29
четверг, 18 сентября
Головная боль из-за выпитого накануне алкоголя сработала лучше будильника. Я даже не сразу понял, что нахожусь у Ксавьера. Дверь спальни вывела в прихожую, а оттуда я уже попал в «гараж». Утро было до отвращения солнечным, заполняющим комнату ярким светом, проникающим внутрь через огромные окна. Ксавьер говорил по телефону, стоя у включённой беговой дорожки, Гас крутился у его ног. Я прошёл в кухню и стал рыться в ящиках в поисках обезболивающего. В висках нестерпимо ныло. Выпил сразу две. Хотел позвонить Жюльет, но когда увидел, что на часах всего лишь шесть, решил не беспокоить её в такую рань. — Уходишь? — оглушил меня вопрос Ксавьера, пока я дремал над стаканом воды. — Пойди отоспись, я вернусь в обед, отвезу. Это вчера, как однажды выразился Даниэль, «надравшись смелости», я в полоумном помешательстве рвался за руль с помутнённым сознанием. Сейчас же, казалось, и джинсы без посторонней помощи надеть не смог бы.30
В следующий раз меня разбудил Гас. Он скулил и, царапая дверь спальни, рвался в прихожую, откуда доносились звуки открывающегося замка. Я выпустил его и, вернувшись в кровать, рухнул на одеяло. За дверью послышался голос Ксавьера и лай Гаса, затем замок снова щёлкнул, и стало тихо. — Штэф! Штэф! — звучало эхом, пока я петлял по чёрным коридорам больницы. — Штэф! Два! Я открыл глаза и понял, что голос был настоящим. — Два. — Ксавьер указал на наручные часы. Голова не болела, но вот от долгого сна тело превратилось в обрюзгший кусок желе, не желающий двигаться. — Сварить кофе? — Ксавьер вопросительно посмотрел. Я выдавил слабый кивок и потянулся за телефоном. Позвонил Жюльет, услышал, что у них «всё хорошо». Попросил дать трубку Эли, в ответ получил: «Она спит». — Не хочу тебя грузить, но… — начал Ксавьер, поставив две чашки кофе на барную стойку, и, взяв в руки стопку бумаг, заговорил о рабочем расписании, концертах, новых съёмках клипа, интервью, светских мероприятиях и прочем. А я молча кивал. — Том и Густав сейчас в Бохуме, вместе с моделями на фотосессии. Решили добавить мужской и женской одежды с обложкой альбома для интернет-магазина. Скоро понадобятся снимки для промо тура, а у вас прошлогодние костюмы. Ты этим всегда занимался. Не хочу давить, за меня это делает время, но давай наймём кого-нибудь, кто разработал бы образы… Ещё… сегодня я должен дать ответ Harley Davidson. Штэф? — посмотрел он исподлобья. — Давай наймём. Ксавьер выдохнул и придвинул мне кипу бумаг. Я не собирался открещиваться от группы. Мне лишь был нужен кто-то, кто разобрал бы рабочее расписание, расставив дела в порядке их важности. В списке моих приоритетов Эли стояла на первом месте, поэтому я даже не хотел тратить время, забивая органайзер телефона напоминаниями о том, где и во сколько должен быть в такой-то день. Есть мероприятия и интервью, на которых парни вполне обошлись бы без меня. Именно от таких «лишних» рабочих моментов мне и необходимо было расчистить календарь. — А Harley? — продолжал он выжигать пристальным взглядом. — Подтверждаю? — Подтверждай. — Тебя отвезти? — Сам доберусь. — Уверен? — прозвучал вопрос так, словно это я был тяжёло болен.31
Собрав все возможные пробки, до больницы я добрался к четырём. Взял маску из бокса у двери, надел и вошёл в палату. Странное чувство. За всю жизнь ни разу не носил медицинской маски. В палате было тихо, оттого писк аппаратов казался громче обычного. На экранах светились жизненные показатели и ещё какие-то цифры. Эли спала, запрокинув голову на подушке. Жюльет, расположившись за столом перед ноутбуком, что-то печатала. — Ту, красную, химию уже вводили? — прошептал я и сел рядом. — В три, — так же чуть слышно ответила она. — Снова тошнило. Дали новое лекарство. Сильнее. Быстро помогло. И она заснула. — Почему сразу нельзя было его дать? — вернулось былое раздражение. — Да знаю-знаю, — осёкся прежде, чем Жюльет что-либо сказала. Медсестра ещё в прошлый раз говорила, что организм у всех по-разному реагирует даже на одни и те же препараты. Потому-то поиск «своего» часто осуществляется «методом проб». — Вы звонили