О потерях и приобретениях

Всё начиналось так хорошо. Гермиона, зевая, с трудом спустилась по ступенькам в подвал, держа в каждой руке по тяжёлой сумке. Левая была тяжелее правой; она была набита книгами, а в правой сумке были настольные игры и тому подобное, а также ещё несколько книг. Драко оторвал взгляд от кровати, на которой проводил большую часть своего времени, когда она с шумом спустилась. Он сел на край кровати и посмотрел на неё с лёгким любопытством. Она с удовольствием осознала, что он был чистым, его светлые волосы блестели, на нём была одежда, которую она купила для него накануне — её первый поход за пределы Годриковой впадины с тех пор, как она приехала сюда. — Что это? — подозрительно спросил Драко, и Гермиона закатила глаза и с трудом преодолела последние несколько ступенек, со вздохом бросив сумки на пол. Она смертельно устала, просидев полночи в ожидании возвращения Рона; он был на задании по поимке или убийству убеждённого сторонника Пожирателей Смерти. Рон вернулся целым и невредимым, его цель уничтожена, а не захвачена в плен. Гермиона не думала, что он даже пытался взять сторонника живым, хотя она никогда бы не стала — не смогла — спросить Рона об этом. Растущая жестокость в его глазах начинала пугать Гермиону, и даже после его возвращения в час ночи она пролежала без сна ещё три часа, беспокоясь. — Где благодарность, Драко? — Ей всё ещё казалось немного странным называть его по имени вслух, но с тех пор, как она начала, чуть больше недели назад, ей казалось странным это прекратить. Он легко переключался между Грейнджер и Гермионой — Грейнджер в основном, когда он был раздражён, отстранён или несчастен, и Гермиона, когда он действительно, действительно не испытывал ничего из этого. — Я не собираюсь быть благодарным, пока не узнаю, что в них, не правда ли? За последние несколько дней Драко определённо стал менее несчастным; Гермионе было приятно это отметить. Проект «ПРИЯТЕЛЬ» продвигался более-менее по плану. К сожалению, менее несчастный Драко иногда казался очень похожим на несносного мерзавца Драко, но без яда. Слава Мерлину, по крайней мере, за это — он мог раздражать, но пока не был противным. Это почти превратилось между ними в маленькую игру; они огрызались и слегка подкалывали друг друга. Гермиона улыбнулась ему и махнула на сумку справа от себя. — Книги, — объявила она, а затем драматично указала на сумку слева. — Больше книг и других интересных вещей. Драко встал и склонил голову набок. — Полагаю, я могу поблагодарить тебя за душ, который мне посчастливилось принять прошлой ночью? — Он мотнул головой в сторону угла, где находился магически установленный туалет, и Гермиона увидела, что отгороженное пространство немного увеличилось в размерах. — Я попросила Гарри установить его, да, но, думаю, он всё равно собирался это сделать. Ему, вероятно, и в голову бы не пришло обеспечить Драко душем, но Гермиона не собиралась говорить Драко об этом. Не то чтобы он поверил её рассказу: одна бровь приподнялась, и на его лице мелькнула крошечная ухмылка, очевидно, его позабавила её преданность своему лучшему другу. — Что ж… Спасибо, Гермиона. Я, эм, ценю это. И одежду тоже. Она задавалась вопросом, беспокоит ли его всё ещё так сильно необходимость быть благодарным людям, или он привыкал к этому, преодолевая остатки своей упрямой малфоевской гордости. — Это было как для моего блага, так и для твоего. Должна сказать, сегодня ты пахнешь гораздо приятнее. Драко резко рассмеялся, а затем одарил её фирменной ухмылкой. — Принюхиваешься ко мне теперь, не так ли, Грейнджер? Что ж, я не могу тебя винить. Я прекрасно чувствую запахи. Гермиона яростно покраснела, и её лишённый сна мозг не смог придумать саркастический ответ. — Тогда давай, посмотри, что я тебе приготовила! — приказала она фальшиво бодро, и взмахом волшебной палочки опустила обе сумки на его кровать. Он взял книгу и прочитал