Сладкое

            Ветер был очень порывистый.       Не сильный, не сносящий всё на своём пути, но порывистый, хаотичный. Он то резко поднимет подол накидки над землёй, заставляя беспокойно, с хлопком биться её ткань, как ободранный флаг, то резко смягчится, заставляя лишь аккуратно шелестеть над крышей.       Подобный ветер часто бывает перед грозой, что сейчас давала признаки своего скорого прихода: небо, которое и так было темно от дыма и загрязненного воздуха, постепенно и вовсе покрывалось кучными, серыми тучами, скрывая окончательно любую, еле выжившую звездочку среди этого мрака. Медленно уничтожали любую надежду на свет.       Она любила грозу. Было что-то уютное, родное и знакомое в этом громком звуке — крике неба, ошеломляющем сердца людей. Оно то ли пытается дозваться до помощи, то ли объявляет войну судьбе, пытаясь после вернуть свет разрядами молний. – Ты что-то больно тихая. — Знакомый, угрюмый голос раздаётся позади, разбавляя затишье перед бурей.       Бачикин ничуть не удивляется чужому присутствию, нарушению своего гордого одиночества: Сигукин, с момента их союза, теперь всегда рано или поздно следовал за ней верной тенью. Да и заметила она икенумовца с самого его прихода — хоть он и был мастером тихого шага, её слух был достаточно острым, чтобы уловить его.       Честно говоря, после Даэру её уже как-то трудно напугать. — Даже никаких речей с моего прихода. – Сигма наклоняет голову чуть в бок и вверх, приоткрывая часть лица, скрытую под тенью капюшона. Пока еще не оборванную, не опачканную в чужой крови. – ... — Она молчит. Лишь продолжает смотреть в горизонт, на тучи.       Он вопросительно выгибает бровь, ожидая ответа. – Просто наслаждаюсь погодой. — Спустя пару секунд коротко выдаёт Бачикин, деловито складывая руки вместе, опираясь с тихим стуком о трость. — Люблю смотреть на небо перед дождём, бачи.       Она слегка оборачивает голову назад, к собеседнику: на её лице, вместо бесчувственного, каменного лица, теперь находится любезная улыбка и слегка сощуренные в хитром взгляде глаза, края которых еле видны за очками и высоким воротником накидки. — Я вижу... – Сигукин сомнительно хмурит брови, видя знакомые черты фальшивости в ней, однако тактично умалчивает об этом. Бачикин довольно хмыкает, судя по всему, замечая это. Затем – чуть сводит глаза в сторону от его лица. – Как самочувствие, бачи? – Она сдержанно интересуется, разглядывая сначала чуть подрагивающие, слабоватые и тяжелые крылья с выпадающими перьями, а после и фиолетовую радужку в замученных глазах. – Все ещё потряхивает? — Бывало и хуже. – Сигукин резко закрывает крылья, прижимая их к спине, чувствуя себя некомфортно от её взгляда. Складывает руки на груди, и подходит к ней сбоку.       Она не спрашивает. Понятное дело, что первый опыт с силой мрака куда страшнее и мучительнее, чем последующие. Тем более, когда в первом случае в него насильно заключали инородную икенумовцам силу, заставляя страдать от впервые раскрывшихся, синих и испачканных собственной кровью крыльев, а во втором Сигукин добровольно пошел на это. — Первое время оно будет немного выходить из под контроля, бачи. – Видя краем взгляда то, как слегка зябко трясёт жнеца, тихо пробормотала Бачикин. – Потом станет легче. — В каком виде выходить из под контроля? – Прямо как сейчас, к примеру. – Коротко ответила она, повернув голову, снова оценивая его взглядом.       Сигукин непонимающе глянул на неё. Но после тихо шикнул, снова сгорбившись и обняв себя руками, дрожа, словно от холода.       Бачикин с монотонным лицом хмыкнула. Затем – подняла руку: — Повернись-ка ко мне. — она подманила жнеца к себе пальцем, и тот, немного опасливо, развернулся к ней лицом: — Что ты хочешь сделать...— — Стой смирно. — Его перебили строгим указом и Сигукин тут же застыл, почувствовав холодок по телу от легкого касания чужой руки к голове. Перестал двигаться, лишь нервно сглатывая, смотря девушке в очки и ожидая последующих действий.       Бачикин на момент чуть ухмыльнулась, разглядев в чужих зрачках искорки испуга. Аккуратно обхватила сбоку его голову, касаясь кончиками ледяных пальцев. Другая рука легла ему на плечо, чуть сжав ткань накидки.       Икенумовец вздрогнул, замечая знакомые, пугающие ощущения приближающейся пытки. Бачинчин же сжала руку на нем крепче, не давая дёрнуться с места.       