Он пишет дворовые песни

Вару сидел за столом между Феликсом и Ромео. - Ну, так... - Он потёр шею, смотря на светловолосую женщину, пока рядом с ней сидела Хелен, смотрящая в пол. - Вы хотите ещё раз услышать историю, как я пробрался к вам в дом? - Изогнул он бровь. - Нет. - Покачала она головой. - Я хочу услышать о твоих родителях, чтобы мы могли им позвонить и они забрали тебя. - При упоминании родителей-Пиковых Феликс поёжился. Эти люди были пугающими. - Не смогут они меня забрать. - Хлюпнув носом, сообщил Вару. - Трупы не умеют водить машины. - Чего? - Блондин и розововолосый в унисон повернули головы к кудрявому и ошарашенно на него смотрели, выдохнув слова. - КОГДА Я ПОШЁЛ ЗА ХАВКОЙ, ТО ПРИШЁЛ И ТАМ БЫЛИ МЕНТЫ И МНЕ СКАЗАЛИ, ЧТО ИХ УБИЛИ, ОНИ ХОТЕЛИ МЕНЯ ДОПРОСИТЬ, А ПОТОМ ОТДАТЬ КРЁСТНОМУ, ПОНЯТНО?! - Гаркнул он, выбегая из-за стола, убегая в сад. - Вару! - Хелен хотела побежать за ним, но рука Ромео остановила прямо около двери. - Ты хочешь сгореть заживо? - Изогнул он идеальную бровь. Беловолосая только с грустью смотрела, как кудрявый сел за дерево и рыдал себе в колени. Пускай он ненавидел этих людей, но они всегда были рядом и иногда даже как-то ему помогали, успокаивали. Феликс смотрел в пустоту, пытаясь почувствовать себя на месте Вару - тебя всегда избивали родители и никто никогда не любил, и вдруг два человека, которые отравляли тебе жизнь, умирают. Да тут радоваться надо! Встав из-за своего места, он пошёл к однокласснику. Вару позволил сесть рядом, и молчать. Ничего больше. Просто молчать и обнимать его. - Я не хочу! Он сдаст меня в колонию для несовершеннолетних! - Рыдал Вару, сняв с себя очки. - Прошу, пусть твои родители меня усыновят! ПРОШУ! - В какой-то момент Пиковый замолк, подымая голову. - Пик и Эмма... - Прошептал он. - Прости? - Феликс не совсем понимал, при чём тут брат и сестра блон... - МАМ, ПАП! У ВАРУ ЕСТЬ СТАРШИЙ БРАТ И СЕСТРА! ИХ НУЖНО СРОЧНО ВЫТАСКИВАТЬ! - Закричал мальчик, вбегая в дом и сжимая в кулачках штаны матери. - МАМА, ПРОШУ! ПАПА! ДА ХОТЬ КТО-ТО!!! - Кричал златовласый, стуча мелкими каблучками обуви по полу. - Я сейчас плакать начну! - Пригрозил он. - Вару, на какой ты улице живёшь? - Спросил мужчина, сжирая себя за слишком мягкое сердце. *** Клео сидела за столом, с отвращением на лице тыкая вилкой в выпечку с яблоками. - А что это, ещё раз? - Спросила синеволосая. Нечто было похоже на обычный пирог-кекс с яблоками. - Шарлотка, Мальвинушка. - Улыбалась старушка, жуя свою порцию. Пенсионерка счастливо светилась, видимо и вправду у неё редко были гости. - Почему вы все называете меня Мальвиной? - Немного раздражённо спросила француженка. - Я разве похожа на ту самовлюблённую дуру с бантом на башке? - Мне стоит говорить, что у тебя не хватает только пса и банта? - Хихикнув, спросил Пик. Получив в ответ гневный взгляд, он засмеялся в голос. Прасковья также смеялась, но более тихо. - А вообще, где Эмма? - Он обеспокоенно посмотрел в окно. - Уже темнеет. - Не беспокойся, её у нас не обидят. - Пыталась успокоить старушка подростка, хотя сама она тоже начинала переживать за девочку. - Какая разница?! Мне наплевать! - Брезгливо жуя шарлотку, сказала Клео. Пик отвернулся обратно в окно, из которого было видно луну. Луна была серовато-голубой, напоминая ему Куромаку. Куромаку... Его имя звучало достаточно эстетично и как будто было песней для Пика. Он не понимал, что с ним. Почему? Почему он хочет слышать его? Почему хочет, чтобы этот парень