Крыса

            Утро принесло с собой сначала чувство глубокого удовлетворения, будто бы в детстве, когда от души наедался шоколадом и сдобой. Вскоре, однако, оно сменилось неловкостью. Кэл оглянулся: Натали уже поднялась. Кажется, вчера он был с ней довольно груб, к тому же назвал ее Розой.       Минуту он раздумывал, как повести себя, когда встретится с Натали за завтраком. Конечно, он не намеревался пускаться в объяснения, это было бы унизительно. Можно было бы загладить впечатление от прошлой ночи, устроив какой-то приятный сюрприз… Впрочем, и это было бы извинением. Это бы выдало, что Каледон слишком уж много думал о чувствах молодой жены. Вряд ли его отец такое одобрил бы. Да и сам Кэл с детства усвоил, что признание ошибки равнозначно слабости. А слабые не побеждают.       В конце концов, Натали могла понимать, что он не испытывает к ней страсти, что все еще любит Розу. Она взрослый человек и вышла за него с открытыми глазами. Если ей что-то не нравится, у нее два пути: уйти или привыкнуть. А хотя уйти он пока ей вряд ли позволит: хватит с него скандалов.       Натали, когда он увидел ее, выглядела грустной, но улыбнуться явно постаралась, как ни в чем не бывало. Ну что ж, так и вправду было лучше. Вскоре Каледон совсем перестал ощущать, что прошлой ночью не совсем правильно себя повел. Если бы Натали что-то не понравилось, наверное, она бы сказала об этом.       Всю следующую неделю молодые наносили визиты или принимали гостей, а также готовились к свадебному путешествию во Флориду. Кэлу было все так же приятно поговорить с Натали, прогуляться с ней по саду. Впрочем, она старалась как будто бы соблюдать меру и давала ему в течение каждого дня немного побыть одному.       До отъезда оставался день. Было прекрасное утро, Кэл и Натали сидели за ланчем, когда им принесли визитную карточку. Лицо жены расцвело.       — Стивен здесь. Мой брат, ты помнишь? Я знала, что он на днях возвращается из Африки, но он не успел на нашу свадьбу.       Да, Кэл помнил, что у Натали был единоутробный старший брат. Ее мать осталась очень молодой вдовой с крошечным сыном на руках и вышла замуж второй раз. О Стивене не очень часто упоминали в доме Бьюкейтеров — видимо, он был близок тому, чтобы называться «паршивой овцой». Впрочем, Роза вроде бы говорила, что он «славный». Он отправился в Африку за полгода, кажется, до выхода «Титаника» в плавание и один раз прислал любимой кузине открытку.       …Натали торопливо прошла в гостиную, Кэл шел следом, чуть замедлив шаг. Он увидел, как его жену обнимает высокий, худой, очень загорелый человек с совершенно белыми волосами.       — Стивен Гибсон, — гость протянул руку. — А вы, я так понимаю, теперь мой брат? Вчера я был еще в Атлантик-Сити, сестренка, и вечером снова туда отправлюсь, но не навестить тебя я все-таки не мог.       Он сжал ее крепче и прошептал дрогнувшим голосом:       — Поговорим о Розе, хорошо? То, что я слышал… Это слишком странно.       Кэл насторожился. Что могло показаться Гибсону странным в истории смерти Розы?       Разгадки пришлось ждать пару часов, покуда Натали поила Гибсона кофе, и они перебирали старых знакомых. Вспомнили в том числе и про Пэнси, которая через месяц тоже собиралась замуж весьма выгодным образом. Правда, это слегка омрачил скандал с ее лейтенантишкой, который, говорят, пытался застрелиться. Упомянули и Руфь, которой все-таки пришлось продать дом в Филадельфии и большую часть драгоценностей. С помощью родителей Натали она перебралась в Нью-Йорк и жила там с какой-то компаньонкой, кажется, в довольно жалком положении; поговаривали, у нее случались приступы помутнения рассудка.       — Ну вот, теперь у нее хотя бы действительно есть повод ненавидеть дядю Джейкоба, — грустно пошутил Стивен. — До сих пор помню, как она смотрела на него… Я удивлялся, что на окнах не появлялись узоры даже летом.       — Они просто были слишком разными людьми, — мягко возразила Натали. — Тетя привыкла думать о будущем, а дядя не любил себя обуздывать.       — Это верно, но ведь и другим рядом с ним было весело. Пока он был жив, у них всегда гостей был полон дом, самых разных. Балы, детские праздники, охота… А помнишь фейерверки у него в саду?       Стивен пристально посмотрел сестре в глаза. Натали спокойно вынесла этот взгляд, а вот Кэл снова насторожился.       Когда Натали повела брата прогуляться в саду, Каледон наконец смог удовлетворить свое любопытство: устроившись за кустами сирени, окружавшими беседку, где они расположились, он слышал каждое слово, оставаясь незамеченным.       — Что за чушь я слышал про Розу? — голос Гибсона сразу утратил беззаботный тон. — Только не говори мне, что тоже веришь, будто она впала в панику из-за сигнальной ракеты. Ты не хуже меня помнишь, что Роза обожала фейерверки. Как ты можешь позволять продолжать о ней лгать?       Голос Натали Кэл тоже узнал не сразу: он стал глуше и тверже.       — Могу. Ее мать и жених… Каледон… они скорбели больше меня, гораздо больше. И если они сочли нужным лгать о смерти Розы — это могла быть лишь ложь во благо.       — Во благо мертвой?       — О мертвых сохраняется память.       — Что могла Роза сделать перед смертью такого, что это бросило бы на ее память тень?       Кэлу стало не по себе, когда Натали горько вздохнула:       — Я ведь ничего не знаю, только догадываюсь. Но ты и сам помнишь: Роза была так же необуздана, как дядя Джейкоб. И ее так же тянуло к дурному обществу.       «Она догадалась?!»       Пауза длилась недолго. Гибсон фыркнул:       — Так вот он, ужасный грех, который надлежит скрывать любой ценой! Роза посмела полюбить человека другого круга! Она осталась с ним — скорее всего, потому и погибла, так?       — Я уже говорила тебе, я не могу знать об этом. Возможно… этот негодяй бросил ее и сумел спастись. Но подумай, нужна ли здесь правда. Надо ли, чтобы имя Розы трепалось в газетах… Может быть, ей уже и все равно, но остались люди, которым было и так слишком тяжело после ее смерти.       — В том числе жених, который спасся, когда погибла его невеста, и очень скоро нашел другую, даже почти с такой же фамилией?       «Да как он смеет?» — Каледон вскипел и едва не выскочил из своего укрытия, но зазвенел голос Натали:       — Опомнись, Стив, как ты можешь винить его? Роза предала его, унизила… Я ведь была с тетей, когда она бредила после опознания, и она говорила много… Каледон осыпал Розу подарками, выполнял ее капризы, а она… Она изменила ему с каким-то бродягой, развратником, вором! Но он простил ее, простил! Я видела его глаза, его взгляд поразил меня в самую первую встречу: столько боли… Он продолжал любить ее. Может быть, любит до сих пор… — Натали смолкла, словно пытаясь вдохнуть.       — А я думал, сестренка, ты польстилась на его капитал, в крайнем случае, на внешность, — Гибсон медленно растягивал слова. — Или хотела угодить мистеру Бьюкейтеру, ты же у нас пай-девочка. А ты влюбилась. Разумеется, из жалости. За муки полюбила, можно сказать. И конечно, наслаждаешься тем, что считаешь себя лучше Розы.       — Нехорошо так говорить, — вздохнула Натали. — Но я в самом деле пока оказалась лучше. Или по крайней мере, умней и разборчивей. Я полюбила порядочного человека, а не проходимца, способного разбить чужую любовь. Что делать, я же старше и не так избалована. Мне искренне жаль Розу, она пожертвовала жизнью совершенно впустую, но еще больше мне жаль тетю Руфь и Каледона, которым ее смерть разбила сердце. И их страданий я никогда не прощу Розе и ее любовнику. Довольно, Стивен, пойдем в дом.       Каледон инстинктивно отступил в тень, когда они проходили, и потом вышел на садовую дорожку, нервно усмехаясь, дергая плечами. Натали оказалась умнее, чем он думал, хотя и не к месту позволила себе разоткровенничаться. Но получается, она его… жалела? Жалость — это все, что он смог вызвать даже у такого слабого существа?       Кэла словно окатили помоями. Его охватила досада, отвращение к себе — так скверно не было с тех пор, как он нашел в сейфе портрет обнаженной Розы. И отвратительнее всего было полное бессилие что-либо поменять. Доказывать Натали свою силу было бы не менее унизительно. Он был в ловушке, и оставалось лишь сохранять лицо, что бы ни творилось в душе.