Любовь — это без минуты трагедия. Тот, кто никогда не задыхался под пластом обрушившихся эмоций, — наивный романтик, сторонний наблюдатель, бродящий по туманному полю, сотканному из иллюзорной красоты.
Волны с плеском бились о металлический каркас маяка, мелкими брызгами орошая нам лица. Застегнув ветровки по самое горло, мы стояли на мосту. А прямо под ногами мутное море ходило ходуном, оттого казалось одним громадным организмом, покрытым множеством белых пенящихся язв, потому и неспокойно дышащим или задыхающимся. — У тебя бывают необъяснимые сны? — вдруг спросила она. Я только улыбнулся, уже не поражаясь ни странным совпадениям, ни знакам «свыше» и не ища в них судьбоносных связей. — М? — подняла она на меня глаза. — Может, и бывают. Что ты имеешь в виду? — Такие сны, которые невозможно описать словами. Я пожал плечами. Да и разве существуют слова, способные с детальной точностью передать тот рецепторный накал, с которым врывается в мозг эйфория? или страх? — Ну вот представь, — воодушевлённо произнесла она и, встав за спиной, зачем-то накрыла мне глаза ладонями. — Представь самый громкий звук в самом тихом его проявлении. — Не нужно было тебе прогуливать уроки физики, — засмеялся я и поцеловал её холодные пальцы.1
пятница, 7 сентября 2007
— Dan… Danee, écoute-moi! — отчаянно кричал мужчина на другом конце линии, продолжая настаивать на чём-то крайне важном: — Tu dois me comprendre toi même! — Dois comprendre?! Девушка с силой бросила телефон на мощёный тротуар и принялась яростно бить острым каблуком по аппарату. Каждый последующий удар становился всё агрессивнее и попадал точно в цель, с хрустом проламывая пластмассу. Удар. Ещё удар — и вот теперь хрустнул каблук. Попав мимо цели, ударил по каменной брусчатке, громко цокнул и надломился у самого основания. Девушка шумно выдохнула и запрокинула голову, пытаясь сдержать слёзы. Казалось, вечернее небо тоже готовилось заплакать. Дождевые облака висели совсем низко, уже сливаясь с туманом, что белёсой дымкой расползался по крышам домов. И только неоновая вывеска кафе-бара «Калейдоскоп» да тёплый оранжевый свет за панорамными окнами выжигали сгущающуюся тут мглу. Внутри заведения было людно — все столики заняты, лишь у барной стойки виднелась пара свободных табуретов. Немного поразмыслив, девушка проделала похожую процедуру и с левым каблуком, превратив изящные туфли в жалкое подобие балеток, которые смотрелись крайне несуразно и совсем не по погоде.2
— Чай, пожалуйста. Горячий, — подойдя к барной стойке, заказала она. — Добрый вечер! К сожалению, кухня уже не работает. Из горячего только глинтвейн, — протараторил парень в белой рубашке, чёрных подтяжках и шляпе, усыпанной серебряными звёздочками. — Или могу угостить вас какао, — улыбнулся он, услышав, как девушка выругалась на французском. — Захватил несколько пакетиков себе на обед, если не возражаете. — Не дожидаясь её ответа, парень скрылся под широкой стойкой, громко стукнув чем-то стеклянным. — Merci. Спасибо, — тут же поправила она себя и, подрагивая от холода, взобралась на высокий табурет, окинув взглядом зал: люди разных возрастов сидели за столиками, распивали спиртные напитки и тихо переговаривались; а их взгляды были устремлены в сторону, противоположную бару, где на двухъярусной полукруглой сцене группа старомодно разодетых музыкантов исполняла Strangers in the Night в спокойной лаунджевой обработке. — А вот и ваше какао! — весело произнёс бармен, вырвав девушку из раздумий. — Большое спасибо, — благодарно улыбнулась она. — Вечер живой музыки? — Последняя композиция, — кивнул в сторону сцены, а затем, натянув улыбку, обратился к подошедшему гостю: — Желаете что-либо выпить? Девушка вновь отвернулась и стала осматривать зал: слева от бара, на танцплощадке, несколько пар покачивались в ритм убаюкивающей музыке. Кто-то беззвучно подпевал пленительному голосу вокалистки, звучащему точно с виниловой пластинки; кто-то что-то нашёптывал на ухо своему