***
— У меня был друг. – Очки Аримы лежали на полу рядом с ним, а сам он подслеповато щурился. – Мы ходили в одну школу, в тринадцатом районе. – Это ухмыльнулась. – Да, проклятый район. – Арима тонко улыбнулся. Он почти не улыбался в последние дни, и если не рассказывал о себе, то молчал, плохо поддерживая разговор. Поразительно, но чем больше Это узнавала его, тем глубже он уходил в себя. – Мы были совсем непохожи. В нём кипела жизнь. А ещё он был байкером и хулиганом, но добрым парнем. Одного его близкого друга убил гуль, и я спас его, раскрыв, что я следователь. А потом мы стали работать вместе. Ну как, я пытался его отговорить, но быстро сдался. Было весело. – Это удивленно приподняла брови. – Он взял битву, нашпиговал гвоздями и пошёл со мной на патруль. — Ты ему не сказал, что не сработает? – Это прикусила губу, чтобы не засмеяться. — Нет. Видела бы ты его лицо, когда он ударил гуля битой. – Лицо Аримы на секунду ожило. – Я умудрился раскрыть себя перед одной нашей одноклассницей, и она присоединилась к нам. Поставляла информацию. — Дай угадаю, она и была тем гулем, которого ты искал. И сдавала вам своих врагов. – Это легла на бок, подставив руку под голову. Она умела чувствовать трагедию. – Но я рада, что ты заранее предупредил меня, что плох в конспирации. — Не так уж плох. – Он чуть насупился. Это с трудом сдержала смех. — Да ну? Я в первое наше знакомство тебя раскрыла. – Это все-таки рассмеялась. — Тогда была зачистка. Я не маскировался под обычного школьника. – Его взгляд упал на соскальзывающую лямку её бюстгалтера. Это тоже посмотрела на свое белое плечо. — Я постоянно забываю про тот день. Я имела в виду двадцатое января. Скоро будет два месяца нашему знакомству. – Это была почти уверена, что в глазах Аримы промелькнуло удивление, но она не знала, чем оно было вызвано. Она читала его гораздо лучше, узнав его жизнь, но ещё много где спотыкалась. — Да, понимаю. Я тоже. – Это не поверила его ответу. Она медленно вернула лямку на место под его внимательным взглядом. — Так что случилось с той девочкой и тем другом? – Это догадывалась, чем могла кончится подобного рода история, но все равно спрашивала. Ей хотелось, чтобы он рассказал. — По правде говоря, я с самого начала знал, что она – тот гуль. – Это горько усмехнулась. Ну конечно. – Я нашел ее ботинок на месте преступления, а такая форма была только в нашей школе, и она была единственной с таким размером ноги. Я ждал, пока она выдаст больше гулей. А потом я ее ранил. А мой друг убил её. Вообще-то, я заставил его. Технически я убил ее. Это поднялась с пола и поставила чайник кипятиться. Ну разумеется, Арима использовал девчонку, как использовал её сейчас. И с самого начала знал кто она. И она, и та девочка совершили одинаковые ошибки – пошли к Ариме первыми, думая, что победят. Сейчас она знала, что проиграла. Интересно, у той девочки было так же скверно на груди, как у неё сейчас? Вот только Это не даст себя убить. Это залила упаковку с растворимым раменом кипятком. У Аримы благодаря ей его было в избытке. Это не говорила ему, что он ворованный, и не знала, догадывается ли Арима. — Будешь? – Это кивнула на упаковку. Арима отрицательно покачал головой. Это снова уселась рядом с ним, накручивая лапшу на вилку. – Заканчивай историю. Что случилось с твоим другом? — Он сказал, что хочет стать следователем, чтобы защитить меня. – Взгляд Аримы стал пустым, и Это поняла, что нашла ещё одну болезненную точку. – Я не долго проучился в этой школе, меня быстро перевели в другой район. Он спросил мой телефон, и дал случайный набор цифр. – Это внимательно смотрела в его лицо, отрешенное. Похоже равнодушие стало защитным рефлексом. Как и смирение. – И все то время пока я работал над твоим делом, я не встречал его. Но после нашей аферы мы пересеклись. На несколько секунд в толпе. Надеюсь, он меня ненавидит. Это проглатывала горячую лапшу, не жуя. Она действительно сомневалась, что его друг ненавидит Ариму. Но он сам похоже говорил искренне. — А у тебя есть друг? – Арима вырвался из своего оцепенения и посмотрел