Мгла

В доме стерильная чистота, как в больничной палате, ей-богу, и Шаню даже немного совестно, что он натаскал столько грязи на ботинках. По новостному каналу исходятся в россказнях про устойчивое экономическое положение и дикторов хочется заткнуть ссаной тряпкой. Потому что у госслужащих тотальный пиздец. У всех, пожалуй, кроме Тяня. Устойчивым в жизни Шаня является лишь постоянное желание перетянуть, тотальная нехватка денег и только возрастающая неприязнь к отпрыску Хэ. Потому что просто невозможно быть рядом с таким самоуверенным ослом, как он. Ещё и суток не прошло, а этот пизденыш уже люто напрягает. Госпожа Яньлинь суетливо переставляет стаканы с водой по журнальному столу, словно бы пытаясь собрать их в какую-то известную только ей систему. За ее спиной скопище мелких картин на стене и ни одной фотографии, какие обычно висят в домах. Кресла и диван всё ещё пахнут сыростью склада, будто их только вчера привезли, а запаха еды Тянь и вовсе не улавливает, хотя время обеда уже прошло. Пальцы, которыми она собирает конденсат со стекла, подрагивают, как и ее нижняя губа. Тянь видел достаточно родителей, дети которых пропали. Они все ведут себя по-разному, но во взгляде у каждого читается неумолимая надежда на то, что их ребенка найдут живым и невредимым. Через некоторое время эта надежда перерастает в гнев, а затем в мольбу. У него эти этапы на подкорке высечены ярко красным, ведь сам в детстве испытывал на себе эту удушающую дрянь, пока ждал, что ему скажут: «мама вернулась». Не вернулась. Ни надежда не помогла, ни гнев, ни торг. Самое дерьмовое - это смирение, когда внутри не остаётся ни черта кроме блядского вакуума. Когда душа выебана настолько, что не ощущается и вовсе. Так и появляются живые мертвецы. Так и появился Хэ ебаный Тянь. — Госпожа Хань, у вас есть фотография вашей дочери? Желательно сделанная в день ее исчезновения. — Тянь перехватывает ее руку за пухлое запястье, на котором болтается золотая цепочка с субтильным сердцем, заставляя женщину обратить на себя внимание. Она вздрагивает, будто ее пробудили от кошмара и смотрит на него с непониманием. Моргает несколько раз, хмурит ухоженные брови. Смотря на неё, нельзя сказать, что она типичная домохозяйка. У тех вечно нет времени, чтобы сходить в салон на долгие процедуры. Тянь знает всю эту мутную бабскую хуйню, которая отнимает по четыре часа. — Почему именно сегодня? Почему вам нужна именно сегодняшняя фотография Сянцзян? — она смотрит ему прямо в глаза. В них бегущей строкой: «Почему именно моя девочка? Где она? Как она? Вы же найдёте ее?» В них слезы застыли да страх самой ужасной потери. В них боль такая, какая многим и не снилась. Тянь ее ощущает вставшим поперек глотки комом, который приходится протолкнуть холодной водой, иначе и слова не вымолвить. — Чем свежее фотография, тем выше шанс найти больше свидетелей, которые узнают вашу дочь. — поясняет Шань, откладывая в сторону блокнот, в котором аккуратным почерком выведено имя девочки. — Нам нужно четкое и подробное описание одежды Сянцзян и если у вас есть ее фотография в этой одежде, это значительно облегчит процедуру поиска. Гуаньшань уже не в первый раз злится, думая о том, что родителям не говорят о самом важном. Что курсов по тому, как стать ахуенной матерью и пиздатой женой хоть жопой жуй. И ни одного сраного курса с жизненно важной информацией о том, как уберечь своего ребенка от похищения и какие меры перво-наперво нужно предпринимать самим родителям. Конечно, ведь научиться распиздато готовить и делать горловой минет куда важнее безопасности детей, хули. — Кажется, у меня есть… — она хватает разблокированный телефон, жмёт дрожащими пальцами на сенсорный экран, ищет. — Есть фотография сделанная, наверное, месяц назад в этой же одежде. Мы с Сянцзян тогда ходили в торговый центр. Только в этот раз она ушла из дома в бежевой куртке, не в красной. «Лучше бы в красной» — думает Тянь и пялится на тучную девочку, которая весело глядит с экрана и показывает в камеру большой круглый леденец. В наглую скидывает фотографию себе, чтобы передать ее Цзяню, которому выпало возглавлять поисковые работы. Красный — яркий, не то, что бежевый. Когда на бежевую куртку почти никто не обратит внимания, красную заметят все. И может именно потому, что он слишком, блядь, много знает о преступниках да жертвах, ему дочерта не хочется создавать семью. Никаких детей. Никаких переживаний. Никаких поисков в случае чего. Свои нервы дороже, чем напускное людское счастье. — Назовите, пожалуйста, точное время пропажи вашей дочери. — Шаня немного отпустило, когда Хэ вознамерился вести допрос чуть ли не самостоятельно. Ещё