«Он хотел умереть, и ему представился к этому случай, он стучался в ворота гробницы, и рука во тьме протягивала ему ключ от них».
Он дошел до баррикады на этом отчаянии, а еще на мысли, что «Его позвали, значит, нужно было идти», но уже на подходе к баррикаде страх остановил его, долг перед отцом удержал от бегства, но он же ущемил права гражданской войны, и тогда Мариуса удержал второй долг («Покинуть друзей, которые его ожидают, которые, быть может, в нем нуждаются!»), и наконец он нашел третий долг, уже не перед кем-то, но перед чем-то. («Разве не бывает случаев, когда восстание дышит таким же благородством, как исполняемый долг?» «если свобода радуется, Франция забывает о своей ране», «монархия-это и есть внешний враг; угнетение — внешний враг», «утвердить социальную справедливость, вернуть свободе ее престол»). И в конце концов героизм старика, крики друзей и ребёнка послужили решающим поводом, чтобы он присоединился к баррикаде. «Empty chairs at empty tables».Oh my friends, my friends forgive me That I live and you are gone. О, мои друзья, друзья, простите, Что я живу, а вы мертвы.
Извиняться перед мёртвыми за то, что он чудом выжил, а они нет, во-первых, не в стиле Гюго, а во-вторых, не в мыслях Мариуса. «В иные минуты тени прошлого, возвращаясь и оживая, обступали его и омрачали его дух», но он не испытывает вины за свое спасение и счастье, потому что не должен. Напротив, Мариус чрезвычайно благодарен за свою жизнь, так что даже Жан Вальжан знает: если бы Мариус знал, кто его спас, никто бы не отвадил Жан Вальжана от их дома. Человек — венец творения, иначе бы они не боролись так за человеческие права, а жизнь соответственно — величайшая ценность. Если бы они не ценили свои жизни, их жертва не была бы так велика.There's a grief that can't be spoken. There's a pain goes on and on. Есть горе, о котором невозможно говорить, Есть боль, которая продолжается без конца.
Это, конечно, очень трогательно, но нет. «Козетта и Мариус вдруг попали из могилы прямо в рай. Переход был слишком внезапным и потряс бы их, если бы они не были опьянены счастьем.» Идея, что после смерти друзей Мариус навсегда будет преследоваться их тенями и страдать, опять-таки не в стиле Гюго. Мы уже видели, как Мариус справляться со смертью близкого человека. Он перенял убеждения отца и тот стал для него ориентиром. После провала восстания Мариус сделал то же самое." — Люди девяносто третьего года были титанами, — сурово отрезал Мариус.» «Заметим мимоходом, что Мариус, воинствующий республиканец, как он это доказал на деле, теперь против своей воли стал бароном.»
Почитать мёртвых, а не страдать по ним, говорит Гюго. Также сказано, что «только это великое счастье [быть с Козеттой] и могло изгладить следы катастрофы». В фильме же и мюзикле их любовь просто не содержит такой силы.