Кукла Адмирала

Персонал института с бдительностью Цербера охранял подопечных от губительного влияния повседневной жизни, словно нежные оранжерейные цветы от дуновений холодного ветра. А за исключённой Елизаветой Вишневецкой присмотреть оказалось некому, и её подхватил даже и не не злой колючий ураган, а самый настоящий самум. И лежала она сейчас, опоённая, покорная и сгорающая, даже не пытаясь прикрыть бесстыдно обнажённое тело, готовая познать великую тайну отношений мужчины и женщины. Адмирал шептал ей ласковые слова, покрывал торопливыми жадными поцелуями лицо, шею и грудь. Лиза млела, совершенно позабыв о том, что совершает грехопадение с собственным дядей, не думая, какой странный контраст являет их пара. Она — невинная белокурая девица с личиком наивной куклы, и он — тронутый сединой прожжённый негодяй с жестокими стальными глазами. Пламя, вызванное, коварной смесью шампанского и эликсира, бродило в крови девушки, призывая: — Ничего не бойся! Соверши грех! — Лизонька… — хрипло прошептал Вишневецкий. — Доверься мне, душа моя… И она поверила — ей некому больше было верить сейчас. Где-то там, за туманной гранью, осталось прошлое, а настоящее превратилось в бурный поток наслаждения, перемешанного с болью. В какой-то момент Лизе показалось, что вот сейчас она умрёт. Тихо вскрикнув, княжна забилась, словно раненая птица, и затихла, чувствуя, как угасает внутри неё всепоглощающий огонь. — Вот, значит, как это бывает… — прошептала она. Адмирал осторожно прижал Лизу к себе. Так, в обнимку, они и уснули. Утро обернулось для Лизы горьким разочарованием. Вчерашний дурман выветрился из головы, оставив после себя гнетущую тяжесть и ужас после осознания содеянного. Княжна готова была кричать от отчаяния. Что она, глупая, натворила? Как позволила себя провести? Ею попросту воспользовались, как безвольной марионеткой — и она сама вешалась дядюшке на шею. Подарки, красивые слова, робкие прикосновения, поездка в ресторан — и вот чем всё закончилось! Она сидит теперь на смятой постели, спрятав в ладонях пылающее лицо, и скорбит о том, о чём ещё вчера ни капельки не жалела. Хуже того, скоро о диком её поступке прознают слуги, а, значит, поползут слухи и тогда известно станет всей Москве. Она предала свою любовь и отныне опозорена навеки! Не сдержавшись, Лиза всхлипнула. Вишневецкий тут же проснулся. — Что с тобой, Лизонька? — обеспокоенно спросил он. — Как?! Вы… Вы… Ещё и спрашиваете?! — давясь рыданиями, выговорила до глубины души возмущённая девушка. — Гадкий! Ненавижу вас! Ненавижу! — Лиза, умоляю тебя, перестань! Адмирал сделал попытку обнять племянницу, но та отстранилась. Его скривившееся от боли лицо оказалось целительным бальзамом для душевных ран обманутой княжны. Вот так! Пусть и он тоже страдает, видя, насколько безразличен и противен ей! Растерев слёзы по щекам, Лиза молвила, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее: — Отвернитесь, дядюшка, мне нужно одеться. Вишневецкий поспешно повернулся к ней спиной. Всё ещё всхлипывая, княжна дрожащими руками пыталась самостоятельно справиться с предметами своего гардероба. — Вчера ты была совсем другой… — тоскливо протянул князь. — А отныне я и буду другой! — холодно ответила Лиза. — Более вам не удастся обмануть меня. — Но ведь мы же любим друг друга! — вскочил Вишневецкий. — Любим, дядюшка? — саркастически усмехнулась княжна, заплетая растрёпанные локоны в косу. — Так вы называете кровосмешение? Смущённый Вишневецкий поник, отчаянно раздумывая. Сказать ей или нет? Решившись, он приготовился произнести те слова, которые одни, по его мнению, и могли вернуть расположение ускользающей возлюбленной. — Послушай, Лизонька, если между нами только это препятствие, то я должен признаться тебе… Лиза не пожелала слушать. В голове её созрел план мести. Отныне девушка знала, как следует вести себя с тем, кого и язык не поворачивается называть дядей. — Довольно с меня слов! — оборвала она признание Вишневецкого. — Отныне я не поверю ни единому. Резким движением княжна вскочила на ноги. Тело отозвалось тошнотой и головокружением. Глубоко вздохнув, гордая Лиза, провожаемая жалобным взглядом Адмирала, двинулась к выходу. Уже на пороге девушка обернулась: — И пусть всё произошедшее не покидает пределов этой комнаты. — Об этом не беспокойся, Лизонька. Едва за княжной захлопнулась дверь, Адмирал в гневе ударил кулаком по ни в чём не повинной подушке и сдавленно прорычал: — Чёрт тебя возьми, проклятая девчонка! Князь готов был рыдать от боли и злобы, крушить всё вокруг. Совсем недавно он упивался сбывшейся мечтой, тешился надеждами, а та, которую он полюбил всем сердцем, разрушила его грёзы. Этот её пренебрежительный тон, безразличие во взгляде… Словно и не было минувшей ночи. Вот к чему привела столь дешёвая победа! Впрочем, на что он рассчитывал, пытаясь обманом заполучить желаемое? Может, следовало проявить терпение, и тогда Лиза пришла бы к нему сама? А теперь в юную княжну будто