***
Кишо не знал, сколько он здесь находится. В его камере не было окон, но следили за ним ежечасно. Все тело болело. Ничего, он привык. Чика не умел бить так, чтобы было по-настоящему больно. Он как будто бы сдерживался, Кишо про себя все твердил – ты можешь лучше, бей сильнее, ещё сильнее. Не надо сдерживаться. Кажется, у него сломаны ребра. Но не так больно, как в прошлый раз. Чика не терял надежды – он приходил, упрашивал, умолял, приказывал. Я же ради тебя стараюсь, больной ребенок. А потом бил. Ничего, Кишо привык. Он заслужил. В конце-концов, он предал его доверие. Это больно, когда предают доверие. Чика сдался. Конечно. Пришёл Кайко. Он умел причинять боль. Иглы под ногти. Вывихнутые суставы. Ожоги. Изрезанные десна. Левая рука переломана. Все тридцать три кости. Нет, меньше. Нельзя сломать кости в пальцах, которых нет. У него нет пальцев. Нет. Вместо мизинца и безымянного – кровавая корочка. Он весь состоял из боли. Он заслужил. От этой мысли не становилось легче. Я не хочу, чтобы мне было больно. Я не хочу. Я не хочу. Я не хочу. Надо поспать. Кровь хлещет из носа фонтаном. Лучше поспать до того, как придет Кайко, а он может прийти в любой момент. Если он выспится – боль будет переносить легче. Это прямо за стенкой, но он ничего не слышит. Она в порядке? Дверь скрипит, а затем следуют тяжелые шаги. Кишо все ещё не понимает, как течет время. Сколько времени прошло с его ухода? Кайко же тоже нуждается во сне. Он же человек. — Твою подружку сегодня переводим в медицинский блок. – Учитель ухмыляется. Медицинский блок? Где это? Несколькими ярусами ниже, но сколькими? Голова раскалывается от размышлений. Что с ней будут делать? – Директор решил, что не надо портить слишком ценный экземпляр слишком сильно. Её только поучили вежливости. Бедная, она совсем не контролирует голод, она уже перестала походить на человека. – Что с ней? — Кано будет решать, как её лучше использовать. У неё отличное какухо, но её можно использовать и как утробу. Что будет если совместить полукровку и человека? Или спарить её с гулем? Или двух полукровок между собой? Я думаю, можно попробовать все три комбинации. – Кишо чувствовал, как все похолодело внутри. Он не хотел, чтобы она шла с ним. Не надо. Не надо. Он не хотел. Она не должна проходить через это. Она не заслуживает этого. Он не знает, что лучше. Кано – ужасный человек, чтобы он для неё не выбрал, хорошим это не закончится. Он готов терпеть боль сколько угодно, так много, пока тело не сломается, лишь бы её это не коснулось. — Но знаешь, я не Йошитоки, даже если ты мне расскажешь все, что знаешь, а мне кажется, что информация твоя многого не стоит, ни тебя, ни её это не спасет. Есть грань, пересекая которую, лишаешься помощи и спасения. — Вам не нужно от меня … ничего? – Говорить было больно, челюсть онемела он порезов и ударов. Его клонило в сон. Спать и не чувствовать боль. Ничего не чувствовать. Навсегда уснуть. — Вашу давно стоят как кость в горле, если они всё потеряют, мне будет все равно. Но ты предал V, то есть меня, а предательство не прощают. К тому же, ты его сын. Кишо чуть улыбается. Забавно, как показная верность оборачивается глубокой ненавистью. Разве он не такой же? Но он был предан искренне. От учителя к ученику. — Давай поговорим. Мы давно не говорили. – Кишо поднимает голову, это трудно, шея ноет и щелкает. Глаза, окруженные синяками, с полопавшимися сосудами, без очков видят слабо. Размытое лицо, которое ухмыляется. – Ты же знаешь, что не был нужен своему отцу. Ты родился неправильным. Ты родился позором. Единственным твоим шансом был стать профессиональным