как вкопанный вместе с Маттео. Тот только сейчас осознает, что сказал. Давид смотрит на него широко раскрытыми глазами, его кадык подпрыгивает. — Я ... — заикается Маттео. Он не знает, что сказать. — Мне очень жаль. Это была просто шутка. Я... У Давида перехватывает дыхание. Странный, ранимый взгляд скользит по его глазам, и внезапно Маттео не может дышать. — Да, — говорит он, его голос чуть громче шепота. Словно удивляя даже самого себя. — Я действительно люблю тебя, — уголок его рта дергается, как будто он думает вслух. На его губах появляется улыбка. — Я люблю тебя. Маттео протягивает руку, чтобы притянуть парня ближе, и в тот же миг Давид тянется к нему. Поцелуй больше похож на столкновение: ни один из них не может перестать улыбаться, и Маттео чувствует такое головокружение от восторга, что боится, что на этот раз он действительно упадет, если Давид не будет так сильно держать его. — Я люблю тебя, — снова говорит парень. На этот раз он говорит это как признание. Он баюкает лицо Маттео в ладонях, его большие пальцы скользят по щекам Флоренци. Грудь Маттео вздымается. Его сердце, как таран, бьется о грудную клетку. — Я тоже тебя люблю, — шепчет он, едва успев перевести дыхание, прежде чем парень захватывает его губы в очередном поцелуе. — Пошли, — говорит Дэвид. — Пойдем домой.

***

      Они едва успевают зайти в комнату. Рубашка Маттео оказывается на полу через несколько секунд после того, как Давид прижимает его к двери. Пальцы парня скользят вниз по брюкам Маттео, раздевая его с искусной легкостью, пока Флоренци полностью не обнажается перед ним. Губы Давида прижимаются к его губам. Он толкает Маттео в дверь, его руки на плечах, груди, бедрах. Его пальцы запутались в волосах Маттео. Руки Флоренци ползут вверх по спине Шрайбнера. Он обнимает его за талию и сжимает, как будто держится изо всех сил. Его голова откидывается назад, обнажая горло. Губы Давида ошеломленно тянутся ко лбу, виску, носу. Он что-то бормочет, но Маттео не слышит его из-за собственного прерывистого дыхания, бешеного сердцебиения, рева крови в ушах. "Возьми меня", — думает он, впиваясь ногтями в лопатки Давида, чувствуя, как под кожей опасно шевелятся мышцы. Внезапно Шрайбнер отдергивает руки Маттео. Он прижимает его запястья к стене над головой. Маттео смотрит. Лицо Давида свирепое и голодное. Флоренци дрожит. Вся кровь в его теле устремляется на юг. Он все еще единственный голый. Давид держит оба запястья в одной руке, другой — скользит по горлу парня, по грудной клетке, по животу, по изгибу тазовой кости. Но не дальше. Глаза Маттео закрываются. Он так возбужден, что едва соображает. Он думает, что его тело в любой момент может растечься по полу. — Черт возьми, Маттео, — Давид тяжело дышит, -— хотел бы я, чтобы ты видел, как чертовски хорошо сейчас выглядишь. Ты ведь понятия не имеешь, правда? Маттео качает головой, судорожно сглатывая. Он даже не понимает, что тот говорит. Он вообще едва может воспринимать слова. Давид отпускает его запястья. Какое-то мгновение Маттео держит их над головой, прижав к двери. Глаза Шрайбнера пригвоздили его к месту, и тогда он притягивает Флоренци к себе за талию так крепко, что почти поднимает его с пола. Маттео цепляется за плечи парня. Они направляются к кровати. Давид, наконец, срывает с себя футболку и брюки, и Маттео жадно тянется к нему, освобождая место между его раздвинутыми коленями. Давид утыкается носом в место между шеей и плечом Маттео. Он чувствует тепло под своей щекой. Маттео чувствует, как его конечности расслабляются под прикосновениями парня. Маттео почти пугает мысль о том, как сильно он его хочет. Как далеко он позволит зайти Давиду. Он уже чувствует себя таким разбитым, а парень только едва дотронулся до него. Что-то из этого, должно быть, отразилось на лице Маттео, потому что Давид наклонился над ним