Обычное волшебство.
24 октября 2022 г. в 01:50
ВЕРХНИЙ МИР. СЕУЛ.
ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД.
В доме Мин Юнги наступило рождественское утро.
Ленивый рассвет медленно проявлялся холодным румянцем у горизонта, который даже с такой высоты едва виднелся между горами.
Еще минут пять и вершины гор позолотит сонное зимнее солнце.
Весь снег выпал в сочельник, и день обещал быть ясным и морозным.
Юнги спал, а Тэ проснулся, кажется, чтобы только вырубить будильник на чипе старшего ровно за секунду до самого сигнала. На чистой мышечной памяти, даже не открывая глаз.
Потом его голова рухнула на кровать, а руки подтянули к себе подушку, с которой он спал чуть не с рождения, не поленившись привезти ее с собой из дома даже в Сеул.
Правда, подушка оказалась странно тяжелой и костлявой.
Она пахла, как Мин Юнги, ворчала как Мин Юнги и… Это, собственно и был Мин Юнги.
Тэхен сразу проснулся, распахнув глаза от накативших воспоминаний прошедшей ночи. Они бесстыже ворвались к нему в голову хлынув все разом, и Тэ едва не задохнулся в этом потоке.
Но потом он сделал вдох, еще один и стал думать, глядя в светлеющее небо и бледное лицо все еще спящего Хена.
И заулыбался счастливо.
Как странно.
С Юнги не было грязно, стыдно или как-то не так.
Оказалось, что Мин не просто провел с ним ночь, а отмыл все его воспоминания, тут же заменив их на такие яркие и счастливые, что теперь их ничем не разрушить.
Никаким прошлым.
Он просто стал между Тэ и его гадскими флешбеками нерушимой стеной, превратив их в ничто.
Развеял как пепел одним своим поцелуем.
— Юнги. Хен… Я так люблю тебя. И всегда любил, просто не знал.
— Ты такой смешной, Тэ. А плачешь почему тогда?
— Я плачу? — Тэхен с удивлением вытер мокрые щеки и посмотрел на ладони.
— Все-таки ни этот мир, ни я тебя не заслуживаем, Тэхени. Но я тебе обещаю, что очень постараюсь. Правда, за весь мир поручиться не могу.
Тонкие, прохладные пальцы вытерли с кожи тонсена остатки слез.
А самому Юнги было странно до невесомости в теле. Словно все его внутренности и кости заменили на облака.
Весь мир стал другим, все вокруг било в глаза невыносимо ярким светом и красками. Мин щурился, шагая по знакомо-незнакомому своему дому, натыкаясь на комоды и задевая плечами косяки.
Другой мир. Другая жизнь.
И даже воздух.
Воздух в его легких с каждым вдохом наполнял его такой острой свежестью, что на глазах едва слезы не выступали.
Мин бродил по кухне и внезапно понял, что не понимает, как ему приготовить еду и вообще, где что лежит.
Забыл.
Забыл все, кроме Тэ.
— Хен, а Хен… — мелкий не без труда забрал из рук Юнги стеклянный стакан с молоком, который тот переставлял по поверхностям кухни, так и не дойдя до плиты и сотейника, — ты ведь сейчас такой не потому, что готовишься мне сказать, что прошлая ночь была ошибкой?
Стакан полетел на пол и разбился на тысячи острых льдинок. Выскользнул из обессилевших вдруг пальцев.
Две пары босых ног стояли в центре белой молочной лужи, а их хозяева размышляли, куда шагнуть, чтоб не наступить на стекло.
— Все в моей жизни может быть ошибкой. И скорее всего, так оно и есть.
Кроме тебя.
— Хен… — Тэхен снова просто невыносимый. Стесняется и смотрит на Юнги сверкающими глазами сквозь льняные пряди. Он еще не умывался и не вставлял в глаза линзы, поэтому щурится близоруко, сдувает волосы со лба и улыбается.
Улыбается так, что у Юнги воздух в легких взрывается миллиардами искр и давит на сердце…
Тэ обнимает старшего и шепчет ему что-то тихо не пойми о чем. Зачем-то благодарит. Юнги тянется руками и всем собой в ответ и они кажется, вросли в эту лужу навечно и будут теперь расти из нее, как деревья. Мин все-таки ранится о стекляшку, придвигаясь к мелкому ближе, и в молоке на полу появляются розовые разводы.
Но как же ему плевать.
Счастье.
Оказывается, Рождество это лучшее, что могли придумать люди в середине зимы, чтобы не сгинуть в этой метели и холоде, когда до весны еще так далеко.
В этот день можно смотреть кино в гостиной, обложившись подушками и есть всякое вкусное.