Дидье? — заметил я окно Скайпа с его именем. — Это вообще нормально — сочетать терапию с химией? Жюльет тяжело выдохнула и ответила: «Да». — Нервная система и органы неизбежно пострадают… Лэли пичкают таким количеством таблеток… Все они должны сочетаться между собой. Вчера Геро и Дидье согласовывали лечение. Дидье… — так и не договорила она, потому как Эли болезненно простонала, и мы решили, что, вероятно, разбудили её своими перешёптываниями. Но она лишь повернула голову набок. — Дидье смотрел результаты анализов, сделанные до начала химиотерапии. Сказал, у неё хорошие показатели: вирусная нагрузка неопределяемая, клеток иммунитета почти такое же количество, что и в июле. Зря вы промолчали о переливании. Но… что сделано, то сделано. Лейкемию диагностировали рано, прогноз очень хороший. Организм молодой, сильный… Не знаю, кого из нас сейчас утешала Жюльет. — Вы выглядите изнурённой. Может, принести еды? — Не спала всю ночь. Ей было плохо. — Вы провели ночь с ней? Жюльет кивнула и спросила обо мне. — У Ксавьера, — ответил я. В пять часов пришёл Геро, проверить состояние Эли. Как и медсёстры — в маске. Достал из ящика резиновые перчатки и попросил нас ненадолго выйти из палаты. Около восьми, уже засыпая на ходу, Жюльет ушла в номер. В десять в палате наконец воцарился покой. Да и в коридоре стало тише. Все необходимые процедуры были сделаны. Разложив и придвинув кресло к кровати Эли, я соорудил собственную кровать, признаться, намного более удобную, чем диван. По телевизору показывали молодёжное шоу. Глупое. Однако эти пустые диалоги притупляли мозговые процессы, позволяя разуму отдохнуть от запутанных мыслей. Но судьбу, верно, воротит от малейшего проявления гармонии, или её тошнит лишь от меня? Я заметил, что что-то не так, когда выразил мнение о происходящем на экране и Эли спросила: «А что там было?» Я решил, она просто просмотрела, потому-то и не придал особого значения. Когда же это повторилось в четвёртый раз, она заверила, что внимательно смотрела, но «уже забыла». Это «уже» составляло не больше пары минут. — Наверное, из-за лекарств. На всякий случай уточню, как просили ассистенты, — насколько мог спокойно произнёс я. А сам со скрученными от ужаса внутренностями вышел из палаты, направившись к медсёстрам. Я так часто обращался к ним по пустякам, расспрашивал о любых мелочах, что в этот раз мне показалось, будто они желали поскорее от меня отделаться, ответив: «Это нормально». Час был поздний, но я бы не смог заснуть, не получив ответа от кого-то более компетентного, потому отправил сообщение Геро. Извинился за беспокойство, хоть он сам просил писать в любое время «в случае чего». И я честно ожидал получить от него ответное смс, однако Геро перезвонил и сказал то же, что и медсёстры: нарушение памяти неизбежно, но со временем это пройдёт. Я поблагодарил его и вернулся к Эли. — Это нормально, — сказал и снова улёгся в кресле. Она улыбнулась, будто и без того уже знала. — Где ты провёл прошлую ночь? — не поворачивая головы, не отрываясь от просмотра уже нового шоу, спросила как бы между прочим, но голос выдал то ли раздражённость, то ли обиду. — У Ксавьера. Он завёл собаку. Зовут Гас. Тебе понравится. Тоже француз, — попытался я пошутить, чтобы разрядить возникшее напряжение. — Ты его сфотографировал? — Кого? Бульдога? Нет. Зачем? — Мне показать, — дёрнула она плечом и кинула короткий взгляд, кричащий вслед за голосом, что по какой-то непонятной причине она мне не верит. Я промолчал, лишь взяв её за руку, сжал ладонь. — Я пойму, — дрогнул её голос, а на глазах выступили слёзы. Я не понимал. Смотрел на неё в ожидании объяснения, она же молчала, делала вид, будто увлечена просмотром шоу. — Ты бред какой-то там у себя в голове насочиняла, — последовал я её примеру, решив не развивать тему.32
пятница, 19 сентября
