Topaz and Cornflower

— А чем ты расплачиваешься за трактир? Данделион… нет, его настоящее имя — Лютик! — сидел на подушке перед камином, завернувшись в одеяло, которое Геральт накинул ему на плечи. Прошло чуть больше часа после того, как он снова подпустил Геральта к своим ранам, и теперь омега вновь был аккуратно перебинтован. Помимо этого, Геральт дал ему лекарства от лихорадки и передал инструкции владелицы аптечной лавки. После он дал Лютику горшочек с мазью и вышел из комнаты, чтобы тот мог обработать более интимные раны. Теперь омега сидел перед камином, скрестив ноги. Под его глазами виднелись тёмные круги. На нём была новая одежда — Геральт с удовольствием отметил, что она сидела на Лютике хорошо, за исключением свитера, который был немного великоват и проглатывал его руки в рукавах. Ведьмак подумал, что, помимо заметной усталости, омега уже не выглядел таким несчастным. — Я имею в виду… — продолжил Лютик, подстёгиваемый молчанием Геральта, — я думаю, я… мм… — казалось, он звучал немного раздосадовано, но Геральту могло и показаться. — Я примерно представляю, чем занимаются ведьмаки, и всё же?.. — Лютик неуверенно замолчал, не договорив. — Хм, — подал голос Геральт. — Я убиваю монстров. Лютик задумчиво кивнул. — Понятно. Геральт уже по третьему кругу начищал оружие — он не привык проводить так много времени, сидя в комнате — но, услышав голос омеги, отложил тряпку. — Хм. Он наклонил меч, наблюдая за бликами света на его поверхности. — Что ж. Теперь я знаю твоё имя. На лице Лютика мелькнула тень улыбки. — Да, настоящее. Геральт прошёлся тряпкой по всей длине плоского серебряного лезвия. — А сколько их всего у тебя было? Лютик замолчал, и Геральт подумал, что, наверное, не стоило этого спрашивать. — Ты не обязан отвечать. — Нет, я… — негромко ответил Лютик. — Считаю. Он слегка нахмурился. Если не обращать внимания на тёмные круги под глазами и небольшой порез от намордника на подбородке, то он выглядел довольно… мило. Его глаза обрамляли длинные ресницы, а черты лица выглядели нежными и привлекательными. Его каштановые волосы, очищенные от грязи и жира, начали завиваться; они отражали свет от огня и выглядели очень мягкими. Геральт моргнул. Ему не следует думать в этом ключе. Он покачал головой, когда встретился с Лютиком взглядом. — Семь, — наконец произнёс омега. — У меня было семь имён. Геральт снова моргнул. — Значит, у тебя было… шесть владельцев? Лютик покачал головой, плотно сжав губы. — Девять. Некоторые из них использовали предыдущие имена. А некоторые просто называли меня омегой. — Хм, — произнёс Геральт. Его рука замерла на клинке, забыв о полировке. — Тебе нормально говорить об этом? — Нет, — негромко ответил Лютик и отвёл взгляд. — Но… думаю, мне хочется. Всё равно, — он прикусил губу. — Не знаю, почему, но я чувствую себя иначе. — Я выслушаю всё, что ты захочешь мне рассказать, — сказал Геральт. — Но, если тебе не хочется — не нужно себя принуждать. Лютик кивнул, и его взгляд снова стал отстранённым. — Девять владельцев, — тихо произнёс он. — С того дня, как стало ясно, кто я. С тринадцати лет… — он сглотнул, подтягивая одеяло ближе к себе. — Меня продал мой отец. — Твой отец? — переспросил Геральт, поражённый. Лютик тяжело пожал плечами. — Я подозревал, что это случится при таких обстоятельствах, — он вздохнул. — Но… да. Мне было всего тринадцать. — Боги милосердные, — пробормотал Геральт. Отец Лютика наверняка знал, какая жизнь будет у его сына в рабстве, не мог не знать. — А сейчас тебе сколько? — Чтоб я знал, — пробормотал Лютик. — Около двадцати? Плюс-минус, — он пожал плечами. — Это имеет значение? — Наверное, нет, — негромко ответил Геральт. — В любом случае, — продолжил Лютик. — Девять владельцев. Семь мужчин и две женщины. Многие из них заставляли меня принимать какие-то противозачаточные — им хотелось трахаться, а не размножаться, — Лютик потёр затылок — ему явно было неловко. — Иногда они вели себя странно. Один новый владелец отнял таблетки, которые я пил на протяжении двух лет… и у меня случились три течки за месяц. — Это… — Геральт отложил тряпку и положил меч на стол, наклоняясь вперёд. — Боги, Лютик. — Да уж, — он тускло улыбнулся. — Я думал, что умру. Он замолчал, и Геральт увидел, как быстро его лицо вновь стало безжизненным. Глаза Лютика потемнели, а руки, обхватившие колени у груди, были сцеплены слишком сильно. — Лютик? — осторожно позвал Геральт. Лютик застыл, словно поражённый, но всё-таки поднял остекленевший взгляд. — Ой, — он вернул на место соскользнувшее с плеча одеяло. — Извини. Сколько бы раз Геральт ни говорил ему не извиняться, казалось, Лютик всё равно никогда не прекратит, поэтому ведьмак не стал снова этого делать — может прозвучать, как приказ. — Что случилось? Лютик надолго замолчал, прежде чем ответить. Наконец он обратился куда-то в пол: — У тебя когда-нибудь было чувство, что нечто, произошедшее в прошлом… преследует тебя в настоящем? Геральт упёрся локтями в колени. — Скорее всего. Поясни, что ты имеешь в виду. Лютик поёрзал. — Как будто… — он глубоко вздохнул, — будто незаконченная история. Ничего уже не происходит, но ты не можешь отпустить её и продолжаешь вспоминать, и создаётся впечатление, как