А можно наварить кастрюлю глинтвейна, и тут же заказать его доставку, потому что домашний по вкусу — отрава.
Но его так здорово было готовить вместе — резать кольцами апельсины, лимоны, с видом знатоков спорить о количестве специй и лить на все это красное полусухое, бесконечно пробуя его перед этим прямо из горлышка.
Ждать, пока все это закипит, сидя на кухонном подоконнике и целоваться до одуряющего чувства полета над всем миром.
Увлечься так, что кухонная вытяжка перестанет справляться, и заметить, что варево выкипело наполовину. И то, что осталось, даже пробовать страшно.
Зато потом на кухне до весны будет вкусно пахнуть корицей и цитрусами.
Можно подогреть глинтвейн из доставки, разлить по красивым, прозрачным чашкам и сказать тост:
— С Рождеством, Тэхени, хочу, чтобы ты был счастлив.
— С Рождеством, Хен. И тебе много-много счастливых дней.
А потом оказалось, что у Тэхена в комнате под кроватью хранится целая коробка километровых гирлянд. В прошлое Рождество Мин был очень занят и младший не решился о них тогда даже заикнуться.
Просто уехал к родителям на праздники, оставив Юнги подарок под дверью. Потому что не было елки, и положить его было некуда.
И не решился тогда даже примерить дорогущий подарок от Мина - кашемировое пальто цвета топленого молока, которое невероятно шло карамельному оттенку кожи Те.
Мин тогда любовался на белые пуховые перчатки, аккуратно уложенные в милейшую атласную коробку с крошечным бантом.
Он весь свой одинокий и
вовсе не праздничный вечер на них любовался, и так их берег, что ни разу даже не надел.
Год хранил в коробке, в верхнем ящике своего стола...
А в этом году гирлянды Тэхена оказались очень кстати.
И они вдвоем распутывали-распихивали эти тонкие, как волоски, мигающие разноцветным провода по пустым бутылкам и коробкам. В коробках Тэхен вырезал «окна», и называл все это «лунными домами».
— Тэ, а почему это лунные дома?
— Ну… Это для лунных кроликов. Только не смейся, ладно?
— Даже не собирался. Это из какой-то сказки?
— Да. Я сам ее придумал. Рассказать?
— Конечно.
Тэхен бродил по дому, пристраивая все эти светящиеся объекты по углам и полкам, но то и дело спохватывался.
Округлял глаза и замирая спрашивал у Юнги:
— Ой, а можно, Хен?
Мин только кивал, и искал глазами очередную пустую коробку или вазу, чтобы еще раз посмотреть, как мелкий будет сидеть на полу у дивана, как можно ближе к ногам Юнги, и едва не пищать от радости, глядя на желтые огоньки сквозь темное бутылочное стекло.
Юнги поражался, сколько всего «можного» и совершенно обыкновенного теперь у него есть.
У них.
А к вечеру стало можно нарядиться в пуховики и обмотавшись шарфами пойти пешком, вниз от их тихого района на шумный, праздничный Каннам.
— Хен, что нам мешало жить вот так раньше? Ведь до этого Рождества было еще одно, совсем не такое, — Тэ обернулся и посмотрел на Юнги. Кажется, сегодня он вообще не переставал улыбаться.
К вечеру снова пошел мелкий снег. Он запудрил улицы и тротуары, а еще он налип белым кружевом на челку и острые ресницы Тэхена.
Юнги с трудом понял смысл вопроса. Больше всего сейчас ему хотелось кричать в это снежное небо кому-то, кто явно сейчас наблюдает за ними, и по какой-то непонятной причине решил отсыпать им праздника на линии жизни.
"Эй, кто-нибудь! Остановите мою жизнь на этой секунде навсегда! Лучше точно уже не будет!"
Тэхен моргнул, смахивая снег с ресниц и нашел руку Юнги в глубоком кармане его пальто.
Пальцы мелкого были горячими, и мгновенно отогрели замерзшую кисть Хена.
И всего его целиком.
— Я не знаю Тэ. Наверное, всему свое время?
— Наверное. Но мне все равно жаль прошлое Рождество. А пойдем в мой ресторан, Хен?
— Зачем? Сегодня же не суббота. Или ты голоден?
Тэ помотал головой.
— Я хочу тебе спеть.
А потом потянулся к его уху и прошептал едва слышно, как будто толпы пьяных прохожих, которые обтекали их пьяными реками, могли его за это осудить.
Крепко вцепился в шарф Юнги, словно тот мог сбежать, и опустил глаза, признаваясь:
— Я же всегда. Всегда пою там только тебе, Хен.