вслух корешок. — «Убийство в Восточном экспрессе», Агата Кристи. — Он поднял на неё глаза. — Магловские книги, Грейнджер? Гермиона скрестила руки на груди и пристально посмотрела на него. Были ли это остатки его предрассудков, которые заставили его сдвинуть брови, а губы — изогнуться в усмешке? Или просто подозрение по отношению к чему-то, с чем он был незнаком? Их отношения всё ещё были нестабильными и непростыми, несмотря на немалое количество времени, которое они провели вместе за последнюю неделю, и Гермионе это не нравилось. Ей нравилось знать, на каком она уровне отношений с человеком, и теперь, когда она сделала Драко Малфоя своим проектом с большой буквы «П», она хотела бы знать, что он на самом деле думает о ней. Она хотела бы быть уверенной, что его фанатизм в отношении чистоты крови действительно остался в прошлом. То, что чувствовалось как несколько сотен игр в «взрывающиеся карты» и наблюдение за тем, как кто-то застенчиво ест, в то время как ты сидишь и наблюдаешь, не имея других дел, наряду с разговорами, которые нужно было вести с изнурительной осторожностью — минные поля прошлых эмоциональных травм и негативной истории, — могло рассказать вам только так много о человеке. — Это мои книги, Драко. Очевидно, они будут магловскими. Единственные книги по волшебству, которые у меня есть — это учебники и одна художественная книга, которую Джинни дала мне в шутку и которая, я не думаю, что тебе будет интересна. Драко вытащил «Незнакомца в чужой стране» и внимательно изучил её, пробежавшись глазами по аннотации на обороте. — Что это за книга, которую, по-твоему, я не хотел бы прочесть? Откуда ты знаешь… — Она называется «Сумерки», и речь идёт о могущественном красивом волшебнике, который влюбляется в неуклюжую, застенчивую магловскую девушку. Сама идея вызвала бы у тебя рвоту. Это могло бы быть романтично, в некотором роде стереотипно, за исключением того, что здесь нет… — Гермиона покраснела, внезапно вспомнив, что разговаривает с Драко. Он слабо ухмылялся и жестом просил её продолжать. — Нет, эм, пикантных подробностей, — закончила она с пылающим лицом и открыла вторую сумку. — О, смотри, новые настольные игры! — сказала она, дико размахивая «Лудо». — Тебе нравятся пикантные подробности, не так ли, Грейнджер? — Он не отступил; достал другую книгу «Правь, Британия» и, отложив её в сторону после беглого просмотра, продолжил: — Какой сюрприз. Прилежный книжный червь — заядлый читатель романов, со всеми пикантными подробностями. Гермиона нахмурилась и села на край его кровати, скрестив ноги, вытаскивая игры, которые она принесла ему, из сумки. — Тебе всегда нужно быть таким надоедливым мерзавцем, Малфой? Мне не обязательно быть здесь, внизу, понимаешь? Я могла бы быть наверху с людьми, которые мне нравятся, но вместо этого я выбираю быть здесь, внизу, с тобой. Неужели так сложно оценить этот факт? — резко отрезала она, не подумав, усталость взяла верх, и наступило долгое молчание. Она подняла глаза и увидела, что Драко очень крепко держит в одной руке «Земноморский квартет» — одну из любимых детских книг Гермионы — и пристально смотрит на неё, каким-то образом выражая одновременно тревогу и негодование. Она мысленно выругалась и извинилась. — Я не имел в виду… — Его лицо застыло, ничего не выражая. — Конечно, не имел, — сказала она просто, старательно сохраняя бесстрастность. Воцарилось недолгое неловкое молчание, Гермиона заполнила его, распаковав все магловские настольные игры, которые она покупала с нетерпеливым мистером Уизли, а также новую одежду, которая, предположительно, заполнит единственный комод Драко. Мистер Уизли возбуждённо болтал о магловских игрушках и осмотрел всё в магазине, и в итоге они купили в два раза больше игр, чем Гермиона указала в списке. Как минимум. Она достала «Скрэббл», «Лудо», «Руммикуб», «Игру знаний» и то, что, по мнению Гермионы, могло бы действительно