***
— Здравствуй, Саске-кун. Как самочувствие? — она почти ввалилась в палату, заплетаясь в собственных ногах, но на лице и тени румянца. Жалеет только, что не грохнулась и не уснула на полу — хоть какой-то отдых. — Здравствуй, Сакура. Нормально, — ответ привычный, но не будь Сакура такой отдаленной сегодня, точно заметила бы удивленно вскочившую бровь. Но девушку брови, даже самые искусные и филигранные не интересовали — ее волновала возможность зевнуть не так широко, как вышло. — Голова или рука ноет? Как дыхание, не беспокоит? — Нет, — игнорируя покалывающую боль в обрубке отвечает Саске, изучая тонкую, крошечную фигурку Сакуры. Ее халат непривычно распахнут, стетоскоп тяжестью подминает ткань кофейной водолазки. Юбка, хоть она и трижды строгая, рабочая, плотно обтягивает узкие бедра. На длинных и тонких пальцах скрипят перчатки, сидя к ладошкам совсем в облипку. Будто вторая кожа. Сакура заправляет за ухо прядь, зубами удерживает колпачок и невозмутимо чиркает что-то ручкой на бумажке, прикрепленной к планшету. А у Саске во рту сухо, а в штанах стремительно становится тесно — черт, да он гребаный фетишист! Зло дергает головой и краснеет безвозвратно. Сакура это замечает, оглядывает себя, но решает сделать выводы потом. Сейчас нет сил. Девушка откладывает планшет на постель и бесшумной поступью приближается к парню. Стягивает стетоскоп и снова зевает. — Сними рубашку, — устало кидает она и рукой в перчатке сжимает виски. Саске не может оторвать взгляда от ее пальцев. Девушка слушает сердце, считая привычно удары и даже она замечает, как бесстыдно парень пялится на ее ладони, обтянутые плотной резиной. Даже она ощущает прикованный к макушке и лицу взор. — У тебя все в порядке? — Неделя выдалась тяжелой, — Сакура разминает затекшие плечи и шею, тянется, а у Саске еще больше плоть твердеет от такой картины, — У тебя сердце слишком часто бьется, точно все хорошо? — Да, — торопливо кидает Учиха, оправляя кажущуюся прозрачной простынь. У Сакуры пока отдаленно, но все же возникают вопросы, — Жарко просто. — Ясно, — кивает девушка и на ее пальцах вспыхивает нежно-зеленая чакра. Она скользит теплыми, едва ощутимыми прикосновениями по грубой мужской коже и будто не замечает нервного сглатывания друга. Он выглядит более нервным, чем когда его с Наруто сцепило техникой, — Врать не хорошо, Саске-кун, — ласково журит она его, улыбаясь легко, но устало, надевая обратно перчатки и смачно хлопая ими по запястью, — Если у тебя болит, надо так и говорить. Я же помочь могу. Теплая, почти нежная чакра покалывает сухое, поджарое тело. Вливается в мышцы журчащим потоком и до того ноющая конечность совсем успокаивается. Тело у Саске будто бы ватное, но такое расслабленное, что его слабость волнует смутно, отдаленно. Единственное, что ему важно, так это не выдать реакцию организма на Сакуру, которая внезапно стала слишком красивой, неприлично красивой. — Вот и все. Спокойной ночи, Саске, — она встает, движется на выход, давая парню спокойно выдохнуть, но подозрительно замирает в дверях, — Кстати, у тебя слишком много адреналина в крови. Надеюсь, это не потому, что ты тайно тренируешься. Будь добр, соблюдай постельный режим, иначе узнаешь, что такое транквилизаторы.***
То, что дело не в тренировках, Сакура понимает примерно через пять дней. Она выспалась, смогла проанализировать странное поведение парня и поставить своего рода опыты. Она снова приходила к нему в распахнутом халате, перчатках, строила из себя строгого доктора, закусывала губы и двигалась настолько женственно, насколько мог бывший солдат, пока в один момент не поняла — да у Саске же фетиш на медиков! Это, конечно, радовало, но возникал резонный вопрос — на нее ли только? Но, пожалуй, Сакура несколько успокоилась после слов медсестры в том самом коротеньком халате: — Да чтоб я еще раз в палату Учихи сунулась, — ворчит она, с хлопком стягивая перчатки, — Он, конечно, красавчик, но еще более черствого парня я в жизни не видела. И тогда-то Сакура понимает. Все эти отдаленно странные взгляды, повышенный адреналин, участившееся сердцебиение, тяжелые сглатывания и дергания — его интересует конкретно она в медицинском облачении. Тут же кажется, что он обратил бы и