Хоть накануне я и проспал вдвое больше нормы, бессонница меня не мучила. Я заснул вслед за Эли, как только она приняла лекарства. Зато проснулся ни свет ни заря. Раненый час и синее утро. В коридоре — полнейшая тишина. В палате — сопение Эли и писк аппаратов, исправно контролирующих биологические показатели. Я пролежал так, сверля взглядом потолок, какое-то время. До прихода медсестры и утренних водных процедур всё равно оставались часы. Нужно было занять себя чем-нибудь, занять мысли, доводящие до новых приступов необъяснимой и неконтролируемой агрессии. Включи я телевизор — разбудил бы Эли. На кипу листов с рабочим расписанием даже смотреть не хотел. Пусть этим занимается Дэвид. И я машинально перевёл взгляд на окно, и ответ нашёл меня там — в ветре, с шумом раскачивающем зелёные кроны. Я подскочил с кресла, в чём был — шортах и футболке, — накинул ветровку, надел громоздкие наушники и, оглушив себя музыкой, отправился на пробежку. Прав был тот, кто сказал, что в движении скрыта жизнь. Права была Жюльет, говорящая, что если я буду обездвижено сидеть на одном месте, сделаю себе хуже. По моим подсчётам, я намотал километров десять, прежде чем организм начал отказывать. Я в бессилии упал на колени и, склонившись над берегом реки, едва не выблевал лёгкие. В груди бесновалось пламя, дыхание сбилось, пульс лихорадочно барабанил в висках. Я хватал воздух ртом, втягивал его носом, но кислорода всё равно не хватало. Перед глазами летали то белые мушки, то тёмные круги. В ушах звенело, как после оглушительного выстрела, а сердце работало на пределах своих возможностей. Нужно было встать и идти, чтобы хоть как-то помочь ему восстановить ритм — мышцы ног тряслись и гудели. Я откинулся на спину, но не пролежал и минуты, как разум отдал приказ подняться. Моя кровь пылала, от земли же тянуло холодом и грибной сыростью. Пока шёл обратно, привёл мысли в порядок. Мне было стыдно и за вчерашнюю выходку в отеле, и у Ксавьера. Распсиховался, точно истеричная особа. Утопил в своей неуёмной импульсивности здравомыслие и сознательность. Номер хостела пустовал. Кровать Жюльет была аккуратно застелена. На моей же лежала гора одежды, что я вывалил из чемодана, так и не развесив в шкафу. «Чистота в доме даёт ясность мыслей и гармонию в душе», — однажды сказала Эли, когда я попрекнул её излишней педантичностью, после того как она разобралась с моим творческим хаосом, царившим в кабинете. На удивление я стал заходить туда чаще. Приняв душ и закончив с ликвидацией хаоса в номере, ясность мыслей меня не покинула, но гармония так и не воцарилась. С каждым днём с Эли происходили какие-то изменения, к которым я не был готов. Когда я вошёл в палату, растерялся от непонимания. Жюльет заслоняла собой дочь, явно помогая медсестре с чем-то. Я шагнул к ним и увидел зарёванное лицо Эли, но, как оказалось, это были не те слёзы, о которых я сперва подумал. Жюльет держала в руках маленький тазик, медсестра — трубки капельницы, а Эли рвало. — Что случилось? — поправив маску на лице, встал я поодаль, чтобы не мешаться. — Завтрак, — коротко ответила Жюльет.33
Ответ Harley Davidson уже дан. Отказаться за сутки до съёмок стало бы для группы непростительным непрофессионализмом. Но отчего-то, ещё не уехав, я уже чувствовал себя виноватым, что оставлял Эли одну. Виноватым не перед ней, а перед собой. Как ни старался, не мог избавиться от мыслей о смерти. Я видел, что химиотерапия делала с ней: она начала отказываться от еды, воды, нехотя вставала с кровати, её то тошнило, то рвало, она жаловалась на боль в мышцах и животе. И это только третий день! Мне страшно думать, до стиснутых зубов и скрежета, страшно осознавать, что по существующей статистической вероятности даже индукционный курс может стать для неё последним. А что если это всё? Конец. Что если Бог вот так решил поквитаться со мной? Говорят, перед смертью не надышишься… Но это единственное, что было в моих силах — находиться рядом. — Штэфан? — коснулась моей руки Жюльет. — Хм? — перевёл я взгляд с экрана телевизора на неё. — Ты не услышал мой вопрос? — удивлённо прозвучал её голос. — Спущусь на обед, ты со мной? Я отрицательно мотнул головой. — Уговори Лэли попить, если она проснётся, — прошептала она и излишне ободряюще похлопала по плечу. Я видел — Жюльет хотела помочь. Но все эти разговоры лишь пустые слова. Ни у неё, ни