понравиться Драко — «Риск». Остальные игры на данный момент были узурпированы мистером Уизли, который вместе с Роном, Фредом, Джорджем и Тонкс в этот самый момент обучался «Монополии» у чрезвычайно терпеливого Гарри. — О чём эта? — Драко поднял книгу, и Гермиона улыбнулась про себя; это был «Дело табак» Терри Пратчетта. Как удачно, что он выбрал именно эту книгу. — Это магловская история о волшебном мире. Вот только… на самом деле, это не совсем об этом. Это… — Гермиона не могла придумать, как это описать и донести честно, но подумала, что, возможно, Драко пойдёт на пользу, если он прочтёт это, учитывая тему, поэтому она просто пожала плечами. — Ну, я подумала, что это фантастика. Драко лениво вертел её в руках снова и снова. — Я, наверное, посмотрю, но почему-то сомневаюсь, что найду магловскую книгу потрясающей. Он произнёс слово «магловскую» с впечатляющей долей пренебрежения, и Гермиона вздрогнула. Она ненавидела, когда Драко произносил это слово таким образом, что случалось чаще, чем, как она думала, он даже осознавал. Ей хотелось, чтобы он остановился. Гермиона развернула загнутый уголок на обложке «Властелина колец» и провела большим пальцем по образовавшейся складке. Она пожалела, что принесла ему эти чёртовы книги сейчас. Она всего лишь пыталась быть милой. Проект «ПРИЯТЕЛЬ» внезапно показался ей такой глупой, бессмысленной идеей и глупым, бессмысленным названием, и она задалась вопросом, зачем ей вообще это нужно. — Зачем ты это делаешь, Драко? — тихо спросила она, и он коротко вздохнул. — Прошу прощения? — он с надеждой попытался успокоить её, разбрасываясь бессмысленными извинениями, и Гермиона покачала головой, глядя на Драко. — Это не то, о чём я спросила. Мне не нужны твои извинения. Я хочу знать, почему ты всегда так поступаешь. — Она снова опустила взгляд на книгу. — Я бы подумала, что после всего… Что ты больше так не думаешь. Ты сказал мне, что не думаешь. Ты так сказал и своей матери. — Я сказал, что не знаю, во что я верю, за исключением того, что я не думаю, что маглы и грязно… — Он оборвал себя, но было слишком поздно. — Грязнокровки! Просто скажи это чёртово слово, Драко — ты, очевидно, всё ещё веришь в это! — Гермиона швырнула «Властелина колец» на пол и вскочила с кровати, внезапно охваченная гневом. Это слово, это ёбаное слово. Она слышала это из его уст так много раз раньше, но никогда это не ранило так, как сейчас. Драко сжал челюсть. — Я не думаю, что маглорожденные и маглы заслуживают того, чтобы их пытали и убивали. Я ничего не говорил о том, что испытываю к ним симпатию, — холодно закончил он, и его сдержанное поведение только ещё больше разозлило Гермиону. — Ты не можешь говорить «маглорожденный» и думать «грязнокровка», Драко, — зашипела она на него. — Либо одно, либо другое. Ты не можешь просто прятать свои предрассудки за вежливым выражением и притворяться, что ты хороший человек, только потому, что ты не убиваешь людей! Он уставился на неё с каменным лицом. — Меня так воспитали, Грейнджер. Это не мой выбор. Это то, во что меня учили верить с момента моего рождения. Это вбивалось мне в голову каждую минуту каждого чёртова дня. Я думаю, что нежелание убивать маглорожденных и маглов — хороший первый шаг. — Он пристально посмотрел на неё. — Я работаю над остальным, правда. Но, блядь, Грейнджер, не дави на меня. — Какого чёрта я должна это делать, Малфой? — Я же сказал тебе, я пытаюсь. Но я, чёрт возьми, не обязан любить маглорожденных и маглов… это, блядь, не противозаконно — не любить людей! — Да пошёл ты, Малфой! Ты ужасный, неблагодарный… ужасный человек! — В чём, блядь, твоя проблема, Грейнджер? — Они оба кричали, и теперь он был на ногах, свирепо глядя на неё сверху вниз. — Я маглорожденная, высокомерный, бездумный ты придурок, или ты этого не помнишь? — Судя по внезапному испуганному выражению его аристократических черт — нет, он не помнил. Он на самом деле, чёрт