партнёру по танцу; кто-то, закрыв глаза, наслаждался витающей вместе с сигаретным дымом мелодией, создаваемой переборами струн акустических гитар, перкуссионными инструментами и синтезатором; а кто-то, улыбаясь, осматривал сверкающую звёздную иллюминацию над головой. Казалось, всё это место было насквозь пропитано умиротворяющей гармонией и окутано вечерней пеленой городского счастья. Счастья, которого Дэниэль не могла разделить с гостями. В её голову лезли совсем безотрадные мысли, отчего лишней она чувствовала себя и здесь. — Большое спасибо за какао, — в очередной раз поблагодарила она бармена в смешной шляпе и спрыгнула с табурета. — Сколько я вам должна? — О, нет, вы меня оскорбите, если сейчас же не уберёте это обратно в сумочку, — кивнул он на кошелёк в её руках. — Ещё раз спасибо за спасение замерзающего! — устало улыбнулась она и направилась к выходу. — Был рад помочь, мадемуазель! — произнёс он последнее слово с французским акцентом. — Доброй ночи! — на миг задержавшись у двери, попрощалась она.3
Стоило двери открыться, как ночной воздух цепко схватил её за горло, холодом проникнув в лёгкие и заставив поперхнуться. Узкая улочка была безлюдна и темна. И лишь едва уловимое ухом гудение электричества, исходящее от вывесок закрывшихся магазинов да уныло склонивших головы уличных ламп, невидимыми струнами пронизывало царившую тут тишину, отзываясь в сердце щемящими отзвуками меланхолии. Разбитый телефон и два каблука по-прежнему валялись на мокрой брусчатке, которая в оранжевом свете фонарей походила сейчас на созревший початок кукурузы. Издав звук, полный разочарования и досады, Дэниэль потянулась за остатками тёмно-синей трубки. — Ого! Вот это бойня! — прогремел голос за её спиной. — Боже! — подпрыгнув на месте, выпрямилась она во весь свой невысокий рост. Рядом стоял мужчина в чёрном пальто и чёрной шляпе, за тенью которой не было видно глаз. — Вы меня жутко напугали. — Возможно, вам нужна помощь? — тактично поинтересовался незнакомец. — Нет, спасибо. Я уже со всем разобралась, — вновь принялась она собирать мелкие кусочки пластмассы и ещё каких-то деталей, пряча всё в маленькую сумочку. — Это точно! — засмеялся мужчина, тут же добавив: — А говорят, такие телефоны невозможно сломать. — Всё можно сломать, — ненамеренно грубо выпалила она. — Похоже, эта старая вещичка была вам дорога, раз вы сохранили её по сей день. — Незнакомец склонился рядом, помогая собрать осколки трубки. — Надо же, даже антенка есть! — искренне удивился он, достав деталь из стыков мостовой. — Да-а, давненько я не видел подобных телефонов. — Это был подарок, — не удалось ей скрыть грусть в голосе. — Спасибо за помощь, хоть я и сказала, что всё в порядке. — Штэфан. Очень приятно. — Мужчина добродушно улыбнулся и протянул руку в чёрной кожаной перчатке. — Дэниэ́ль, — оставила она его жест без внимания. А он ещё раз поинтересовался, точно ли у неё всё хорошо, ведь сломанные каблуки и разбитый телефон свидетельствовали об обратном. — Да-да, не беспокойтесь, — заверила его она. Но её ответ показался ему лишь банальной учтивостью. — Твой акцент, ты… — избавился он от формальностей. — Француженка, — оборвала она его на полуслове. — ...выглядишь потерянной, — закончил он мысль. — Эти улицы… Мне нужно к главному парку. Я… не знаю, где я, — шумно выдохнув, развела она руками. — Могу составить компанию и показать дорогу, — предложил он. — Мне по пути. — Если вам… — «Тебе», — улыбнулся он, взглянув на неё: волосы собраны на затылке в небрежный пучок, чёрные кожаные леггинсы, длинный чёрный кардиган, огромный пушистый бежевый свитер с воротником-шарфом. — Откуда ты?.. — запнулся он, подбирая верное окончание фразы. — De Paris, — ответила она раньше, чем он договорил. Однако спросить он собирался совсем о другом «откуда». Его по-прежнему волновало, что же такого произошло «там, откуда она», из-за чего её туфли лишились каблуков, а телефон превратился в пластиковый пазл. — И как же тебя занесло