О потерях и приобретениях

Драко провёл большую часть дня, скорчившись на своей кровати, пытаясь не заплакать. Он полностью потерпел неудачу и намочил подушку горячими слезами. Он вздохнул. Казалось, у него закончились слёзы, и теперь он чувствовал, что тело занемело, а сам он устал, с зудящими глазами, больным горлом и мокрым пятном на подушке. Теперь до него, наконец, дошло. Его мир был полностью разрушен, и он никогда не сможет собрать его обратно, даже если захочет. И по большей части он этого не хотел. Всякий раз, когда он начинал желать, чтобы ничего не менялось, Драко заставлял себя вспоминать. Пленников, которых он связывал и затыкал кляпом рты, затем отправлял на казнь или пытки. Грязн… маглорожденная женщина, к которой он применил Сектумсемпру. Пытки, к которым он сам прибегал по приказу Волан-де-Морта. Он помнил страдание в криках и рыданиях, доносившихся из большого зала всякий раз, когда Тёмный Лорд устраивал пиршество. Тот день, когда Драко вошёл в кабинет своего отца и застал его трахающимся с плачущей магловской девушкой. Время, когда всё пошло наперекосяк, и он ненадолго оказался в положении пленника, во власти Волан-де-Морта и его последователей. К горлу подкатила тошнота, и он подавил воспоминания, которые грозили всплыть, отказываясь думать о них. Нет. Драко не хотел вспоминать ничто из этого, даже то время, прежде чем он впал в немилость. Теперь, когда он освободился от этого, казалось, что он впервые в жизни смог увидеть всё это ясно. Ему было ужасно стыдно за то, в чём он принимал участие, за чем он наблюдал и о чём молчал. Его несколько раз тошнило с тех пор, как Гермиона покинула его. Его буквально тошнило от воспоминаний. Драко думал, что это из-за встречи с матерью; все слёзы, воспоминания и окончательное осознание глубоко внутри, что нет, он никогда не сможет вернуться к прежней жизни. Слышать, как она так небрежно говорит о пытках Гермионы, после того как Гермиона была единственной, кто проявлял хоть какую-то заботу о Драко, было неприятно. Смотреть в глаза своей матери и видеть слепое обожание, слышать, как она пытается защитить отца Драко перед ним… Драко любил свою мать, но, взглянув на её бледное красивое лицо, понял, что он не такой, как она, больше нет — и больше не хотел быть таким. Это странным образом освобождало. Или это было то, что он пытался сказать себе, вытирая залитые слезами щёки и думая обо всём, что потерял. И что он получил? Мир, который либо презирал его, либо не знал о его существовании, и кудрявую всезнайку-маглорождённую, которая должна была ненавидеть его так же сильно, как и остальные, но вместо этого… не ненавидела. Драко никогда не думал, что будет рад появлению Гермионы Грейнджер в своей жизни, но, чёрт возьми, он был рад. Она должна презирать его просто за то, кем он был — бывшим Пожирателем Смерти. Но вместо этого она пыталась быть с ним милой. Пыталась, и не совсем уж сильно терпела неудачу. И он не знал, что, чёрт возьми, делать. Драко никогда раньше так много не общался с кем-то, у кого не было скрытых мотивов, или кто тайно не замышлял причинить ему какой-то вред, или получить какой-то контроль над ним. Он… он не думал, что у него когда-либо был друг. Не то чтобы Гермиона была другом, напомнил он себе, но… У него были приятели, лакеи, слуги, союзники, но никогда не было настоящего друга. Драко даже не знал, как быть просто по-настоящему милым с людьми. Он вздохнул и перевернул подушку, прижимая мокрое пятно к кровати, и вытянулся на спине, уставившись в тёмный потолок над собой. У него не было других доступных вариантов, которыми он хотел бы воспользоваться, так что он мог бы с таким же успехом попытаться извлечь максимум пользы из того, что у него было. Он цинично фыркнул при этой мысли, но искренне старался думать позитивно. Это было нелегко.