убийцей, так почему же ты отбросил этот единственный шанс? Зная, что никогда не станешь любимым, не способный выносить равнодушия, ты хотел хотя бы ненависти. Ненависть ведь лучше равнодушия? Теперь твой отец тебя ненавидит. Он почти желает тебе смерти. Он близок к тому, чтобы жалеть, что позволил тебе родится. Впрочем, об этом он всегда жалел. Сын-позорище. Никчемный сын. Не оправдавший надежд и вложенных сил. Ты рад, что тебя ненавидят? Тебе так нужны чужие эмоции, жадный мальчишка? Нет-нет-нет. Он хотел не этого. Он хотел, чтобы отец любил его. Любил. Это же так просто. Папа, я люблю тебя, почему ты не можешь любить меня в ответ? — Это распространенный случай. Дети, которые не знают, как выражать свои эмоции, которые не имеют эмоции, зависимы от чужих эмоции. Поэтому они становятся прекрасным оружием. Ими легко управлять. Эта девчонка очень эмоциональная, верно? Поэтому она тебе дорога? Она так легко высказывает свои эмоции. И легко наигрывает их. Все то, чего ты не умеешь. – Это была похожа на искрящийся фейерверк. Отливающая всеми цветами, непостоянная, спонтанная. Она была воплощением жизни с её смехом, с её внезапными идеями. Когда она хватала его за руку и вела куда-то. Когда ей что-то приходило в голову, и она тут же воплощала в реальность. Её прошлое, та малая часть, которую она раскрыла. Она была этим миром. Она не должна пострадать. Я вместо неё. Она и так достаточно страдала. — Давай поговорим о Рей? – Нет. Нет. Нет. Не надо. Не открывать эту дверь. Не вспоминать. Не вспоминать. Не вспоминать. Всё будет в порядке, пока ты не помнишь. Просто не вспоминай. – Она так похожа на эту девчонку. Понятно почему ты к ней привязался. – Кишо показалось, что холод растекается по его венам. То очевидное, что он гнал от себя несколько месяцев. Смех. Улыбка. Лисьи глаза. Он смотрел на собственные колени будто впервые видел их. Дыши. Не забывай дышать. – Мальчики часто влюбляются в девочек, похожих на их мам. – Кишо закашлялся, подавившись собственной слюной. – Особенно когда мальчики не нужны своим мамам. Да и кому будет нужен ребенок, зачатый после изнасилования? Я расскажу тебе то, чего ты не знаешь. Арима Рей не принадлежала Солнечному Саду. Она никак не была связана с нами. Она закончила Академию CCG с отличием и пришла работать в Бюро. Никто не планировал привлекать её к деятельности Сада. Пока она не забеременела тобой от твоего отца. Директор просто подумал, а вдруг что-то получится, и не дал ей сделать аборт. Молодая амбициозная девушка, решившая посвятить свою жизнь борьбе с чудовищами, вдруг узнает, что должна дать жизнь одному из них. Знаешь, ты мог быть не единственным её ребенком. Другие свои беременности она прерывала и выдавала их за выкидыши. Видимо, узнав, что из себя представляет её сын, она больше не хотела рожать что-то подобное.***
Жаркий день перерос в жаркий вечер. Папы не было дома. Он обещал, что придет пораньше. Как всегда. Акира заварила ещё одну чашку зеленого чая. Как она могла забыть? Обычно она вспоминала об этом гораздо раньше. Видимо то, что происходило в её жизни, перевернуло все с ног на голову. Дата смерти её мамы через два дня. Пять лет прошло. Понятно почему папы нет дома. То, что Акира думала утром в школе, сейчас легло тяжелым грузом на плечи. Акира уселась в углу, под подоконником. Чашка жгла руки. Мама… Были гули как Это, с доброй улыбкой. Были гули, как «Сова». Такие не заслуживали жизни. Каких большинство? Есть гуль, который убил её маму, а потом съел останки. Есть гуль, который пытался убить её. Акира до сих пор содрогалась от его улыбки. Есть Это, милая добрая Это. А если она – единственный хороший гуль? Глаза жгло. Почему всё не может быть простым? Почему гули не могут не убивать людей? Почему они вообще должны есть человечину? Она хотела, чтобы мама была здесь. Папа бы не был так помешан на работе, и все было бы в порядке.***
