18. "Идея". Теория Большого Взрыва: Леонард, Шелдон.
19 января 2021 г. в 00:55
Примечания:
Таймлайн: Сезон 3, Серия 22, после взрыва лифта. Если вы шипперите Шелнард, но не смотрели эпизод — поверьте, просмотр того стоит.
Ситуация была из ряда вон выходящей, поэтому Леонарду нужно было время, чтобы отойти от шока. Быстро распрощавшись с Говардом и Раджем, он направился в свою комнату, по пути услышав шум воды в ванной комнате.
Кто бы сомневался — Шелдон моет руки после вынужденного тактильного контакта. Хофстедтер бы съязвил по этому поводу, однако произошедшее минуту назад не располагало к сарказму.
Чёрт возьми, если бы не своевременное вмешательство соседа, он мог потерять руку или ногу. От осознания этого факта по спине пробежал холодок. Кажется, этот мега-мозг за несколько секунд сумел подсчитать не только силу взрыва, но и через какое время он произойдёт.
И даже при таком раскладе Купер слишком рисковал, потому что с момента толчка в спину до оглушительного «бума» успело пройти от силы пять секунд. Если бы не Шелдон, его идея с экспериментом могла бы привести к куда большей катастрофе, чем поломка лифта.
Будь спасителем другой человек, Леонард бы, само собой, испытал благодарность, но сам поступок не стал бы чем-то особенным, поскольку в аналогичной ситуации он поступил бы так же.
Однако это был чёртов Купер с альтернативной логикой и нулевой степенью привязанности к окружающим. Не вмешиваться, желая преподать урок, было бы вполне в его стиле.
Желая выяснить, не демонизирует ли он чужие мотивы, Хофстедтер пошёл искать соседа. Тот ожидаемо нашёлся на облюбованном месте дивана, и сейчас что-то сосредоточенно писал в блокноте.
— Шелдон? — он дождался, пока Купер сосредоточит на нём своё внимание, после чего продолжил: — Почему ты это сделал? Не могу поверить, что ты добровольно отказался от возможности прийти ко мне в палату со словами: «Я же говорил!».
— Эта ситуация абсурдна, — тут же резко перебил сосед.
— Почему? Ты настолько ненавидишь больницы, что оставил бы меня одного? — с некоторой обидой в голосе уточнил Леонард.
Не то, чтобы он был сильно удивлён подобным раскладом, однако слышать подобное все равно неприятно.
— Дело не в этом, — Шелдон смотрел так, словно разговаривал с одноклеточным. — Согласно моим расчётам, от силы взрыва ты должен был умереть на месте.
На мгновение он забыл, как дышать, но дело было точно не в приступе астмы. Глубоко вдохнув, Хофстедтер выпалил соседу:
— Мне… Мне срочно нужно проветриться.
Купер на это лишь пожал плечами, тут же потеряв к собеседнику интерес и уткнувшись в блокнот. Восприняв жест как молчаливое разрешение, он покинул квартиру, выбираясь на улицу.
Прохладный ночной воздух сразу привёл в чувство, однако Леонард не спешил возвращаться. Что-то во всей этой ситуации было не так. Шелдон осознанно решил подобраться к резервуару с топливом на опасную дистанцию, хоть и знал, что тот рванёт через несколько секунд. Если бы хоть что-то пошло не так — они бы погибли оба.
Чёрт возьми, сосед не просто спас ему жизнь — он рисковал собственной. Этот поступок совершенно точно не был логичным — Шелдон действовал на эмоциях. Вот почему вся ситуация казалась безумием.
«Не за что». Эти слова словно были выжжены в его памяти, не давая покоя. Купер мог умереть вместе с ним, а Хофстедтер даже не удосужился сказать: «Спасибо». Обратно в квартиру он уже не шёл, а буквально бежал.
— Шелдон! — не скрывая волнения в голосе, позвал Леонард, едва переступив порог.
Сосед вздрогнул от резкого шума, после чего повернулся на звук, хмурясь от раздражения.
— Единственным оправданием такой спешке будет внезапно наступивший зомби-апокалипсис, приземление в нашем дворе летающей тарелки, либо же пришедшая идея о том, как построить машину времени. Поскольку после недавнего случая в твоих умственных способностях я сомневаюсь, позволь уточнить, который из первых двух вариантов произошёл?
— Никакой, — заметив, что Купер открыл рот для гневной отповеди, Хофстедтер жестом попросил его дослушать: — Я признаю, что был не прав. Идея была недоработана, расчёты — ошибочны, и из-за этого я подвергнул обе наши жизни опасности. Я прошу прощения.