~***~

На следующий день после визита Нарциссы Гермиона принесла Драко завтрак пружинистой походкой. Она пролежала без сна большую часть ночи, пытаясь понять, что она собирается делать, и где-то около двух часов ночи Драко Малфой превратился в «проект». Гермиона просчитала всё это, как ей казалось, логичным образом — в два часа ночи. Она даже откопала Прытко Пишущее Перо и клочок пергамента и составила список с пунктами. В итоге всё сводилось к следующему: Драко больше не был злым, он потерял всё, он был несчастен и одинок, и Гермиона была почти уверена, что у него депрессия. Гермиона была единственной, кто собирался относиться к нему справедливо и дать ему шанс проявить себя, и поэтому она чувствовала ответственность за это. К тому же, чем больше она видела его, как ни странно, тем меньше она думала о поместье. Было такое ощущение, будто пребывание рядом с ним действительно снижало её чувствительность к воспоминаниям о том, что произошло. Ей всё ещё хотелось плакать, когда она видела себя обнажённой — слова были нацарапаны на её теле, — но в остальное время она не чувствовала такой тревоги и паники. И в два тридцать семь ночи Гермиона призналась себе, что большая часть её просто отчаянно жалела его и хотела заставить его улыбнуться. Но это звучало глупо, нелогично и… опасно, поэтому она сосредоточилась на разумных мотивах того, что в четыре ноль два утра она назвала проект «Подбодрить Малфоя», или сокращённо «ПРИЯТЕЛЬ». Было много тихого, лишённого сна хихиканья, когда она пыталась придумать аббревиатуры, которые не приводили бы к нечто ужасающему вроде «Г.А.В.Н.Э». Гермиона подумала, что «ПРИЯТЕЛЬ» было подходящим, учитывая цель её миссии, которую она сама себе назначила. И вот теперь она стояла перед подвалом с подносом с завтраком в руках, пытаясь подбодрить себя мысленной ободряющей речью. «Ты будешь весёлой. Но ты не утопишь его в потоке разговоров. Ты будешь дружелюбной. Ты не будешь думать о выражении его глаз, когда он наблюдал, как тебя пытали». Гермиона сглотнула и быстро сосредоточилась. «Ты будешь называть его Драко и улыбаться ему. Ты не будешь пялиться на его руку. Ты не будешь задавать ему личные вопросы». В списке Гермионы, казалось, было гораздо больше «не будешь», чем «будешь», и у неё вспотели ладони. «С тобой всё будет в порядке», — сказала она себе и попыталась поверить в это, спускаясь в подвал, подавленный Рон — она говорила с ним прошлой ночью о Драко — захлопнул дверь у неё над головой. — Доброе утро, — крикнула она, спустившись, а затем её рот резко закрылся, у неё перехватило дыхание. Драко спал. В кровати, а не на полу, раскинувшись, со смятыми до пояса одеялами, в расстёгнутой рубашке. В слабом голубоватом свете его обнажённая кожа казалась залитой лунным светом, настолько бледной она была. Гермиона тихо поставила поднос на стол и прикусила губу, не зная, что делать. «ПРИЯТЕЛЬ» взывал её провести с ним немного времени, по крайней мере, пока он завтракает. В кармане её толстовки даже лежала пачка «взрывающихся карт», чтобы они могли поиграть. Не то чтобы ей нравилась игра, и она сомневалась, что и Драко тоже, но это было чем-то, за чем можно было скоротать время. И если Гермиона сейчас улизнёт обратно, не разбудив Драко, то у неё не будет повода увидеться с ним до обеда. И Гермиона на самом деле чувствовала себя некомфортно, спускаясь сюда без уважительного повода. Она подошла к кровати и заколебалась: стоит ли его будить или нет. Начало у «ПРИЯТЕЛЯ» было не многообещающим. Пока она смотрела на него, обдумывая вопрос, Гермиона отвлеклась. Она никогда раньше не видела Драко таким; он крепко спал, пальцы на его левой руке слегка подёргивались, когда он бормотал что-то неразборчивое. Его брови были поразительно тёмными по сравнению с волосами, прядь которых падала ему на лоб и на глаза, когда он сдвинул голову на подушке. Его искалеченная