у Геро не было гарантий, что «всё» действительно «будет хорошо». В три часа в защитном костюме в палате появилась медсестра. Эли всё ещё спала. А когда проснулась, даже не поняла, что находится в больнице. — Последний день, — сказала медсестра, медленно вводя ядовито-красную жидкость по трубке в порт. — Последний день даунорубицина, — поспешила уточнить, потому как Эли решила, будто это конец всего лечения. Да, Геро говорил, что химиотерапия отразится на когнитивных способностях. Но… Её полное непонимание того, где она находилась, её твёрдая убеждённость, что прошла целая неделя, меня не столько озадачила, сколько напугала. Мы смотрели ток-шоу на музыкальном канале. Жюльет уехала в город за тёплыми кофтами, потому как упакованные нами вещи никуда не годились. Главным критерием при выборе футболок и свитеров должен был стать глубокий вырез, чтобы протянутые от груди трубки капельницы не цеплялись за ткань. Но разве могли мы знать заранее, к чему готовиться? Сейчас же простое переодевание выливалось в сущую пытку. Несколько футболок даже пришлось «подгонять» вручную, а от единственного шерстяного джемпера на молнии у Эли зудела кожа. К счастью, сегодня даунорубицин не вызвал тошноту. И, пользуясь моментом затишья, медсестра позволила нам принять душ. На водные процедуры отводилось десять минут, а вот на то, чтобы отсоединить Эли от капельницы и заклеить порт целлофановым пластырем времени ушло вдвое больше. Всякий раз, что Эли мылась, она должна была протирать тело ещё и специальными влажными салфетками. Надпись на упаковке гласила: «2% Chlorhexidine Gluconate», я не знал, что означал этот небольшой процент, но если медсёстры и ассистенты постоянно напоминали нам о необходимости дезинфицировать кожу, значит, прок в салфетках действительно был.34
— Скажи, и я останусь на выходные с тобой. Я неумело заплетал её волосы в косы, а Эли жаловалась, как долго тянутся дни. — Прекрати, — фыркнула она. — А когда начнётся турне? Ты же не будешь сидеть здесь? — произнесла полувопросительно. — К тому времени тебя уже выпишут. — Думаешь, одного курса будет достаточно? — спросила так, как если бы секунду назад я произнёс полнейшую чепуху. — Я в этом уверен, — не задумываясь, ответил я, и тут же поймал себя на мысли, что у меня и в самом деле не было сомнений, что к ноябрю мы вернёмся домой. Эли промолчала, уголки её губ дрогнули, точно сдерживая улыбку, и она перевела взгляд на экран. Я тоже решил не развивать тему химиотерапии, ведь однозначного ответа не знал никто. Мы могли только надеяться на лучшее. Однако не прошло и получаса, как Эли пожаловалась на боль в висках и тошноту. Медсестра дала ей таблетки, но состояние не улучшилось. Её вырвало трижды, и уже когда она разрыдалась в полном отчаянии, медсестра вызвала Геро. Только он имел право назначать медикаменты. Геро пришёл вместе c фармацевтом — пожилой женщиной. Оба в белых халатах и масках. Они изучили нашу дневную карту, о чём-то посовещались и ушли. А минутами погодя в палату вбежала медсестра с новым лекарством. Оно помогло моментально. Позже Эли даже поужинала, после чего заснула. В десять мы её разбудили принять таблетки, она проглотила их махом и снова заснула. — Что они ей дали? — спросила Жюльет, и я раскрыл блокнот с записями всех названий и дозировок препаратов, которыми её пичкали. Попытался прочесть, что сам же и нацарапал, но запутался в звуках. Протянул блокнот Жюльет. Она взглянула на мои каракули и быстро протараторила написанное слово. — Это нейролептик, — пояснила, а я пожал плечами. — Он оказывает антипсихотическое действие. Его часто назначают больным шизофренией. Её просто вырубили.35
суббота, 20 сентября