не хватало этого кретина учить. А тут, посмотрите-ка, все по протоколу. Все в идеальном, сука, таком же стерильном, как и весь дом, порядке. Вопросы дохуя правильные. Взгляд дохуя серьёзный и, может, ему наверняка лишь показалось, но понимающий, черт возьми. Даже за руку женщину до сих пор держит и как-то слишком уж приторно-мягко водит большим пальцем по линиям на запястьях. И теперь Хэ ебаный Тянь даже не кажется таким уж гнилым ублюдком, каким был в машине всего-то десять минут назад. А может просто притворяется. Его Шаню понять трудно. Сам он бы ни за какие премиальные, хотя тут стоило бы задуматься, не стал хватать за руки потерпевших и утешать. В расследовании нет места эмоциям и жалости. Есть только ускользающее сквозь пальцы время и лишь оно играет решающую роль. — Я точно не знаю… Не знаю! — женщина опускает голову, а об стол уже разбиваются кляксы соленых капель. Ее натурально трясет. Ещё немного и начнет трясти уже Гуаньшаня, ведь у него реально нет времени на слезы, сопли и прочие сопутствующие. — Она должна была пойти к бабушке, это недалеко от парка. Я думала моя девочка у нее, думала, что все в порядке. Что она поела, что в тепле. — Яньлинь всхлипывает, стискивая кулаки. — А где же она сейчас? Она сыта? С ней все в порядке? От последних вопросов Шаня предательски мутит. Они пробивают ту неплотную броню, которую после встречи с потерпевшими ему каждый раз приходится выстраивать заново. И каждый ебаный раз эта выблядь истончается. Вместо стали там уже жестянка. Страшно подумать, что будет спустя пять лет. Совсем в картон изотрется. Держать себя в руках становится труднее, особенно, если ему лично приходится задерживать преступников. Кулаки не то что чешутся, они паскудно зудят в желании выбить дух из подонков. Каждая новая жертва, каждое новое тело, истерзанное, израненное, изувеченное до неузнаваемости, ложатся на него сраным многотонным. По каждому внутри хренов реквием. Он блядски устал переживать это дерьмо снова и снова. И хоть один раз хочется найти кого-то живым. Хочется принести в дом не одни только дурные вести. Хочется не врать матери, когда та звонит ему раз в неделю, что все заебись. Не заебись мам. Я лгу. — Спокойнее, госпожа Яньлинь, мне нужно чтобы вы собрались и помогли нам найти Сянцзян. — Тянь едва заметно запинается, когда понимает, что не стоит говорить безутешной матери о той проклятой статистике, от которой даже у него жилы стынут. Сегодня статистика идет на хуй. — чем быстрее мы приступим, тем скорее найдем ее, верно? Краем глаза, он замечает, что Шань тоже об этом думает. Хмурится, губы кусает и буравит взглядом ориентировку, которую сам же составил, будто пытаясь вычислить незначительные отклонения. Ещё вчера Тянь заметил, что тому важно довести все до припизднутого совершенства. Только свой отчёт он проверил по меньшей мере два раза. Сам Хэ совсем не такой. Он блядский повелитель хаоса во всем и всегда. Хаос вокруг него. Хаос в нём. — Вы правы. Простите, просто если с ней что-то случится… Я не выдержу этого. — она снова почти срывается в истерику, ведь голос сдавленный, будто ей перекрыли кислород, а голосовые связки разбухли. — Я не вынесу. Она пропала в начале двенадцатого. Они с подружками гуляли в парке Лаошань, тот что в районе Пукоу. И разошлись как раз в одиннадцать пятнадцать, ведь ей нужно было прийти к бабушке ровно в половину двенадцатого. Я уже обзвонила всех, кто с ней был. Они не знают где она. Умоляю, найдите ее! Тянь автоматом пялит на люксовые часы, встряхивая руку, как будто это может помочь повернуть время вспять. Но верить ему никто не запрещает. Приглушённый утробный вой матери не даёт сосредоточиться и стрелки будто бегут вперёд с удвоенной скоростью, укорачивая, срезая подчистую любые шансы найти Сянцзян живой. Вот была девочка одиннадцати лет. Ходила в школу. Играла с подругами. Была послушной и прилежной ученицей, лучшей дочерью, какую только можно пожелать, по словам госпожи Яньлинь. И у Тяня нет причин подвергать сомнениям ее слова. Когда женщина выходила на кухню, чтобы налить воды, он поплелся за ней, цепляя взглядом все, что поможет ему разобраться в том какая Сянцзян есть. Поймет ее и окажется на шаг ближе к разгадке. Вся дверца холодильника была усыпана примагниченными рисунками. Радужными, добрыми, с улыбками на смешных кривых рожицах. Три человечка всегда были вместе и всегда держались за руки. Только вот на одном, Тянь уверен, последнем, фигурка отца отстранилась и трехпалая рука Сянцзян уже не касалась его. Хэ учили обращать внимание на такие, казалось бы, незначительные вещи, чтобы понимать что испытывал ребенок находясь у себя дома и была