и обхватил его подбородок, чтобы поцеловать, глубоко, медленно и роскошно. Его рот скользит вниз по шее Маттео, делая медленные влажные поцелуи везде, куда он может дотянуться. Щеки Маттео вспыхивают. Он чувствует себя как очищенный фрукт, сырой, обнаженный и пьянящий от поцелуев, интенсивности его прикосновений, тяжести его сердца. Губы Давида движутся вверх по челюсти к уху. — Ты — все, — шепчет он. Маттео качает головой, закрывая глаза. Он даже не хочет, но чувствует себя слишком уязвленным. Головокружение от чувства, боль и ошеломление. Губы Давида снова прижимаются к его ушам, пальцы мягко касаются лица Маттео. Флоренци прижимается щекой к ладони, парень проводит большим пальцем по нижней губе, и тот берет его в рот. — Посмотри на меня, — говорит Давид. Тело Маттео сжимается от чего-то такого острого и наэлектризованного, что он едва может дышать. Он не мог ослушаться, даже если бы захотел. Он открывает глаза. Большой палец Давида выскальзывает изо рта. Он не сводит глаз с Маттео. Он прижимается губами к грудной клетке, к его бедру, к грудине, сгиб локтя, внутренняя сторона запястья. Маттео не знает, как долго это будет продолжаться. Он чувствует себя лентой кинопленки, исчезающей в пространстве. Давид двигает тело Маттео так, как ему нравится, переворачивает его, целует вдоль позвоночника, пока кулаки Флоренци не сжимают простыни. Размытое пятно мягких потных волос, ловких пальцев и раскрасневшейся кожи. Как только Маттео достигает пика своего освобождения, Давид снова переворачивает его. Маттео пытается прикрыть лицо руками, но парень отдергивает их, шепча, что ему нравится, как тот выглядит. Когда все закончилось, и Маттео измучил Давида так, как ему больше всего нравится—целуя, впитывая каждый изысканный звук,—они лежат, потные и спутанные. Давид нежно гладит его по волосам, помогая Маттео очнуться. Это всегда занимает у него какое-то время. Он не знал, что секс может быть таким. Что это может сделать его почти полностью невербальным, головокружительным, с остекленевшими глазами и почти невыносимо уязвимым. Он чувствует, как губы Давида касаются его лба. — Я люблю тебя, — шепчет Маттео, поднимая подбородок, чтобы посмотреть в глаза парня. Давид шепчет это в ответ, обхватывая подбородок Маттео, чтобы поцеловать его. Маттео закрывает глаза. Он чувствует, как пальцы Давида скользят по его лицу, словно запечатлевая его в памяти. Большой палец проводит по его щекам. — У тебя ресница, — шепчет Дэвид. — Загадай желание.       Маттео хватается за туманное, пьяное воспоминание о балконе. Еще одна вечеринка, еще одна долгая ночь, еще один одинокий конец. Мальчик с самыми длинными ресницами, какие он когда-либо видел, его лицо находилось в нескольких дюймах от лица Маттео. Мальчик, который ненавидел Маттео, точнее он был в этом уверен. — А мне и не нужно, — говорит Маттео. Давид поднимает бровь. — А что ты делать парню, у которого есть все? — Шепчет Маттео. Давид закатывает глаза. Маттео нахально улыбается, слишком довольный собой. — Это было банально даже для тебя. — Я не банален, — говорит Маттео. — Должно быть, тебе нужно что-то еще. — Да ладно. Вот твой шанс. — Я думал, ты не веришь в желания, — говорит Маттео. — Я думал, что не верю во многие вещи, — шепчет Давид. Маттео сдерживает улыбку. — Ну и кто теперь банален? — Заткнись и загадай свое желание. — Ладно, ладно, — Маттео закрывает глаза. Он дует на ресницу и чувствует, как пальцы Давида возвращаются к его волосам. — А чего бы ты хотел? — Глупый Давид, — цокает языком Маттео. — Я не могу тебе сказать. Иначе это не сбудется. Уголок рта парня приподнимается. Он выглядит невероятно влюбленным. Маттео чувствует, как его щеки снова краснеют. — Я ничего не хочу, — признается Маттео, приподнимая подбородок для поцелуя. Давид послушно прячет лицо в ладонях. — Мне больше не нужны желания.