Признаться, я до последнего втайне надеялся, что по какой-то магической причине и съёмки, и презентация отменятся. Но ровно в семь, следом за будильником, пропищало смс с подтверждением о трансфере из аэропорта Франкфурта. А в одиннадцать группа в полном составе прибыла в фотостудию. Повсюду расхаживали полуголые девушки-модели, техники отстраивали свет, парнишка в кепке «Harley Davidson» полировал один из подготовленных для съёмок байков. — Штэф! — окликнул меня Крис. Я натянул приветливую улыбку и подошёл к их компании, распивающей кофе. Мы пожали руки, перекинулись парой дежурных фраз. После очередного тяжёлого вздоха Том первым решился спросить, как у меня дела. — Потом, — коротко ответил я и, прихватив кружку кофе и извинившись, отошёл позвонить Эли. Убедился, что у неё всё хорошо, насколько это возможно. А затем старался вообще не вступать ни в какие беседы. Мне не хотелось портить приподнятое настроение парней разговорами о своих проблемах. Когда приехали гримёры и стилисты, казалось, даже дышать стало легче. Мысли были заняты работой. Нас раздели по пояс, покрыли кожу чем-то похожим на мазут и, всучив разодранные джинсы и байкерские ботинки, отправили переодеваться. В шесть, под всеобщие аплодисменты и радостные возгласы, съёмки для рекламы новой модели мотоцикла и fashion-бренда завершились. Завтра в обед — презентация на заводе Harley. Будет пресса и много звёзд. — Давай с нами! — похлопал меня по плечу Густав. — Пропустим по одной. Помешкав пару секунд, я согласился и сел в такси. Разговоры о работе и предстоящем туре исчерпали себя довольно быстро, потому как у каждого из нас на руках имелось расписание. Мы перешли на тему футбола, но и она долго не продержалась. Я видел, что парни пытались заговорить обо мне, но всякий раз тактично осекались, переключая внимание на что-нибудь ещё. И тогда я сам нарушил их негласную игру в деликатность. — У неё лейкемия, — сказал я и, словно услышав свои же слова со стороны, ужаснулся от внезапно накатившего чувства спокойствия. Как-то слишком быстро я подобрался к «принятию», перескочив через депрессию. Отрицание было. Злость, заточившись ещё где-то за рёбрами, зудела. Торг? Я послал Бога к чёрту. Мне не с кем было торговаться. Я что, и вправду смирился? — Ты как? — спросил Крис, прерывая затянувшуюся паузу. — Нормально, — без фальши в голосе ответил. Всё вдруг стало таким очевидным и простым. Вслед за смирением пришло знание того, что делать дальше, даже несмотря на простирающуюся неизвестность. Парни поочерёдно кидались речами поддержки, а я улыбался как кретин. Из всех моих страхов остался лишь один — страх быть в мыслях Эли не тем, кем я являлся. Мне нужно было продолжить тот ночной разговор и ответить на её «я пойму» иначе. Мы оба привыкли оставлять недосказанности и оставаться с уверенностью быть понятыми. — Пожалуй, пойду, — бросив купюры рядом со своей пустой кружкой пива, встал я из-за стола. — Давай с тобой? — прилично захмелевшим голосом предложил Том. Я отрицательно мотнул головой и, хлопнув его по спине и выйдя из бара в стылый воздух шумящего города, побрёл в сторону отеля. Солнце уже село, но фонари ещё не зажгли. И что-то интимно-особенное витало в этом сумеречном сине-сером свете. Что-то, чего я никогда не замечал раньше. Раньше… Казалось, раньше я жил в какой-то сенсорной слепоте. Сейчас же я ощущал, как жизнь заполняла меня изнутри своими красками, своими звуками, я чувствовал себя живым, но не живущим. В какой-то ускользнувший от меня момент я потерял связь со временем. Я то забывался в прошлом, то терялся в призрачном будущем, а настоящее проносилось над головой сверкающим шёлком вечернего неба. Прошло около часа, как после очередной безуспешной попытки дозвониться до Эли я отложил телефон. И, наверное, так и сидел бы в тишине мыслей, слушая тиканье наручных часов, если бы не затрезвонивший будильник, напоминающий о необходимости принять лекарства. А чуть погодя позвонила и Эли. Я готовился к плохим новостям, но вместо них услышал её смех и рассказ о сумасшествии Жюльет. — Я говорила с дядей и Жаклин, — ответила она, прежде чем я вообще что-либо спросил. — Мама хочет, чтобы они приехали. — З-зачем? — предательски дрогнул голос, а в сознание закралась гадкая мысль о том, что Жюльет узнала о диагнозе что-то такое, для чего собирают всю семью. — На мой день рождения, — чуть погодя сказала Эли. — День рождения? — Удивлённая интонация сдала меня с потрохами. — Как прошли съёмки? — оставила она без внимания мою