Теперь дикие интерьеры ресторана кажутся Мину верхом искусства и роскошью. А меню — лучшем в городе.
Они все-таки ужинают по настоянию Мина, а потом…
Юнги ни разу не слышал этой песни. А Техен до этого почему-то ни разу не решался спеть ее своему Хену.
Но сегодня было можно. Породистые Тэхеньи руки медленно легли на клавиатуру, пальцы ласково коснулись клавиш, настраиваясь и беря первый аккорд. Скромно поджатые губы приблизились к микрофону. Парень пел, не поднимая глаз и дико стеснялся. Но никто из посетителей этого не заметил.
Тут была исключительно воспитанная публика, не позволявшая себе жевать во время живых выступлений.
И все же.
Эта громкая тайна осталась таковой и только один завсегдатай, сидевший ближе всех к сцене, превратился сейчас в изваяние:
" Я целую тебя словами.
Теплым трепетом губ тревожных,
Лунным светом за облаками,
Павиликой, обвившей камень…
И еще нежней невозможно…»
* * *
Намджун вернулся из Нижнего Мира ровно как пообещал Тэ — под Рождество. Прям за пару часов «до».
И очень удивился, увидев накрытый стол и записку:
" Джун — Хен, с Рождеством! Можешь съесть всю еду, она для тебя, а мы ушли гулять. Твой подарок под елкой, но не разворачивай его без нас. До встречи".
Смысл записки ускользнул от Сталкера, потому что в глаза бросилось две фразы " МЫ ушли гулять " и " не разворачивай его БЕЗ НАС "
— Ну с праздником тебя, дорогой Намджун! Ты всего лишь на два дня исчез из Сеула, а тут такое! Хорошо, что хоть елка на месте.
Ну пиздец, что творится!
А потом налил себе щедрую порцию коньяка и сказал тост, глядя в елочный золотой шар на собственное носатое отражение:
— Ну наконец-то. Счастья вам. И мне тоже, когда-нибудь.
Джун решил остаться сегодня у друзей, и приняв долгую ванну, сидел сейчас в гостиной перед экраном.
Его нисколько не смущало одиночество в такой день. Как Сталкер и изгой, он давно делил дни только на те, в которые можно охотиться, или нельзя.
Все эти заморочки Верхнего Мира с их праздниками и выходными с годами волновали его все меньше. Но это Рождество и собственноручно притянутая им в дом Юнги елка, и эта записка от парней всколыхнула в нем воспоминания. Его детство, когда у него еще была семья, а обиды не успели накопиться.
И люди, еще считающие его частью своей семьи.
— С Рождеством тебя, дорогой Джун. Ты у меня лучший, — бокал снова дзынькнул о золотой елочный шар.
ВЕРХНИЙ МИР. СЕУЛ.
НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ.
Сокджин приехал в больницу через час, как и обещал Сталкеру.
За это время он прогнал кровь в центрифуге, отделив кровяные тельца от плазмы, и теперь придерживал рукой нагрудный карман, в котором лежал драгоценный контейнер с возможным спасением Тэ.
Крысиная плазма. Целых пять миллиграмм.
Теперь ее надо аккуратно зарядить нужными препаратами, ввести Тэхену и ждать.
Каких масштабов вранья пришлось нагородить Ким Сокджину, чтоб уйти с работы на два часа раньше, он сейчас даже вспоминать не хотел. Что-то про трех прабабушек при смерти? Или двух?
Неважно.
Врал Джин отвратительно, и скорей всего, начальник просто подумал, что у молодого Омеги крыша поехала на фоне гормонального сбоя и лучше его отпустить домой от греха.
Ведь до этого Ким Сокджин был идеальным научным сотрудником.
Намджун за это время уже успел прогуляться с Техеном на крышу, вернуть его в палату, и теперь сидел рядом, облокотившись, как всегда, на прозрачный бок камеры.
Сидел рядом, и вел себя как юродивый, потому что болтал какую-то бессвязную, но бодрую чушь, не затыкаясь при этом ни на секунду.
— Намджуни-Хен, ты сегодня какой-то… странный, — мелкий подозрительно улыбнулся. Он бы сказал «полный придурок», но воспитание не позволяло.
Ким заткнулся на полуслове:
— Кто странный? Я странный? Ничего подобного! Просто у нас появилась надежда на лучшее, вот я и радуюсь, хотя Юнги радоваться запретил! И я его очень понимаю, очень, и тоже переживаю, но все равно!
Все равно я надеюсь, что Сокджини, эээ, в смысле Юнги… — Джун пригладил свои волосы, лацканы куртки и сложил руки на коленях, вдруг краснея как школьница.