возьми, забыл. Где-то между поместьем и нынешним моментом он перестал воспринимать её как грязнокровку и начал видеть в ней человека. Он забыл, кем она была. Что ж, повезло ему. Гермиона кипела от злости, разъярённая и обиженная сверх всякой меры. Она не могла забыть. Никогда не могла забыть. Её пальцы начали бессознательно царапать левое предплечье, каждая мышца в её теле начала дрожать, как натянутая проволока. Драко нервно прикусил губу, выражение его лица теперь стало искренне раскаивающимся. — С тобой всё уже совсем не так, Грейнджер. Я… Я не испытываю к тебе неприязни. Вообще. Это не одно и то же. — Слова были произнесены неохотно, и Гермиона знала, что они были правдивыми из–за этого и из-за искреннего раскаяния, написанного на его лице. Но он был неправ. Он был пиздецки неправ. — Это то же самое. Я грязнокровка, такая же, как и любая другая, — яростно возразила она, на глаза навернулись слёзы, и Драко покачал головой. — Нет, не такая. — На его лице было недоумение, когда он уставился на неё, на слёзы, текущие по её покрасневшим от гнева щекам. Он не понимал, почему она так сердита, так расстроена. Он никогда этого не поймёт. — Такая! — закричала на него Гермиона, слёзы застилали ей глаза. Она ненавидела его прямо сейчас. Ненавидела его. Драко Малфой, возможно, больше не Пожиратель Смерти, но это не значит, что он был милым, вдумчивым, сострадательным человеком. И это осознание настолько очевидно, и всё же она каким–то образом упустила это из виду — глупо, как глупо с её стороны, — отчего у неё скрутило живот. Маглы и маглорождённые по-прежнему были для него низшим классом, и Гермионе было наплевать, как его воспитывали, выбор был. Был. Или она по-прежнему презирала бы его. Никогда не давала бы второго шанса, не пожалела его и не была бы с ним мила. Но она выбрала дать ему шанс. Но когда дошло до дела, Драко всё ещё думал, что он лучше маглорождённых только из-за своей крови. За исключением, очевидно, Гермионы, потому что он думал о ней как о другой. Но она не была другой; он просто обманул себя, заставив поверить, что это так, потому что она была добра к нему. Слёзы текли по её щекам, а грудь горела. Рука Драко осторожно коснулась её запястья, и она отдёрнула руку. Он вздохнул. — Гермиона. Мне жаль. Мне жаль. Я не должен думать о таких словах, как «грязнокровка». Я знаю это. — Голос Драко прорвался сквозь её внутренние разглагольствования, и она уставилась на него широко раскрытыми глазами, когда он сказал: — Это была просто чертова книга, Гермиона. Просто чёртова книга. Просто чёртова книга. В тишине она стянула через голову свитер и бросила его на пол. — Что ты?.. — Гермиона проигнорировала незаконченный вопрос Драко, теребя пальцами пуговицы на своей рубашке. С длинными рукавами. Теперь она всегда носила одежду с длинными рукавами. — Гермиона? — Его рука попыталась удержать её, не дать ей расстегнуть рубашку, но она оттолкнула её. — Гермиона, ради Мерлина, какого чёрта ты творишь? — Заткнись, Малфой, — выдавила Гермиона и отступила подальше от него, быстро и неистово срывая с себя рубашку. Драко не последовал за ней и не попытался помешать ей снова снять верх, но он уставился в землю у своих ног. Ёбаный глупый мальчишка. Что, по его мнению, она делала? — Посмотри на меня. — На ней были джинсы и чёрный хлопковый лифчик, похожий на тот, что был на ней в тот день в поместье, и она хотела скрестить руки на груди, но не стала. — Надень свою чёртову одежду обратно, Гермиона. Я не знаю, в какую, блядь, игру ты играешь, но я этого не потерплю. — Его голос звучал так, словно он думал, что она сошла с ума, и Гермиона предположила, что на самом деле не может винить его. — Я не играю ни в какие игры, Драко. — Гнев исчез из голоса Гермионы, и он надломился, когда она заговорила. — Пожалуйста, просто посмотри на меня. Драко неохотно поднял голову и откинул волосы с лица, его настороженный взгляд