***

      Маттео просыпается под музыку. Гитара. Тихое пение. Он проводит рукой по лицу и оглядывается, моргая, чтобы проснуться. Йонас сидит на стуле в углу комнаты Давида и настраивает гитару. — Эм, — говорит Маттео, садясь. Простыни обволакивают его бедра. Он все еще голый. — Привет? — Ты уже встал, — говорит Йонас, и его лицо светлеет. Он бросает в лицо Маттео толстовку. — Одевайся. — Зачем? — Бормочет Маттео. Для этого еще слишком рано. — Что происходит? — Сегодня утром Давиду нужно было кое-что сделать. Но мы с парнями хотим провести день вместе, все вместе, и Давид сказал, что ты, вероятно, будешь долго спать, поэтому он впустил меня. — Я чувствую себя неловко, — говорит Маттео. Йонас похлопывает по его щеке. — Тик-так, Луиджи. Парни ждут внизу. Маттео громко ворчит. Он натягивает одежду, которую приносит ему Йонас, и, спотыкаясь, идет в ванную, все еще едва проснувшись. — Ты хотя бы принес мне кофе? — крикнул он через закрытую дверь. — Конечно, за кого ты меня принимаешь? — Отвечает Августин, постукивая костяшками пальцев по двери. — Я забочусь о своем ребенке. Маттео закатывает глаза, чистит зубы, проводит рукой по волосам, берет одно из средств для волос Давида, но почти сразу же сдается. Его волосы остаются такими же упрямо взъерошенными, как и всегда. Маттео и Йонас встречают Карлоса и Абди внизу, и все четверо направляются в парк. Йонас чокается своим пивом с пивом Маттео, смеясь, когда Карлос и Абди бегут к берегу реки, пытаясь поймать свой футбольный мяч, прежде чем он упадет в реку. — А где девочки? — Спрашивает Маттео. — Они все чем-то помогают Амире, не знаю. Они, наверное, придут позже. — Круто, — говорит Маттео. Все вот-вот начнут готовиться к выпускным экзаменам. Маттео слушает, как Йонас жалуется на свои занятия, когда видит, что у него на коленях загорается телефон. Экран заполняет фотография его матери. — Мама? — Спрашивает Маттео. — Привет, солнышко, — говорит она, — мы все еще встречаемся, да? Я подумала, что мы могли бы сначала встретиться в церкви, а потом решить, куда мы хотим пойти пообедать. — О, черт, — говорит Маттео, обращаясь с широко раскрытыми глазами Йонаса. Он протягивает ему свое пиво. — Ага. Дай мне пятнадцать минут, хорошо? — Конечно, — отвечает она. Маттео вешает трубку. — Что происходит? — Сегодня пятница, — говорит Маттео. — я сказал маме, что встречусь с ней. — Неужели? — говорит Йонас. — Да, я... не знаю. Наверное, я просто скучал по ней. Августин встает вместе с ним. Он притягивает Маттео в объятия, все еще держа оба их пива, и похлопывает его по спине. Маттео чувствует, как немного пива проливается на его рубашку, и отталкивает парня. — Я горжусь тобой, парень, — говорит Йонас. Щеки Маттео слегка краснеют. Он пожимает плечами. — Увидимся позже? - спрашивает Августин. — Встретимся после в нашей старой комнате в общежитии? Парни хотят пойти куда-нибудь сегодня вечером. Давид говорит, что будет работать допоздна, так что было бы неплохо ненадолго выйти из квартиры. Маттео улыбается при мысли о том, что Йонас и Давид переписываются, пытаясь согласовать для него вечер. — Да, звучит неплохо, — говорит Маттео. — Ты все еще помнишь, где находится наша старая комната в общежитии? — нахально спрашивает парень. Маттео закатывает глаза, снова толкает его и уходит, не обращая внимания на поддразнивания Йонаса, Карлоса и Абди.

