Крыса

      На вокзал Джека провожали целым табором: Антония с мужем и братьями, дядюшка Бэзил, Ник и Фрэнки. Антония забила Джека сумку сэндвичами, плакала и ругала его, называя цыганом и перекати-полем. Потом потребовала, чтобы он непременно ей написал, когда обоснуется в Новом Орлеане. Джонни кинулся на шею и прокричал: «Аu revoir!», Ник расчувствовался и долго тряс руку, с Реймондом обменялись более сдержанными рукопожатиями. Пол после истории с браслетом обиделся и смотрел все в сторону.       Дядюшка Бэзил укоризненно качал головой:       — И все-таки как же ты меня подвел! Как я теперь снова найду работника? А если найду, его придется обучать! Ох, молодежь, куда вы вечно рветесь, когда и тут все есть?       Фрэнки попрощалась спокойно, с грустной и мягкой улыбкой. Напомнила, что он обещал прислать ей письмом нарисованный вид Нового Орлеана.       — Надеюсь, ты вернешься однажды, — добавила она. — Хотя бы навестишь. Мы ведь все привыкли к тебе.       — Да ему-то какое дело? — всхлипнула Антония. — Уезжает, бродяга, и плевать ему на нас.       По душе царапнуло. Только сейчас Джек понял, что эти люди действительно привязались к нему, а он к ним, и больше, может, он никогда их не увидит — а ведь с ними был связан этот год, такой тяжелый. Они отогрели его, заняли своими заботами, не дали пропасть. Раньше он легко оставлял друзей — так было, когда он уезжал из Лос-Анджелеса, из Парижа. А теперь ему вдруг стало больно расставаться с Антонией и ее братьями, с Фрэнки, Ником и дядюшкой Бэзилом — и неловко, потому что они тоже расстроились. Они привыкли друг к другу, как привыкают, пожалуй, родные. «Может, не уезжать?»       Но снова целыми неделями разносить жаркое и мыть столы, ничего не видеть почти, кроме кафе да своей комнаты… А мир такой огромный, а жизнь такая короткая. Он еще наведается в Нью-Йорк и навестит их всех, но сейчас пора ехать.       Из окна вагона Джек долго еще оглядывался на своих друзей, а они шли по платформе, размахивая руками — совсем как провожающие махали пассажирам «Титаника», не зная еще, скольких провожают на тот свет. «Эх, Фабри…»       Но в дороге не грустится, дорога развлекает. Наблюдаешь за попутчиками, такими разными, прислушиваешься к ним. Вон пухленькая девушка везет в клетке огромного полосатого кота, уговаривая его потерпеть, а он лежит с совершенно отрешенным видом. Вон молодая мать делает ребенку «козу», тот намотал на пальчик кудрявую прядь, свисающую из ее прически, а отец бережно придерживает малыша. Рядом сидят два совершенно одинаковых человека с черными бородами. А на молодых женщин уставился мускулистый усач с маслеными глазами.       Сквозь запыленные окна на них падают косые лучи весеннего солнца. Природа оживает, раскрывается. Деревья, налитые свежим соком, тянутся к свету, и меж них показываются пугливые звери: то мелькнет облезлый хвост белки, то морда оленя, то толстая зайчиха. А впереди ожидает красота Юга, о которой Джек пока только слышал: теплое море, и роскошные леса, и магнолии.

