Параграмма неба

      Курить хотелось неимоверно, но после вчерашнего он зарёкся носить с собой сигареты. За сутки Гокудера уже изрядно пожевал любимый карандаш, а в кармане, как назло, закончились леденцы.       Инспекция на кухне не дала никаких результатов: шкафы были набиты печеньем, пряниками, вафлями и конфетами. Мармелад в шоколаде, шоколадные с приторной начинкой, даже грильяж есть! На кой чëрт хранить столько сладостей на базе, где их почти никто не жрëт?! Гокудера с силой захлопнул дверцу шкафчика и поспешил к комнате Ламбо. Хранители, кроме Хибари и Докуро, делили один коридор на четверых, чтобы не тратить время на путь до базы. Хаято с Бейсбольным придурком на одной стороне, а Тупая корова с Торфяной башкой — на противоположной. Привычка есть привычка, даже несмотря на то, что на голове Сасагавы уже давно не короткий ëжик, а Ямамото редко держит в руках биту. И от одной такой привычки того времени он пытался избавиться уже в третий раз. Дëрнул же его чëрт к сигаретной пачке четыре месяца назад. Четыре месяца прошло… Дурак, не забивай себе голову! Ты бы всë равно не смог. Ты… отвратителен. Почему ты не настоял на большем сопровождении? Плевать, что это был светский вечер, почему ты не предусмотрел такой вариант?!       — Ламбо! — Хаято бы давно ворвался без всяких формальностей, но они недавно заменили все двери в жилые комнаты. Без ключа или разрешения зайти никак не получится: система распознавания голоса. Остаётся надеяться, что этот нытик у себя. — Открывай!       Приглушённое мычание дало понять Гокудере, что его услышали. В ответ он забарабанил ещё сильнее.       — Хорош спать, Тупая корова: время за полдень перевалило. Пошевеливайся и открывай дверь!       Хаято ждал недолго, не выпуская карандаш из пальцев. Становилось немного легче, но нервы всё так же были натянуты. Терпение у него отнюдь не резиновое, и это знал каждый. Как и то, что последние полгода он был постоянно напряжён.       — Боже-боже, что случилось, Гокудера-ши? — Ламбо, лохматый и заспанный, стоял в пижаме, напоминающей его детский костюм, и сонно смотрел на него снизу вверх. Стоит отдать ему должное: даже после самой изматывающей вечеринки Бовино всегда застёгивал ночную рубашку на все пуговицы.       — У тебя остались леденцы? — Хаято внезапно напомнил себе наркомана, что пришёл за новой дозой, и скривился от собственных мыслей.       Отвращение к себе росло, и карандаш пришлось убрать за ухо, а руки спрятать в карманы брюк. Ламбо постарался не акцентировать на этом внимание: уж слишком быстро он отвёл взгляд. Хаято нахмурился, но ничего больше не сказал.       Паренёк осмотрел прикроватную тумбочку и выудил целлофановый пакетик. На дне сиротливо лежал последний леденец на палочке в пёстром фантике. Хаято легко расправился с шуршащей обёрткой, и принялся ждать, когда проявится вкус. Заедать стресс у него никогда не получалось, кусок в горло не лез, а на тренировки или медитацию у него не хватало времени и усидчивости. Поэтому он ограничивался конфетами.       — Больше не осталось, — Бовино не смотрел на него и старался звучать как можно менее агрессивно.       — А сейчас больше и не надо, — выдохнул Гокудера и сел на кровать рядом с Ламбо. — Сходи в магазин. Мне нужно разобрать отчёт Торфяной башки. Двадцать пять, а до сих пор пишет как курица лапой.       — Сасагава-ши вернулся? — телёнок заметно встрепенулся.       После того случая Тупая корова всюду ходила за Торфяной башкой, стоило тому встать на ноги. И Гокудера примерно представлял причину. Ламбо до сих пор ребёнок, а Сасагава последний, кто был рядом с Десятым в тот день. Хаято думал, что Бовино на подсознательном уровне считал Хранителя Солнца последним, на ком остался след их босса. Какой-нибудь отпечаток, подсказка, надежда, что с Десятым всё хорошо. А самому Гокудере это казалось чем-то немыслимым. Такое могут сотворить только инопланетяне. Или Н.З.Ж. Десятый не такой!       — И даже успел на завтрак, в отличие от тебя, — Хаято встал и вышел из комнаты.       Действительно, надо разобрать почерк Торфяной башки, но внезапная лень, постоянная зараза Ламбо, напрочь отбила желание рыться в бумагах, да и боксёр всё ему рассказал ещё утром. Вот он и поплёлся к комнате с роялем. Посмотреть на тренировки Десятой нельзя: Реборн-сан запретил заходить к ним.       Возле кухни его встретил притягивающий аромат, и Хаято заглянул внутрь. Масло шкварчит, из духовки льётся тусклый свет, а возле плиты спиной к нему стоит Миура. Гокудера закатил глаза: эту женщину никто не зовёт, но она всё равно приходит готовить. Ей бы жениха искать или карьеру строить, а она тут штаны протирает.       — Опять?! — это единственное, что он выдавил из себя. И прозвучало настолько апатично, что он встряхнул головой, пытаясь скинуть наваждение. Комната Ламбо заколдована, надо бы реже заходить туда. И очищающий обряд провести.       Миура в ответ недовольно нахмурилась.       — Снова! Это же ты ломал здесь мебель несколько минут назад?       — Ничего я не ломал.       — Только Хару зашла в кладовку, как сюда кто-то влетел, выругался и громко хлопнул дверцей. Хочешь сказать, что не ты? — в ответ на её скептический взгляд Хаято фыркнул.       — Забудь, — она могла испортить настроение Гокудеры как никто другой — в этом он мог поклясться. — Зачем пришла?       — Хм! — Девушка на мгновение обиженно надула щёки. — Хару хочет увидеть Тсуну-сана! Фуута-кун сказал, что он уже очнулся, и даже начал тренировки, а Хару хорошо помнит, как вы уставали, когда мы попали в будущее.       — Она. Десятая женщина, — подрывник закрыл дверь и подошёл ближе.       Хару резко замолчала. И, когда Хаято сел на стул и уткнулся в сгиб локтя, она добавила:       — Да, прости, привычка.       В образовавшейся тишине прозвучал скрежет металла, масло немного затихло, а ножка стула напротив, на которую носком туфли опирался мужчина, отъехала, скрипя от движения по кафелю. Гокудера лежал с закрытыми глазами, но понимал, что происходит. Достала противень, выключила сковородку и села напротив. Он тоже прошёл тренировку восприятия окружения с закрытыми глазами. Все прошли, и это не раз ему помогало: от сложной задачи определить местоположение врага в темноте до банального передвижения ночью по базе.       В момент, когда Миура начала гладить его по волосам, он понял, как он устал. Где-то половина первого, даже обед не наступил, а он уже вымотался. Вся усталость обрушилась внезапно, словно переключатель дёрнули вниз, не хотелось даже думать. Разобрать две большие папки документов, попутно изучая чертежи Спаннера для новой модели Моски, за каких-то 4 часа — уже подвиг. А впереди ещё ночной видеозвонок с Варией. До этого нужно встретиться с прорабом и проверить стройку нового торгово-развлекательного комплекса в Намимори заместо сгоревшего в пожаре в начале года. А сколько бумаг ещё нужно оформить…       И во всей этой веренице дел он совсем не мог пересечься с Десятой. Вчера Хаято осознал, что весь их великолепный план может разрушиться как карточный домик благодаря одному нюансу. За месяцы исследований и разработок они ни разу не задумались об очевидном: девушка может не принять их. После того, как она крикнула на Гокудеру, — ему ни разу не приходило в голову, что Тсуна может ненавидеть его, — Хаято пришлось вести себя максимально сдержанно и отстранённо. У Десятой на лице было написано всё раздражение, боль и страх, что она испытывала, и он не хотел усугублять ситуацию. Обычно подрывник редко загоняет себя в рамки: он привык открыто высказывать свои эмоции. Он может показать зубы на переговорах или повысить голос на других Хранителей, но в случае с Десятой им всем придётся заново завоёвывать её расположение. И делать это надо предельно аккуратно. Помимо прочего обучения.       Удивительно, что Реборн всё ещё был с ними. Хаято не был уверен, что именно держит аркобалено в Вонголе: его привязанность к Десятой, долг перед Девятым или желание быть в центре событий. Но что бы это ни было, Реборн собирался вернуться в Италию на неопределённый срок. Так что адаптация Тсуны ляжет на плечи её Хранителей, и как правая рука босса Хаято обязан приложить к этому больше усилий. А если учитывать, что в скором времени ему тоже придётся навестить Девятого…       — Расслабься, Гокудера-кун, — Миура тихим голосом прервала его размышления.       Хару аккуратно перебирала пряди его волос и говорила так мягко, что ему внезапно вспомнилась мама. Рядом с ней всё отходило на второй план, в детстве он буквально жил музыкой. Раньше он был готов отдать всё на свете, лишь бы вновь взять её за руку. Сейчас то самое забытое умиротворение накатило на него мягкими волнами. Он постепенно млел, и мрачные мысли медленно отпускали его сознание.       — Нокаут? — насмешливо прозвучало над ним, и, приоткрыв глаза, он чуть приподнялся. Хару смотрела выше его головы и улыбалась собеседнику. «Да уж, весьма точно, Торфяная башка. Ходишь ты тихо, а шептать так и не научился». Гокудере бы сейчас разозлиться как следует и разогнать их по местам, да не хотелось. Сейчас нет. Они стали его друзьями, его опорой, его семьёй. Слишком много они пережили вместе. Люди — живые воспоминания, их надо беречь как зеницу ока. Десятый это прекрасно понимал, глубоко в душе понимал и Хаято. Но всё-таки он другой: импульсивный, вредный, несговорчивый и до жути упрямый. И он должен гнуть свою линию до конца.       — Не дождёшься, Торфяная башка.