остановился на ней в мягком свете. Она наблюдала, как расширились его серые глаза, и в них расцвела странная, острая боль. — Вот, кто я такая, Драко. — Глаза Гермионы решительно встретились с его взглядом. — Это то, что я вижу каждое утро и каждую ночь. Так что не говори мне, что я не грязнокровка. Она сделала несколько шагов к нему, а он стоял молча и неподвижно, его взгляд опустился на её грудь, живот. Слова, вырезанные там проклятым клинком его тёти Беллатрис. Она увидела, как он сглотнул. Гермиона подошла ближе и протянула к нему руку, чтобы он мог увидеть нацарапанное на ней слово, желая причинить ему боль. — Прочти их. Драко покачал головой. — Прочти их! — Нет! — Хорошо, я сделаю это. — Гермиона вызывающе посмотрела на него, указывая на каждое слово, когда произносила их вслух, даже не глядя на них, находя каждое оскорбление, зная их точное расположение. — Грязнокровка. Шлюха. Грязнокровка. Грязнокровка. — Челюсть Гермионы, казалось, сжималась всё сильнее и сильнее с каждым произнесённым ею словом, и Драко вздрогнул, как будто она ударила его. Она уставилась на него тяжёлым взглядом. — Если маглорождённые — это просто мерзкие грязнокровки, тогда я грязнокровка. — Она сделала паузу, затем взяла его за руку, и Драко не сопротивлялся; он позволил Гермионе положить свою ладонь поверх маленького, нацарапанного слова «грязнокровка», которое уродовало её грудь. Его тёплая рука скользнула по её покрытой шрамами коже чуть выше выпуклостей грудей, и она крепко прижала его руку к своей коже, посылая тепло, исходящее через неё. Гермиона наклонилась вперёд. — Исключений не бывает, Драко, — прошептала она резко и прерывисто ему на ухо. — Кто же я? — Ты не грязнокровка, — Драко сказал это без паузы, а затем добавил: — Никаких исключений. Слёзы снова навернулись на глаза Гермионы, и она прикусила губу, пытаясь подавить рыдания, которые, как она знала, вот-вот должны были политься. Она чувствовала, что раскалывается надвое, и её измученный разум не мог сдержать эмоций. Рука Драко всё ещё лежала у неё на груди, но, когда она начала плакать по-настоящему, он убрал её. Обе его руки обхватили её, и со смутным потрясением она почувствовала, как его тёплые и мягкие губы прижались к её лбу, когда он притянул её ближе. — Ш-ш-ш. Всё в порядке, Грейнджер. Гермиона. Гермиона. Всё в порядке. — Его голос был шокирующе нежным. — Нет, это не так, — всхлипнула она. — Ничего не в порядке. Война, шрамы, покрывавшие кожу Гермионы, усталые глаза Гарри, жестокая безжалостность Рона — рука Драко. Ничего из этого не было в порядке. Всё это было ужасно и неправильно, и Гермиона просто хотела, чтобы это закончилось. Но этого никогда не будет, потому что каждый ёбаный день до конца своей жизни она будет просыпаться и видеть «грязнокровка», вырезанное на её теле. Руки Гермионы царапнули и схватили Драко за рубашку, её лицо уткнулось ему в грудь, он крепко держал её и успокаивал, пока она плакала, гладил её по спине твёрдо и успокаивающе. Затем прижался губами к её макушке — не совсем поцелуй, просто касание, его горячее дыхание обжигало кожу головы. Ей было всё равно, что он Драко Малфой, бывший Пожиратель Смерти и несносный засранец. Он был здесь. Они стояли, прижавшись друг к другу, Мерлин знал, как долго, пока рыдания Гермионы, наконец, не начали стихать. Теперь, когда она не всхлипывала и не шмыгала носом, она могла слышать, что бормочет Драко, и она просто прислушалась на мгновение, прижавшись щекой и ухом к тонкой ткани новенькой магловской футболки с длинными рукавами, которую он носил. Тёмно-серую, конечно. Вибрация в его груди отдавалась эхом под ухом Гермионы, и она тихо вздохнула, его тихие слова не гармонировали с ровным биением его сердца. — Ты не грязнокровка, Гермиона. Ты самая лучшая чёртова ведьма, которую я знаю, и я всегда так думал, как бы мне ни было больно признаваться в этом даже самому себе. Ты решительная, талантливая