сейчас был рядом, шептал и утешал его, поддерживал своими занудными тирадами? - Встречайте! - Крикнула Эмма, входя в квартиру и, найдя кухню, заходя в неё, кидая на стол огромный букет тёмно-синих роз. - А так? Завтра утром пойдём отбирать у этих придурков гитару и я буду петь тебе тупые песни до самого ужина. А ещё лучше - встанем пораньше и будем гулять до восьми утра по улицам, понятно? - Немного запыхавшись, говорила Эмма, смотря на Клео. Вторая в свою очередь в шоке, сильно покраснев, смотрела на букет. Брюнетка потратила последние деньги для букета цветов, чтобы подарить его любимой девушке! Что может быть романтичнее? - Всё, я спать! - Уходя в гостиную, Эмма упала на диван, начиная посапывать. - Ну что ж, думаю, что это можно считать приглашением на сон. - Улыбнулась старушка, беря пустые тарелки, начиная их мыть. - В шкафу в коридоре, на верхней полке, есть постельное бельё. Раздвиньте диван и ложитесь спать, а я в дальней комнате посплю. - Всё также улыбаясь, сообщила бабушка. - Зубы почистить и подмыться не забудьте! Кивнув, дети ушли в коридор. Найдя бельё в горошек, Пик протянул его Клеопатре. - Я подымаю на руки Эмму, ты раскладываешь кровать и застелешь её. Потом раздеваешь Эмму и закутываешь её в полотенце. Я переношу её в ванну, вы моетесь и потом я Эмму обратно сюда перетаскиваю, понятно? - Клео в ответ кивнула, засовывая подушки в наволочки. Пиковый поднял сестру, наблюдая как синеволосая аккуратно трогает и тянет на себя диван. Тот, скрипя, уронил свою спинку, заполняя освободившееся пространство. Закрепив всё на железный замочек, Клео принялась расстилать простыню по уже большой кровати, от которой пахло старостью. Положив Эмму на пол Пик вышел, проходя в ванну, где он нашёл тазик и принялся в нем стирать свои носки. В башке крутились воспоминания, связанные с Куромаку. "- Да почему он меня преследует?" подумал парень, смотря на себя в зеркало. Он уже не тот мальчик, с которым любил целоваться сероволосый. Пик уже вырос - чёрные, как уголь, волосы теперь фиолетовые, руки стали более мускулистыми, а про пресс и вовсе можно не говорить - такой красоте и гордости мог завидовать даже взрослый мужчина! Смуглая кожа покрылась большими светлыми шрамами, пальцы стали более грубыми, на лице и теле начало расти большое количество волос. Черты лица стали грубее, а глаза более усталыми. Наверное, так и вычисляют взрослых - по морщинкам и усталости. Слава всем святым, у Пика было две морщинки - между бровей. Больше никаких. Но по телу прошли мурашки, когда он посмотрел на собственную шею. Трефовый просто обожал её целовать, проводить по ней своим языком, играть с недавно появившимся кадыком и оставлять на ней метки. Закрыв глаза, подросток вспомнил, как любил носить на руках Куромаку, как эти самые ладони сжимали талию Куро, когда они обнимались и танцевали в пустой комнате. Как эти руки сжимали серые волосы при их первом сексуальном опыте. Пик неслышно причмокнул губами, вспоминая, как он сминал тонкие, почти линию, губы Куромаку, как сминал их и покусывал... - Милок, помоги-ка мне. - Позвала его ласково старушка, вытаскивая из своих мыслей. Немного с раздражением фиолетовый откинул в таз носки и, вытерев руки о кофту, ушёл в дальнюю комнату к бабуле. - Спина, боюсь, заклинит, можешь застелить кроватку? - Попросила она. Пик кивнул, немного вымученно улыбаясь. Застелив старую кровать, он вытерпел мучение из щипания его щеки и похвального поглаживания по голове. - Поцелуй-ка