***

      …Поезд шел вторые сутки. Девушка с котом, усач и молодая семья сошли, зато прибавились новые попутчики. Джек успел обзавестись их портретами. Первой в альбоме появилась девушка, сидевшая от него наискосок, с бархатными бровями и невероятно густыми ресницами: они словно росли в два ряда. Они придавали ей, и без того скромной, особенную застенчивость и загадочность. Следом появился старик с огромными руками и окладистой бородой. Он сидел, глубоко задумавшись, и словно бы все время вспоминал прошлое.       Беспокойную бабенку с хищным взглядом, постоянно проверявшую кошелку, Джек решил не рисовать: она слишком напоминала мать Розы. А вот в середине второго дня в вагон вошел парень, который сразу привлек внимание четким профилем, осанкой и отрешенным видом. Военный? Нет, он был не в форме — одет, как какой-нибудь рабочий, как сам Джек. С ним вошли двое, которые по пути продолжали бурный спор, начатый видимо, еще на вокзале. Уселись оба рядом с Джеком, очень наспех поздоровались и тут же взялись за старое.       — И все-таки вы не можете не признать, что человеку удается невозможное! — с жаром обратился к собеседнику смуглый парень в очках. — Кто мог бы поверить, что мы будем пользоваться электричеством, подчиним его себе? А телефон? Автомобили, авиация? Да у меня голова кругом идет, когда думаю об этом! Не поверите, по утрам просыпаюсь — и иногда кричать хочется от радости, что я человек, я тоже причастен прогрессу! И я не удивлюсь, если вскоре мы полетим на Луну, а там и до звезд недалеко!       Его спутник расхохотался. Это был человек лет тридцати пяти, худой, с голубыми глазами навыкате и носом, похожим на клюв; длинные белокурые волосы окружали плешь на его темени, и смеялся он грустно.       — Да что уж мелочиться — звезды, Луна! Давайте сразу на Солнце!       — Солнце вообще-то поближе будет, — заметил парень в очках.       — Вы правы. Однако в человеческой культуре солнце все-таки более значимо.       Лысоватый погладил футляр со скрипкой, а парень в очках усмехнулся.       — Культура — это прекрасно, но она не делает жизнь комфортнее и никого не спасает.       — Зря вы это сказали, — лысоватый покачал головой. — Вам самому известно, что технику двигают вперед в первую очередь войны, да еще жажда обогащения. А что губительнее? Иногда к этому примешивается еще тщеславие… О, поистине страшная вещь!       — Да-да, конечно, как человек посмел поднять глаза… — заерничал парень в очках, и тут лысоватый посмотрел ему прямо в глаза:       — Вы ведь слышали про «Титаник»?       Джек невольно дернулся, но тут же взял себя в руки. Пожалуй, он уже готов был слушать разговоры о «Титанике». Немного мутило, но скорее от того, что долго смотрел в окно.       Парень в очках почесал за ухом:       — Ну что ж, это… несчастный случай. В тех широтах бывают айсберги, и это не первый корабль, погибший из-за них.       — Разумеется. И это крайне важно!       — Да почему?       — Потому что это доказало: «Титаник» был таким же кораблем, как и все. Человек не может превзойти свои возможности, как бы он не старался. Он слаб, его рассудок ограничен. Чем больше он уверен в себе, тем легче совершит ошибку. Икар хотел полететь на солнце, но обжег крылья… Ученые господа хотели создать корабль, который было бы невозможно потопить… Но мы слишком слабы, чтобы бросать вызовы, и должны помнить о наказании за гордыню.       Перед глазами встали толпы пассажиров третьей палубы, бессильно бьющихся о решетки. Потом все они погибали, срываясь с кормы или замерзая в ледяной воде. А сколько среди них было детей… Маленькая Кора, тот мальчик, которого они с Розой не сумели спасти — они тоже оказались наказаны за гордыню? И Джек не смог промолчать:       — О чем вы говорите? Люди в третьем классе — они не гордились, не бросали вызов. Они плыли в Америку, чтобы работать, чтобы выживать. И именно они по большей части погибли. А представляете, сколько детей там было — они-то в чем виноваты?       — Именно! — подхватил парень в очках. — А те, кто, как вы говорите, проявил гордыню, живут и здравствуют.       — Насколько помню, капитан и конструктор утонули, — лысоватый пожал плечами. — Исмей выжил, это правда, но не думаю, господа, чтобы вам по вкусу была такая жизнь.       — Любая жизнь лучше смерти, — Джек злился все больше. — Тем более, такой смерти, какой тогда погибали пассажиры.       — Да? — теперь лысоватый перевел свой рыбий взгляд на него. — Вы так говорите, молодой человек, потому что не побывали на месте того же Исмея. Жизнь без чести, жизнь с пятном на совести, с кошмарами, где тебя преследуют лица погибших по твоей вине… Да, новым поколением честь мало ценится, я знаю. Но все-таки капитан и конструктор были люди старой закалки, и я вполне могу предположить, что спастись они и не пытались.       Да, Эндрюс стоял тогда у камина, совершенно убитый. Роза обняла его, словно провожала на казнь. Сколько же доброты в ней было… Потом вспомнилась женщина с помертвелым лицом, которую Джек заметил на «Карпатии». У нее, как он узнал, не пустили в шлюпку сына — мальчика четырнадцати лет. Невозможно представить себе ее боль. Смогла ли она оправиться, была ли надежда у нее впереди? Джек не знал. Вспомнил он и жгучие от ненависти взгляды, которыми выжившие провожали одного человека. Хотел бы Джек очутиться на его месте? Но может ли сказать, что пройти сквозь строй таких взглядов — хуже, чем погибнуть, как Роза или Фабри, как все замерзшие в ледяной воде?       — Еще когда я читал про то, что этот корабль вышел в море, я вспоминал Вавилонскую башню, — продолжал лысоватый. — Боюсь, он не мог не утонуть.       Джек заерзал, озираясь, куда можно пересесть, покуда он не врезал этому самодовольному кретину. Так, кажется, девушка с густыми ресницами куда-то вышла, и парень с чеканным профилем — тоже. Но поезд еще не останавливался, они вернутся.       Между тем парень в очках прислушался.       — Может, мне показалось, но в тамбуре что-то происходит. Как будто женщина вскрикнула.       Джек и лысоватый вскочили одновременно, парень в очках — следом. Все трое кинулись к двери в тамбур, благо, сидели совсем рядом.       Первое, что бросилось Джеку в глаза — кровь на перегородке. На полу лежала девушка с густыми ресницами; ее шляпка валялась рядом, из раны на голове сочилась кровь, на горле виднелись темные следы пальцев. Парень в очках сразу склонился над ней.       — Пока жива. Покараульте, я схожу за сумкой. Там есть бинты. Держите ее, — он показал Джеку, как придерживать раненую.       — Я поищу кондуктора, — сообщил лысоватый и тоже убежал.       — Захватите мою папку! — крикнул Джек ему вслед.       Конечно, могло быть просто совпадением, что парень с чеканным профилем вышел вслед за девушкой, а после куда-то делся, но все же лучше бы показать кондуктору его портрет.       Девушка была бледна, но дышала. Видимо, какой-то подонок попытался ее задушить, но она закричала, и он ударил ее головой о стенку вагона. Но зачем?       Вернулся парень в очках, и они с Джеком стали бинтовать пострадавшую, тем временем лысоватый привел кондуктора.       — Откройте мою папку, найдите последний рисунок, — тут же сказал Джек. — Покажите полицейским. Этот урод вышел вслед за девушкой и не вернулся.       Кондуктор нашел нужный рисунок и кивнул.       — И он вошел на той же станции, что и эти двое, — еще припомнил Джек.       Парень в очках и лысоватый посмотрели на рисунок и оба заявили, что никого похожего не знают. Впрочем, лысоватый и еще кое-что вспомнил.       — Я пытался на вокзале с ним заговорить — люблю, знаете, обсудить, что пишут в газетах. Он просто отвернулся.       — Придется вам троим сойти на следующей станции, — решил кондуктор. — Я телеграфирую, чтобы вызвали полицию и врача. А вы — свидетели.       Что ж, вряд ли Новый Орлеан провалился бы под землю за пару дней.       — Скорее всего, он будет переходить все дальше по вагонам, — предположил парень в очках. — Ему некуда спрятаться. Вы можете поймать его уже сейчас. Мы ведь поможем?       Джек и лысоватый кивнули. Кондуктор подумал.       — Нет, лучше вам вернуться к себе в вагон. Не надо создавать паники, а то вы спугнете его. Еще попытается выскочить на ходу из поезда. Только пока присмотрите за девчонкой, пока я не найду для нее врача.