в нашу деревеньку, Дэ́ниэль? — тогда поинтересовался он. — Дэниэ́ль. Ударение на последний слог, — поправила она его и, улыбнувшись, удивилась: — Деревеньку? — Находящийся в сотне километров от Северного моря этот городок с численностью населения в полмиллиона по всем немецким меркам «деревенькой» уж никак нельзя было назвать. — Здесь жила моя бабушка. К слову, — Дэниэль похлопала по сумочке, — это был её подарок. — Был? — Подчеркнув время, Штэфан вопросительно изогнул бровь, ожидая услышать причину, по которой «подарок» разбился на столько кусочков, что ни одна служба спасения уже не смогла бы его починить. — Это долгая и абсолютно неинтересная история. Я вспылила, — отмахнулась Дэниэль, протараторив себе под нос, точно отчитываясь перед строгим учителем. — А мы вообще туда идём? — сменила она тему, как только они повернули на неприветливую пешеходную улочку. На поржавевшей от времени табличке, что висела на кирпичной стене какого-то старого здания, потёртые готические буквы гласили: «Schünhoffstraße». — Шён… Шуноф… Шунофстерштрассе, — Дэниэль попыталась прочитать длинное слово. — Неплохо, но нет! — рассмеялся Штэфан. — Смотри, — чуть склонившись перед ней, повёл он рукой направо, туда, где улочка, круто поворачивая, упиралась в высокую полукруглую арку из красного кирпича, за которой виднелась главная площадь города, окружённая бело-коричневыми «пряничными домиками». — Ну ничего себе! — изумилась Дэниэль, стараясь мысленно прорисовать маршрут. — Спасибо, — едва заметно улыбнулась она. — Отсюда я уже знаю, как добраться самой. Прости, что отняла, — пытаясь подобрать нужное обращение, на секунду замялась она, теребя в руках связку ключей, — твоё время. — Да брось, я же сказал — нам по пути.4
Погода тем временем испортилась вконец. Несмотря на начало осени, температура упала аномально низко. Моросил мелкий дождь, такой, что, даже простояв под ним долгое время, вряд ли можно было всерьёз промокнуть. Хлестал колкий ветер. Словно загнанный зверь, он завывал и крутился водоворотом по закоулкам. Ещё один свирепый порыв — и где-то над головой хрустнула ветка высокой липы. Дэниэль невольно вздрогнула, выронив из рук ключи, — те звонко звякнули, ударившись о камень. Штэфан укоризненно покачал головой и быстро поднял их. — Позволь проводить тебя, — предложил он, вручив Дэниэль увесистую связку. — Уже, верно, около одиннадцати. Я не могу просто так уйти, бросив девушку посреди улицы в столь поздний час. — Это ты сейчас за меня или за свою совесть переживаешь? — улыбнулась она. — За свою совесть. Я настаиваю, — поправив чёрную фетровую шляпу, тоже улыбнулся он и галантно подставил локоть. — Ну… зато честно, — помешкав немного, взяла она его под руку, отчего стало значительно легче ковылять в неудобной обуви. — И как только не страшно в такое время гулять одной? — как-то риторически прозвучал его вопрос. — Страшно? — переспросила Дэниэль, искренне удивившись. На протяжении всего пути им и прохожего-то ни одного не встретилось. Только изредка проезжавшие машины нарушали покой спящего центра. — Страшно отчего? — Ну-у, — протянул Штэфан, — сейчас по улицам только маньяки да отморозки шатаются. — Маньяки? — вновь полным пренебрежения эхом пронеслось уже произнесённое слово, и Дэниэль залилась громким смехом. — И к какой категории мне следует отнести тебя? А вообще, так всегда моя бабушка говорила, — вмиг наполнился её голос грустью. — Наверное, все бабушки так говорят. Я не боюсь маньяков, это им стоит меня опасаться. Штэфан лишь скептически хмыкнул, добавив: — Самоуверенность может сыграть с тобой злую шутку.5
