***
Арима Кишо казался непробиваемым, за две первые встречи его лицо почти не меняло своего выражения, лишь иногда мелькала тусклая улыбка, или он становился слишком задумчивым. Это была ещё одна причина, по которой Это написала в записке, что она – «Сова». Просто чтобы увидеть его удивление. Она поцеловала только затем, чтобы увидеть его удивление. Он не заметил, что у неё подкашивались ноги, что её вело. Эмоции кружили голову, я – гуль, на глазах у всех целую следователя, надежду CCG. Но целоваться было приятно, так легко и естественно. Внутри всё скручивало от желания. Это знала, что Арима красивый, но только тогда, когда все внутренности горели, а воздух был колючим и резким, она поняла насколько. Чёрт возьми, она не встречала людей красивее. Гораздо позже, Это размышляла об этом и пришла к выводу, что Арима имеет обычную неисключительную внешность. Не экзотическую, не редкую. Но даже с обычной внешностью, он был красивее всех. Это не знала почему и как ему удаётся. В тот день Это окончательно уверилась, что о нём ничего нельзя знать наверняка. И Это остро почувствовала, что проигрывает ему. Он выглядел обеспокоенным, когда просил не приходить в тринадцатый район. Это чудом не расхохоталась. Но на прощание он насмешливо поцеловал её в щеку, словно показывал, что она ничего для него не значит. Это долго смотрела в его уходящую спину и ненавидела его за то, что он уходит от неё. А потом её поразило осознание. Четыре года назад, второй район. Он был там. Это схватилась за перила, но колени всё равно подогнулись, а Это боялась только одного – он сейчас обернётся, и увидит её растерянной и слабой. Третья записка была второй крупной ошибкой, породившей сомнения и неуверенность в себе.***
Сейчас, в одиночестве, после криков и метаний, Это разложила всё по полочкам в голове. Она наконец ответила на вопрос, почему ей так интересен этот голубь. Находясь в агонии, она увидела его лицо, зацепилась взглядом, потому что надо было за что-то держаться. И забыла его. Она вообще смутно помнила своё последнее нападение. Только боль, боль, ярость, безумие её или чьё-то ещё? И снова боль. Но подсознание всё запомнило. Странная, ещё неизученная штука. Она увидела его фотографию в газете, и её подсознание заставило её им заинтересоваться. Всё предельно просто. Простая психология. И Это нашла ответ на другой свой вопрос. Арима не забыл её лицо. Он выжидал, возможно искал её. Он увидел её в толпе и задержал на ней взгляд. Он тоже вёл игру, хотя Это так и не поняла его цель. Но это всё объясняло: и его вечное равнодушие, и то, как он беспокоился и целовал её, а потом игнорировал. Сон, злилась про себя Это, ты даже не утруждаешь себя хорошим враньем. Это глубоко выдохнула. Ну вот, она сделала перерыв, можно продолжать писать роман. И наконец привела мысли в порядок. Арима не потревожит её, если она отгородиться от него. Роман летел, четверть была написана. Начало, скучная часть. Но действие наконец начинает принимать оборот. Это встала и взяла с книжной полки словарь – её грамматика всё ещё страдала. Это пролистнула несколько раз. Она любила кофе, и ненавидела, что её отец варил его профессионально. Но напиток очаровал её. Простой чёрный, со сливками, со всевозможными добавками. Временами ей становилось смешно, что она ворует деньги, и тратит его на кофе. Иногда на одежду и средства личной гигиены. Книги она воровала. Ей нравилось по долгу ходить по городу и вынюхивать, где кофе готовят лучше. У неё был список мест, где готовят лучший кофе. И у Аримы был свой. Большая часть мест в их списках совпадали. Но Арима водил её в кофейни, где она раньше никогда не бывала. Он всегда предлагал ей заплатить за неё, и она соглашалась, хотя ей всегда было неудобно. Но у него были деньги, а у неё нет. Она поднимала себе настроение мыслью, что за неё платит голубь. Арима всегда брал чёрный кофе, она каждый раз что-то новое. С сиропом, с карамелью, сладкой