раньше внимание, но потом вспоминается, что Сакура ходила в застегнутом наглухо халате, с маской и специальной шапкой (была эпидемия гриппа) и двумя парами плотных перчаток на ладонях. Это и смущает и радует одновременно. А еще подталкивает на почти безобидную, но по задумке жутко пошлую шалость. По-крайней мере, куноичи так кажется, когда она держит чулки и короткий халатик медсестер, стащенный под шумок из свежеизготовленных. Ей почти стыдно, но она успокаивает себя тем, что все равно позже вернет. Отстирает, погладит и обязательно положит на место. Вздыхает и нерешительно начинает стягивать одежду. Самое паршивое в этой ситуации то, что ей не с кем посоветоваться. Вернее, хочется с Ино, конечно, но от чего-то она чувствует себя предательницей, выдавая столь личную информацию о Саске. Вот и приходится решаться в одиночку. Вообще, признаться, ей нравится собственное отражение. Не без смущения, но привлекательной она себя точно чувствует. Ну, и еще чуточку извращенкой. Халат оказывается чуть длиннее любимой юбки — оканчивается у середины бедра красной каемочкой, будто нарочно привлекая к ногам внимание. Обтягивает он знатно, конечно. Сакура с размером прогадала, от чего пуговицы немного на груди топорщатся складками. Не привыкшая к обтягивающей униформе девушка краснеет почти до боли. Конечно, в такой одежде ходит пол больницы, но именно она похожа на привлекательную девчонку из хорошей порнушки. Такой образ дополняют и плотные чулки — они для тренированных бедер тоже оказываются малы, от чего давят мягкую плоть на ногах, образуя выпуклости и складки. Сакура признает, что у нее и на женские тела имеются…предпочтения. Даже привычные перчатки кажутся слишком пошлыми, обтягивая как вторая кожа костяшки, запястья, пальцы. Разве что туфли на атрибут извращенской вечеринки не смахивают — и на том спасибо. Сакура мысленно молится, чтобы на этаже больше никого не было, оправляет пучок сцепленных на затылке шелковистых волос и заставляет чакрой отхлынуть от щек предательскую краску. Пора на осмотр последнего пациента.***
Девушка безгранично рада, что в палате темно. Саске пьет препараты, от которых хочется спать, вот, видимо, его и сейчас сморило. Она тихой поступью закрадывается в кабинет и прикрывает впервые не скрипнувшую дверь. Позволяет себе последний раз нервно сглотнуть и тут же принимает совершенно спокойный вид. Оправляет волосы и подходит к освещенной смутным бликом луны кровати. — Хэй, Саске, — тихонько зовет она, кладя руку на прохладный лоб. Он медленно приоткрывает глаза, но смотрит совсем осознанно, будто давно понимает, что она здесь, — Привстань немного, я тебя осмотрю и можешь дальше спать. Парень, шурша покрывалом, приподнимается, а девушка понимает, что этот момент — решающий. Либо она права, либо будет выглядеть…ну, не идиоткой, но странно как минимум. Щелкает выключатель, льется теплый свет из прикроватного светильника. Сакура наклоняется, чтобы заполнить бумаги и взглянуть на реакцию Саске чуть позже, но пораженно оборачивается, слыша сбитый кашель. Парень сидит полубоком, прикрывая рот здоровой рукой. Лицо у него наклонено, а вот тело подозрительно напряжено. Неужто не показалось… Сакура решает проверить, притворившись немного дурочкой и много профессиональным врачом. — С тобой все в порядке? — с неподдельным беспокойством спрашивает она, мягко поворачивая жутко горячее лицо к себе. Саске весь красный и какой-то напряженный, а смотрит куда угодно, но только не на девушку. Она наклоняется еще ближе, уже действительно переживая, а у парня по виску катится капелька пота. — Сакура, откуда у тебя эта одежда? — он вгрызается взглядом в скрещенные ноги, на одной из которых задрался халат и юбка, открывая вид на молочную кожу, белесые чулки и красиво проступающие мышцы. — Что? — девушка собой до дрожи довольна — так умело скрывает подставу и так беспалевно наблюдает за прекрасно смущенным лицом Саске, — Это моя униформа. — У тебя была другая. Не такая…открытая. — Я просто отдала свою в стирку и взяла эту, — врет настолько натурально, что сама почти верит. И жутко внутри ликует от правдивости собственных предположений. Решает, что в данной ситуации добить лежачего не то, что можно — нужно, потому