бабушку на ночь. - Попросила старушка, ложась в кровать и кладя вставную челюсть в стакан воды. - Спасибо, что терпите нас... - Прошептал Пик, целуя бабулю в щёку и уходя из комнаты, напоследок гася свет. На душе было как-то тепло. Как когда-то. Когда он сидел в кафе родителей Данте, пил чай и жевал вкусные булочки, пока тётя Оити готовила новые. Габриэль сидел под боком и мурчал, словно кот, пока свободной рукой его чесали и мяли его ушки. Куромаку посмеивался, делая уроки за Пика. Эта улыбка... Самая тёплая и яркая. Смех Куромаку - вот что было настоящим сокровищем в этой жизни. На душе стало тоскливо. Он любит. Любит его! Он обожает и хочет жить только для Куромаку! Дойдя обратно до ванны, Пик допромыл от мыльной воды носки и повесил их на старенькую батарею. Отдёрнув шторку и посмотрев в ванну, его чуть не вырвало. Да даже у них была чистая ванна по сравнению с этим! Взяв ватную палочку, Пиковый брезгливо потыкал в кусок... Чего-то. Фиолетовый начал копаться в шкафчике под раковиной. Найдя моющее средство и соду, он заткнул пробкой слив, начиная чистить (без перчаток, что очень опасно) желтоватый акрил. Чистящее средство стало чёрным. Проделав процедуру ещё парочку раз, он помыл руки (что теперь были в мелких царапинках и химических ожогах) и пошёл в... Их комнату, наверное. Клео в этот момент уже полностью раздела Эмму и целовалась с ней, пока руки брюнетки стягивали с синеволосой кофту и расстегивали лифчик (который Трефовая заполняла носками или ватой, чтобы грудь казалась больше). - Меня никто не любит, никто не понимает. За сколько же на крыше, Пропел я свой талант? Никто не обнимает, Нет голоса свыше. Внимания не уделяет, А так хочу, чтоб ты был ближе... - Пропел Пик, возвращаясь в ванну, начиная раздеваться. Тогда он моется, а потом девчонки, раз Эмма там проснулась. Брюнет лёг в ванну, непривычно расставляя ноги на бортики. В семейном доме ванна была более мелкой, предназначаясь для матери, а тут, видимо, были раньше высокие люди. Пик откинул голову, смотря в потолок. Ванна медленно наполнялась, моча тёмные пряди волос. Руки под водой болели и подросток положил их так же на бортики ванной. Волосы начало тянуть ко дну, хотя по сути их должно выталкивать, из-за того, что их никто не расчёсывал (те дни, что мать Трефовых распутывала колтуны, не в счёт) они шли ко дну. Сальные, уже успевшие спутаться волосы неприятно тянуло, и Пику было противно, когда они задевали плечи, шею или щёку. Встав в сопровождении громких звуков воды, он посмотрел на ножницы, что лежали на раковине. Посмотрев в слегка запотевшее зеркало, фиолетовый взял прядь волос и поднёс к ней ножницы. Громкий "щёлк", разрезающий волосы, слышался для Пика как "Да здравствует новая жизнь" **** (Примечание: Да-да-да, я помню, что этим двум всего-то по шесть и семь лет, но камон! Скажу честно - в свои семь у меня было уже три бывших. Да и к тому же сейчас у первоклашек жизнь интереснее, чем у самой красивой девочки в школе, которая учится в одиннадцатом.) Эмма нехотя отстранилась от этих тонких губ в тёмной помаде, которая размазалась по щекам и подбородку. - Пик вроде говорил нам что-то делать. - Вспомнила она, начиная оставлять на шее Клео яркие засосы. - Пик вроде уже мыться начал. - Промурлыкала Клео, поменявшись местами с брюнеткой - теперь феминистка была снизу. - Так что у нас есть немного времени. - Француженка начала сильнее размазывать свою помаду, но на этот раз на ключицах и выпирающих грудях