и солёной, орехами, корицей, мёдом, с фруктами. Арима каждый раз дергал уголком губ, иногда просил попробовать, и кривился каждый раз. Когда они в последний раз сидели в кофейни Это взяла кофе с мороженным. День был особенно холодным. Кофе было чересчур горячим, а морожено было чересчур холодным, и Это не знала, с чего ей начать, и как комбинировать. Глаза Аримы смеялись, когда он наблюдал за её попытками съесть и выпить одновременно, хотя лицо оставалось бесстрастным. А потом он аккуратно сложил белую салфетку, и так нежно прикоснулся к уголку её рта – она даже не заметила, что чуть испачкалась. Его прикосновение задержалось, сердце Это стучало где-то в горле, а потом, отложив салфетку, он мягко провёл пальцами по её щеке, и убрал буйный локон за ухо. Так медленно и сладко, с такой раздирающей нежностью. Он должен был её поцеловать в этот момент, также медленно и тягуче. Это легко потерлась о его руку, но он не поцеловал её, а отстранился и продолжил пить свой кофе. А у неё всё горело внутри, но она ничего не сказала – короткий жест показался слишком интимным, чтобы Это могла легко о нём заговорить.***
За стенкой что-то прогремело. Это резко вскочила. Правило номер один – никогда не игнорируй шум в двадцать четвертом районе. Она выбежала в коридор и побежала на звук. Сцепились двое гулей, оба чуть старше неё. Вокруг них собралась толпа, все жаждали крови. И Это лучше всех знала, как опасно удовлетворять эту жажду. - Что здесь происходит? – Её крик отразился от металлических поверхностей. Все обернулись на неё. Не со всеми она была знакома – в их лицах читалось явное презрение вперемешку с голодом. Это с хрустом выпрямилась и расправила плечи. Она прекрасно знала, что незнакомцы видели в ней лишь хрупкую девочку, с которой можно поразвлечься. — Не твоё дело малявка. – Один из противников осклабился и сплюнул ей под ноги. Ты умрешь первым. Это расслабленно оглядела него, одаривая развязной улыбкой. — Это-сан, драка за тела убитых. – Второй почтительно склонился. – Все голодают, а это наша территория. – Он обернулся в сторону противника, готовясь вцепиться ему в шею. Это лишь шире улыбнулась. Кто бы не был прав, но это была не их, а её территория. — Он прав, чья территория, тех и труп. Это – закон! – Это резанула первого глазами, он был высоким, а она не выносила высоких людей. Она медленно прошла к центру, где лежало одно из тел, и подцепив глаз, съела его. Хуже гулиного мяса может быть только сгнившее гулиное мясо. Рот скосило от горького вкуса, но благодаря длительному каннибализму её не затошнило. Для этого ей надо съесть гораздо больше. Чья-то рука резко схватила её за шею и дернула на себя. Это лишь легко улыбнулась, но она поддалась, падая на землю и больно ударяясь затылком. Гуль замахнулся ногой, намереваясь ударить её по лицу. Это перекатилась по полу, вставая на ноги. Гуль высвободил кагуне. — Коукаку? – Это изогнула бровь. – Как мне не везет. И даже стыдно пачкать руки из-за такой гнили. Её крылья легко высвободились, и извернувшись, Это резко атаковала. Броня оказалась крепкой, но всё равно не выдержала под натиском Это. Гуль, уверившись, что защита не работает, перешёл в нападение. Людоеды вокруг них расступались, им было важно зрелище, способное всколыхнуть их, но, в сущности, им было всё равно кто и с кем. Лишь бы драка, лишь бы кровь, лишь бы агония. Гуль разбежался, из-за внушительного коукаку он был медлителен, но сила замаха возросла. Это согнула ноги в коленях – гуль целился в голову, потом мазнул по ногам – Это подпрыгнула. Азарт смешивался с разочарованием – ей тоже хотелось битвы, но она игралась – гуля она могла убить за несколько секунд. Слюна наполнила рот, адреналин всегда рождал голод. Это медленно шла по большому радиусу, словно ждала, что у гуля припасены козыри в рукаве, что он не легкая пешка. Но гуль бросался в какой-то слепой ярости – злился, что не победил с одного удара. Он и близко не