забывчивость. — Хорошо, — коротко ответил я, в свою очередь намереваясь увести разговор подальше от темы работы. — А сейчас ты где? — в трубке послышался шорох. — В номере… — Один? — оборвав на полуслове, тут же уточнила. — Если я прилечу первым рейсом, это положит конец твоим идиотским вопросам и безосновательным предположениям? — всё накопившееся за день раздражение вылилось на неё в желчном вопросе. Повисла тишина. — Прости, — одновременно произнесли мы. А потом проговорили так долго и тепло, что мне вспомнилась прошлая осень: наши телефонные звонки и поэтические вечера, оттого сейчас и стало противно. Все мои былые чувства, желания и планы на будущее сочились из углов комнаты холодным мраком. Мысли чёрными змеями поползли по возбуждённому сознанию, скручиваясь в водовороты. Я ощущал, как начинал сходить с ума. Мне нужна была отключка, разрядка и перезарядка. Секунды раздумий — и я достал из дорожной сумки ноутбук. Включил. Открыл порносайт и намерился решить проблему самым животным способом — мастурбацией.36
воскресенье, 21 сентября
Меня разбудил деликатный стук и голос Криса. Он звал так, словно проверял, жив ли я. На часах — начало восьмого — слишком рано для запланированных на сегодня дел. — Я о чём-то забыл и проспал? — открыв дверь, спросил его. Он мотнул своим «ананасом» из дредов и предложил составить ему компанию на пробежке. Пробежка завершилась на баскетбольной площадке, где, потеряв счёт времени, мы увлеклись игрой, познакомившись с местными спортсменами. Когда же вернулись в отель, парни сидели в фойе уже с прибывшими по случаю презентации стилистами и визажистами. У всех в руках были чашки, все что-то бурно обсуждали. — Ну наконец-то! — фыркнул Том. — Десять минут, — кинул я ему, и мы побежали вверх по лестнице. — Вечером на after-party с нами? — спросил Крис, остановившись у своего номера. — У меня самолёт в четыре. Он понимающе поджал губы и скрылся за дверью. Я же, позвонив Эли и услышав неубедительное «всё хорошо», был готов вернуться в Берлин ближайшим рейсом, наплевав на презентацию. Меня изъедала мысль, что я здесь, в каком-то смысле, развлекался, в то время как она там лежала под капельницей. Три неимоверно долгих часа, наполненные вспышками фотоаппаратов, деловыми беседами и фальшивыми улыбками, наконец закончились речью благодарности Маттиаса Корте. И, сев в такси с чувством выполненного долга, я направился в аэропорт. Долетел быстрее, чем добрался до Шарите. Воскресенье. Вечер. Город в пробках. В палате царила тишина. Жюльет не было. Эли спала. Я дважды помыл руки, обработал антисептическими салфетками. Стараясь не шуметь, сел в кресло и незаметно для себя задремал. Но долго не проспал. Пришла медсестра. Разбудила и Эли. Проверила температуру, капельницу, убедилась, что всё в порядке и ушла. Следом за ней появилась Жюльет с ужином и ассистентка с новой бутылочкой средства для полоскания рта. Ужин, впрочем, пришлось съесть мне. Эли осилила только банан с соком. Глотала так, словно у неё страшная ангина. Жжение присутствовало и раньше, но сейчас оно отражалось на её лице маской сильнейшей боли. У Геро был выходной, потому мы вызвали дежурного врача. Он осмотрел горло Эли, изучил показатели сегодняшних анализов и сказал, что никаких проблем нет, что цель химиотерапии — убивать любые быстро делящиеся клетки, все, без разбора — бласты и здоровые: клетки пищевода, волос, ногтей и костный мозг. — Но если боль нестерпимая, мы можем ненадолго отключить тебя от капельницы, чтобы дать организму передохнуть. Приостановим? — вопросительно посмотрел он на Эли. Она отказалась и попросила обезболивающего. Но вместо обезболивающего ей дали снотворное.37
понедельник, 22 сентября