***

      У его матери глаза того же цвета, что и у него. Когда он стал старше, то испугался, увидев сходство между ними: иногда ее смех звучал так же, как и его, или были некоторые фразы, которые она произносила, он ловил себя на том, что повторяет их. У нее была такая же привычка проводить рукой по волосам, когда она была подавлена. Иногда она тоже бросала вещи. Ничего серьезного. Подушки, пульты, туфля. Маттео знает это чувство. Это беспомощность. Сегодня его мама улыбается. Она причесалась, накрасила губы, надела блузку, которая совпадает с цветом ее глаз. Их глаза. Маттео утыкается лицом в ее плечо, зажмурив глаза, прежде чем произнести:— Привет. Он делает глубокий вдох и чувствует ее пальцы в своих волосах. Она пахнет точно так же, как он помнил. Как духи, которыми она всегда пользовалась. — Я скучала по тебе, — шепчет она. Маттео чувствует, как по его щеке катится слеза. Он не готов отпустить ее. Она вводит его в церковь и знакомит с женщинами из своего хора, проводит для него экскурсию, и он прислушивается к знакомому затишью ее голоса. Потом они вместе гуляют по улицам, и Маттео позволяет ей взять себя под руку. — Где Давид? — спрашивает она. — Прости, — говорит Маттео. Они стоят перед прилавком булочной на фермерском рынке. Мама откладывает буханку хлеба, которую рассматривала, и смотрит на него. — Он сейчас очень занят. Но скоро. Я... — он опускает глаза. Она проводит пальцами по его щеке. — Я не хочу снова так долго жить, не видя тебя. Она приближает лицо Маттео к своему и целует его в лоб. Парень следует за мамой по фермерскому рынку, с нежностью наблюдая, как она возбуждается из-за свечи, модного торговца сыром и женщины, продающей крошечные висячие террариумы. Он покупает ей пару сережек и ведет в ресторан, который, как он помнит, ей нравится. Они сидят во внутреннем дворике, и Маттео слушает ее истории о церковном хоре, о ее битвах с соседом, которого она ненавидит, и о коллегах, с которыми она начала дружить. — А ты, милый? Я хочу знать все. Маттео рассказывает ей о том, как случайно записался на актерский семинар и получил роль Офелии, о парне, в которого влюбился. Он рассказывает ей о том, как его выгнали из колледжа, и о встрече с директором, и об перерыве. Он говорит ей, что подумывает заняться театром, если ему позволят. Он рассказывает ей о терапии. Она берет его руки через стол. — Я так горжусь тобой, Маттео. За все. Ты даже не представляешь, как я тобой горжусь. Но сейчас поздно. После обеда она провожает его обратно в кампус. Они сидят возле фонтана, того самого, где он впервые рассказал ей о Давиде. — Я буду звать тебя чаще, мама, — говорит он, — обещаю. — Я знаю, что ты это сделаешь, — отвечает она. — Может быть, в следующий раз ты придешь к нам на ужин. Я буду готовить. Ты можешь взять с собой Давида.       Она целует его в щеку. Маттео смотрит ей вслед. Он поднимает лицо к небу. Солнце только начинает садиться, золотистая волна цвета проносится сквозь синеву. Он смотрит на монеты, сверкающие на дне фонтана. Все эти желания он загадывал. Как ни странно, он хотел наладить отношения с мамой, понять направление свой жизни, найти человека, с которым он хочет провести ее. Это не имеет никакого отношения к желаниям. Это не было результатом какой-то вспышки удачи, какой-то магии, в которой он не имел права голоса, какого-то счастливого звездного выравнивания. Он не кукла на ниточке, подчиняющаяся капризам какого-то рокового кукловода. Он делал все это и совершил больше ошибок, чем может сосчитать. Но это он встал с постели. Он — тот, кто сделал эти шаги. Возможно, впервые в жизни он сам принимал эти решения. Маттео сидит на краю фонтана, пока небо не начинает окрашиваться в цвета заката, чувствуя себя более умиротворенным, чем когда-либо за последние недели. Он идет в свою старую комнату.

