15 ЯНВАРЯ, 2021 ГОД ПЯТНИЦА, МОСКВА 10:02
Не то чтобы такое понравится кому-то: выходить на работу после новогодних праздников. Да и вся шумиха, совершенно не вовремя объявившаяся в лице одного маленького живого существа — вируса — оставила перед наступлением нового года на столе капитана полиции целую кипу бумаг. Не помогут они ни в едином деле, особенно когда вокруг столько идиотов. Тем лишь бы обожраться вкусной едой, выпить горьковатое терпкое виски и прижать красивую девицу в одном из баров, чтобы после увезти к себе на дачу и всей толпой унизительно оттрахать, снимая на видео с дорогого телефона. Антон знает. Антон таких много на своем роду повидал. И отчасти проблема не в том, что они на самом деле вытворяют такие беспорядки, сидя в кресле блюстителя закона, нет. Просто капитан так и не смог их исправить, а потому одна из кип на его широком столе — это приказы об увольнении. Пятнадцать человек, целый отряд должных быть подтянутыми и умными ребят, которые выбрали покрасоваться дорогой машинкой для их жирной жопы перед теми же глупыми московскими девчушками. Антон откидывается на кресло, прикрывает глаза. Пульсирующей болью волны мыслей припадают к внутренней части висков, ломит черепную коробку, уже уставшую от офисной работы шею с ее хрупкими позвонками. К горлу подступает тошнота, от чего мужчина нервно дергает кадыком, сгоняет душную пелену и выпрямляется в спине. Зеленые глаза настырно смотрят вперед, ждут, когда мутные гуляющие картинки сойдутся в одну общую и абсолютно четкую. Рваный выдох. Он ожидал от своей работы быстрых погонь и зашкаливающего адреналина. Еще выйдя зеленым из полицейской академии, прошедший тяжелую военную подготовку, он как маленькое дитё с погремушкой наперевес на самом деле надеялся на что-то невообразимо мужское. То, что сделает его героем и проведет по всем громким прессам, новостям, телевизионным программам. — Антон Андреевич? — мужской голос вырывает его из размышлений. Шастун немного дергается, хмурым, вечно эдаким недовольным взглядом цепляясь за чужую неаккуратно выглаженную серую рубашку и забранные в тугую петельку хвоста каштановые волосы. Мальчишка, хоть они почти и ровесники, смотрит смолянисто-карими глазами в ответ, словно задает свой вопрос «Вызывали?». — Вызывали? — Вызывал, — кратко ответив, кивает Антон, приподнимаясь со стула, чтобы в мужском приветствии пожать крепкую руку армянина. — Вызывал, Сергей Владимирович. К такому человеку капитан готов обращаться уважительно, пожимать руку, предлагать не такой уж и качественный, но все-равно не самый худший кофе в их отделе криминалистики. С Матвиенко приятно болтать на совершенно разнообразные темы и даже, что удивительно для смурного настроя их работы, шутить. Однако, именно в это утро не до шуток. — Что-то случилось? — сдержанно и почти без эмоций страха или заинтересованности интересуется мужчина, присаживаясь на чуть скрипящий стул по ту сторону грузного стола. Антон присаживается следом, поправив на широких плечах аккуратные погоны. Те своей тяжестью почти вызывают хруст ключиц, но гораздо больший груз — та ответственность, которую он взял на себя, когда становился старшим по работающим здесь сотрудникам. Как у каждого врача есть свое личное кладбище, так и у капитана явно есть свой личный морг. А Антон даже показать его может. — Ты же знаешь, что у нас сейчас идет замена почти полного состава сотрудников, — не совсем издалека начинает Шастун. — Видишь стопку? Сергей незамедлительно кивает и только сейчас глава криминалистического отдела замечает в этих аккуратных темных глазах блеск испуга. Но лишь на секунду. — Это все уже уволенные, осталось только поставить печать и осведомить людей, что они уволены. Ты, Дмитрий Тимурович, который Позов, а еще Павел Алексеевич Воля остаетесь на своих должностях и получаете дополнительную премию за отличную работу и успешное завершение множества дел. Ко всему прочему, после вступления изменений в нашей системе и появления новых сотрудников, вы втроем будете заняты кураторством. Это тоже не обсуждается. Чем успешней и быстрей те обучатся, тем больше дополнительного поощрения вы получите. Если те птенцы желторотые еще и дело раскроют, то с меня дорогущая бутылка твоего любимого