Мгла

Цзянь кутается в непростительно лёгкую для ноября куртку. Ему бы присесть, ведь ноги болят, гудят, там живого места уже нет, после ежедневных кроссов по парку Лаошань, да только он мерит шагами длиннющий коридор, то и дело оглядываясь на дверь квартиры Чжэнси. Точно как раньше, когда он ждал Чжаня, чтобы пойти вместе в школу или приплетался к нему домой ближе к вечеру, отпирая дверь своим ключом. Они выросли. Чжань переехал. А тот ключ, что он до сих пор бережно хранит между старыми книгами, к этому замку никак не подходит, да и к самому Чжэнси тоже. Тот и раньше не был шибко открытым парнем. Для всех, кроме Цзяня, разумеется. И то ли возраст так меняет людей, то ли обстоятельства, на которые Цзянь повлиять не может, то ли ещё какая-нибудь неведомая хуйня, но Чжань постепенно отдаляется и от него. Молчит упорно, точно язык проглотил. Вот и сейчас Цзянь, как какая-то сопливая школьница, стоит у его двери, в тупую измеряет шагами коридор и придумывает очередное оправдание зачем на ночь глядя припёрся к угрюмому Чжэнси. Даже в дверь ещё не стучал, что скажет-то? «Привет мой старый добрый друг, а вот и я»? Не канает. С Чжэнси такое уже не канает. «Я тут мимо проходил, хотя парк на другом конце города, да и добирался я сюда битых два часа по пробкам, уставший как псина, воняющий как та же псина, после непрекращающихся поисковых действий, на которых сегодня мою ногу вытрахал чей-то стремный пудель»? Цзянь останавливается, оттягивает футболку, подтаскивая ту к носу. Действительно же воняет. И надо бы в душ сгонять, смыть с себя грязь, запах крепкого мужского пота, облепившего тело с головы до пят. Только вот уходить — это не для Цзяня. Он заносит кулак и стучит особым шифром, который придумал ещё в детстве, специально для Чжаня. Два тихих Один громкий Два тихих Дверь отпирается почти сразу же, словно бы его ждали. В полумраке Цзянь вылавливает слегка удивленный взгляд светло-серых глаз. Цзянь как-то уж слишком отчётливо понимает: точно ждали. Только не его. В академии он научился неплохо так читать чужие эмоции, которые Чжэнси тут же подчистую стирает с лица. — Что-то случилось? — тот слегка зависает, словно ворочает в мозгу что-то, взвешивает, решает пускать Цзяня в квартиру или оставить на пороге. Пока Чжэнси не пришел к отрицательному, Цзянь просто теснит его и заваливается внутрь, снимая грязнющую обувь. Чтобы у того и мыслей не появилось выгнать его, продрогшего, уставшего и слегка, ну точно говорит, совсем чуть-чуть разочарованного. Тут до сих пор запах новой мебели. До сих пор пара неразобранных коробок в коридоре. До сих пор не слишком обжито. Цзяню совсем неудобно, когда под ногами не валяются тома маньхуа, а он ведь по привычке уже приготовился аккуратно их обходить, чтобы ненароком не порвать тонкие страницы. Без вещей ворохом сваленных на полу, тоже совсем уж не по себе. Точно живёт тут и не Чжэнси вовсе. — У меня обязательно должно что-то произойти, чтобы прийти в гости к моему другу? — Цзянь наконец садится на диван, вытягивая гудящие от усталости ноги и облегчённо запрокидывает голову. Это кажется чуть ли не лучшим событием за день — просто немного посидеть и не двигаться. Просто немного поговорить с Чжанем. Просто немного украдкой понаблюдать за тем, как расслабленно опускаются его плечи, словно бы тот снисходительно говорит «что уж с тобой поделаешь». А делать с ним толком ничего и не надо: по голове пару раз погладить, слово хоть одно ласковое сказать, похвалить и это уже в списке обязательных, да выдать дневную порцию «Цзянь, вали уже к себе», потому что без этого он ни за что не свалит. — В одиннадцатом часу ночи? — уточняет Чжэнси и все же запирает дверь на замок. — Раньше тебя это не трогало. — Цзянь изо всех сил старается не выдать реальную обиду за наигранную. На языке непрошенно возникают сотни вопросов, главный из которых: «Почему я чувствую, что ты отдаляешься?». Ответ он знает. «Мы уже взрослые