***

— Йонас? — Крикнул Маттео, бросая ключи на стол. Он проводит рукой по волосам. Кровать парня пуста, и все лампы выключены. Небо за окном темно-лилово-розовое. Он заглядывает в ванную. Пусто. Он достает телефон и пишет Августину, спрашивая, где он. В углу комнаты стоит его старая кровать. Маттео садится у ее подножия. На ночном столике стоит его пепельница, наполненная окурками. Кукла с круглой головой, в которую он тыкал, когда ему было скучно, и крошечный кактус, который Ханна купила ему. Он замечает сложенный листок бумаги под пустой банкой из-под Кока-Колы. Маттео открывает его. Два мальчика стоят на балконе, их силуэты видны на фоне звездного ночного неба, их угольные очертания выцвели через несколько недель после того, как Давид впервые нарисовал его. Вверху страницы слова: "на случай, если ты забыл.” Маттео резко вдыхает. Он до сих пор помнит то утро, когда нашел эту записку на своем столе, под стаканом с водой, зная, что Давид был здесь, в его комнате. Он заботился о нем еще до того, как они с Маттео были вместе. Давид заботился о нем, когда Маттео все еще был убежден, что тот не выносит его вида. В кармане вибрирует телефон. Он вытаскивает его. Дэвид: ты уже у Йонаса? Маттео: да, только что приехал. Ты присоединишься к нам позже или все еще слишком занят? Дэвид: мне нужно работать...но посмотри, может, найдешь что-нибудь на своем столе. Маттео: что-то вроде этого? Он посылает Давиду фотографию старого рисунка. Дэвид: что-нибудь получше. Маттео складывает старый рисунок и засовывает его в задний карман. Он скатывается с кровати и смотрит на свой стол. Рисунок.. Маттео берет трубку, его сердце уже бешено колотится. Это он. Он лежит рядом с речным дном, его пальцы лениво тянутся к воде. В реке плавают сотни цветов: пионы, розы, тюльпаны, лилии. За ухом у него одуванчик. Он улыбается. Он выглядит прекрасно. Маттео лениво гадает, действительно ли Давид видит его таким. Но этот рисунок отличается от других. Давид нарисовал себя. Он сидит перед холстом с кистью в руках. Он рисует Маттео. В верхней части страницы нацарапаны слова: "о, для Музы огня, которая взошла бы на самое яркое небо изобретения.” Маттео переворачивает его. На обороте страницы слова: "5. В ту минуту, когда ты переступил эту черту, я понял, что ты будешь моей единственной музой.” Ниже координаты и указания: "встретимся здесь в 7.” Маттео смотрит на экран. Сейчас 6: 30. Он вводит координаты в GPS-навигатор своего телефона. Он не может точно сказать, где это место, но там написано, что это в пятнадцати минутах ходьбы от его общежития. В кампусе сегодня тихо, когда он шагает через двор, мимо регистратуры, столовой, здания администрации, библиотеки. Он проходит мимо группы студентов в костюмах, явно направляющихся к бару, и пар, громко спорящих на лужайке. На улице тоже тихо: несмотря на вечер пятницы, бары кажутся пустыми. Еще довольно рано. Кофейня сейчас выглядит спокойной, да и книжный магазин тоже. Он снова проверяет телефон. Он приближается к месту назначения, хотя все, что он видит в конце улицы,-это темное, пустое здание. Как склад. Маттео смотрит на навигатор. Судя по координатам, это и есть то самое место. Он оглядывается. Снаружи это похоже на старую галерею. Входная дверь немного обветшала, исписана граффити. Это щекочет что-то в глубине его мозга. Что-то знакомое. Дверь со скрипом открывается. Внутри темно. Маттео делает неуверенный шаг вперед. Дрожь страха пробежала по его спине. Он светит фонариком телефона на землю, чтобы хотя бы видеть свои ноги. Пол похож на ковер. — Давид? — нерешительно окликает он. Его голос отдается эхом. Он что-то слышит. — Придурок, я тебя слышу, — стонет Маттео, — это не смешно. Он слышит чье-то шипение. — Хватит, — говорит Маттео. Руки хватают его за плечи. — Черт, — Маттео отшатывается назад, его грудь сжимается от ужаса. Кто-то ловит его. Загорается свет. Маттео моргает, привыкая, его сердце все