Наступившая тишина была гнетущей, поскольку Леонард буквально слышал, как шевелятся шестерёнки у сидящего на диване мега-мозга. Кажется, тот пришёл к каким-то выводам, поскольку фыркнул и вернулся к записям, вернув на колени отставленный до этого блокнот.
— Не прошло и года. Беру свои слова обратно — ты не настолько безнадёжен, как я думал.
Кажется, в подобных ситуациях следовало бы обижаться, однако Хофстедтер слишком хорошо знал соседа, и потому лишь улыбнулся. Извинения приняты, а значит, его совесть чиста. Осталось выяснить только один нюанс.
— И все же, Шелдон… Зачем ты это сделал?
Ответом был непередаваемо-снисходительный взгляд, словно тот разговаривал с маленьким ребёнком.
— Боюсь, моего терпения не хватит на поиск ещё одного соседа. А ещё, при всех своих недостатках, ты отличаешься от предыдущих умением водить машину.
Леонард не знал, что на это ответить. С одной стороны, слышать подобные слова было немного обидно, а с другой стороны — слова Купера могли означать всё, что угодно, вплоть до изящной похвалы. Он никак не мог привыкнуть к корявым формулировкам соседа, которые зачастую звучали, как оскорбление.
Все последующие дни Хофстедтер сидел, как на иголках. Он ждал, что со дня на день к ним в квартиру ворвётся домовладелец или полиция. Подрыв лифта — это не та вещь, которая сойдёт с рук просто так, поэтому Леонард смиренно отсчитывал часы до неприятного разговора.
Вот только ни через неделю, ни через месяц, ему никто не предъявил претензии. И если поначалу Хофстедтер был всего лишь приятно удивлён, то когда на гневное бурчание кого-то из жильцов по поводу лифта Шелдон скромно промолчал, он не выдержал.
— Почему ты до сих пор не сдал меня? — выпалил Леонард, как только они оказались в квартире наедине.
— Не слишком обольщайся. Я не умею врать и хранить секреты, — совершенно спокойно ответил сосед, словно был давно готов к этому разговору. — Как только мне зададут прямой вопрос, я всё расскажу.
Вот оно что. Хофстедтер невольно помрачнел. Значит, его раскрытие было просто вопросом времени. А на ругань жильца сосед не ответил только потому, что тот не интересовался личностью незадачливого подрывника.
— Понятно. Значит, на этот раз мне просто повезло, — с толикой смирения произнёс Леонард, чувствуя себя подавленным.
— По правде говоря, я бы не хотел попасть в ситуацию, когда придётся отвечать на прямой вопрос, — внезапно поделился мыслями Купер. — Однако, хоть я и не способен на прямую ложь, но я смогу в случае необходимости сказать полуправду, либо утаить ключевую информацию.
Глядя в честные глаза соседа, который только что сознался в готовности сокрыть преступление, Хофстедтер не знал, чего хочет сильнее — рассмеяться от облегчения, либо обнять Шелдона так, чтобы у того треснули ребра. Догадавшись, что оба варианта тот не оценит, он широко улыбнулся.
— Не могу поверить, что говорю это, но я тебя обожаю!
— Я, несомненно, польщён этим заявлением, однако должен напомнить, что действую в собственных интересах, — взгляд Купера приобрёл нотку расчетливости. — Ты просто чуть более адекватный сосед, чем все те идиоты, с которыми я жил до этого, вместе взятые. Совершенно логично, что я не хочу пускать в квартиру очередного «кота в мешке», рискуя нарваться на отбитого придурка. Ты удобен для совместного проживания, но не более того.
Леонард все же рассмеялся, чем заслужил в свою сторону недоумевающий взгляд Купера. Посторонний человек, который не знал его соседа, наверняка бы принял этот ответ за витиеватое оскорбление. Однако он жил с Шелдоном уже не первый день, и точно знал дословный смысл услышанной фразы.
В переводе на человеческий это означало: «Ты — самый умный из всех, кого я встречал до этого. Я не нуждаюсь в другом соседе, поскольку мне хорошо с тобой, но черта с два я в этом признаюсь вслух».
Это было корявое, но при этом самое трогательное признание в симпатии за всю его жизнь. А главное — вполне в духе Купера.
— Я тоже тебя люблю, Шелдон, — счастливо смеясь, Хофстедтер быстро скрылся в своей комнате, не вслушиваясь в громкие отрицания, летящие в спину.
Тот мог отпираться сколько угодно, но Леонард был уверен: ни один человек не станет рисковать жизнью ради простого соседа, а затем ещё и покрывать его от полиции.