переводит как бы случайно взгляд ниже, на явную выпуклость под простыней, — Оу… Я не вовремя? Прости, видимо прервала… — Сакура улыбается и даже Саске понимает, что конкретно сейчас она подтрунивает. У Учихи вообще радикальные методы, когда он решается мстить, потому он недовольно фыркает, чертыхается и дергает полы халата в сторону. И без того натянутая ткань поддается и расходится — Сакура удивленно моргает, алеет понемногу, а Саске плотоядно оглядывает обтягивающее платье. — Кто такое вообще носит? — Хэй! Это мое любимое! — недовольно фырчит девушка, складывая руки под грудью, натурально задетая таким заявлением, — Давно ли ты модным экспертом заделался? — Это красиво, — совершенно внезапно соглашается Саске и тянет руку к стянутой чулками коже. Касается голого участка между краем юбки и плотного конца чулков, сминает пальцами и наклоняется ниже, — Но нельзя же так при всех ходить. Сакура уже сама красная до жути, чувствует, как до безумия жарко ей становится, а между ног стремительно тяжелеет. Особенно, когда парень касается участка кожи губами. — А при тебе, значит, можно? — задает резонный, но до неприлично провокаторский вопрос, когда непривычно темный и глубокий взгляд поднимается к ее лицу. — При мне нужно, — серьезный тон и совершенно несочетающийся с ним укус в выпуклую мякоть бедра, — Ты уверена, что эти чулки — часть униформы врача? — Это мои, — выдыхает девушка, цепляясь за расхристанные вороньи волосы, разом теряя и напускное равнодушие и небольшое раздражение. Парень продолжает упрямо впиваться рукой в податливую кожу, отпихивая ногой тяжелое покрывало в сторону. Он тянет ее ноги на себя и в итоге запыхавшаяся девушка сидит на бедрах, ощущая под промежностью кипяточную плоть. — И зачем ты их покупала? Нет! — как-то слишком громко и несдержанно для самого себя выдает Саске, когда Сакура хочет снять форму. Он сам тушуется такой эмоционально реакции, потому тут же отдергивает себя, возвращая взгляду и телу самообладание, — Оставь…так. — Ты хочешь в форме? — смущенно вопрошает девушка, от чего-то только сейчас понимая, что платье задралось до талии, а твердые соски пробиваются через тканевый лифчик и виднеются под обтягивающим материалом платья. — Ты слишком красивая, — бурчит он ей в грудь, впиваясь крепко ладонью в ягодицу и кусая мягкое полушарие, слюнявя чистую ткань, — Особенно в униформе медсестры. — Да у тебя фетиш на это, а, Саске-кун? — лукаво смеется девушка, но тут же ойкает, потому что смущенный парень прикусывает сосок, — Кусаться не хорошо. — Смеяться над чужими предпочтениями тоже. — Да кто смеется-то? — удивленно хмурит брови Сакура, млея от осторожных и торопливых поцелуев, — Могу и завтра так прийти. — Приходи, — он бы мог звучать безразлично, если бы не пытался так отчаянно шаринганом запомнить каждый миллиметр желанного тела. От пережимающих бедра чулок, влаги на белых трусиках, задравшегося обтягивающего платья, короткого халата с красной каемкой, точеных рук в перчатках и чуть выбившимся из строгой прически локонов, — Ты не против, если я его оставлю? — Ш-шаринган? — блеет Сакура, понимая, что по сути, парень хочет записать для себя…видео эротического характера. — Да, — тушуется Саске, но смело бормочет, — Хочу запомнить…все. — Хорошо, — как можно скорее отвечает девушка, будто все еще боится, что Учиха сбежит при первой же возможности. Парень сглотнул, покрылся бледным румянцем и начал изучать столь полюбившуюся фигурку. А Сакура вспоминала и отмечала ошарашившие ее в первый раз несостыковки. Она ожидала, что в постели Саске будет таким же, как и в жизни — неэмоциональным, спокойным и уверенным, возможно даже холодным, но в четкости и выверенности движений девушка даже не сомневалась. Конечно, думать о том, откуда эта четкость взялась не хотелось, но, будучи влюбленной в Учиху с немалым стажем, Сакура научилась довольствоваться крошками его эмоций. Но на деле все оказалось совершенно иначе. Парень краснел не хуже самой девчонки; заметно нервничал, двигаясь порою то слишком резко, то слишком нежно. Он совершенно себя не контролировал — все эмоции отпечатывались на его лице несокрушимой наледью, пролегали в яркой полоске румянца, в стиснутых зубах, глухих стонах и