будто у этой истории нет конца, — его голос звучал взволнованно. — Иногда это всё, о чём ты можешь думать, потому что… ты, вроде как, был там, но ничего не мог сделать. — Лютик, — произнёс Геральт. Он поднялся со стула, с досадой заметив, что Лютик поёжился при этом движении. Проклятье. Ведьмак выровнял дыхание — это было ожидаемо. Лютик делал успехи, но ведь они имеют дело с негативными воспоминаниями и травмами, накопившимися за семь лет. Геральт опустился на колени, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами Лютика. — Хочешь поговорить об этом со мной? Омега колебался. Затем он коротко кивнул. — Хм. Тогда давай говорить. Лютик явно ходил вокруг да около какой-то важной для него темы; ведьмак предполагал, что именно это может быть. Взгляд Лютика скользнул в сторону; он старался не смотреть на ведьмака. — Никто не говорил мне подобного много лет. Правда. Геральт легонько толкнул его колено локтём, заставляя омегу поднять взгляд. — Я рад, что ты стал больше разговаривать. Это хорошо. — Да? Геральт кивнул. Лютик длинно и рвано выдохнул. — Ладно, — пробормотал он. Ведьмак услышал, как сердце омеги забилось быстрее; его руки дрожали. — Это было год назад. Поленья в камине затрещали, и Лютик вздрогнул, напрягаясь. — Помнишь, я сказал, что большинство просто хотят трахаться, а не размножаться? — Да. — Ну, в общем… — он снова отвёл взгляд. — Не все, — он облизнул губы. — Размножаться самим уже не так… весело, — он покраснел, но явно не от смущения. Скорее всего, он вспомнил что-то ужасное и злился. — А разводчики принуждают… к тестам. Чтобы убедиться, что ты способен приносить потомство. Проверки. Трогают, ощупывают… Слишком близко, слишком интимно, — он закрыл глаза, глубоко вдохнул через нос и выдохнул. — Я не буду… описывать подробности, ладно? Дело в том, что один из моих владельцев продал меня на заводской рынок, где какой-то богатый ублюдок купил меня в подарок своему сыну — его жена была бесплодна. Затем его сын трахал меня во время всех трёх течек на протяжении двух месяцев. В голосе Лютика было больше негодования, чем страха. Геральт оцепенело молчал, позволяя омеге выговориться. — Естественно, я забеременел, — его голос, переполненный яростью и болью, задрожал. — И… у меня родился ребёнок, — уголки его губ едва заметно приподнялись, а глаза заблестели. Чёрт, Геральту необходимо следить, чтобы Лютик пил достаточно воды, иначе такими темпами у него скоро случится обезвоживание. — Её чёртов отец-выродок посмотрел на неё и заявил, что это не его дочь, — руки Лютика сжались в кулаки. Когда он снова заговорил, его голос звучал надломлено. — Он захотел продать её, Геральт. Продать моего ребёнка, — слеза повисла у него на подбородке, и он злобно вытер её; рукава его свитера начинали намокать от слёз. — Поэтому я сбежал. Мы провёли в бегах практически два месяца. Но… — у него перехватило дыхание. Геральт прервал тишину рычанием, не в силах сдержаться. — Бартек. Лютик печально кивнул. — Он нашёл нас. Предложил остановиться у него на ночь. Я ведь… я не совсем дурак, — он спрятал лицо в ладонях. — Я отказался. Тогда он что-то вколол мне в шею… И я очнулся в той камере. Клары рядом не было. — Клара, — негромко повторил Геральт. Лютик снова кивнул. Его глаза выглядели опухшими. — Бартек держал меня у себя полгода, — глухо сказал он. — Я пытался выяснить, где она, но первые два месяца… меня для него как будто не существовало, — он вздрогнул. — Бартек со мной не разговаривал. Не прикасался ко мне, — он стёр очередную слезу. — Можно подумать, что это было облегчением, но становилось только хуже. Он обратил на меня внимание только, когда я совсем сломался. Это было… ужасно. Ему было очень весело. Мне не было. Лютик нервно затеребил один из бинтов, обвязанных вокруг кончиков пальцев. — Однажды он одевался, и я спросил у него, где Клара. Он продолжил молчать, и я слетел с катушек. Абсолютно, — он вздрогнул. — Боги, я просто рвал и метал. Но он грёбаный огромный альфа, а я… — Лютик с отвращением указал на себя. — Вот такой, — он снова обхватил колени руками. — После того случая он нацепил на меня намордник. Мне не впервые приходилось носить его, но тот раз был самым жутким. Лютик замолчал. Геральт остался неподвижным — нужно было многое обдумать. — Лютик, — произнёс он через несколько минут, в течении которых не было слышно ничего, кроме потрескивания огня. — Спасибо. Лютик моргнул. — За что? Геральт опустился на колени. — За то, что доверился мне. Поделился, — он коротко вздохнул. — Я кое-что решил. На заплаканном лице Лютика мелькнула настороженность. — Что именно? — Во-первых, — сказал Геральт, разминая руки, чтобы снять напряжение от долгого нахождения в одной позе, — я собираюсь вернуть твою дочь. Глаза Лютика расширились. Он открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но недоверие лишило его дара речи. — Во-вторых… — продолжил Геральт. Он чувствовал, как у него внутри возрастает покровительственное тепло; оно зародилось, когда он увидел Лютика — грязного и истекающего кровью в отвратительной комнате, служившей ему темницей; и теперь, когда омега рассказал свою историю, это чувство достигло мертвенно-бледного, пылающего пика. — Я убью Бартека.