Рано или поздно

Пуэрто-Лобос, Мехико

Сводки новостей мелькают в программе радио, кажется, чаще, чем то, для чего, по мнению Шона, радио вообще было задумано человечеством. Ограбления, торговля запрещёнными веществами, пьяные дебоши — всё это не является чем-то комфортным для погружения в свои одинокие мысли. Но привычка, мудро украденная у отца, даёт о себе знать, когда Шон настойчиво не желает выключать лично избранную дежурной радиостанцию. Чужой голос, исходящий из электроприбора, неизменно помогает не терять пространство вокруг себя и продолжать делать работу, которая необходима, чтобы выжить. — Йо, Диас, тебе ещё долго? — Закончил, — Шон выбирается из-под машины и торопливо поднимается на ноги. Перепачканные руки наспех пробегаются по футболке, чтобы рукопожатие не было совсем уж неприятным. — Будет работать как часы. Или даже лучше. — На том спасибо, шеф. Чего бы я без тебя делал! — Сочтёмся. Постоянный клиент автомастерской в ответ пожимает протянутую руку без капли брезгливости, открыто лыбясь во все тридцать два. И Шон уверен — мужчина благодарен ему сердечно и простодушно. В последние годы парень всё отчаяннее отдаёт свои симпатии искренним людям, которых легко прочесть. В основном, потому, что его самого окружает катастрофический недостаток прозрачных намерений. Ведь рядом всегда лишь братец, воспринимающий их внутрисемейные взаимоотношения скорее как занимательную игру, нежели как что-то серьёзное. И Шону невдомёк, чем он выиграл подобное поведение, но чем чаще он замечает за братом пренебрежение, тем сильнее стремится закрыть глаза на тревожные звоночки, перерастающие, тем временем, в звон, сравнимый по громкости с церковным колоколом. Когда входная дверь ударяется о стену, распахиваясь резким рывком, Шону приходится гадать, в каком настроении сегодня возвращается домой его брат. Гармоничное исчезновение последнего посетителя остаётся совершенно незамеченным, пока старший Диас замирает на несколько затягивающихся секунд. Анализирует приближающиеся изнутри дома шаги — замечает, что неосознанно задерживает дыхание. Приходится делать выдох против собственной воли, но это даётся легче, когда за порогом собственной персоной появляется виновник его нервных тиков. Лицо у подростка лучистое и одновременно с этим задумчивое, что позволяет вычислить без промедления — он появляется в мастерской не для того, чтобы просто составить компанию. — Ты закончил работать? Не важно! Отвлекись! Шон, есть разговор! Скорее! — Осади, enano, — старший успевает изобразить бурную деятельность: сосредоточенно оттирает от рук остатки масляных пятен и попутно раскладывает инструменты по ящикам. — Я свободен. В чём дело? Шон даже улыбается, забывая тяжесть недавних ощущений. Он до самой глубины своей усталой души ценит моменты, в которые рождается чувство привычно родного комфорта. — Отлично! Разговор, срочно! Идём! Парень вновь ухмыляется непосредственной разгорячённости. Ему не хочется даже попытаться подавить в себе слабо контролируемую потребность угождать Даниэлю. Потому, спустя считанные секунды, он покорно следует за братом, шустро топающим прямиком в гостиную, к выключенному телевизору и стоящему напротив него дивану. — Так, садись! Слушай! Прикрывая ладонью смешок, пробивающийся сквозь заинтересованный настрой, Шон старается подавить и улыбку в голосе: — Я весь во внимании, Дэни, в чём дело? — Во-первых, не зови меня так. Во-вторых, дело серьёзное! Разговор! Ох, просто… Просто заткнись и слушай! — Я ни слова не… — Слушай! Две секунды Даниэль ожидает утвердительного кивка, который следует наигранно опасливым движением, и только после этого, убедившись, что всё внимание старшего брата поглощено им одним, подросток позволяет себе вернуться к увлечённому тараторству: — Как ты знаешь, у меня есть девушка! — Я знаю? — Шон выгибает бровь даже немного возмущённо. Он не привык быть в неведение о жизни младшего даже на малую долю. Это странно, но — до сих пор не привык. Даниэль принимает неприкрытую уязвлённость с видимым спокойствием. Только сейчас опускается на диван, поджимая одну ногу, и приглашает сесть рядом брата. — Ну, теперь знаешь. Так вот- — И давно? — что-то замыкается в самом разуме Шона, гоняя толпу однородных мыслей по кругу. — Я тебя