и умная, и пиздецки раздражающая. И, если быть предельно честным с самим собой, если бы тебя сейчас здесь не было, я не знаю, что бы я сделал. Возможно, совершил ритуальное самоубийство. — Он рассмеялся, коротко и сдавленно. — Мерлин. Мне жаль. За всё это. Ты не грязнокровка. Мне так жаль, Гермиона. Это было сюрреалистично — слушать, как Драко Малфой говорит с ней так мягко, так небрежно-любезно, тем знакомым голосом, который не так давно вызвал бы у неё только насмешливое презрение. Это было так, словно Гермиона была во сне, и весь мир перевернулся с ног на голову. Её мысли путались. Он вовсе не вызывал в ней неприязнь. Нисколько. Гермиона оторвала лицо от его тёплой, твёрдой груди и приподняла его, её губы неуклюже и сильно прижались к его губам. Рука Драко замерла на её спине. Его губы ощущались мягкими, тёплыми и сухими — и неподвижными от шока на её губах. А потом он застонал и произнёс приглушенное «блядь» прямо ей в губы и поцеловал её. Поцелуй был именно такой, как Гермиона всегда представляла — не то чтобы она представляла… ну, может быть, один или два раза давным-давно… и тогда она перестала связно мыслить. Губы Драко были настойчивыми, а рот таким горячим и влажным, его язык дразняще скользил по её губам, заставляя её стонать и трепетать. Целовать его — всё равно что целовать лёд, такой холодный, что обжигал, и, когда ты касаешься его языком, ты не можешь отстраниться, не повредив кожу. Гермиона хотела никогда не прекращать целовать его — она не могла. Он целовал так, словно хотел проникнуть под её кожу, не удовлетворяясь мимолётными прикосновениями, но желая слиться воедино, пока они оба не истекут кровью от удовольствия. У неё сильно закружилась голова. Драко целовал умело и настойчиво, он посасывал её нижнюю губу, и её клитор пульсировал, а таз непроизвольно прижимался к его бедру, соски покалывало. Всё её тело горело. Гермиона вцепилась в кончик его языка, имитируя другое, более грязное действие, и его пальцы в ответ судорожно впились в нежную кожу между её лопаток, а его культя оказалась на пояснице, прижимая её к нему. Драко застонал, низко и тихо, и отчаянный голод, прозвучавший в этом звуке, заставил колени Гермионы подкоситься, и она прислонилась к нему, его худое, твёрдое тело поддерживало её, его эрекция упиралась в низ её живота сквозь одежду. Драко оторвался от её губ, и его рот, влажный и изголодавшийся, проложил дорожку из поцелуев вдоль её подбородка, вниз по шее. Голова Гермионы откинулась назад, и она захныкала, тело изнывало от желания, просачивающегося из каждой поры, она могла думать только об этом. И затем губы Драко коснулись слова, которое Беллатриса выгравировала на груди Гермионы, и шок от осознания того, что «неправильно» и «нет, не там», вырвал её из этого восхитительного, бессмысленного оцепенения, и Гермиона резко пришла в себя. Она была заключена в объятия Драко Малфоя, её рубашка валялась на полу, а его руки были собственнически расположены, одна рука жадно скользила по обнажённой коже её спины, его рот целовал её шрамы, как будто его мягкие губы и влажный горячий язык могли исцелить их. Мир Гермионы пошатнулся. Гермиона отпустила рубашку Драко и сильно упёрлась в него. На секунду его руки крепче обхватили её, и он запечатлел ещё один страстный поцелуй на её покрытой шрамами плоти, а затем отпустил её с тихим, жалким вздохом потери. Она отшатнулась, лихорадочно ища глазами свою рубашку на полу, и, увидев её, схватила и начала поспешно натягивать обратно. Она не могла смотреть на него, её лицо было красным, как рак, и залитым слезами, волосы выбились из аккуратного пучка, губы были чувствительными от их неистовых поцелуев. Она знала, что выглядит ужасно. И её предательский мозг лукаво спрашивал её, снова и снова: «Что это было, Гермиона? Что это было?» В животе у Гермионы всё затрепетало, дыхание стало прерывистым и поверхностным. Её соски покалывало под