еще колотится в груди. Первое, что он видит, это лицо Давида, парящее над ним, улыбающееся больше, чем когда-либо видел Маттео. — Доверься падению, — шепчет он, прежде чем поставить Маттео на ноги. Маттео хватается за плечо Дэвида, слегка толкая его. — Ты, придурок, напугал меня до смерти. Слова умирают на его губах. Он смотрит прямо перед собой, не веря своим глазам. Он смотрит на сцену. Он видит Йонаса, машущего ему. Карлос и Абди. Амира. Миа и Ханна. Леони, Сара, Лаура, Анна. Сэм и Кики. Хелена. За ними-остальная часть актерского состава и съемочной группы "Гамлета". А за ними — декорации. Маттео провел так много часов, стоя перед ними, проводя пальцами по высохшей краске. Горизонт за ним. Длинные светлые волосы, ниспадающие в реку, украшенные цветами. Офелия. — Давид, — шепчет Маттео. Он чувствует, как руки парня обнимают его за талию. Его подбородок лежит на плече Маттео. Из горла Флоренци вырывается звук, который нельзя назвать смехом. Это что-то другое. Комок в горле поднимается и опускается, поднимается и опускается, как маленькая лодка в море. — Большинство постановок ждут возрождения годами, — говорит Давид, — но нам не хотелось ждать так долго. Маттео поворачивается в объятиях парня. Руки Шрайбнера обхватывают его лицо, сближая их губы. — А ты как думаешь? Маттео утыкается лицом в плечо Давида. Он думает, что не сможет говорить. Он поднимает голову, оглядывается. Давид кивает. — Если тебе не хочется выступать, все в порядке, Миа с радостью это сделает. Но я хотел дать тебе шанс. — Ты все это сделал? Большие пальцы Давида скользят под глазами Маттео. Он слышит, как все на сцене позади них, за кулисами, заняты своими делами. Кто-то начинает играть музыку, когда они готовятся. Он слышит смех Карлоса. Грохот, как будто что-то упало. Одна из девушек повысила голос, предостерегая. Снова смех. Он все еще не может поверить, что они все здесь. Все они. Для него. Маттео чувствует вкус соли. Губы Давида прижимаются к его мокрой щеке. — Это то, над чем ты работал последние дни? Поэтому ты так поздно возвращался домой? Давид только улыбается, его взгляд смягчается. — Это была моя идея, — признается он, — но все хотели помочь. Мы начали работать над ним еще до того, как закончился первоначальный запуск. Хелена подарила нам это место за пределами кампуса. Ханна и Кики работали над продажей билетов. Весь актерский состав провел еще одну репетицию. Они все хотели сделать это для тебя, Маттео. Давид смотрит на что-то поверх плеча Маттео. Он оборачивается. Амира идет по проходу между креслами. Маттео, ухмыляясь, качает головой. — Надеюсь, ты помнишь свои реплики, — говорит она, заключая его в объятия. Маттео позволяет себе упасть в ее объятия. — Благодаря тебе. — Не делай из меня дуру, — говорит она. — Слишком поздно, — бормочет Маттео, легонько толкая ее в плечо.       Давид и Амира ведут его на сцену. Маттео принимает поцелуи в щеки, объятия одной рукой и похлопывания по спине, закатывая глаза в ответ на бурные аплодисменты Карлоса, Абди и Йонаса. Леони и Сара настаивают на том, чтобы помочь Маттео надеть костюм. Давид в последний раз целует Маттео, прежде чем они с Амирой исчезают, чтобы все подготовить. Сара вставляет одуванчик за ухо Маттео, когда он видит в зеркале туалетного столика приближающуюся фигуру. Он поворачивается на стуле. Это Хелена. Маттео сглатывает, внезапно смутившись. Он все еще не может поверить, что она тоже была частью этого. Что ей так хочется собрать все это воедино, ради него. — Ты нервничаешь? — спрашивает она. Маттео пожимает плечами. — Немного. — Это хорошо. Нервы — это хорошо. Она кладет руку ему на плечо. Он смотрит на нее снизу вверх. — Спасибо, — тихо говорит он. — Я просто ... спасибо. За все это. Я не знаю, чем смогу отплатить тебе. — Ты расплачиваешься со мной прямо сейчас. Я сказала тебе все, что я прошу — продолжать пытаться и не сдаваться, — говорит Хелена. — И вот ты здесь.