рука была неподвижно прижата к животу: он защищал конечность даже во сне. Под рукой его торс был слишком худым: виднелись рёбра, резко выделявшиеся в тусклом свете, их было легко сосчитать. И здесь, на его коже, было ещё одно свидетельство его последних нескольких месяцев с Пожирателями Смерти. Гермиона забыла о том, что хотела разбудить его, когда увидела следы от его отказа продолжать вести образ жизни Пожирателя Смерти. Самым худшим, не считая руки, конечно, был большой шрам посередине груди — заживающая рана от ожога. Это выглядело почти так, как будто кто-то запустил в него огненным шаром, и Гермиона с сочувствием подумала, что если это выглядело именно так, то, вероятно, именно это и произошло. Шрам был блестящим и розовым, размером примерно с раскрытую ладонь Гермионы. Но были и другие шрамы, гораздо больше. Очевидно, ему не разрешали обратиться к Целителю, потому что раны в основном выглядели так, как будто они заживали вообще без какой-либо магической помощи. Некоторые из них выглядели так, как будто были следствием проклятий, и, следовательно, избавиться от них с помощью магии было нельзя, но другим, возможно, просто требовалось внимание Целителя. Гермиона смутно напомнила себе, что нужно поговорить с Тришей Фиделофф. Её глаза продолжали медленно осматривать его. Серия шрамов почти художественно пересекала правую сторону живота Драко, и Гермиона вздрогнула; она узнала работу его тёти Беллатрис. Беллатрис любила свои проклятые кинжалы. Гермиона потёрла шрамы на своей груди, поскольку нежелательные мысли о них вызывали у неё зуд. Небольшие, почти невидимые шрамы пересекали его грудь, а у пупка виднелось маленькое клеймо, которое выглядело так, словно было оставлено кольцом с печаткой. Гермиона сглотнула, не в силах удержаться от мысли, как, должно быть, были нанесены все его многочисленные раны. Как он, должно быть, был напуган. Она была пригвождена к полу поместья, как насекомое, а Драко наблюдал за всем этим. За всем. Она умоляла его помочь, а он не помог. Гермиона закрыла глаза, её рука потянулась к витиеватым порезам на его животе, как будто прикосновение к его ранам могло исцелить их. Она умоляла его помочь ей, убить её, чтобы это прекратилось, и хотя в то время она так не думала — и ещё долгое время после этого — он сделал всё, что мог, не погибнув. Гермиона открыла глаза и уставилась на старые раны, её пальцы были всего в нескольких дюймах от его живота. История, которую рассказывали эти шрамы, по сути была такой же, как у неё, за исключением того, что там стоял не старый враг, отказывающийся помочь. Это были его родители. Она пребывала словно в трансе, кончики пальцев Гермионы едва коснулись ребристых шрамов, легонько проведя по ним. Ребристые завитки были неровными, тонкими, и рубцовая ткань странно ощущалась под её лёгким прикосновением. Драко что-то пробормотал и переместил свою искалеченную руку так, чтобы она наполовину прикрыла шрамы, и Гермиона как раз вовремя отдёрнула руку, пальцы сжались в ладони, сердце бешено колотилось в груди. Она не знала, что на неё нашло; стоять над ним и прикасаться к нему вот так. Просто… в каком-то смысле они были одинаковыми. Связанные метками, которые Волан-де-Морт и его последователи нанесли им обоим. Но Гермиона не могла просто стоять здесь и пялиться на него, пока он спал. Это было просто странно. — Драко, — пробормотала она, мягко кладя руку ему на правое плечо. — Драко, проснись. — Иссофе па флибберлифт. — Он попытался стряхнуть её руку, перекатившись на бок, и Гермиона тихо фыркнула на его бессмысленные слова. На этот раз она потрясла его за левое плечо, поскольку он лежал, свернувшись калачиком, лицом к ней. — Драко! — На этот раз она произнесла это громко, а затем подпрыгнула и издала сдавленный вопль, когда он мгновенно отреагировал. — Что? — Драко резко выпрямился и полез под подушку за чем-то, чего