на неё. Это заварила ещё одну упаковку с раменом. — Нет. И никогда не было. – Рамен был острым, но не таким, как в доме Акиры. Это на секунду задумалась. Акира была чем-то вроде приятеля. Если бы не было всей той лжи. И Арима. Что-то вроде. – Если подумать, то у меня никогда и не могло быть друга. Норой, мой опекун, не подпускал меня ни к кому близко. Был как-то мальчик, с которым я неплохо общалась. Он был человеком. Он сбежал из дома, или из места, где он жил. Мы пообщались два дня. Говорили запоем. А потом Норой нас поймал. До сих пор странно, что того ребенка не обнаружили сразу. Норой схватил его и запер нас в одной комнате, и сказал мне, чтобы я его съела. Я в начале обрадовалась, что могу болтать с ним весь день. А потом голод начал брать верх. Я давно не ела и была голодной, и голод быстро стал неконтролируемым. В общем, я его съела. Он был крупнее меня и толще. А я съела все, кроме костей. Знаешь может, когда сильно переешь, пищеварение замедляется. Я смутно помню, но кажется у меня тогда был огромный живот. Мне было очень плохо. Просто представь, мне лет девять, я в целом маленькая и худая, просыпаюсь с небольшим дискомфортом и не знаю, откуда он взялся. Просыпаюсь не в своей комнате, и пытаюсь вспомнить, что произошло: голова слегка болит. И вижу, какой у меня огромный живот. Около меня лежит груда костей, снова смотрю на свой живот и все понимаю. Я тогда глупой была, и когда у меня заурчал живот, подумала, что он со мной разговаривает. Я почему-то была уверена, что он жив, и пыталась проблеваться, но выходили только кровавые ошмётки. У меня ещё живот дико болел, и тошнило, и мне все казалось, что он пытается выбраться. И я несколько дней валялась в той комнате без сна, с огромным животом, который, как мне казалось, не уменьшался, только постоянно шумел и болел, в луже кровавой блевотины. Потом меня нашел Норой. Он видимо не ожидал, что я так быстро расправлюсь с мальчиком. Он перенес меня в мою комнату, отмыл. Похвалил. Он убедил меня, что мальчик давно умер, что я молодец. Это удивленно уставилась на пустую миску рамена, она не заметила, как все съела. – Я не знаю, почему мне вдруг вспомнилось. Обычно я не впоминаю эту историю. Хах, какой же дурой я была. Это все смотрела и смотрела на пустую миску, серебристое кривое дно. И она действительно не знала, почему сейчас ей вспомнилась эта история. Многие годы назад её действительно мучило то, что произошло, но двадцать четвертый район был нескончаемой трагедией, и тот мальчик быстро стерся из памяти. И впервые всплыл сегодня. Это просто начала говорить, и память рождала событие за событием. Она даже не помнила его лица. И голоса. Её не должно было это тревожить. Арима аккуратно разгибал её пальцы, которые она сжала вокруг миски. Это моргнула, очнувшись. Она посмотрела Ариме в лицо и увидела, как сквозь равнодушие прорывается беспокойство. Черт, неужели история прозвучала драматичнее, чем была на самом деле. Обычная история, ничего такого. — Это-сан, мне очень жаль. – И он вложил в свои слова что-то такое, отчего у Это сдавило горло. – Она резко встала, выбросила смятую емкость и заварила себе ещё один рамен. Вода в чайнике поостыла, поэтому рамен заварился плохо, но Это это не волновало. — А мне нет. Это был полезный для меня урок. – Это посмотрела ему прямо в глаза. Она не слабая. – Давай посмотрим какой-нибудь фильм. Какой угодно.***
Они сидели вдвоём, тесно прижавшись друг к другу и смотрели какой-то третьесортный ужастик на компьютере Аримы. Плохая съемка, плоская актерская игра, сюжет, который Это предугадывала на раз. Она не могла замолчать. Все два часа, что шёл фильм, она говорила и говорила, прерываясь только на глоток кофе. Арима молчал, даже не удосуживался кивнуть или мотнуть головой на её призывы поговорить. Это даже сомневалась, что он смотрел фильм, а не думал о чём-то своём. Её немного тревожило его настроение – когда они ходили в кино, то довольно оживленно обсуждали фильм после просмотра. Он говорил непривычно, даже слишком много для себя. И Это говорила, чтобы заставить