хлопковым лифчиком, а губы пересохли. Она так сильно хотела его. На самом деле, она всё ещё хотела, прямо в этот самый момент. Это было чувство, которое отталкивало и пугало её, даже когда оно вызывало сильные пульсирующие толчки у неё между ног. — Гермиона… — Она взглянула на Драко. Он смотрел на неё с приоткрытыми губами и выражением лёгкого удивления на бледном и заострённом лице; с этими припухшими губами, приоткрытыми от желания, и этими глазами, которые меняли цвет с каменистого на серебристый в зависимости от его настроения, и прямо сейчас они были цвета ртути, и она могла бы потеряться в них. — Я не имела в виду… — Гермиона ахнула сквозь онемевшие губы, и она знала, что её глаза были круглыми и потрясёнными. — Что? — изумлённо спросил он. — Я не… Я… — Она отступила на шаг и чуть не споткнулась о свой брошенный и забытый свитер, запутавшийся в ногах. — Что? — снова изумлённо спросил он, звуча как заезженная пластинка, и Гермиона рассмеялась бы, если бы не её уже взрывающийся мозг. Пальцы Драко потянулись к его губам и слегка коснулись их, а затем он отдёрнул и озадаченно уставился на них, после чего снова поднял на неё взгляд. — Что это бы… — начал спрашивать он, и Гермиона отчаянно замотала головой. — Ничего. Ничего, — задыхаясь, отрицала она, запаниковав, развернувшись и побежав вверх по лестнице, доставая волшебную палочку и невнятно пробормотав яростное «Аллохомора» губами, поцелованными Драко, выскакивая на яркий свет столовой, поворачиваясь и с грохотом захлопывая за собой люк. Гермиона застыла, задыхаясь, взъерошенная, с наполовину расстёгнутой рубашкой и безумными глазами, и оглядела комнату. Воздух покинул её лёгкие со свистом, когда с мучительным облегчением она увидела, что комната пуста. Не было никого, кто мог бы увидеть её такой. — О боже. — Она коснулась своих губ точно так же, как Драко коснулся своих. — О боже, — снова пробормотала она, чувствуя головокружение. Воздух застрял у Гермионы в груди, а клитор заныл от долгих пульсаций вожделения, и она почувствовала, что её вот-вот вырвет, голова кружилась и затуманилась от панического шока. Что, чёрт возьми, она только что сделала? Ничего. Сказала она себе, застёгивая рубашку как следует неуклюжими, неловкими пальцами, приглаживая и укладывая волосы. Ничего. Сказала она себе, заставляя себя идти — идти, а не бежать — медленно вверх по лестнице в свою комнату. — Ничего, — повторяла она, снимая всё, кроме трусов, и сворачиваясь калачиком в постели под одеялом, закрывая глаза, но не в силах избавиться от воспоминаний. Это ничего не значило. Это было ошибкой. Гермиона была эмоционально подавлена, не могла ясно мыслить. Она не это имела в виду. Драко отреагировал так, как отреагировал бы любой подросток. Это ничего не значило. Ничего. Гермиона свернулась калачиком под одеялом и попыталась притвориться, что ничего не произошло.

~***~

Драко уставился на пустую лестницу, на которой беззвучно отдавался неистовый, панический топот шагов Гермионы. И смотрел ещё долго после того, как люк с грохотом захлопнулся вслед за её отчаянным бегством. Он стоял и смотрел, но ничего не видел, потому что его разум снова рисовал картину того, что произошло, и его губы горели огнём при воспоминании о её коже. Её вязаный свитер лежал на полу скомканной кучей, и он поднял его, держа в руке мягкую шерсть. Он не знал, что и думать. Он знал, что чувствует, но не знал, должен ли он это чувствовать. Он подумал, что, вероятно, не должен. Драко обессиленно присел на край кровати и аккуратно сложил свитер, просто чтобы чем-то занять руку. Ему хотелось зарыться в длинные, тёмные, растрёпанные волосы Гермионы Грейнджер, запутаться в них и потянуть; он хотел обхватить обнажённую округлость её бедра, ощутить тяжесть её грудей, обвести линию её подбородка и форму губ. Её свитер был мягким, в нём всё ещё сохранялось тепло её тела. Он этого не ожидал. Драко никогда этого