Рядом послышался тихий треск электричества. Воздух насытился всплесками магии, окружая их хаотичными выбросами тьмы, казавшимися разрезами в бесконечную пустоту в пространстве...       ...Однако, к его удивлению, ощущения адской боли от нагрузки по еще неготовому к темной магии телу не последовало. Даже, кажется, наоборот – становилось как-то легче и спокойнее.       Сперва, конечно, пришлось помучится, опустив голову и беспорядочно цепляясь за черную накидку, оставляя на ней стяжки, тяжело и быстро дыша — естественная реакция организма на инородные силы. Однако, вскоре постоянное ощущение холода по телу, мутность в глазах и слабый писк в ушах, преследующих его с самого момента сделки с Бачикин, начали исчезать, оставляя его в покое. Тело прекратило изнывать от слабой, но все ещё дискомфортной боли в мышцах, оставляя после себя лишь чувство значительного утомления. Крылья наконец-таки начали ощущаться чуть легче, чем раньше, когда кровь сперва вскипела из-за мрака, а после так же быстро застыла.       Он шумно вздохнул, закатывая, а после закрывая глаза, расслабляясь и успокаивая сердцебиение, ранее разрывавшееся от ужаса. Перестал ощущать что-либо на момент из-за чувство облегчения и некоторой свободы.       Даже не заметил, что буквально повиснул в чужих руках, устало наклонив голову. Словно тряпичная кукла, что едва держала себя на ногах.       Бачикин дала ему отдохнуть на себе, не мешая. По какой-то причине позволяла прийти в себя, не выражая никаких эмоций на лице. — Сперва ты будешь чувствовать постоянный холод, дрожь, тяжесть собственного тела, бачи. — Начала сдержанно объяснять Бачикин, слегка водя кончиками пальцев по очертаниям чужого черепа. То ли ласково, то ли изучающе. — Иногда чувство беспричинной паники. Нервозность, мутность в глазах, несуществующие в действительности звуки в ушах. — Со временем будет становится все хуже, бачи: галлюцинации, вспышки ужаса, бесконтрольные выбросы магии. Много всего до тех пор, пока боль не станет настолько невыносимой, что тебе хотелось бы собственной смерти. — Сигукин, едва разлепляя глаза, склонил голову в бок, еле-еле поднимая мутный и слабый взгляд на спокойно молвущую девушку. — И так, пока резко всё не пропадёт. — Х...хн... — Все это – признак того, что твоё тело не справляется с нагрузкой от силы мрака, что ему нужно контролировать. — она опустила глаза на цепляющегося за неё икенумовца, смеряя холодным взглядом: — Если ты не сможешь обуздать эту силу и стабилизировать, тебя разорвёт на кусочки, бачи. Поэтому каждый раз, когда тебе становится паршиво, ты обязан идти ко мне, если не хочешь сдохнуть. – ... — Сигукин, болезненно сжав зубы, ослабленно поднял голову к ней: –...С...Сколько....С-сколько оно так ещё будет?.. — Несколько недель. Максиум — два месяца. — Послышался тихий хрип разочарования напротив. — Не мальчик, переживешь. — Сам же на это подписался, бачи. — Неожиданная мягкость и деликтность наконец сменилась на привычную ей ныне холодность, поднимая его верхнюю часть тела со своих рук за подмышки. — Поднимайся. Тебе еще повезло, что ты эту силу получил не из первых рук, а от меня.       Она не врала. Трудно описать словами все те девять кругов ада, через которые ей пришлось пройти, когда Даэру одарила её первыми силами, чтобы начать распространять Летающий Шоколад. Потом это надо было умножить в миллионы, чтобы понять, что за пытку она перенесла, когда в неё еще вкачали сил шоколада и заперли в матрешке, и затем вознести в миллиардную степень, чтобы узнать, что она испытывала, когда её тело разрвалось на части и превратилось в ручное чудовище Даэру из крови и мрака.       Зная эти мучения на собственной шкуре, она еще ласково отнеслась к жнецу, делая огромную услугу в виде собственноручной стабилизации его сил. Не пустила его на рожон справляться с этим самостоятельно, как пришлось ей.       Шатко встав на ноги и отпустив накидку Бачикин, Сигукин приложил руку ко лбу: хоть ему и стало значительно легче, но усталось и чувство легкого головокружения остались. Ну, хотя бы ему теперь в лаву не надо скидываться, чтобы согреться.       Наконец успокоившись и восстановив дыхание, он чуть взмахнул крыльями, чуть обдувая себя ветерком. Затем — обернулся к Бачикин, что снова глядела на тучи в горизонте. – ...Спасибо. – Тихо сказал он. Бачикин промолчала, как-то насупившись и скривившись, словно это слово было ей противно.