люди, у каждого есть личные дела, Цзянь». Хотя каких-то два-три года назад все дела ещё были настолько общими, что казалось, они живут одну жизнь на двоих. Такую великолепную жизнь, которая теперь повернулась к нему задницей. — Цзянь, я серьезно. — он устало мнет шею и останавливается напротив дивана. Вопросы слетают, стираются сами по себе, потому что перед ним на мгновение появляется старый добрый Чжэнси, к которому хочется кинуться, случайно царапая ногтями кожу, обнять. Крепко, чтобы кости хрустом, чтобы заставить себя поверить — нет, не так уж они и далеки. — Если тебе нужен повод, то вот он: наши бравые ребята, которые должны были проверить брата господина Ханя, забили на это большой и толстый хуец, допросили его на отвали. А сегодня пришёл ответ о его алиби, которое, к слову, не подтвердилось. Если Джиён узнает об этом, мы встрянем по полной. — палит Цзянь наконец всплывшую причину своего позднего визита. Он и забыл об этом. И как тут не забудешь, когда все мысли и думки совсем о другом. О том, чей взгляд сейчас снова меняется, поверить не может или даже не пытается. — Кончай шутки шутить, это даже не смешно. — Чжань как всегда спокойный. Не распыляется на ненужные эмоции, эта обязанность Цзяня, как ни как. И он ответственно взваливает на себя эту посильную во всех смыслах ношу. Нужно эмоционировать за двоих? Да пожалуйста. Чженси отвечает за рациональность в их союзе. Все сухо, по фактам, по полочкам, исключительно по делу. Возможно, до сих пор они в этом полагаются друг на друга. Две определенно подходящих друг другу детали одного мощного механизма, который грозится разлететься, если гайки да болты не подкрутить. Если Чжэнси ещё хоть на долю отстранится. Цзянь душит желание встать и по-хозяйски пройти на кухню, чтобы достать из холодильника еды, а если той нет, то хотя бы заварить острую лапшу, которой Чжэнси закупается на недели вперед. Он и не ел сегодня толком, хот-дог в парке не считается. На ходу едой наслаждаться невозможно, это какое-то форменное надругательство над своим желудком. — А и не шучу. У того мужика судимость за домогательство к подростку. Я сегодня совершенно случайно это узнал во время поисков, мне-то его шерстить не надо было, своих дел по горло в этой лесополосе. Сплетни и слухи помогают расследованию больше, чем полиция. Вот это уже действительно забавно. Рыжик носился в управление почти каждый день, чтобы проверить достоверность алиби, а эти зашевелились только сейчас. Он будет в бешенстве, когда об этом узнает. — Цзянь косится на вырубленную приставку, которая по обыкновению пашет даже ночью и без шума кулера в комнате совсем уж тихо. — Ты пробивал его по базе? — тот щёлкает блокировкой телефона и раздражённо что-то печатает. — Ага, как только вернулся с поисков, я же в отличие от этих остолопов мальчик крайне сообразительный, не в меру активный и в меру красивый. Этот тип приставал к школьнице в метро на линии Лунцзян — Сяньлиньху, та как раз ехала домой с занятий. К девчонке они и вовсе носа не сунули. Хотя и так ясно, у районных, отвечающих за этот участок переваренная рисовая каша вместо мозгов, а наши положились на них. — рукой лениво взмахивает и думает, что резоннее было бы переночевать прямо тут. Хоть на хреновом диване, а лучше рядом с Чжэнси, прихватывая его кончиками пальцев за мочку уха. Здоровый лоб вымахал, а до сих пор не отвязался от старых привычек с самого детского сада. Этот совсем уж идиотский жест успокаивает, он и сам не понимает чем. — Завтра же надо ехать к этому уроду и девчонке. Я заеду за тобой в восемь. — когда речь заходит о сексуальных преступлениях, Чжэнси напрочь срывает крышу и Цзяня немного пугает его тон. Жёсткий, слишком уж грубый, резаный. Будь у самого Цзяня младшая сестра, возможно, он реагировал бы так же. И если уж дело доходит до разговора с подозреваемым, сдерживать себя Чжань не будет. Теперь сдерживать его — работа Цзяня. — Хорошо, только