Выйдя на широкую улицу, вдоль которой незаметными металлическими венами, врезанными в мостовую, тянулись трамвайные пути, Дэниэль ещё раз облегчённо выдохнула, узнав знакомые места. Обсуждая детали каждого здания, мимо которого они проходили, да и просто поддерживая вежливую беседу, она старательно пыталась не возвращаться к событиям сегодняшнего вечера. От них лишь становилось горестно и обидно. Обидно за друга, отказавшего в поддержке, обидно за разбитый телефон, который она так бережно хранила всё это время, как своеобразный талисман. Но назойливые образы сами вспыхивали в сознании, уводя мысли всё дальше от реальности. А ещё этот так не вовремя повстречавшийся незнакомец, пахнущий алкоголем и счастьем. — Думаю, ты права, — усмехнулся Штэфан. — Что? — не сообразив, к чему были произнесены эти слова, Дэниэль перевела на него растерянный взгляд. — Ты плачешь? — заметив мерцающий блеск в её глазах, встревоженно спросил он, хотя был скорее удивлён, нежели обеспокоен. — Нет, это, — неуклюже потёрла она нос о мягкую ткань перчатки, — это от ветра глаза слезятся. Штэфан недоверчиво свёл брови и похлопал по карманам пальто. — Нет платка, — с сожалением выдохнул он, но затем оптимистично заключил: — Но есть очки! — И вытащил футляр из внутреннего кармана. — Замечательно! — Отчего-то у неё вырвалось именно это слово, хоть ничего замечательного в ситуации и не было. — Штэ-эф, — растянув гласную, Дэниэль поймала себя на мысли, что, вероятно, подобное лаконичное обращение могло прозвучать излишне фамильярно, потому, укоризненно поджав губы, потёрла переносицу. Штэфан же не придал этому никакого значения, а только достал из гладкой коричневой коробки очки. — Вот, — бесцеремонно надел он их на Дэниэль. — Отличная защита от ветра! — Я думала, речь шла о солнечных! — растерялась она. — Так ночь же! — взглянув на неё, закатился он смехом. Вид у неё и вправду был забавный: точно какой-то страшненький ботаник. Для полноты образа не хватало разве что брекетов на зубах. И только она посмотрела сквозь линзы, как огни фонарей мгновенно смазались в яркие пятна, пронзая резким лучом света и болезненно ударяя в голову. — Штэф! — Дэниэль пошатнулась и протянула руку вперёд в поисках опоры. — А? — не переставая улыбаться, отозвался он и поймал её косоглазый взгляд, смотрящий сквозь него. — Вот, — осторожно сняла она очки и вернула их Штэфану. — Не за что. — Спасибо, — поправил он. — Не стоит. — С твоим немецким явно что-то неладное, — раскатисто рассмеялся он, убирая футляр обратно в карман пальто. — Не стоит благодарности за то, что я выставила себя клоуном, изрядно повеселив тебя, — серьёзно подытожила Дэниэль. — Прости, — мотнув головой, будто вытряхивая что-то ненужное, поразилась она собственному тону. — Прости, что моё настроение совсем не такое приподнятое, как у тебя. А ты… Ты носишь очки? — Исключительно для таких вот случаев. — Застегнув пальто, Штэфан лукаво улыбнулся и вновь подставил ей локоть. Дэниэль глубокомысленно хмыкнула и обхватила его руку. — Но ведь сработало же, ветер-то вон как завывает, не стихая ни на минуту. — А почему ты не в них? — проигнорировав ремарку о погоде, спросила она и принялась изучать детали его одежды, в которых не было ничего примечательного: чёрные ботинки, чёрные джинсы, чёрное пальто, и лишь под самым горлом, за воротником, виднелся маленький белый квадратик шарфа. — Хотя не отвечай, — усмехнулась она. — Я сейчас что-то упустил? — удивился Штэфан. Его бровь вопросительно поднялась и спряталась под мягким полем шляпы. — Ну, не мне же одной выглядеть глупо. — Хм? — Крутясь на месте, он принялся осматривать себя со всех сторон так, словно кто-то невидимый только что переодел его украдкой и эта одежда теперь была ему чужда. — Хм? — непонимающе посмотрел он на довольную Дэниэль, указывающую двумя пальцами себе на горло. — У этого жеста слишком много значений, поэтому побоюсь озвучить свою догадку, растолковав её неверно, — запутался он вконец. — Твой белый шарф… — С утра был моим, — появившаяся на его лице улыбка придала образу игривого коварства. — Ты не дал договорить, — вернулась к Дэниэль недавняя раздражённость. — Ты выглядишь, как католический священник… Дёрнувшись с места, Штэфан шагнул к чёрному зеркалу витрины какого-то уже давно закрывшегося магазина, позабыв о державшейся за его руку девушке, отчего та угодила ступнёй в небольшую, но глубокую лужицу. — Хм, и впрямь. Однако священники не носят такие шляпы, — оценив свой внешний вид, самодовольно резюмировал он. — Ох, ну как же ты так! — увидев, как Дэниэль пытается вытряхнуть воду из остатка туфли, сочувственно покачал он головой.6