Её кто-то ещё и благодарит...

– ...Было бы просто жалко, если бы ты так быстро подохнул, бачи. Не обольщайся. — Не собирался. – Пожимание плечами. — Так. Что теперь? — О чём ты? – Что мы будем делать дальше? — Сигма фыркнул, нахмурившись. — Ты хотела построить свой мир. У тебя есть план, как это осуществить, или это были слова с ничего? — Бачикин никак сменилась в лице, слушая чужую претензию. — Ты восстановила Шоколадную Фабрику, но все ещё не запустила, не объявила о Империи. Что нам ещё по-твоёму нужно, чтобы наконец начать? –...– Она чуть приподняла голову наверх, глядя на большую тучу впереди, приближающуюся к ним. –...Нам нужны люди. — Люди? — Сигукин, кажется, был удивлён ответом. — Люди. Рабочие. Приспешники. — Послышался тихий смешок. Рука с тростью отвелась чуть в сторону, вынося свой вердикт легким стуком: — Слуги, иначе говоря. — Ты же не серьёзно? — Сигукин выпрямился, недоумевающе глянув на неё. — А что не так? — Бачикин мило, но зловеще ухмыльнулась, чуть подняв брови и повернув голову к парню: — Разве Империи плохо иметь своих людей, бачи? — Она наклонила голову в бок. – Икенумовцы же тоже собирают своих друзей, верно? Почему бы и тогда и нам не набрать своих слуг?~ — Скорее, за нами никто не пойдет. — Недоверчиво пробормотал её советник. — Да и набирать кого попало нельзя. — Люди, икенумовцы, прочие разумные существа. Все они — лживые твари. Они не верны чему-либо, у них нет идеалогии, нету чести. — Прошипел он. — Если им что-то не понравится, они это растопчут; если будет угрожать опасность — они сбегут, поджав пятки, и плевать, что там остались их друзья. Я их суть на собственной шкуре знаю. — Бачикин закатила глаза: подумаешь, один раз его подставили его лучшие друзья, а после и вовсе о нём забыли, как только проблемы с Даэру решились. Им хотя бы по-настоящему не пользовались. — Нам они не нужны. — Нам не нужны предатели. Более того, кому нужно государство, которое хотят построить на диктатуре и крови? — С этого любое государство и начинается, Сигукин. — резко засмеялась Бачикин.       Она снова стукнула тростью по крыше, разворачиваясь на одной ноге. Остановилась напротив своего союзника, довольно улыбнувшись и полуприкрыв глаза. – И я не буду набирать "кого попало", бачи. — снова хихикнув, она зашагала вокруг. — Я возьму самых слабых. Опустошенных. Разбитых. Сломленных. Убитых. Отчаившихся. Подавленных. — Тех, кто сильнее всех настрадался за всё это время. Тех, кому уже жизнь не мила, бачи. — Ухмылка стала шире и коварнее.

Может, Даэру и предала её, не выполнив своё обещание, а нагло использовав её. Но она всё равно научила её одной важной вещи.

— Тех, кто готов пойти на всё ради того, чтобы исполнить свою мечту. Ради того, чтобы получить своё счастье в жизни, бачи. Ради того, чтобы достичь справедливости.

Несчастными людьми легче всего манипулировать.

— Я соберу всех тех, кто когда-либо унижен, предан, забыт, — она остановилась, снова громко ударив тростью о пол. — И подарю им возможность отомстить за всю ту боль и страдания, что им когда либо причинили!!       Громких смех раздался вокруг, накаляя обстановку. — Они будут благодарны мне. — Улыбка Бачикин переросла в безумный, довольный оскал, пока она отшагивала назад, к краю. — Они будут поклоняться мне. Они сделают для меня всё, что угодно, лишь бы я не отбирала у них эту возможность на счастье, как это делали другие.       Она остановилась на краю, разведя руки в стороны, позволяя штормовому ветру трепыхать ткань накидки, мимо которой упали несколько капель воды. – Они никогда не захотят отвернуться от Империи, ведь Империя построит для них идеальный мир, где они больше не будут страдать. Моя империя будет их спасением. Я буду их шансом на спасение. — А если они и захотят, бачи... – Тут, её голос чуть стих. Руки опустились на трость обратно. Тьма над головой сгустилась, закрывая последнюю в небе звездочку.

Задумчивость. Мысль. Смешок. Ухмылка.