другой человек вселился. Адмирал никогда прежде не видел Лизу такой решительной и жёсткой. Где ты, прежняя простодушная княжна? А Лиза, запершись в комнате, безутешно рыдала в подушку. Когда слёзы иссякли, она, пошатываясь, подошла к столу, извлекла из ящика дневник и сделала в нём одну-единственную запись: «Сегодня я плакала в последний раз, мама…» На первый взгляд новая Лиза Вишневецкая ничем не отличалась от прежней. Она так же вела дневник, задумчиво смотрела в окно на унылые осенние улицы, читала книги, умостившись в кресле с ногами, пила и ела, не опасаясь более зелья. Но вот замечать дядюшку перестала вовсе. Нет, она не избегала общества Вишневецкого, наоборот, старалась почаще попадаться князю на глаза. При том на его вопросы не отвечала, смотрела как на пустое место, не удостаивала даже кивком головы, словом, воспринимала словно неодушевлённый предмет. Такое поведение давалось ей нелегко, но Лиза мужественно продолжала мстить, как умела, и тихо радовалась, видя безмолвные страдания князя. Обоюдная пытка длилась целую неделю. За всё это время Лиза не сказала Адмиралу ни слова. Единственной отдушиной для неё стал дневник. Вишневецкий же, отчаявшись вернуть расположение племянницы, с удвоенной энергией занялся подготовкой восстания. Возле ворот института остановилась карета. Молодая женщина проворно спрыгнула с подножки, приветливо кивнула почтительно вытянувшемуся сторожу и поспешила ко входу. Палыч, бросив пост, засеменил за ней, радостно бормоча на ходу: — Госпожа Воронцова! С приездом вас! Да, то была она, получившая отставку и ныне Высочайшей милостью возвращённая на пост начальницы Московского Екатерининского института благородных девиц Софья Воронцова, урождённая Горчакова. Не скинув верхней одежды, она едва ли не бегом взлетела на второй этаж и распахнула дверь родного кабинета, где в то время разбирала деловые бумаги её заместительница и подруга Анастасия Шестакова. — Софи? — ничуть не удивившись, оторвалась от своего занятия Ася. — Я была извещена о твоём скором возвращении, но полагала, что ты ради приличия сначала заглянешь домой. — Господи, Ася, да это успеется! — широко улыбнулась Софья, проходя в кабинет и обнимая поднявшуюся ей навстречу подругу. — Ты даже не представляешь, как я соскучилась по институту, по девочкам… — То есть служба для тебя важнее собственного сына? — хмыкнула Шестакова, высвобождаясь из объятий. — А ещё меня называют чёрствой карьеристкой. — Будет тебе, Асенька! Расскажи лучше, как без меня шли дела! — не унималась Воронцова, занимая место за столом. — Ничего особенно ужасного за время твоего отсутствия не произошло, — презрительно сощурившись, докладывала расхаживающая по кабинету Ася, — кроме того, что твоя фаворитка Вишневецкая своими выходками вынудила меня исключить её из института. Софья подпрыгнула как ужаленная. — Как, Ася?! Но я ведь просила тебя! — Значит, мне следовало оставить безнаказанной безобразную драку с воспитанницей Извольской и встречи с посторонним мужчиной на чердаке? — кислым тоном поинтересовалась Шестакова. Разволновавшаяся Софья нимало не смутилась. — Постой, ты что-то путаешь, Ася… Лиза не могла так поступить… — Как видишь, вполне могла, — Ася скептически выгнула правую бровь. — Никак не возьму в толк, почему все видят в ней невинную овечку, тогда как она — бессовестная лгунья и лицемерка. Графиня Воронцова страдальчески заломила руки. — О, ты просто не знаешь её! У Лизы сложная судьба. Ей никак нельзя возвращаться домой! — начальница, выскочив из-за стола, так же стремительно, как и вошла, покинула кабинет. — Надеюсь, ещё не слишком поздно! — Конечно, я не знаю! — передразнила подругу Шестакова. — А впрочем, пусть сама теперь улаживает дрязги этих девиц, а с меня довольно. Будем считать, что пост сдан. Как говорил Чацкий: «Карету мне, карету!» Оставаться в стенах института более не имело смысла. Анастасия Шестакова вдруг почувствовала себя одинокой и никому не нужной. Ей захотелось уехать прямо сейчас, ни с кем не прощаясь. Однако институтской кареты, а также кучера Карлыча в наличии не оказалось. — Да он, мадам, Софью… То есть госпожу Воронцову повёз, — виновато оправдывался Палыч. Ася раздосадовано прикусила губу. Так хотелось скорее бежать отсюда, а теперь изволь ждать возвращения Воронцовой! А та, несомненно, ринулась выручать Лизу. Ася отнеслась к поступку подруги равнодушно. Ей давно опостылели и институт, и Москва, и семейство Шестаковых, и раззява-муж, променявший её, блестящую фрейлину, на угрюмую приблуду-каторжницу. Ася стремилась в Петербург. Там, подле Царской Семьи, она чувствовала себя на своём месте. Служить Отечеству верой и правдой было смыслом её жизни, а педагогикой пускай занимается неблагодарная Софья. Софья… Софья… — Пока она для персонала остаётся просто Софьей, пусть не надеется навести порядок во вверенном ей заведении! — подумала фрейлина. А карета тем временем во весь опор мчалась по московским улицам к дому Вишневецких.