***

К 7: 45 помещение заполняется. Маттео ждет с Давидом за кулисами, наблюдая из-за занавеса, как актеры занимают позиции в первой сцене. Амира возится с Мией, выкрикивая приказы всем подряд. Маттео поворачивается к Давиду. Он смотрит на публику гордым, но каким-то уязвимым взглядом. Он берет его за подбородок. — Я люблю тебя, — шепчет он. Давид усмехается ему в губы. — Можно сказать это по-шекспировски? Маттео поднимает бровь. Он обдумывает это. Давид выжидательно наклоняет голову, все еще нахально ухмыляясь. — Сомневайся, что звезды-огонь, сомневайся, что Солнце движется. Сомневаться в правде — значит быть лжецом, — шепчет Маттео. Взгляд Давида падает на его рот, его дерзость переходит в нечто более неосторожное. Губы Маттео в дюйме. — Но никогда не сомневайся, что я люблю. Маттео целует его. Он чувствует, как у парня перехватывает дыхание. — Как это было? — Шепчет Маттео. — Это было чертовски банально, — шепчет в ответ Давид. Маттео смеется. Давид хлопает себя ладонью по губам. — Ш-ш-ш, - шипит он, — они включились. На сцене воцаряется тишина. Пальцы Амиры щелкают. Занавес поднимается. Маттео с восхищением наблюдает, как актеры исполняют первую сцену. Он кладет голову Давиду на плечо. Он чувствует, как тот целует его. Он слышит, как актеры на сцене переходят к следующей сцене. Взгляд Маттео скользит по залу, который, к его удивлению, на самом деле выглядит заполненным. Он замечает Йонаса, Карлоса и Абди, которые сидят в первом ряду, выглядя восхитительно серьезными, их брови сосредоточенно сдвинуты. Давид поворачивается к нему. — Теперь ты мне поверишь? — шепчет он. — Поверить во что? — Что я люблю тебя, — просто отвечает Дэвид. — все мы делаем это.       Маттео делает глубокий вдох. По правде говоря, он не уверен, что будет верить Давиду каждый день. Бывают дни, как сказал ему Доктор Клейн, плохие, и Маттео сам себе не понравится, и он будет совершенно уверен, что его никто не любит. В другие дни будет лучше. В какой-то момент в будущем, возможно, даже окажется, что большинство дней лучше. Она сказала Маттео, что все, что он может сделать, это быть терпеливым с самим собой. Она сказала ему, чтобы он перестал бить себя-ему не нужны удары. Она велела ему вместо этого хранить любовь в маленьких тайниках внутри себя. Когда-нибудь, пообещала она, все это выплеснется наружу. Она поглотит его целиком. Он говорит Давиду: “да.” И он не шутит. Шрайбнер любит его, и он не единственный. Возможно, в кои-то веки, в этот момент, Маттео мог бы даже причислить себя к их числу. Он слышит, как Амира снова щелкает пальцами. Время пришло. Маттео присоединяется к актеру, который играет Лаэрта в его первой сцене. Он встречается взглядом с Давидом. Давид кивает. Маттео выходит на сцену.