— Что ж... Тогда я сделаю всё, чтобы они никогда не смогли бы этого сделать.       За спиной раздался гром. На момент, находящаяся в сумраке Бачикин резко была освещена молнией за спиной, дающей ей более зловещий образ. Началась гроза.       Сигукин застыл на месте, не способный сопротивляться ужасу от совпадения состоянии природы с чужими намерениями, что заставил потерять дар речи. Даже не смотря на то, что на них начало лить, как из ведра. Нахмурил брови, следя за напарницей. — Наслаждайся дождём, Сигукин. — Ласково произнесла Императрица, довольно отдаваясь стекающим по ней каплем. — Позволь ему смыть с тебя всю ту боль, что тебе когда-либо причинили в последний раз перед тем, как оно начнёт смывать с тебя чужую кровь.       Новый раскат осветил небо.

– Позволь грозе истерзать молниями всех тех, кто когда-либо тебе навредил перед тем, как начнешь это делать ты сам.

***

— Ты что-то больно тихая.       Бачикин испуганно подскакивает на месте, резко сев прямо. Растерянно оглядывается ошалелыми глазами по сторонам, пока не находит источник звука.       Сигукин смотрит на неё обеспокоенно, по мягкому. Не испуганно, а заботливо.       Она хлопает глазами, не принимая за реальность то, что видит. Просовывает руки под очки, вытирая глаза, и оглядывается снова вокруг.       Это не было старой, мраморной крышей Шоколадной Фабрики. Это была лишь та самая новая электричка, которую недавно отстроили заместо повозок. Белая, неожиданно чистая изнутри. Которая издаёт лишь убаюкивающее "тудух-тудух" вместо смеха лошадей и скрипа колес, пока на ней едешь. За окном не было туч — лишь чистое, голубое небо и ласковое, теплое дневное солнце, что нежно грело своими лучам её руку.       Рядом, на соседних местах, сидели икенумовцы: Марикин, как всегда, уткнулся в телефон, позволяя Фусакину устроиться у него на плече; Адукин о чём-то оживленно спорит с Джеком, держа на руках Шумитаро; Коритора с Оцукином и О-Сару с Сарой сидят друг напротив друга, обсуждая их поход к Кирими, пока Тайо угрюмо сидит подальше от всех в углу, читая случайно попавшуюся под руки газету.

Всё было...умиротворённей, чем она предполагала.

– Бачикин? — А? — Снова придя в себя, она растерянно обернулась к другу сбоку. – Всё в порядке? – Сигукин обеспокоенно нахмурил брови, обведя её взглядом. – Ты выглядишь как-то испуганно. – А... — Она поджала губы, не зная, как ответить. – Нет-нет, всё в порядке, бачи. Я просто уснула, и мне приснилось, что я проспала работу, бачи. — Глупо улыбнулась она, нелепо посмеявшись. — Хах... — Сигукин знакомо изогнул бровь: судя по всему, заметил наигранность беззаботного выражения её лица. — Ну ладно, как скажешь.       К чужому удивлению, он спрашивать не стал: лишь повернулся обратно вперед, устало прижимаясь спиной к креслу, оставляя девушку удивленно на него глядеть. То ли ему всё равно, то ли он решил не давить на неё.       Бачикин тихо хмыкнула, чуть смущенно улыбнувшись и опустив глаза на пол — скорее всего, как раз второе. Но после быстро нахмурилась снова.       Ей все ещё было трудно поверить в то, что когда-то давно она настолько отчаялась, что сама начала манипулировать людьми, как это делали с ней. С того момента много воды утекло, но она все ещё чувствовала стыд из-за того, когда собирала вместе своих слуг — Небесных Царей.       Она врала. Умело врала: легко завоевала их доверие, обещая все то, чего были лишены жертвы её манипулирования на тот момент. Оцукину – справедливости, уважения к себе, месть людям за то, что опи пользовались его добротой; Аксу – признания его за личность, имеющего тоже чувства и мнение, к которому никогда не прислушивались. Коритору подманил учёный к ней сам, убедив в том, что вместе они добьются спокойствия и уважения к их труду, Уйя пришла сама, став их оратором... Бачикин пользовалась их желаниями, используя их стремление к исполнению мечт так же, как Даэру это делала с ней. Разве что только частично действительно пыталась их исполнить, в отличии от богини.       Она успешно строила из себя правителя, что прислушивался к своему народу. Притворялась верным другом, что выслушивал их проблемы, помогая советом, притворялась тем, кто заботится о них.       Да, она слушала и помогала... но вовсе не заботилась. Она лишь делала для них образ, икону того, за кем они хотят следовать. А после, когда она уже добилась своебразного культа личности вокруг неё, беосновательной веры ко всем её словам, начала постепенно показывать свою истинную личину — жестокую, безразличную, эгоистичную. Позволяла себе поднимать на них руку каждый раз, если что-то сделано не так, как она хотела.       И они даже после этих мучений оставались на её стороне. Их разум был настолько промыт, настолько использован, что они не думали об несправедливости с её стороны к себе, все еще в веря в идеальный мир для них, делая всё, что она захочет, ведь она их проводник к этому миру, святая из святейших.       А если они и приходили в себя, они не могли обернуться против неё. Они не могли предать её, зная, что с ними произойдёт, если они не выполнят какое-то из её заданий или захотят воспротивится ей. Потому что она самого начала поставила им условие из двух крайностей перед тем, как дать силы шоколада: или они верны ей беспрекословно, или они умирают.       Контракт душ, что дарил силы Небесным Царям, гласил, что с момента получения своего дара, они обязуются оставаться верными Империи, никогда не оборачиваться против неё и использовать свои новые силы ради её благополучия и процветания. А если же они захотят предать Империю, обернуться и использовать свой мрак против страны, что приняла их к себе, то они совершают тяжкий грех и лишаются своей души, заставляя своё тело расспасться на жалкие магические частицы.