Арима притянул колени к груди. Он лежал под стулом в позе эмбриона. Он не знал, что мама была не из Солнечного Сада. Она могла бы жить обычной спокойной жизнью, если бы не забеременела им. Жила бы, не впутываясь в эту грязь, в эти семейные интриги. Вышла бы замуж за человека, хорошего человека, и у неё были бы нормальные дети. Из-за него она сломала всю свою жизнь, лишила себя будущего. Почему она была такой доброй к нему? Незаслуженно доброй. Она должна была вести себя с ним как монстром, чудовищем. Он бы понял. Он не был глупым. Занятия математикой. Она постоянно занималась с ним в детстве, когда ему разрешали часто приходить к ней. Она рассказывала ему сказки. Редко, очень редко, ему позволяли остаться у неё на ночь – неслыханная роскошь. Она разрешала ему лечь к ней в постель и долго рассказывала истории. Она тихо пела ему на ночь. Она постоянно смеялась с его выходок. Она постоянно одергивала его. Не крутись. Не бегай. Стой спокойно. Пиши нормально, разборчиво. Кишо, веди себя хорошо. Кишо, не расстраивай своего отца. Кишо, слышишь, никогда не смей расстраивать своего отца. Мама, прости меня.***
Маруде чуть прищурился. Первое отделение Киото выглядело беднее и проще Токийского. Как только он найдет мальчишку, задаст ему по первое число. Неделю не отвечать на звонки. Что ж, он бьет рекорды. Пару дней назад имя мальчишки пропало из базы данных, поэтому Маруде сделал вывод, что тот уже перевелся в другой город. У него был один выходной на встречу с ним, и Ицуки наделся, что ему не придется искать подопечного по всему городу. Это был вполне вероятный сценарий. В Киото двенадцать отделений CCG. Надо было взять номер телефона его девушки. Его токийский пропуск действовал, поэтому он быстро спустился на цокольный этаж, в отдел кадров. За свободным столом сидела женщина лет тридцати, загруженная бумажной работой. — Добрый день, мне нужно узнать местоположение одного из ваших сотрудников. — Простите, но… — Женщина с неудовольствием оторвалась от работы, скривив губы. Прежде чем она успела что-то сказать, Маруде протянул ей свой пропуск и удостоверение личности. — Маруде Ицуки, следователь особого класса первого токийского отдела. Мне нужна информация об одном вашем сотруднике. — Назовите имя и фамилию, Маруде-сан. – Женщина изменилась в лице мгновенно, став почтительной и вежливой. — Арима Кишо. – Он мог бы и сам все сделать, но базы данных двух городов не связаны между собой. Точнее, все отчеты приходят директору, а у него, Маруде, не доступа к Киото. На днях он пытался узнать у Йошитоки как связаться с мальчишкой. Странно, Вашу как будто удивился, что он в Киото, пока что-то не вспомнил. Потом заявил, что нет поводов для беспокойства. Маруде не стал его расспрашивать – старый друг казался сильно чем-то озабоченным. — Прошу прощения, Маруде-сан, но человека с таким именем нет в базе данных. – Женщина чуть жевала губу. — Ввели что ли неправильно? – Маруде обошёл её стол и вгляделся в экран. Все верно. Никакой ошибки. – Его только недавно должны были перевести, может ещё не успели внести в базу? Женщина что-то быстро напечатала на клавиатуре. — Нет, пусто, как видите. Ни направления, ни заявления. Человек с таким именем работал у нас примерно пять лет назад, около месяца, но сегодня никого с таким именем нет. Маруде что-то буркнул на прощание. Мальчишки в Киото нет. В Токио тоже. Где он, чёрт возьми? Он как в воду канул с момента выхода статьи. Статья… Статья. Может такое быть, что информация о Солнечном Саде задела его? Клевета о месте, где он вырос. Или правда? Маруде выдохнул сквозь зубы. Что-то происходило.***