спрашиваю. Давно? — Да какая разница, чувак? Суть не в этом, ты просто- — Отвечай на вопрос. — Боже, да всего-то пару дней, — внешне Даниэль закатывает глаза; внутренне — расплывается в чеширской улыбке. Шон настолько холоден, что даже обжигает, грозно нависая всем своим ростом над сидящим подростком. Даниэлю хочется подкинуть побольше дров. — Или, может, недель. Ну да, точно, недель. Эх, когда влюбляешься, время летит совсем незаметно, верно? Ну, ты и сам знаешь. Шон не знает. Или, не хочет знать. В попытке не допустить приступа гипервентиляции — по ощущениям, воздух вдруг перестаёт поступать в лёгкие как надо, а сердце бьётся о рёбра неестественно живо — Шон позволяет себе сделаться более равнодушным с виду. — Ну и, — наконец присаживаясь рядом с братом, парень облокачивается на спинку дивана в обманчиво расслабленной позе. Энергичным движением он тянется за пультом, чтобы включить телевизор для дополнения образа максимального безразличия. Но тело непослушно дёргается под пристально исследующим взглядом младшего, и Шон опускает руку обратно, надеясь больше ничем не выдать своё неспокойствие. — Когда познакомишь? С уважением принимая факт того, что Шон вступает в игру «кому больше наплевать», подросток остаётся удовлетворённым. — Хоть сейчас. Но сначала, ты должен помочь мне. — Точно. И чего же ты желаешь от меня? — Да, в общем-то, ничего особенного, — «пожалуй, только тебя». — Просто помощь от старшего братишки, понимаешь? — Дэн, у меня нет лишних денег. — Если дослушаешь, то узнаешь, что не надо мне от тебя денег! — подросток с лёгким возмущением толкает сидящего рядом брата в плечо. — Придурок. — Слушаю тебя со всей внимательностью, — Шон в ответ отвешивает слабый подзатыльник, после которого расправляет свою правую руку по спинке дивана — вдоль спины сидящего рядом Даниэля. — Ушлёпок. Младший коротко показывает язык и откидывается на диван, копируя расслабленную позу брата, заодно мягко надавливая плечами на чужое предплечье. Шон не пытается сделать вид, что физический контакт ему сейчас не нужен — придвигает запястье ещё немного плотнее к своему подростку, убеждая себя, что это касание остаётся для них обоих незначительным. Но потребность касаться растёт в геометрической прогрессии с каждым последующим словом Даниэля, потому что у Шона чуйка где-то внутри солнечного сплетения кричит: имея дело с младшим Диасом, только прикосновения не обманут. — Ты знаешь, как оно бывает. Ну, с девушками. Рано или поздно… их ведь целовать нужно. Ну, ты меня понимаешь? — Ага, только не начинай про пестики и тычинки. От меня что нужно? Презервативы? — Брось! — Даниэль тушуется, мысленно заходя в своих планах дальше, чем мог только мечтать. — Речь вообще не о том, Шон! Меня интересуют поцелуи. Только поцелуи. — И что же такого я знаю о поцелуях, чего не знал бы ты? — разговор необратимо сгущается в несмешную шутку, затягивающуюся петлёй вокруг шеи старшего. Он и не думал, что горло так удушливо пересохнет от какой-то жалкой недосказанности. — На самом деле, много чего, — Даниэль мастерит мгновенно грустнеющие глаза и измученно вздыхает. — Ох, Шон. Да я же ни черта не знаю. Можешь представить себе, как стрёмно впервые поцеловать девчонку и облажаться? Я просто не хочу выставить себя идиотом. И пытаюсь обратиться за помощью к своему братишке, который в своё время был тем ещё Казановой. Что, я о многом прошу? Шон непонимающе сжимает переносицу двумя пальцами, избавляя себя от хмурости. — Ты уже выпускник. И ты всерьёз ни черта не знаешь? Действительно, всерьёз? Младший разводит руками и активно кивает с видом: «Офигеть, да?». Шон отнюдь не проникается такой гладко сотканной речью. Методично пошевеливая извилинами, он обдумывает примерно сто тысяч странностей и несовпадений. Но что-то приковывает его к этому жёсткому дивану, заставляя прижимать руку к чужим плечам плотнее, пока подгоняющий вид Даниэля мешает здравым мыслям запустить процесс принятия правильного решения. — И что, ты ждёшь от меня урок полового воспитания? Чему вас только в школе учат, чтоб её. Даниэля вновь укалывает смущение, но он стремится побороться за изначальную задумку. — Так ты поможешь? Шо-он, прошу. — Да подожди ты, давай ещё раз. Что ты хочешь от меня? — Научи меня целоваться!