капельках пота, скользящих потоком с висков. Он оказался настолько чутким и нежным, что едва ли с ума не сошел, когда Сакура неуверенными движениями сжала в ладошке его член. Саске тогда даже надолго не хватило, впрочем, как и Сакуру, что еще раз выдавало в них неопытных, отнюдь неуверенных партнеров. И хотя все было смазано, слюняво и необычно, но девушке это запомнилось на всю жизнь. И вовсе не с сожалением — такие эмоции были для нее в новинку, от чего ютились яркой кляксой на задворках сознания. Из раза в раз у Саске все лучше и лучше получалось брать себя в руки — если дело не доходило до каких-то необычных деталей, как сейчас — но все же зачастую в особенно приятные моменты эмоции бурным потоком протаранивали каменное спокойствие на лице юноши. Про куноичи и говорить нечего — скрываться ей особо не хотелось, от чего пылающие щеки, стоны и все спектры чувств отражались на красивом подвижном лице. На счастье, а может на беду девушки, Учиха в своих ощущениях касательно ее внешнего вида был совершенно не сдержан. Он шептал тихие комплименты, мешая их с дыханием, разбивая нежные слова выдохами о кожу во время поцелуев. Но даже этих крупиц ласки Сакуре хватало. Даже это подбивало девичье сердце проламывать ребра, потому что ей одной эти самые смутные комплименты удавалось слышать. — Сакура, — он вновь общается вдохами-выдохами, но девушка слышит и чуть подается вперед, — Сними с меня белье, — а сам водит грубыми пальцами по выступающим косточкам, продавливает ямочки на нежной мякоти бедра и уводит к влажному бедру, будто не замечая, что Сакуре куда труднее координировать движения. Но парень все продолжает измываться, подбирается под тугую резинку, шлепает ею, оттянув сначала и так плотоядно смотрит на худые, покрытые испариной бедра, что куноичи кажется, что он ее случайно съест. Она легко повинуется и стягивает простые хлопковые штаны и белье, утыкается взглядом в блестящую головку и краснеет до кончиков ушей. — Как ты сегодня хочешь? — прямо в ухо шепчет девчонка, проезжаясь влажным бельем по налитой плоти. — Как ты сейчас сидишь, — рычит Саске, кусает болезненно грудь и отодвигает в сторону влажное белье. Проходится пальцами меж складок, старается не быть резким и неожиданным и даже немного получается, потому что он отвлекается на красивые молочные бедра, судорожно дергающийся живот и подрагивающую шею. Сакура болезненно худая — это Учиха подмечает сразу, понимая, что причина тому — недосып и работа, но так и не решается сказать о том, что его это волнует. На самом деле, ему очень хочется, чтобы девушка поправилась, прекратила выглядеть так, словно не ест вовсе и изматывается до потери сознания, но он знает, что не сможет сказать о своих переживаниях нормально и в итоге ляпнет какую-нибудь обидную ерунду, как обычно, — Можно? — он призывно двигает бедрами, чтобы мокрый от смазки член проскользнул по животу и плоти меж ног. Такая условная Учиховская плюшка — он всегда предупреждает о своих желаниях, чтобы хоть как-то свою грубость устранить. — Да, — еле слышно говорит Сакура, мажет непослушной головой по влажным, но колким от чешуек губам Саске и сама насаживается на его член. Он входит во все еще узкое лоно, но, что ему, что девушке уже куда проще. Саске не чувствует крышесносного давления стенок на плоть, что значительно ускоряло раньше процесс, а Сакуре банально не больно. Оказалось, что оно того стоило — в итоге полученные ощущения и в сравнение не шли с предшествующими им поверхностными ласками и оргазмами. И все же, каждый раз казался первым. Учиха чувствовался твердым, большим и странным, потому что даже его пальцы не шли ни в какое сравнение с членом, а про девичьи и говорить нечего. Сакуру каждый раз будто током прошибало от необычных, тягучих, заполняющих, колких ощущений. Особенно будоражил момент, когда парень достигал пика — он тогда прижимался сухими, острыми бедрами прямо в нежную кожу девичьих, и куноичи могла прощупать каждый шрам, каждую выпирающую кость, каждую неровность тела. Сакура же оказалась слишком тесной, горячей и нежной. Он помнил по ощущениям свои руки — грубые, сухие, будто марлей повязали. Удовлетворять себя ими было не желанием, но необходимостью, которую требовал юный