не ожидал. Но, о, Мерлин, ему это пиздецки понравилось. Целовать Гермиону Грейнджер. Его губы изогнулись в потрясённой улыбке, и он медленно покачал головой в недоверии. Когда–то мысль о том, чтобы поцеловать её, вызвала бы у него отвращение — всезнайка, грязнокровка, Грейнджер. С кривыми зубами, холодная, правильная. Всё изменилось. Драко разгладил рукой свитер, лежащий у него на коленях. Волновало ли его теперь, что она маглорожденная? Он ушёл от Тёмного Лорда, дезертировал; эта часть его жизни теперь ушла, так что… «Всё начинается с малого», — подумал он, не сводя остекленевших глаз с пшенично-золотистого цвета её свитера, вспоминая её вкус. Он молча признался себе, что поцелуй с Гермионой был похож на насыщенный, обжигающий горло вкус хорошо выдержанного огневиски или ощущение шёлковых простыней на своей щеке. Он понятия не имел, что делать с этим осознанием. Гермиона Грейнджер. Она поцеловала его, так неистово и настойчиво, и на секунду он подумал, не сошла ли она с ума, не была ли она слишком расстроена, чтобы быть в здравом уме, но потом её губы прижались к его тёплым и умоляющим губам, и ему стало всё равно. Он отбросил осторожность к чёртовой матери и сделал именно то, что крошечная часть его, которую он пытался игнорировать, хотела сделать уже несколько дней: поцеловал Гермиону, блядь, Грейнджер. Возможно, дело было просто в том, что она была единственным человеком рядом. Может быть, это было потому, что она была добра к нему, когда все остальные его презирали. Она проводила с ним время, чтобы он не был одинок. Но Драко подумал, что это может быть нечто большее. Её ум, её доброта, её красивые карие глаза и, несомненно, подтянутое тело; то, как она терпела его, когда он вёл себя как жалкий, язвительный придурок. Её пиздецки раздражающие манеры, её непрестанная жизнерадостность, когда он чувствовал себя несчастным, нежелательное сострадание в этих тёплых карих глазах, её чёртова добродетельность; Драко нравилось всё это. Даже чертовски раздражающие моменты. Блядь. Он не был уверен, что это значило, за исключением того, что поцелуй с ней заставил его забыть обо всём остальном, всё плохое, кошмарное и жуткое; всё, что произошло — исчезло, была только она и желание доставить ей удовольствие, желание быть внутри неё, желание поглотить её. В конце концов, Гермиона оттолкнула его, подумал Драко, лениво проводя большим пальцем по её свитеру. Она ничего не сказала, убежала с дикими, испуганными и безумными глазами. Вероятно, она поцеловала его только потому, что не могла здраво мыслить, была слишком расстроена, чтобы осознавать, что делает, и просто отчаянно нуждалась в отвлекающем тепле соприкасающихся губ и остром вожделении. Может быть, долгие часы, проведённые в подвале, просто сводили Драко с ума, выводя из себя, и он хотел Грейнджер только потому, что она была, по сути, единственным человеком, которого он видел. Ему было всё равно. Драко подавил желание уткнуться носом в свитер Гермионы и вдохнуть её запах. Вместо этого он лёг в постель и молча лежал там, снова и снова прокручивая в голове поцелуй и сопротивляясь желанию подрочить, чтобы Гермиона каким-нибудь образом не увидела это в его глазах, когда он увидит её в следующий раз, и не убила его за это. Он сопротивлялся до тех пор, пока, как ему показалось, не наступили предрассветные часы, когда, всё ещё не спящий, Драко вздохнул, выругался и выбрался из постели туда, где на маленьком столике лежал её свитер, и вдохнул её запах. Мягкий и сладкий, с насыщенными древесными оттенками, и он покраснел, сдался, полностью зарылся лицом в щекочущую шерсть и глубоко вдохнул. А потом он скользнул обратно в свою небольшую пустую кровать, ощущая её запах, задержавшийся в его ноздрях, и вспоминая о её жадных губах на его, о её гладкой коже под его рукой, о выпуклостях её грудей под хлопковым лифчиком. Его рука скользнула под одеяло со стоном поражения.