там не было. За своей палочкой? Она задумалась. Затем его взгляд прояснился, и на мгновение вспыхнуло смущение. Он развернулся и сел на край кровати, спустив босые ноги на пол. — О, это ты, — коротко сказал он, а затем посмотрел вниз на свой почти голый торс и сразу же начал пытаться застегнуть пуговицы на рубашке. Гермиона опустила взгляд на свои пальцы ног, стену, лестницу; куда угодно, только не на полусонного, наполовину смущённого Драко Малфоя, сидящего перед ней с расстёгнутой рубашкой и ругающегося на свои пуговицы. Может быть, она могла бы помочь? Она решила, что вопрос не ранит, и открыла рот, оттуда вырвались ужасные слова. — Нужна рука помощи? — Гермиона побледнела, затем покраснела, лицо её пылало от унижения, когда Драко медленно поднял глаза и уставился на неё взглядом, в котором ярость боролась с полным недоверием. — Прости! Мне так жаль, я не имела в виду… я просто… это было машинально. Мне жаль! Он долго смотрел на неё, его ноздри раздулись, когда он закрыл глаза, и Гермиона нервно ждала взрыва холодной ярости, который, как она была уверена, должен был произойти. И она бы тоже не стала его винить. Как, чёрт возьми, она могла сказать что-то настолько глупое? С таким же успехом она могла просто сесть и засунуть обе ноги в свой большой рот. На его лице отразились эмоции, губы были сжаты так сильно, что побелели. А потом он вздохнул и открыл свои серые глаза. — Я уверен, что так и есть, Грейнджер, — сказал он, в его голосе было столько кислоты, что молоко свернулось бы, а затем прозвучало знакомое старое оскорбление: — Разве твои родители-маглы не учили тебя думать, прежде чем говорить? Гермиона облизнула губы. — Мне жаль, Драко. Она приложила все усилия, которые у неё были, пытаясь выразить свою искренность простым извинением, и губы Драко скривились, но он кивнул, принимая его. Он встал, и она отступила, когда он наполовину отвернулся от неё и предпринял ещё одну попытку застегнуть рубашку. Гермиона осторожно вытянула шею, пытаясь разглядеть, как Драко пытается это сделать, и увидела, как его укороченная правая рука прижимает одну сторону рубашки к телу, а левая пытается просунуть пуговицы в отверстия. — Я принесла завтрак, — сказала она, опустив голову, но глядя на него снизу вверх. — Хорошо, — это всё, что он сказал напряжённым тоном, а затем тихо, но свирепо: — Блядь. Блядь! Гермиона несколько раз прикусила нижнюю губу и зажевала внутреннюю её часть, всё ещё украдкой поглядывая на Драко из-под ресниц. Он прекратил попытки справиться со своей рубашкой и теперь стоял с опущенными плечами, запустив руку в волосы и с излишним раздражением спутывая их в клочья. Он олицетворял собой картину разгневанного поражения, и Гермиона коротко вздохнула, набираясь храбрости. Это было нелепо. Она быстро подошла к нему, остановившись перед ним, и Драко открыл глаза и устало посмотрел на неё. — Что? — Под резким вопросом чувствовалась дрожь. Гермиона ничего не сказала; она не знала, что сказать, и её пальцы дрожали так же, как и его голос, когда она подошла ближе, взялась за его рубашку и начала медленно застёгивать её. — Грейнджер… Он накрыл её руку своей, останавливая её движения, когда она начала вдевать уже третью пуговицу. Гермиона посмотрела на Драко и поняла, что он чувствует, нуждаясь в ней, чтобы сделать это. Он выглядел сломленным. «Глупый мальчишка, — твёрдо сказала она себе, чтобы не начать сочувственно шмыгать носом, — нет ничего слабого в том, чтобы нуждаться в помощи». Она просунула свою руку под его и ласково сжала его холодные пальцы, а затем решительно, но нежно опустила его руку обратно вниз. — Ничего особенного, Драко, — сказала она ему, и он рассмеялся сдавленным, низким звуком. — Вовсе нет. Может быть, не для тебя, Грейнджер, но для меня. — И Гермиона поняла, что, конечно, для него было именно так; даже не смущение от того, что кто-то