организм Саске. Парень думал, когда оказался в руках Сакуры, что ничего более нежного и ласкового на своем будто парализованном теле не ощутит — ведь они у нее такие мягкие, аккуратные, правда немного холодные. Потом на очереди оказался рот и Саске вновь мнение переменил. Горячий, тесный, манящий — так бы он его охарактеризовал. А потом оказалась сама Сакура. Тогда Учихе показалось, что он готов терпеть месяцами, не смея касаться себя своими наждачными руками, лишь бы хоть один вечер проводить с Сакурой. Ему тогда почудилось, будто изнутри девушка была, как и ее чувства — всеобъямляющие, горячие, обволакивающие, нежные и ласковые, предназначенные лишь ему одному. Саске иногда думал — что, если бы Сакура перестала приходить? Стали бы навязываться другие медсестры, другой врач. Он или она делал бы все осторожно, возможно нежно, но все равно омерзительно. Для него омерзительно. И тогда Учиха понял — отдаленно, со скрипом, что, наверное, очень бы…возмутился. Вложил бы в это слово расстройство, злость, раздражение, беспокойство. Но внешне не дрогнул бы и мускул на красивом лице. А потом дрогнула бы Коноха, потому что Саске непутевую подругу и из-под земли бы достал. Все с той же каменной моськой. Но, пока он в больнице — Сакура никуда не денется. С садистской радостью он понимал, что куноичи не возьмет миссии, вообще ничего делать вне деревни не будет, лишь бы с ним чаще видеться. Следовательно, ближайшие пару месяцев ему предстоит полюбить и бережно сохранить в памяти Коноховскую больницу. И еще кое-кого. — Саске, — тихонько всхлипнула на ухо девушка, вырывая из мыслей о ней же. Парень оставляет смазанный поцелуй на груди, задирает платье еще выше, подхватывает девчонку под поясницей и начинает двигаться. Размашисто, резко, глубоко, смотря как задорно скачет стетоскоп, стукаясь об упругую грудь. Как пальцы в перчатках скрипят, стягивая покрывало. Как пеленой стелятся на лице медика распахнутые, как и она сама, эмоции. Внезапно, Сакура хмурится, берет себя под мнимый контроль, и останавливает движение крепких бедер. — В чем дело? Она не отвечает. Подталкивает его, чтобы он улегся на высокие подушки, а сама болезненно, для обоих, елозит на твердой плоти. Махом стягивает трясущимися руками перчатки и халат. Саске уж готов возмущаться, но так и застывает с открытым ртом, когда Харуно заученным, техничным движением стягивает платье и лифчик, накидывая лишь халат сверху. Она остается в своем медицинском одеянии, грудь давит холодный стетоскоп, бедра стягивают мужские пальцы и чулки. У Саске все внутри переворачивается и краснеют уши. — Позволишь? — она не спрашивает, просто предупреждает, и тут же начинает ритмично и быстро двигаться, елозить по пульсирующему члену. У Саске в глазах плывет все и мутнеет — от скачущей груди у лица, влажных бедер и красиво подмахивающих движениям перенковых локонов до тянущего чувства внизу живота. Он издает громкий и несдержанный стон, валится на подушки, краснеет вновь и только и может, что сминать в своих руках мякоть белесой ноги. Парень бездумно следует за девичьим темпом, упирается пятками в простынь, толкается вверх и закусывает бледную, истрескавшуюся губу. Юноша чувствует — еще чуть-чуть и он… — Саске-кун! — молит тихо, но так оглушительно в забытье Сакура, сжимая его запястье и упираясь кулачком в напряженный пресс. Это толкает парнишку с пропасти. Он кончает почти тут же, запредельно быстро, только и успевает, что вжаться тазом в девичий и спустить, не контролируя собственных движений. Саске не слышит, как сам хрипло стонет, как вскрикивает на нем Сакура — он тонет в пленительной неге ощущений и выныривать пока не собирается. У него перед глазами цветные круги, томная слабость в теле и размякшая девичья фигурка на груди — что-то еще его мало волнует. Очухивается он, когда Харуно нечаянно мажет влажной промежностью по прессу, пытаясь отыскать свое белье. — Ты куда? — вырывается само собой, но Саске слишком разморенный, чтобы придавать этому хоть какое-то значение. — Да никуда, — бурчит-пыхтит Сакура, вертясь на нем как юла, — Саске, будь так добр, убери свой зад с моих трусов. Учиха внимательно смотрит на торчащий из-под правой ягодицы кусок ткани. — Тебе не понадобится.