стоял рядом с Аримой. Арима, который отказался сражаться с ней, обманчиво покорный, смиренно принимающий свою судьбу. Она хотела увидеть его таким, отчаянным, злым, проигравшим. А он, словно зная её мысли, сдавался ей добровольно, как будто знал, что только это было способно выбить её из колеи в тот момент. Он подчинился её правилам добровольно, а ей хотелось подчинить силой. Она чувствовала себя ребенком, которому издевательски дают поблажку, и она ничего не понимала. Его смирение породило её смирение, она не хотела с ним драться, со сверхчеловеком, погубившем столько её сородичей – да, но не с Аримой Кишо, на чьей груди она спала прошлой ночью. Думать об Ариме было ошибкой потому, что она отвлеклась. Гуль впечатал ногу в её солнечной сплетение, и она повалилась на пол. Песок попал в рот, Это закашлялась. Она приподнялась на локтях, пытаясь отплеваться от песка и снова начать дышать. Пыль и песок попали в гортань и колющим комом застряли внутри. От удара звенело в ушах, голова кружилась, хотя её регенерация уже справилась с последствиями. На спину пришлось какое-то странное давление, Это явственно ощутила очертания ботинка. Из горла вытекла странная слизь. Безумная ярость вскипела мгновенно. Её кагуне измельчило противника в считанные секунды. Это поднялась, её одежда была в грязи, рот испачкан кровью и слизью. — Ещё кто-то сомневается в моём праве отдавать приказы? – Это обвела всех присутствующих взглядом. Они молчали. Это вылавливала мутным взглядом незнакомые лица. – Голову с плеч. – Это кисло усмехнулась. Чужаки упали замертво. Это посмотрела в лицо каждому выжившему. – Никаких склок в моём районе. Они ведут к деградации. Следующий, кто затеет драку на пустом месте станет моим ужином. — Это-сан. – Молодой гуль, который должен был драться подошёл к ней, с немым обожанием в глазах. – Спасибо, но вам не стоило вмешиваться. – Это изобразила подобие искренней улыбки. — Кушать подано. – Это кисло улыбнулась. Норою нужно было увидеть Это именно в тот момент, когда она убивала чужаков. У него входило в привычку иметь искаженную картину восприятия. — Это. – Он говорил спокойно, но нормальные люди кричат в таких моментах. – Какого чёрта ты опять натворила? – Его бледные глаза уставились прямо на неё. — Ты, как всегда, пропустил начало. – Это намеренно начала растягивать слова. Она писала сейчас интересную сцену, вдохновение к ней пришло после драки, и она не хотела отвлекаться, боясь потерять настрой. — Мы живём в двадцать четвёртом районе, где насилие неизбежно. Но не стоит создавать его. – Это обреченно вздохнула – Норой был настроен серьёзно. – Голуби уничтожают нас, не стоит нам воевать между собой. Десять гулей, ты убила их всех. Как мы можем надеяться на мирную жизнь? – Это отбросила ручку. — Я не желаю слышать этого от тебя. Ты трус, который давно не на что не надеется и читает мне лживые проповеди как жить. Ты научил меня убивать, так что не смей выражать недовольство. – Это встала, открыто глядя ему в лицо. Внезапно в дверь постучали. Она распахнулась и в неё вошёл её обожатель с металлическим ящиком в руках. — Это-сан, вы заслужили лучшую часть. – Он снова поклонился. – Я вырезал какухо у всех трупов, и убитых вами, и тех, что стали причиной ссоры. – Это улыбнулась на этот раз искренне. Он шутливо отдал честь и бесшумно скрылся. — Ты была ребенком, девочкой. И я учил тебя, как выжить, потому что боялся, что ты попадёшь в беду, если меня не будет рядом. Но я не учил устраивать геноцид. — Какой геноцид? Десять трупов. – Это решила начать с гниющих органов. Какухо из-за высокого содержания RC-клеток было наиболее отвратительным на вкус, и наиболее тяжёлым в плане пищи. Горький, рассыпчатый вкус, одного органа хватило, чтобы почувствовать себя сытой. — Это, милая, что с тобой происходит? – Норой потянулся рукой с её голове, пытаясь погладить. — Ты никогда не был со мной нежным, не стоит начинать. – Это увернулась от