Эммы. Смотря на Пиковую, вообще нельзя было дать ей меньше тринадцати. Но это правда - ей семь лет и у неё грудь четвёртого размера, при том, что она раскачана (но в меру) лучше любого парня в школе. На носу уже нету такой явной приплюснутости, детские припухлости тоже спали, а в уголках глаз были мимические морщинки. Пожалуй, у этой девочки были слишком хорошие гены. Клеопатра начала покрывать синеватыми пятнами от помады грудь брюнетки, уделяя особое внимание тёмным пигментным пятнам, которых так стеснялась феминистка. Эмма зарывалась в синие волосы руками, тихо простанывая имя возлюбленной, наматывая густые локоны себе на кулаки, немного оттягивая их. Ноги сводились сами по себе, прижимая к себе Трефовую ещё сильнее, животом уже чувствуя её сердцебиение. *** Пик смотрел на себя в зеркале. С каре, в милой розовой кофточке, что ему выдала хозяйка дома и с голубыми линзами в глазах, которые он купил в метро. Теперь он похож на анимешника... Найдя в многочисленных полках резинку (с Хеллоу Китти), он сделал себе маленький хвостик. От волос и рук приятно пахло мятой и клубникой. Парень ещё парочку минут смотрел на себя в зеркале, после чего расплакался. *** Хелен уже как третий час пытается сыграть на гитаре, которую принёс Вару из своей квартиры. - Ты пытаешься играть, как на ебучей скрипке, зырь, как надо. - Кудрявый встал позади девочки и начал зажимать её пальцами аккорды. - Теперь как на балалайке проводишь. Аристократка даже язык высунула от усердия, пытаясь что-то сыграть. В принципе, у неё получилось пару раз нормально сыграть. Вару потрепал её по волосам, сказав, что она умничка. Парень ещё парочку часов сидел рядом с ней, слыша прогресс в игре. Беловолосая почти в кровь стёрла пальцы, через боль сочиняя песню, под которую Вару засыпал. Когда первый куплет был полностью написан, Хелен хотела растолкать Пикового, чтобы показать ему, что она смогла сочинить, но как только её рука дотронулась до мягких золотистых кудрей, то девочка тут же передумала. Начинался закат, а это значит, что скоро все уснут... Хелен смотрела на Вару, хмурясь, закусив губу и пытаясь решиться. Пухлые, покусанные губы манили. По рассказам Ромео, первый поцелуй - самое важное и приятное, что может произойти. Это что-то интимное и такое сокровенное, что не стоит целовать кого попало. - А ты?.. - Прошептала Хелен. - Кого попало?.. - Кудрявый во сне причмокнул губами, и Хелен всё же не стала целовать его. Незнакомый парень, всего-то неделю знакомы. Да и... У него точно есть пара. Девочка слишком молода для него. А родители точно этого не оценят. В кармане Вару завибрировал телефон. Хелен сначала испугалась, но заметив, что вибрация мешает парню и он мычит из-за неё, матерясь и пытаясь достать телефон, Червовая залезла в его карман, начиная смотреть на чёрный прямоугольник с треснувшим стеклом, на котором было огромными буквами написано "БАТЯ" Звонок был сброшен и на экране светилось "один пропущенный". Кое-как разобравшись, как пользоваться неведомой штуковиной (а точнее, вспомнив, что это телефон и как Феликс им пользовался), Хелен нашла телефонную книгу, с какой-то ревностью ища женские имена. - Твою сучью мать... - Вырвалось у аристократки, когда она нашла целых восемнадцать явно женских контактов по типу "Жанна большие булки" и "Арина мелкие буфера" а также пять неизвестных "Саша макдак" и "Женя огурцы". В голове всплыл отрывок из песни, что любил слушать Ромео - быть собой - значит быть одиночкой.