другой делал это, а тот факт, что он буквально не мог сделать это сам, придавал этому большое значение. Но Драко позволил пальцам Гермионы продолжать проворно продевать крошечные, неудобные пуговицы в маленькие петельки. Прикосновение к нему не было чем-то ужасным; он не вызывал воспоминаний о поместье. Она не чувствовала, как поднимается и опускается его грудь под её руками, и не думала о Малфое, она думала о Драко, и что-то маленькое и тёплое зародилось в её груди. А потом его рубашка была застёгнута, и Гермиона машинально провела руками по его груди и плечам, не задумываясь о том, что делает — это было то, что она сделала бы с Роном или даже Гарри. Разгладила бы складки, следя за тем, чтобы они выглядели презентабельно. Но это был Драко. Её руки опустились, и она подняла глаза со слегка порозовевшими щеками и встретилась с его глазами, наполовину скрытыми за лохматой копной платиновых волос, которые он зачесал назад, когда она молча смотрела на него с высоты своего роста, тяжело дыша. — Вот, — сказала она мягким, приближенным к её обычному, бодрому тону голосом. — Готово. Она неловко переминалась с ноги на ногу под пристальным взглядом Драко, его глаза были прикованы к её глазам с выражением озадаченного удивления. Он с трудом сглотнул, прежде чем заговорить, голос был мягким и грубым одновременно. — Я не ребёнок, Гермиона. Значит, она снова была Гермионой, не так ли? Она попыталась скрыть свою слабую улыбку — Я знаю, — ответила она, всё ещё стоя так близко к нему, и быстро отступила назад, теребя молнию на своём свитере. — Я мог бы это сделать, — добавил он, между его бровями появилась морщинка, и улыбка Гермионы стала ещё шире. — Я знаю, — повторила она. — Но… спасибо, Гермиона. — Говоря это неловко и искренне, он отвёл взгляд. — Всегда пожалуйста, — ответила она и, сама того не осознавая, повторила как его действия, так и тон. — Завтрак? — быстро спросила она, чтобы разрядить напряжение в неподвижном воздухе, и он кивнул. Драко сел за стол и бросил на неё любопытный взгляд, когда она устроилась на краю его кровати, вытащив колоду карт и повертев их в руках. — Что ты делаешь? — Он приподнял бровь, что явно входило в его привычку, и Гермиона пожала плечами. — Я подумала, что ты, возможно, захочешь поиграть во «взрывающиеся карты» после завтрака, — сказала она, пытаясь вернуть проект «ПРИЯТЕЛЬ» в нужное русло. Драко исказил своё лицо выражением ужасающего отвращения. — Ты подумала, что мне, возможно, понравится поиграть во «взрывающиеся карты»? Гермиона ничего не могла с собой поделать: его испуганное выражение лица и тон казались невероятно смешными, несмотря на её и без того напряжённые нервы, и она разразилась прерывистыми вздохами и хихиканьем самым недостойным образом. Когда она, наконец, перестала издавать сдавленные звуки и вытерла слёзы с глаз, Драко наблюдал за ней со ставшим уже знакомым выражением превосходства и веселья, и она внезапно ухмыльнулась ему. — Ну, нет. Я действительно не думала, что тебе понравится «взрывающиеся карты». Честно говоря, они и мне не нравятся. Но у меня больше не во что поиграть. Драко попытался изобразить нежелание, но Гермиона видела его насквозь — он хотел её компании, даже если бы не признался в этом прямо сейчас. — О, ну тогда вперёд. Мы устроим чёртову игру после того, как я позавтракаю, — разрешил он и набрал полный рот яичницы. Она снова наблюдала за ним из-под ресниц, делая вид, что изучает «взрывающиеся карты». А затем он взглянул на неё, и Гермиона поняла, что Драко заметил, как она смотрит на него. Прежде чем она успела опустить глаза и притвориться, что ничего не заметила, Драко одарил её быстрой, обаятельной улыбкой, волосы упали ему на лоб, серые глаза заблестели. Гермиона чуть не свалилась с кровати от шока. Драко Малфой улыбается. Не печально, не горько и не злобно, просто… улыбается. Он выглядел почти милым.