дай мне немного так посидеть, потому что если я встану прямо сейчас, мои многострадальные икры сведёт судорогами и моему лучшему другу, Сиси, не останется ничего, кроме как сделать мне массаж ног. Слушай, может мне реально стоит встать? — он даже подрывается в шутку. Знает ведь на самом деле, что Чжаня хер заставишь, если тот не хочет. Иногда заставить его адски хочется, но Цзянь не такой придурок, вовсе нет. — Сиди. Я принесу газировки, посмотрим фильм. Как раз вышел новый. Ты, вроде, ужасы любишь? — Чжэнси ворчит недовольно, пальцами тычет ему в лоб, чтобы на месте сидел — ну как тут не стать послушным? И это все воспринимается с удушливой нежностью, потому что бывает не настолько часто, насколько хотелось бы. А хотелось бы всегда — Ага. Массаж я люблю ещё больше! — Цзянь не то испытывает судьбу, хоть бы раз за последнее время эта сука ниспослала благословение, не то терпение Сиси. Возможно, испытывает сам себя, потому что уставшая башка не варит и контролировать непослушное тело труднее, чем обычно. Того гляди руки вцепятся в тело напротив, повалят на пол, подожмут под себя, чужая рубашка неминуемо лишится пары черных пуговиц, а может и вообще всех сразу, силы ему на такое плевое дело даже не понадобится. И тогда уж ему точно пиздец. Тотальный, урывистый, убийственный. Потому что, кидаться на Чжаня это реально жирный намек на самоубийство. Проверял, знает. Поэтому и действует аккуратно, хоть и навязчиво. Прикосновения будто случайные. Объятия будто дружеские. Он сам будто не влюбленный со школьной скамьи. — Рожу проще сделай и не вставай, иначе реально судороги будут, как в академии. И все как будто вернулось на круги своя. Фильм, где за девчонкой гонятся призраки жуткие, с лицами белыми, глазами огромными и ртами сплывающими со своих привычных мест куда-то на подборок. Музыка нагнетающая, от которой Цзянь даже вздрагивает, когда звукорежиссёр решает придать моменту особой пикантности и кто-то словно хуярит битой по роялю в самые уши. Комната тёмная, для атмосферы, конечно. Какой придурок ужасы при свете смотрит? Пачка с чипсами со вкусом сырного лобстера уже опустела и валяется, на полу. Вот и похерили порядок в доме. Двое, что сидят вроде бы рядом, а на деле непростительно далеко. Цзянь до сих пор удивляется невероятной способности Чжаня засыпать на самых интересных моментах. Он же знает, что героиню фильма сейчас пришибут и надо бы уши прикрыть, чтобы не вздрогнуть так же паскудно, как в прошлый раз, да только фильм уже не интересует. Тут зрелище гораздо масштабнее, тут ебаное произведение искусства. И если бы современные художники хоть немного шарили, рисовали бы только лицо Чжэнси, потому что нет в нем изъянов. Нет того, что могло бы не понравиться, оттолкнуть. Особенно, когда тот немного скатился на мягкие подушки и чуть поджал губы во сне. Цзянь сдерживает смазливый стон умиления. Никаких лишних движений, Цзянь, никаких… Черт возьми, это реально не кажется лишним. Не может быть лишним один долгий взгляд, липнущий к губам. Не может быть лишним всего-то одно короткое движение, когда рука ложится на грудную клетку с мерным дыханием, от которого, кажется, должен успокоиться весь мир. Как будто в подтверждение этого, парочка за стеной перестает ругаться в эту же секунду. Или просто Цзянь так увлекся, что перестал слышать что-то помимо вдох-выдох. Так увлекся, что не заметил, как Чжэнси сонно разлепил глаза и теперь смотрит на него убийственно серьезно. Руку сметает с груди, обросшей мышцами сразу после окончания школы и глупо усмехается, сдувая с одежды Сиси несуществующую пылинку: — Разбудил? Ты уж прости. У тебя тут было что-то, кажется, волосок, я не уверен. Ой! Смотри, сейчас самое интересное будет! Он позорно смывается в ванную. Сбегает от, как ему кажется, осуждающего взгляда Чжэнси. Сбегает от себя. Выкручивает кран холодной воды на полную и начхать, что весь пол заплескает. Пусть. Голову подставляет под