Штэфан ещё несколько раз извинился за досадный инцидент и даже неуклюже пошутил о своём наряде, но Дэниэль никак не отреагировала. Заблудившись в дебрях собственных мыслей и угукая невпопад, она ковыляла рядом, держась за его руку. Сейчас ей хотелось лишь поскорее оказаться в своей квартире, скинуть промокшую и неудобную обувь и согреться! Выйдя сегодня из дома, она никак не предполагала, что вечер окажется таким долгим, а его итог настолько паршивым. Очередной отказ в приёме на работу и, должно быть, уже окончательная потеря последней дружеской опоры во Франции. — Ещё и эта дурацкая лужа, — словно в довершение своего внутреннего монолога сказала она и, достав из сумочки большой платок, повязала на голове, стараясь укрыться от моросящего дождя. — Вот если бы ты знала историю этой лужицы, вряд ли бы так злилась, — улыбнулся Штэфан. Поднимаясь вверх по улице с незамысловатым названием — Грюнштрассе, они брели вдоль мерцающе-серых мокрых трамвайных путей. Совсем не обращая внимания ни на лужи под ногами, ни на противный дождь, Штэфан искрился весельем и воодушевлённо рассказывал своей спутнице о каком-то несуществующем герре Шульце, рабочем, при укладке тротуарной плитки допустившим ошибку, что и послужила виной недавнего инцидента с промокшей ступнёй. — А всё потому, что в тот злополучный день мысли бедолаги были заняты своей женой, — время от времени посматривая на Дэниэль, с энтузиазмом рассказывал Штэфан. — Скорее всего, уже бывшей, — добавил он, и Дэниэль вопросительно изогнула бровь, заинтересованно посмотрев ему в глаза. Поправив съехавшую от ветра набок шляпу, Штэфан продолжил, подобно адвокату в зале суда: — Началось всё несколькими месяцами ранее. Фрау Шульц, жена герра Шульца, — усмехнувшись, уточнил он, — уже давно немолодая женщина, сочла подозрительным один факт. А факт этот был очевидным и нисколько не удивительным. Муж фрау повадился каждое утро ходить в булочную. Объяснял он это тем, что может есть только свежевыпеченный хлеб, а от вчерашнего у него, видите ли, изжога. Первое время фрау находила данное объяснение исчерпывающим. Так продолжалось почти месяц. А потом… Штэфан в очередной раз проверил, слушают ли его, и, заметив чуть приоткрывшийся рот Дэниэль, снова продолжил: — Одним дождливым днём фрау наконец решила проследить за мужем и разузнать, всё ли на самом деле обстоит так, как он ей рассказывал. Выйдя из дома вместе с ним, она сделала вид, будто, как обычно, направляется в сторону базара, а сама спряталась за углом. Как только герр Шульц смешался со спешившими на работу прохожими, она достала из большой корзины дождевик, убрала зонт и, накинув тонкий целлофановый капюшон на золотые кудри, быстро пошлёпала по его следам… Путь до пекарни я описывать не буду, так как здесь нет ничего относящегося к сути дела. Да и переживания фрау вряд ли смогу достоверно изобразить, ведь самому никогда не довелось пережить подобное. Тьфу-тьфу-тьфу! — Штэфан постучал по шляпе. Дэниэль, приняв правила его игры и не обронив ни слова, одобрительно кивнула, отчего гладкий шёлк соскользнул со лба прямо ей на нос. Впрочем, Штэфан умудрился искусно вписать и этот момент в свой рассказ, не нарушив его целостности. Помогая Дэниэль поправить съехавший платок, он заметил на нём имя известного дома моды, на что отшутился: — Итальяшки часто пособничали немцам. Дэниэль непонимающе нахмурилась, в надежде услышать пояснения его слов; а Штэфан, поджав губы и выдохнув, указал ладонью на щербатый тротуар: — В ту секунду, что мы проходили мимо этого места, вы, мадемуазель, верно, не заметили сей косяк. Но это уже совсем другая история, совсем другого рабочего. Вернёмся к нашему… Проследив