В коридоре раздались шаги, гулко разносившееся в металлическом пространстве. Кайко отпер дверь ключом, пропуская доктора вперед. — Вы, кажется, говорили, что заключенная пробыла у вас всего неделю? Вы уверены, что не несколько месяцев? – Кано сделал несколько шагов вперед, рассматривая тело, кучей лежащее в центре комнаты. Худая девочка, девочка ли, у гулей трудно определить возраст, ей одинаково может быть как и четырнадцать лет, так и пятьдесят. Она лежала на полу, скорчившись узлом. Черная юбка разметалась в стороны, белая футболка в черную полоску, покрытая пятнами, задралась вверх. Зеленые волосы закрывали лицо, но по её фигуре было видно, что она испытывала боль. Доктор оглядел её быстрым взглядом – никаких травм или увечий. Её мучил только голод, а как известно, у гулей он был особенно страшным. — Не подходите ближе док. – Медленно проговорила одна из теней, стороживших девочку. – Она ослабла от голода, но, если подойдете слишком близко, она нападет на вас. Кано хмыкнул. Он медленно шёл к ней, останавливаясь после каждого шага и проверяя её реакцию. Ни движения. Он подошёл почти вплотную, когда она резко подскочила на ноги, но прежде, чем успела что-то сделать, Кайко, находившийся у него за спиной, шагнул вперед и ногой с размаху ударил её по лицу. Она отлетела на несколько метров. Тяжелый сапог рассек наискось её губу, которая моментально зажила. Феноменально. — Принесите ей поесть. – Кайко чуть нахмурился. Кано изобразил вежливую улыбку. – Если вы хотите, чтобы я с ней работал, она должна перестать кидаться на всё, что движется. Возьмите двухкилограммовый кусок мяса, необязательно свежий, необязательно человечину и вколите тройную дозу снотворного. Учитывая её состояние, она проспит несколько часов, за это время мы спокойно её транспортируем. Кто-то удалился исполнять его просьбу. Он наблюдал за девочкой, лежащей на полу. Один какуган. Как интересно. Мышцы в её теле перекатывались, а глаза дергались как сумасшедшие. Она была готова напасть в любой момент. Раздались шаги, и некто принес поднос. Видимо, когда он говорил не обязательно свежее, нужно было уточнить, что оно должно оставаться съедобным. Мясо было почти полностью разложившимся, в зеленых прожилках гноя, местами почерневшее. Запах доктора не смущал только от того, что он долго работал с трупами. Поднос поставили на пол, к ногам доктора. Девчонка в один прыжок оказалась у подноса, зубами вцепившись в мясо. Она почти не жевала, заглатывая так. Сначала она ободрала мясо, потом принялась за хрящи. Как собака. Слюна и гной стекали по её подбородку. Взгляд все ещё не был осмысленным. Она быстро вылизала руки и поднос, а потом попробовала наброситься на него. Конечно, гнилого мяса было мало. Кайко на этот раз попал ей ногой в плечо. Раздался хруст. Девочка снова упала на пол, и Кайко несколько раз удар её сапогом. Кано с интересом наблюдал за трясущимися руками девушки, которыми она упиралась в пол. Она сильно закашлялась, по подбородку потекли гной вперемешку с желчью и кровью, которые девчонка попыталась облизать и проглотить обратно. Руки не выдержали и подкосились. Снотворное начало действовать. Кано чуть ухмыльнулся.***
Квартира Аримы была опечатана. Маруде аккуратно подцепил скотч и открыл дверь. Внутри его ждали пустые стены, словно никто здесь никогда не жил.