говорить его, чтобы убрать стену, которая иногда возникала между ними, чтобы избавится от горького вкуса во рту. Её не тревожило её прошлое. Это поймала себя на том, что снова ощупывает свой живот. Это отдернула руку, словно обожглась. У неё действительно разболелся живот после той истории и её подташнивало. Нет, не после той истории, а просто по какой-то причине. У неё часто болел живот без причины, ничего удивительного. Чем больше Это думала о той истории, тем абсурднее она казалась. И нереальнее. Ребенок в двадцать четвертом районе? Как он туда попал? И его не съели другие гули? Норой, конечно, не был образцовым родителем, но, конечно, не оставил бы её мучится. Вся история выглядела как бред чистой воды. Это резко осознала, что перестала говорить насчет фильма и в слух начала озвучивать свои размышления. Она зло прикусила язык, с облегчением глотая свою горькую кровь. — Почему ты молчишь? – Это внимательно посмотрела на него. — Я не знаю, о чем говорить. – Арима горько вздохнул. — Какое твое самое счастливое воспоминание детства? – Это аккуратно провела ладонью по волосам. – Мое следующее. Я украла куклу. Это было в первый раз, когда я выбралась из двадцать четвертого района. В тот день я впервые попробовала человеческую еду. И я думала, что это самое прекрасное, что со мной произошло. А потом я шла мимо витрин магазина и увидела куклу. Фарфоровая кукла с мягкими розовыми кудрями в чепчике. И в прекрасном платье. Мне очень хотелось её иметь. Это была любовь с первого взгляда. Я ждала целый день, пока закроется магазин и молилась, чтобы её не купили. А потом разбила витрину и забрала её себе. Я очень её любила, постоянно переодевала, чистила, заплетала ей волосы, брала с собой в постель. Я даже пыталась сшить ей другие платья, но у меня ничего не вышло. Я целыми дня играла с ней, читала ей сказки. – Это горько усмехнулась. – Тогда худшим днем мне казался день, когда я нашла её разбитой. А твой счастливый день? И была у тебя вещь, которая была тебе дорога? Арима помолчал. – Мой гербарий. Я собирал не только листья и цветы, но вырезки газеты, фотографии, страницы из учебников. Даже пряди волос дорогих мне людей. Мой гербарий сгорел дотла. А самый счастливый момент в жизни… Наверное время, когда я лежал целыми днями в постели и читал книги. Я мог ничего не делать, есть любимую еду и спать. — Как прозаично. Значит, тебе нравилось безделье? – Это усмехнулась. – В Солнечном Саду вас настолько сильно нагружали? — Я лежал в постели с черепно-мозговой травмой. Мой отец попросил учителя научить меня, а я был достаточно глупым и упрямым, все кончилось двухнедельным постельным режимом. Отец в то время был мягче со мной, как будто он не говорил дальше-дальше-дальше моему учителю. Я почти чувствовал себя любимым. Наверное, мне так казалось из-за лекарств, которые мне давали. – Арима долго помолчал, а потом снова посмотрел на неё. – Вообще-то у меня до сих пор есть одна дорогая вещь. Она досталась мне от мамы. — И что это? – Это заинтересованно потянулась к нему. — Пачка сигарет. Она любила курить. А я терпеть не могу. Храню у себя как талисман. — Я так храню мамин дневник. — Давай посмотрим ещё один фильм. Я не хочу никого сегодня убивать. – Арима вытянул свои длинные ноги. — Одно условие, прежде чем начнем смотреть. – Это встала озираясь. – Где ножницы? — В ящике. А зачем тебе? – Это достала из ящика ножницы с зелеными кольцами. — У тебя, конечно, красивые волосы, но челку я тебе подстригу. – Это уселась на бедра Аримы, разглаживая волосы на лбу. — Не то, чтобы я тебе не доверял, но лучше я сам. – Арима попробовал вырвать у неё ножницы из её рук, но Это удалось отстоять их. — Цыц, ты так сопротивляешься, как будто у тебя на коленях не сидит девушка в нижнем белье. – Воспользовавшись его смущением, Это подстригла одну прядь. — Я уже привык к подобному виду. – Арима насупился, смирившись со своим положением. Это неловко поерзала на его коленях, черт, ей хотелось. Чтобы не выдать своей неловкости, Это сняла с себя бюстгалтер, поставив Ариму в ещё более неловкое положение.