его руки и подцепила более свежий кусок. — Я люблю тебя. – Это поперхнулась, мясо пошло вверх, и Это подавила рвотный рефлекс. Она откашлялась, не зная, что сказать. — Ты… — Это выпучила глаза и затолкала второй орган в рот, пытаясь найти слова. Потом схватила ещё один свежий кусок и начала быстро его глотать. — Ты была такой счастливой две недели назад. Я редко тебя видел, ты не ночевала дома, но ты словно светилась изнутри. Словно заново родилась. Я не верил такой перемене, но мне хотелось, чтобы ты осталась такой. – Две недели назад Это почти жила в доме Аримы, после того, как он узнал, что она гуль и о её родителях. Они слушали музыку, читали, пытались танцевать, и оба были неуклюжими. Он готовил для неё, когда они не ели в кафе. И Арима готовил потрясающе, легко. У него был талант, который он не замечал. И даже кофе у него получался неплохим. Он говорил, что он ужасен, но Это нравилась его крепость и терпкость. У Аримы не было сахара в доме, Это украла для него, и нечаянно высыпала слишком много в свою кружку. Получился сироп, мерзко приторный, и такой же горький. Это выпила залпом, а Арима лишь усмехнулся: «Ребёнок». Это слово звучало так отчаянно нежно у него, что Это поняла, что это был ещё один сокровенный момент. Сейчас Норой говорил те самые ужасные слова, разрушающие всё. — Мне нравиться причинять тебе боль, и я давно этим не занималась. – Это вцепилась в него глазами. – Мне так хочется кромсать тебя, снова и снова, пока от тебя ничего не останется, одна лишь тень. — От тебя я приму всё, что угодно. – Норой грустно улыбнулся. У Аримы была такая же грустная смиренная улыбка. – Это, не ешь так много за один раз. Гулии какухо отличаются от человеческой плоти, ты не насытишь, лишь сильнее проголодаешься. Эта еда не принесёт тебе никакой пользы. – Это назло ему схватила четвертый кусок, хотя в животе уже ощущалась неприятная тяжесть. Она могла есть так много человечины за раз, но какухо давалось с трудом. — Уходи! – Она закричала прямо в лицо. Он подчинился. Это крепко зажмурилась, пряча свои чувства, от себя в первую очередь. Норой воспитал её, научил читать. Он укладывал спать. Она боялась темноты в детстве, и он подолгу сидел с ней ночью, отгоняя кошмары, когда за стенкой кто-то кого-то снова убивал. И он сам учил убивать её, показывая как правильно, и ему трудно было угодить. Из-за своей человеческой половины Это была подвержена человеческим вирусам, и Норой был рядом, когда её лихорадило и знобило, а разум наполнялся галлюцинациями, и Это ничего не понимала и никого не узнавала. Это помотала головой, ей не хотелось об этом думать. Она посмотрела на железный ящик и поняла, как сглупила. Тот юноша постарался принести ей как можно больше еды, и три съеденных куска были свежими. Около пятнадцати были гнилыми или гниющими, с них следовало начинать. Это взяла ещё один кусок, хотя желудок был полон, с грязно-желтыми прожилками. Она вернулась к рукописи, перечитывая отрывок, который писала до прихода Нороя. Взгляд зацепился за детали. «Поправил очки». «Равнодушно взглянул». Это судорожно глотая достала листки других глав. «Высокого роста». «Худощавый». «Темно-синие волосы косо падали на тонкую оправу очков». «Тонкие губы». Это листала дальше. «Всегда был одет в рубашку и брюки». На словах «пронзительные серые глаза, равнодушие, но со страшной силой, таящейся внутри» Это вскочила на ноги и в ярости перевернула стол. Потом схватила стул и со всей дури зашвырнула его в стену. Он упал с грохотом. Это стояла, держать за голову. Её трясло. Арима словно проник ей в кровь, стал её тенью. Он был везде, мерещился ей на каждом повороте, каждая вещь напоминала о нём, а сейчас он проник в самое сокровенное – в её роман. Сильнее злости, в ней родилось новое острое чувство – желание видеть его. Желание выворачивающее нутро, бьющее в голову. Это не сдвинулась с места, но убегая от него как можно дальше, она подошла к нему вплотную.