струи ледяной и пытается привести себя в чувства. Чувства в порядок. Порядок в себя, ведь одно без другого невозможно, только система какая-то неправильная. Не работает она, а он не успокаивается. Уши уже заливает, ровно как и нос и ему приходится вынырнуть из-под потока. Капли на одежду. Капли на пол. Цзянь на двое. Потому что сердце всё ещё хуярит о ребра. — Уймись же ты, бля. — шепчет неслышно даже для самого себя и кулаком по нему даёт. Давно надо было его присмирить, припугнуть, остановить. Останавливает он лишь взгляд на своем ублюдски расстроенном отражении. — Что же ты делаешь? Прекрати быть таким влюбленным идиотом. Вы же друзья детства. Лучшие друзья. Он стрясает с прядей капли и шарит рукой по стене в поисках полотенца, которого нигде нет. Конечно, Чжэнси не любитель махровых, как Цзянь мог забыть? Хотя, может в навесном шкафу и найдется. На верхней полке одна зубная щётка и почти новая паста, бритва. На нижней только пачка классических презервативов. Цзянь смаргивает хренову воду с ресниц и пялится на них, словно ни разу в жизни таких не видел. Чему тут удивляться? Презервативы это нормально. Это правильно. Это нужно. Он печально усмехается сам себе. Неужто ожидал, что Чжэнси всю жизнь проживет отшельником, не познавшим чужого тела? Ага, размечтался. Ноги сами несут его в комнату, откуда слышится приглушённый фильмом разговор. Цзянь замирает в проходе, не зная, стоит ли мешать Сиси. Слух напрягает, не дай бог чего пропустит. — Не знаю получится ли завтра. — тот в упор не замечает, что за ним наблюдают. — Ты же хотела сегодня? Понятия не имею. Ко мне пришел друг, так что я не уверен. Ок, я напишу, будь осторожна. Он почти готов кинуться вперёд, чтобы ревностно посмотреть с кем говорит Чжэнси, но напряжение в теле от чего-то только крепчает и плотно прижимает его за глотку осознанием, что Цзянь сорвал тому свидание. Чжань не оборачивается, только задумчиво трёт лоб, будто снова что-то решает. Все проблемы начинаются с головы. С чужой. С того самого момента, как там процесс этот ебаный мыслительный начинается. Когда поршни хуярят в нестройный ряд, вразвалку, когда в ушах собственных стоит фантомный писк да шум, точно от старого процессора внутри которого одна пыль да ржавчина. Когда мысли эти самые, чужие, бля, родные, почти можешь различить. Прогнать его? Отказать ей? Чё делать-то? Шевели извилинами, Чжэнси, ты же не тупой Похерить свиданку с девушкой Похерить настроение Цзяня За двоих решает сам Цзянь. Потому что его заебало стоять пригвоженым к стене и ждать когда там Чжань придет к общему знаменателю, найдет наименьшее общее кратное, разделит, умножит. Один хуй он никогда не понимал этих блядских дробей, в рот их еби. Они ему и так не нужны. А он не нужен Чжаню Если уж тот так задумался. Если уж тот напрягся всем телом, что от грубых перекатов мышц невозможно оторваться и приходится не намерено… да кому он врет, намеренно, бля зырить и впитывать в себя, пока есть такая возможность. Пока Чжэнси не сказал свое «проваливай, я тут девушку жду вообще-то». Цзянь же крутой следак. Это математики выносят хреновы дополнительные множители. Цзянь выносит себя из квартиры. У него же дел пиздец много. Нет, он не собирается идти до дома окольными путями, чтобы заебаться в край. Нет, он не собирается купить пару блоков пива в круглосуточном на первом этаже жилого комплекса. Нет, он не собирается вмазаться хмельным и втыкать в идиотское телешоу, кто их вообще нахуй смотрит? Нет, он, сука, не собирается забивать и без того отшибленную голову мыслями о том, что будет происходить в квартире Чжэнси после его ухода. И так все понятно даже без слов. Девушка, парень, встреча под ночь, пачка ещё нераспакованных презервативов за зеркалом в ванной, застеленная новыми простынями кровать. Все так до блевотни правильно и естественно, натурально, ебать. Нет, он не собирается страдать из-за этой хуйни следующий хуиллион дней. Да, он врёт