Ночь была спокойной, однако утром ситуация ухудшилась. Первый стакан воды до начала процедур Эли так и не смогла выпить. Сделала лишь пару глотков. В половину восьмого пришла медсестра проверить жизненные показатели. Отклонений не было. Взяв из порта кровь на анализ, она отсоединила Эли от капельницы и позволила принять душ. Когда ассистент принёс чистое бельё, я хотел помочь и перестелить постель. Но парень не позволил. В отсутствие всякой физической активности Эли должна заниматься этим сама. Я отложил комплект в сторону и пересел на диван, чтобы не мешаться, пока он занимался влажной уборкой и дезинфекцией ручек и разных поверхностей. Сначала за матовой дверью ванной показался блёклый силуэт, а затем в какой-то до безобразия розовой пижаме вышла Эли. — Это всё мама, — поймав мой взгляд, кивнула она на свою одежду и улыбнулась. — Как себя чувствуешь? Она снова улыбнулась, подошла к кровати и принялась стаскивать простынь. Я начинал бояться вопроса о её самочувствии. Оно менялось столь резко, что «всё хорошо» порой длилось не больше пары минут. Как только Эли всё перестелила и наспех высушила волосы, медсестра вновь подключила её к порту и дала лекарства, которые следовало принять до завтрака. Потом появился и завтрак: чёрный чай, коробочка апельсинового сока, йогурт, банан, три круглых булочки, для каждой по кусочку масла, и джем: клубничный и абрикосовый — всё в упаковках. Через боль, но половину Эли съела. После завтрака следовали очередные лекарства. Когда «суматоха» в палате успокоилась, пришла Жюльет. Она помогала медсёстрам с процедурами, не требующими обязательного участия медперсонала: обрабатывала кожу Эли кремом, так как химиотерапия делала её сухой и раздражённой, закапывала в глаза какие-то капли. Я уже и не помнил, для чего они были нужны. В десять я ушёл на пробежку. Позанимался на турниках. В половину двенадцатого вернулся в хостел. Принял контрастный душ и отправился в буфет на завтрак. С недавних пор ел только здоровую пищу и надеялся, что собственный иммунитет не подведёт меня, пока Эли находится здесь. Скоро её организм ослабнет настолько, что станет в разы более восприимчивым к инфекциям. Я мог заразить её, являясь носителем какой-нибудь заразы, никак не проявляющейся на моём физическом состоянии. Но уже вечером после ужина что-то пошло не так. У неё подскочила температура. Она находилась в полуобморочном состоянии. Жар вызывал галлюцинации. Ей казалось, что она лежит не в своей палате. Просилась отвезти назад, бормотала невнятно и на французском. Медсестра вызвала Геро, но и он не смог назвать причину, по которой Эли стало так плохо. Следующий час дверь в палату открывалась с периодичностью в десять минут. Ассистентка и медсестра без конца меняли мокрые полотенца, пытаясь охладить тело Эли. Температура не спадала. Врачи проверили почки, потому что у неё болела именно эта область, но никаких отклонений не нашли. В десять часов, когда пришло время принимать лекарства от ВИЧ, у нас так и не получилось заставить Эли проглотить их. Она по-прежнему бредила. Таблетки пришлось размять и ввести через трубку сразу в горло.38
вторник, 23 сентября
Утром её самочувствие улучшилось. Но после обеда температура опять поползла вверх. Когда доползла до сорока градусов, Эли снова стала бредить. Никакие лекарства не помогали. Всё отделение онкологии стояло на ушах, в нашу палату то и дело входил кто-то из врачей. Обед пришлось пропустить. А к ужину температура спала, но только Эли поела, как жар вернулся. У неё заболел живот. Она не покидала туалета. Вызвали гастроэнтеролога. Взяли очередные анализы и наконец нашли ответ — желудочно-кишечная инфекция. Назначили антибиотики. И позже этот ад закончился — она заснула.39
среда, 24 сентября
Я думал, что закончился. Наивно полагал, что наступит среда, курс химиотерапии завершится, Эли отключат от капельницы и ей станет хоть немного легче, но, очевидно, ошибся. Побочные эффекты от литров влитого яда только набирали силу. Уровень гемоглобина и тромбоцитов упал до критических отметок. За одни только сутки ей провели переливание крови дважды. А вечером нас с Жюльет вызвал Геро. Он говорил долго и вкрадчиво. Объяснял, с чем нам предстоит столкнуться в ближайшие недели. Если к концу октября в крови всё ещё будут присутствовать бласты — придётся провести второй круг индукционного курса. — Мы как-то можем повлиять?.. — спросил я, хоть, кажется, и знал ответ. — Сейчас нужно помочь организму восстановиться. Требуется много