Вздыхая обреченно и долго, чуть не со стоном.
Намджун.
Как школьница.
Ну ни хрена ж себе, смена имиджа.
Таких сбоев в матрице Тэхену видеть еще не приходилось.
— Погоди… — внешние динамики делали мягкий голос Тэ еще тише и глуше, чем в реальности, но с сарказмом они справлялись прекрасно, — этот красивый доктор-Омега из лаборатории Хена?
— Сокджини да… Он такой краси… Что? Омега? Да откуда ты… Это я один что-ли тут слепой ходил веками??? Слепой Альфа! Так стоп! Стоп! Мелкий, ты давай, дыши там правильно, ну знаешь, вдооох-выыыдох, позитивные мысли, общий дзен и все такое, — Сталкер вскочил на ноги и подошел к двери.
Развернул чип и написал Джину сообщение.
— Хен, я все вижу, — Тэхен беззвучно смеялся, осторожно придерживая руку на груди, — ты такой забавный. Ты влюбился?
Намджун возмущенно распахнул рот, но ответить не успел, потому что в проеме отъехавшей в сторону двери показался тот самый помянутый всуе Омега.
— Здравствуй Тэхени, — он ласково улыбнулся мелкому прямо с порога, — кто тут в кого влюбился?
— Сокджини, вот и ты… — Джун буквально расцвел в улыбке и быстро стер сообщение, забитое злыми эмодзи.
Джин улыбнулся Альфе в ответ и подошел к капсуле, снова топя Джуна в облаке своего упоительно-сладкого запаха.
— Мой Хен, кажется, влюбился в Вас вдребезги, — Тэхен продолжал тихо смеяться и вовсю разглядывал этого красивого Омегу, — ой, здравствуйте.
— Вдребезги? Давай потом это обсудим, ладно? — Сокджин подмигнул мелкому обеими глазами и мотнул головой на приросшего к полу Намджуну, — иначе наш Сталкер сейчас сбежит.
Альфа и Омега оставили Тэхена под присмотром медсестры и отправились к его врачу.
Пожилой профессор кардиологии внимательно смотрел на пять миллиграммов плазмы, лежащие на его рабочем столе.
— Я очень хочу надеяться, что у него получилось, — сказал он в итоге, — но на доработку уйдет какое-то время. Консилиум я соберу утром.
— А можно сегодня? Консилиум? Вы же понимаете, что у нас мало времени не только потому, что Тэ в опасности. А еще потому, что за мной постоянно следят. Не хочу вдаваться в подробности, вы сами все понимаете. У нас нет времени до утра, — развел руками Джун. От волнения он не сел в предложенное кресло, и теперь делал вид, что разглядывает голограммы дипломов и грамот профессора на стене.
— Могу попробовать, и сделаю все, что смогу. Но прошу вас, — Господин Гун Мин посмотрел на обоих посетителей тяжелым, острым взглядом профессионала, — не радуйтесь чрезмерно. И да. Я все понимаю по поводу отсутствия времени, но прежде всего я — врач. И пренебрегать опасностью в угоду спешке я не буду, хоть и постараюсь сделать все максимально быстро.
— Передавайте от меня привет Юнги. Он был моим лучшим учеником. И остается моей гордостью не смотря ни на что, — добавил доктор, провожая их до дверей.
Они возвращались в палату к Тэ, шагая по пустому коридору и Сокджин, пользуясь случаем спросил Сталкера шепотом:
— Вдребезги? Неужели прямо так?
Альфа закивал, не сводя жадного взгляда с Омеги. А потом, нахмурясь, остановил его у дверей палаты Тэхена.
— Ты же понимаешь, что у нас нет времени?
— Да. Но думаю, что раз твоя взбесившаяся ищейка не прибежала в лабораторию до сих пор, то или они еще тупят над пробирками…
— Или не тупят. В любом случае, у нас не будет завтрашнего дня. И они точно побегут сразу сюда.
— Консилиум могут провести сегодня, — Джин закусил губу, пока не понимая, к чему клонит Сталкер.
— Могут. А потом?
— Что ты предлагаешь?
— Я не предлагаю, я просто прошу тебя. Подумай. Кто из врачей в Верхнем Мире знает об этой сыворотке, ее свойствах и рисках лучше тебя и Юнги?
— Ты просишь, чтобы я доделал сыворотку и ввел ее Тэхену?
— Будь здесь Юнги, он бы так и поступил и вообще никому не позволил это сделать, кроме него.
— Джун. Я же не Юнги…
— Не Юнги. Но тоже прекрасно знаешь, что нужно делать.
У Тэхена посетители могли оставаться на ночь. И сегодня у него их осталось аж двое.