Фактически, Императрица забирала их душу и сердце под свою власть, имея право делать с ними всё, что захочет.

      Тяжелый вздох. Банджи устало откидывается назад, поднимая голову вверх, подставляя часть лица под лучи из окна. Прикрыла глаза, вслушиваясь в ритм отстукивающихся об рельсы колес. Затем – свела взгляд на соседа рядом.       Сигукин озадаченно поднял голову, повернув её в сторону Бачикин, что коснулась его плеча: – Бачикин? – Ответа не последовало: она лишь продолжала как-то хмуро смотреть на его руку, слегка водя по ней пальцами. Удивительно, но чётко по невидимым линиям узора, что появлялись лишь в форме мрака.       Потом её взгляд уставился на его левый глаз, на котором иногда красовалось клеймо ввиде знака Σ. Сильнее нахмурилась.       Сколько Сигукин успел уже настрадаться от этих сил? Сколько раз ему приходилось терпеть её пытки, когда он пытался её упрекнуть в чем-то? Сколько времени у него ушло на то, чтобы резонировать со своим мраком? — У меня что-то не так с лицом? – Ему отрицательно качают головой, после чего тихо вздыхают.       Спустя полминуты он почувствовал небольшой вес на плече: Бачикин робко прилегла на него, чуть приобняв за остальную часть руки. С какой-то печальной или уставшей задумчивостью уставилась вниз сквозь чудом держащиеся на лице очками, пока совсем не прикрыла глаза.       На лице заиграл небольшой румянец из-за заставшей его в растерянности ситуации. Как уже известно, Сигукин и Бачикин старались сдерживаться на публике от подобного, учитывая, что они даже не находились официально в отношениях, а лишь пробовали сдвинуть рамки их дружбы на что-то большее. И если Бачикин спокойно относилась к подобному даже при чужих взглядах, то Сигукина это смущало и злило.       Но вот беда. У него рука сейчас не поднимется её сдвинуть, язык не повернется сказать слезть с него. Не мог он потому, что... потому... Он не знал, почему. Просто не мог. Ощущение было, если он сейчас хоть как-то сдвинет плечо, котором она лежит, то он сделает страшнейший грех, что только может существовать.       С досадой вздохнув и на секунды сжав губы вместе, Сигукин неловко опустил взгляд в сторону, чтобы не видеть, возможно, показывающих друзей.       Бачикин чуть сдвинулась, и сердце ёкнуло от понимания, что она двигается лишь ближе к нему.       Кожа случайно касается кисти руки подруги — ледышки-ледышками. Довольно странно, учитывая, что из-за перегревающихся пушек они должны быть наоборот тёплыми.       Проходит минута или две без единого движения. Затем сомкнутая в чужих объятьях рука аккуратно придвигает свою кисть к чужой ладони, пока не смыкается с холодными пальцами в замок, согревая собственными.

Пожалуй, сегодня стоит немного расслабиться и забить на все.

      Бачикин чувствует, как чужая голова слегка касается её макушки, и наконец улыбается, немного волнительно сжимая свою ладонь с теплой рукой. Прикрывает глаза, умиритворенное вслушиваясь в стук рельс и, кажется, чужого и собственного сердца.

Достижение получено! Гроза Столкнитесь с одной из утерянных частиц воспоминаний из истории Бачикин.