трансфузий. — Я могу стать донором, — тон прозвучал полувопросительно, потому как я сомневался, подойдёт ли моя кровь. Жюльет категорично возразила и сказала что, этого всё равно будет мало. — Ну хоть что-то! — Какая у тебя группа? — Третья положительная. — А у Эли вторая положительная, — ответила она до того, как я осознал какую чушь сморозил. Ведь сам же помнил, что Эли переливали вторую. — Даже если бы ты подошёл, пойми, для неё это — капля в море. Твоё здоровье сейчас тоже важно, — накрыла она мою ладонь своей. — Твой уровень гемоглобина восстановится не сразу, иммунитет может ослабнуть… Сейчас осень — сезон простуд. Да, с тем, что я нужен и Эли, и работе здоровым, не поспоришь. Геро поддержал Жюльет, сказал, что если у меня есть желание «помочь кровью», то я могу сдать небольшое количество для клинических исследований, которые здесь постоянно проводят студенты-медики.40
четверг, 25 сентября
Следующим утром я сдал кровь для «студенческих опытов», а у Эли обнаружили очередную кишечную инфекцию. И на дверь повесили табличку «Карантин». Все должны были тщательно дезинфицировать руки, носить маски и следовать новым санитарным правилам. Врачи опасались, что придётся прибегнуть к хирургическому вмешательству. Боялись, потому что из-за критически низкого уровня тромбоцитов кровотечение попросту могли не остановить. Но, к счастью, антибиотики помогли и в этот раз. Дни превратились в американские горки. А потом она начала терять силы. Мало ела. Плохо спала. Сильно побледнела. На коже то и дело появлялись высыпания и красные пятна. Синяки не сходили. А нескончаемые трансфузии, казалось, не помогали. Показатели лейкоцитов и эритроцитов падали вдвое за одну ночь. Врачи уверяли, что так и должно быть. Парни предлагали свою помощь, но я не мог согласиться. Аргумент Жюльет крепко вцепился в память. Совсем скоро — съёмки клипа, затем — репетиции перед началом тура, а весь ноябрь — концерты, билеты на которые разлетелись ещё в августе. Слишком многое стояло на кону. Никто из нас не имел права болеть. В субботу утром мне позвонила сестра Майера. А вечером из военного госпиталя доставили ещё пакеты крови. Несмотря на слабость, Эли рекомендовали меньше времени лежать в постели. Геро настаивал на любой физической активности. Если проводили переливание крови — то мы с ней просто вышагивали от двери до окна, если же вливали только компоненты крови — выходить из палаты разрешалось, и тогда мы втроём: я, она и наш приятель капельница, по имени Понедельник, нарезали круги по коридорам больницы. Это произошло в пасмурный полдень понедельника, когда мы столкнулись у лифта с лысым мужчиной, американцем. Он так сильно был измучен болезнью, что даже возраст стёрся с его лица. На нашей капельнице был чёрный бантик, который приклеила Эли, как галстук-бабочку «просто для красоты». Когда американец его заметил, улыбнулся и спросил, как зовут нашего парня. Эли ответила «Понедельник». Так он и появился. Так и развлекались. Утро вторника ничем не отличалось от остальных дней. Всё та же рутина: проверка состояния, сдача анализов, приём лекарств. В девять принесли завтрак. И я отправился на пробежку, а Жюльет поехала в город за покупками разных необходимых мелочей. Приняв душ, переодевшись и даже успев перекусить, я всё равно вернулся раньше Жюльет. Но в палате никого не было. Я подумал, Эли увели на какую-нибудь очередную проверку, а потом услышал шорох за дверью в ванную. В халате, накинутом на мокрое тело, она сидела на полу и бесшумно плакала. На мой вопрос, что случилось, вытянула ладонь с клоком волос. В два часа пришла психолог, и нас с Жюльет выставили из палаты в коридор. В три психолог ушла, оставив Эли, рыдающей взахлёб. — По-вашему, это нормально?! — не выдержал я, и голос сорвался на крик. — Ей нужно выпускать эмоции, — прошептала Жюльет. — Что-то в кабинете доктор Хентшель я не наблюдал подобного! — Штэфан! Не надо! — окликнула она, когда я уже вышел из палаты. Я не собирался ни с кем ругаться, просто хотел где-нибудь остыть. А позже Жюльет её подстригла. Сделала каре. Побриться налысо Эли не решилась.