абхазского коньяка и небольшая к нему закуска в виде лимона и веточки винограда. Все понятно? — Так точно, Антон Андреевич, — поднявшись на ноги, рапортует Матвиенко и, приложив правую руку к краю лба на стороне виска, быстро отходит к двери. — А что насчет дел? Придется все заморозить? — Придется, Серег, — поджав губы, кивает Шастун. Он не забыл те папки, в которых фотография за фотографией, а в них одна сплошная чернуха и растерзанная плоть, заключения судмедэксперта, показания свидетелей. А затем новые дела с телами уже самих свидетелей, словно кто-то красиво подчищает, стараясь скрыть свое поганое имя. — Да ладно Вам, Антон Андреевич, — понятливо улыбнувшись, кивает головой Матвиенко. — Давайте порадуемся, что с новенькими хоть дела нормально пойдут, да и погонять их можно будет, чтобы в постоянном напряжении были. — Я тебя щас гонять начну, — не сдержав напряженной улыбки, отвечает быстро Антон, посылая с аккуратного кресла мягкую подушку ровно в стоящего у двери, но всё ещё не открывшего ту, мужчину. Он, свободно сделав один шаг назад, с интересом наблюдает за комично врезающимся элементом декора и удобства в деревянную преграду. — Иди в архив уже! Надо переписать дела остальные, а тебе будет полезно посидеть в темноте и без доступа в интернет. Сергей комично выдыхает и, дернув плечами, возвращает броском несчастный предмет. Не успевает Антон вновь возмутиться, как дверь уже с легким щелчком закрывается с другой стороны. Шастун плюхается обратно в кресло и шумно выдыхает. Потянувшись к документу на подпись, едва успевает словить ручку. Бурчит, словно дед в глубокой старости, что перестал быть тем молодым и ловким, как пять лет назад. Зато уже спустя пятнадцать минут осиливает подписать целую кипу бумаг, проверить правильность составления и их подлинности и даже сделать пару глотков неприятно остывшего кофе. Следующим в кабинет, но уже без стука, врывается Воля. Высокий, статный, симпатичный мужчина. Белый халат, развивающийся от быстрого шага тонких ног. Аккуратные часы на запястье, педантично попадающие в правильную секунду без какой-либо даже малой погрешности. Легкая небритость, серые мешки под глазами, подрагивающие пальцы. Антон знает: эти руки давно изучили хирургическую точность, трогали такие предметы раскуроченных организмов, от внешнего вида которых тянуло опустошить желудок к чертям собачьим от утреннего завтрака, что так ненавидит капитан. — Нет, ну я понимаю, что Вы в своих академиях изучаете строение организма, химические реакции и так далее, — начинает длинную тираду худощавый и явно разъяренный мужчина. — Но, сука, умничать не надо, блять, когда собираешься узнать от чего человек умер! Антон приподнимает бровь, ожидая того самого рваного выдоха друга: именно он означает, что тот высказался и весь пыл жаркой обиды за некомпетентность коллеги мужчина смог поумерить. Однако, Паша отчего-то лишь более вскипает. — Па… — Не, я ахуеваю, — нахмурившись, капитан ощущает, как боль в висках резким болевым импульсом перекатилась в затылок, путая все здравые мысли. Паша продолжает резко свою речь, попутно с тем совершенно бесстыже выуживая из потайного шкафчика стеллажа давнюю заначку Шастуна. Достав в придачу парочку стаканов, он плещет несколько миллилитров алкоголя. Антон, не желая противостоять такому разгоряченному другу, спокойно опрокидывает жалкие капли виски в сжавшуюся глотку. — Я тебе отвечаю. Когда-нибудь этот ваш Позов получит от меня словесные и физические пиздюли. — Пашк, успокойся, — сжав собеседника за бледную ладонь, старается утешить капитан. Давненько он не видел такого срыва, а значит довели Пашу так сильно и жестко, что прощения не заслуживают совершенно. — Я сделаю ему выговор и, вместо Матвиенко он будет сидеть в этой пыльной каморке: разбирать давние дела и дышать затхлой плесенью. Там еще у клавиатуры буковки залипают. В общем, сплошной Ад для такого нетерпеливого засранца, как он. Воля как-то отчаянно выдыхает, вызывая на лице Антона довольную улыбку, локтями утыкается в край стола и прячет порозовевшее (то ли от выпитого алкоголя, то ли от нервного успокоения) лицо в свои широкие ладони. — А ничего, что он прокурор-криминалист? — гулко отвечает спустя пару недолгих минут, раздвигая в жесте «мир» пальцы аккурат вровень открытого карего глаза, что танцующими чертенками заблестел в темноте тени рук. — А ничего, что я тут папочка? — со смешком парирует мужчина, и Воля расслабляется окончательно, приходя в себя. — Говорят, желторотиков к нам скоро ждать? — негромко интересуется мужчина, блеснув кольцом на безымянном пальце правой руки, на который падает луч яркого солнца из решетчатого окна. Антон кратко кивает, устало потирая свои заслезившиеся глаза, но хриплого голоса не подает. Зачем, если и без слов все предельно ясно? — Мда, Тошк…а раньше мы думали, что будем задания и девчулек покорять. — А тебе одной девчульки мало? — с новым смешком вновь парирует Шастун, переведя свой задумчивый взгляд на лицо друга. — Слышала бы это твоя благоверная Ляйсан… — То я бы уже на своем столе в морге лежал, знаю, — с теплой улыбкой заканчивает Паша, поднявшись вдруг с места. — Ладно, Тох. Потащщусь я дальше калымить… И убери от меня этого проклятого Позова, иначе… — Да займу я его работой, не боись, — подбадривает Шастун, провожая своего друга до самой двери, ведущей на выход из кабинета. Но когда он в сотый раз прикрывает дверь за не первым и не последним посетителем, то вновь и вновь ощущает ту холодящую тоску. Одиночество.16 ЯНВАРЯ, 2021 ГОД СУББОТА, МОСКВА 00:12
Холодно и жарко. Одиноко и людно. Антон путается, смотрит голодными глазами и быстро, совсем стыдливо, их отводит прочь, заливая в свою глотку очередной сладкий шот. Сладкий, как ее губы и теплый, как касания тонких рук. А он остался в этом Аду, потому что не заслужил такой ласки, любви, не заслужил ощущать человеческое тепло и жар объятий. Потому что Богам нужно было отобрать *ее* у него. Такую хрупкую и сильную, тихую и громкую. Противопоставления. А Антон всегда спокойный и даже когда она в последний раз улыбнулась ему чуть кривой улыбкой бледных губ, он мог лишь смотреть. Не улыбнуться в ответ, не поцеловать тонкое запястье, вдоль и поперек истыканное острыми иглами множества капельниц, а только смотреть, как в ярких голубых глазах тонет надежда, сгорает легкая душа, как злость за скорейшую смерть постепенно стихает, наряду с поверхностным дыханием ночной властительницы. Она умерла во сне. Прекратила дышать, пока Антон искал хоть какую-то помощь в лице врачей, застав долгий писк аппаратов. Страшно до сих пор. Даже когда по телу бегут аккуратные, но достаточно настырные пальчики, он дергается, словно от тока. Резко поворачивает голову, принимает смазанный поцелуй в щеку. Губы у оппонента сухие, а волосы шелковистые, мягкие. И весь он теплый, пахнущий сладким вишневым вином, податливый на касания. И глаза цвета голубого неба, смазанные с крапинками молочных облаков, смотрящие с таким теплом, что Антон задыхается. Вновь не помнит, как оказываются дома. Не знает, как оказываются без одежды и стонут, принося телам долгую ласку и словно успокоение. Не успокоится, не даст своим демонам стихнуть, ведь только пожиранием самого себя он сможет почтить ее смерть. Ведь именно такая мразь должна существовать на бренной грязной Земле, а не витать где-то *там*, в чистоте и белизне Вселенной. Весь мир переворачивается с ног на голову. Антон не церемонится: мало смазки, больше ласк. Кусает за шею, сдерживает за плечо, а неизвестный парнишка даже не сопротивляется этим действиям. Наоборот — гнется в спине, трется аккуратными ягодицами об промежность и поскуливает брошенным щенком. Все происходит, как в американских фильмах — красиво, жарко, но жестко, а в конце абсолютно грязно. Антону не стыдно. Антон очередной мудак, не лучше тех полицейских, что были простой закорючкой уволены утром. И мальчишка под ним не менее пропащая душа, всего-лишь отдушина на ночь с цветом *её* глаз. Какой-то замкнутый девятый круг с их особенной, лично придуманной, изысканной пыткой. А он душит, двигаясь отчаянно. Видит, как от наслаждения чужие пальцы, покрытые мелкими татуировками скандинавской символики, стискивают и без того смятые одеяло и простынь. Несколько минут, и темнеет в глазах. А на следующее утро он проснется, повернет голову, чтобы сказать грубое «выметайся» и заметит лишь краткую записку, написанную аккуратным почерком и полную благоуханием вишневого вина:«Благодарю за ночь, капитан»