ли у него причина добровольно сбежать. Судя по тому, что он увидел там — нет. Но говорить о чем-то ещё слишком рано. Последний рисунок слишком уж подозрительный. — Сейчас уже три часа дня. Нам нужны контактные данные всех подружек и друзей Сянцзян. Также телефонные номера ваших родственников. — Шань протягивает подготовленный лист-опросник, который женщина принимает без особого энтузиазма. Когда пропадает ребенок совсем не до бумажек, Шань знает. Но так же он знает, что без этой муторной хуйни никуда и ему нужны все ниточки связывающие девочку с кем бы ни было. Одна из таких, как правило и приводит к сбежавшим. К похищенным. К убитым. Он мотает головой, а лучше бы приложился пару раз о стол до рассеченного лба, только бы выгнать дебильные мысли. Нельзя о плохом. Нельзя без надежды. «Не думать, не думать, не думать» — Кстати, госпожа Яньлинь, где ваш муж? — Тянь протягивает ей салфетки, ведь кажется, что вместе с тушью сейчас потечёт и ее лицо: красные от слез глаза безобразно исказятся, оплывая вниз, нос съедет на бок, а губы, как воск скатятся убогими каплями к подбородку оставляя после себя алую напомаженную дорожку. Та кивает ему в знак благодарности, неосознанно комкая салфетку. Зависает на пару секунд, а потом, будто вспомнив что этой хуевиной вообще делают, подносит ее к припухшим векам. — Он до сих пор на работе, я не смогла до него дозвониться. — говорит уже совсем через нос. Примерно такого ответа Хэ и ожидал. Он кидает быстрый взгляд на Гуаньшаня, который в напряге до чёртиков, даже вена на виске вздулась. И черт бы побрал Тяня за то, что он всё это замечает. Блядские детали. Блядское все, ведь его до сих пор не отпускает лютое желание довести этого рыжего идиота до ручки. — С кем у вашей семьи неприязненные отношения? Знакомые, бывшие друзья, соседи, коллеги. — тот так поглощён работой, что совсем не замечает, что Тянь без тени смущения мажет по нему взглядом, когда на деле уже давно должен был отправиться осматривать комнату Сянцзян. Там информации о ней явно побольше, чем на дверце холодильника. Вдруг дневник найдет, девчонки же от такой хуйни фанатеют. Вдруг тайную переписку. Что она любит, какую музыку слушает, чем живёт, какие у нее увлечения. Он должен узнать её лучше, чем самого себя. Хотя с собой задача куда сложнее. В последнее время Тянь себя совсем не понимает. — У нас нет таких. — Яньлинь отрицательно мотнула головой, переводя взгляд с Гуаньшаня на Хэ. Похоже, Тяню она доверяет больше. — У кого из ваших близких есть судимость? — пока в отделе пробьют эту информацию, ебнуться можно, легче спросить напрямую. Женщина меняется в лице, кривится, будто в стакан ей плеснули не воду, а концентрированный лимонный сок и Шань понимает, что попал в яблочко. Вот она — первая нить. — У брата мужа, но разве это так важно? Разве вы не должны искать мою Сянцзян, а не протирать штаны в доме, где ее нет? — она яростно швыряет замызганную черным да алым салфетку на паркет и смотрит так, что под глоткой тут же начинает ворочаться сраное чувство вины. И Шань почти готов вымаливать у нее прощение. Черт его знает за что. Да хоть просто так, только бы не гвоздила этим немым обвинением. — Нам нужна максимально развёрнутая информация. Поисковая команда уже собрана в парке Лаошань и приступила к осмотру территории. — Тянь поднимается с дивана и подходит к ней медленно, словно пытается не спугнуть дикого зверя, укладывает тяжёлую руку на плечо, говорит тоже вкрадчиво, почти шепотом, от которого у Шаня ебаные мурашки, потому что для него это нихуя не успокаивающая хуйня. Но как ни странно, на Яньлинь это работает безотказно. Она поджимает губы и тупит взгляд в пол, как раз туда, где валяется хренова салфетка. — Предоставьте нам вещи, которые носила ваша дочь. Не стиранные, те, которые она надевала на голое тело. — Мо копошится в спортивной сумке, которая заменяет ему дипломат и выкладывает на стол небольшой глянцевый пакет для сбора улик. — Вы собираетесь искать ее с помощью собак, все настолько серьезно? Думаете, мою Сянцзян могли похитить? — смотреть на отчаявшуюся женщину почти физически больно. Отвечать ей правду — того хуже. — Это вполне возможно. — Но похититель ещё не звонил! Прошло уже четыре часа, а мне ещё никто не позвонил! — Нам ещё неизвестно действительно ли это похищение. Оставайтесь в доме и следите за тем кто вам звонит, мы пришлём к вам сотрудника, который будет контролировать входящую линию домашнего и сотового тел…- Шань клацает пастью так и не договорив, когда слух режет монотонным звоном, хотя кажется, что это настоящая сирена воздушной тревоги, а на экране смартфона Яньлинь высвечивается скрытый номер.