за мужем до самой пекарни, фрау Шульц своими глазами увидела то, во что наивно не хотела верить. На деревянной двери красовалась яркая вывеска, рассказывающая о графике работы магазинчика. В то утро булочная должна была открыться только в десять. А на часах было лишь семь сорок семь. И вот, затаившись неподалёку, фрау стала наблюдать. Её муж, подойдя к одному из окон здания, по всей видимости, постучал, — тепло улыбнулся Штэфан, — так как входная дверь в мгновение распахнулась, и из-за неё показалась темноволосая голова девчушки, — прервал он своё повествование, оценивающе осмотрев Дэниэль, — примерно твоих лет, а может, чуть старше. Засветившись непомерным счастьем и цепко ухватив горе-героя-любовника за ворот рубахи, девчушка затащила того внутрь. «Ах, бедная фрау Шульц!» — верно, подумали вы, — обратился он к своей спутнице, на что та утвердительно кивнула, горестно вздохнув. — Ох, обида, женское коварство и желание отомстить — сильное лекарство от таких вот переживаний. Как бы вскоре мы не начали сопереживать мужу фрау. Хоть я и не разделяю его взглядов на семейные отношения, но… — перевёл он взгляд на Дэниэль, почувствовав, как та сжала его руку крепче. — Замёрзла? Может, стоит вызвать такси? Стук твоих зубов скоро начнёт заглушать мой рассказ. — Мы почти дошли, — добродушно отозвалась она. — Или я могу поделиться с тобой своим пальто или шарфом падре, — не унимался он. — Всё в порядке, правда. Спасибо за заботу. Я же говорила — тут недалеко. Вон там мой дом, — повела она носом куда-то вперёд. — Где? Который? — Тот, на углу. — Хорошо, — чуть раздосадованно выдохнул Штэфан. Перейдя дорогу, они свернули направо, где Грюнштрассе, пересекая Фельдштрассе — маленькую улочку с односторонним движением, — тянулась вниз довольно крутого холма. По обе стороны Фельдштрассе стояли такие же, как и во всём центре, невысокие светлые домики, вдоль которых росли липы. Раскинув ветви, сейчас они шелестели и поскрипывали на ветру. А мокрые от ещё недавно моросившего дождя листья в свете фонарей поблёскивали золотистыми огоньками, раскрашивая улицу подобно рождественской гирлянде.7
— Думаю, нельзя оставлять незаконченной любую начатую историю, поэтому позволь пригласить тебя завтра днём на чашку кофе, — стоя перед светло-жёлтым зданием, где жила Дэниэль, сказал Штэфан. Будто и не предвидя вовсе подобного предложения, Дэниэль застыла у каменных ступенек, ведущих внутрь дома, и, не находя нужных слов, теребила связку ключей. Пауза затянулась, обратившись в неловкое молчание, нависшее грозовой тучей, готовой вот-вот разорваться. Штэфан не выдержал первым: — Конечно, с огромным удовольствием, — ответил он, на этот раз голосом героини. Дэниэль невесело улыбнулась и покачала головой. — Совсем не хочется быть грубой, но выходит именно так. Извини, — и вновь неловкая пауза, — но я не могу согласиться. Штэфан лишь вопросительно пожал плечами, в растерянности посмотрев на неё, но Дэниэль отвела взгляд, ничего не ответив, и, сама того не заметив, стала переминаться с ноги на ногу от охватившего всё тело противного холода. Повинуясь секундному импульсу, Штэфан одним движением притянул Дэниэль ближе и принялся согревающе растирать её плечи и спину, словно на дворе стоял лютый январь. — Тебе нужно выпить чего-нибудь горячего, — с толикой излишней заботы произнёс он. — Спасибо за всё, — уже отстранившись, поблагодарила она, всхлипнув носом. — Ну вот, а мне теперь в одиночестве ковылять домой, — с наигранной досадой вздохнул он. — А я наивно надеялась, что неловких ситуаций больше не возникнет, — в самом деле расстроилась Дэниэль. — Мне следует проводить тебя? — подняла она растерянный взгляд. — Хм? — искренне удивился Штэфан. — В таком случае, тебе придётся остаться у меня до утра. Иначе это какой-то замкнутый круг выходит! — развёл он руками. — Ты слишком быстро сдал свой замысел, — простодушно улыбнулась она. — Замысел? — коснулось её лба его горячее дыхание, пахнущее терпким алкоголем.