13:15
Хамбэй, полагаю?
13:15
Верно. Не хочешь представиться, раз меня знаешь?13:16
тот, с кем ты должен был говорить о зачёте, прошедшем в субботу
я серьёзно, не донимай этим Моточику — он почти не в курсе происходящего
13:16
Что ты имеешь в виду? На самом деле Хамбэй прекрасно понимал, о чём говорит этот человек. Он даже знал имя, а минуту назад получил ник в соцсети. Но что теперь? Все усилия напрасны? Столько времени ушло на то, чтобы аккуратно выудить информацию у Мацу и психоложка. Всё впустую? «Как он вообще подгадал момент? И откуда узнал обо мне?»13:17
ой, не прикидывайся! ты прекрасно знаешь, о чём речь
Моточика, между прочим, у меня спрашивал подробности зачёта сам он у него никогда не учился
13:17
И ты выпросил у друга мой аккаунт, чтобы внести коррективы?13:18
нет, Моточика вообще не в курсе, что я с тобой связался
просто у нас с тобой есть один общий знакомый
он, может, не шибко умный, но догадался предупредить меня, что обо мне кто-то спрашивает
«То обращение было палкой о двух концах…»13:19
нечего строить из себя саму невинность
просто признайся, что хотел вышпионить о нас с Кодзюро
На долгие тридцать секунд Такэнака забыл, как дышать. Надежда, которая оставалась в глубинах сознания, с треском рассыпалась, оставляя после себя пустоту. Сердце холодило и кололо маленькими острыми иглами.13:20
Наверное, я зашёл слишком далеко. Я просто хотел узнать, что стало причиной такой смены модели поведения у Катакуры-сэнсэя Видимо, наобум высказанное одногруппниками предположение было верным13:20
какое предположение?
13:21
Что Катакура-сэнсэй с кем-то встречается13:21
именно так и есть! и если тебя всё ещё интересует эта тема — пиши мне
не привлекай к этому непричастных
13:22
Прошу прощения. Я действительно слишком далеко зашёл в намерении узнать правду13:22
прощай, и помни: хочешь разборок — иди сразу ко мне
будешь пытаться воздействовать через другие лица — и тебе несдобровать
13:23
Прощай Впервые Хамбэй не знал, что делать. Пока была хоть малейшая надежда, что Катакура просто случайно купил неподходящую футболку, что кто-то из знакомых предложил вещь сына, нечаянно заляпав чужую рубашку, что это не то, чем кажется, он мог продолжать двигаться. Но сейчас даже не радовал тот факт, что ответ нашёл его сам. И что же теперь делать с освободившимся временем? «Нет, ещё нельзя сказать точно, что всё кончено, — одёргивал себя от состояния апатии Такэнака. — Не всё ещё потеряно». Оставалась ещё надежда на то, что этот союз не продлится долго. И всё же это дело не одной минуты. Хамбэй решил отвлечься — хватит с него напряжённости на сегодня. Обращаться к кому-либо сейчас чревато непредсказуемыми последствиями. И так образовалась утечка информации, да ещё куда! Теперь Датэ подозревает что-то — и ведь не ошибается. Круг его знакомых мог оказаться куда шире, чем ожидал Такэнака, и это превращало поиск информации в хождение по минному полю. Лучше залечь на дно. Не писать никому, с кем знаком этот парень, не пытаться что-то выяснить у других. Незачем так испытывать судьбу. Хамбэй взял книгу, которую начал утром. Сборник рассказов Акутагавы Рюноскэ. Следующим рассказом были «Муки ада». Но Хамбэй не оценил символичность названия — этот сборник он перечитывал уже в пятый раз. — И всё-таки мне не дано понять, что творится в голове художника: сжечь человека в карете, чтобы изобразить то на картине? Как иронично, что этим человеком оказалась его дочь. Но он… Видимо, про таких людей говорят «себе на уме». Возможно, потому он и считался гением. Сам Такэнака был далёк от искусства. Не мог понять, что можно увидеть в картине, кроме самой картины. Тот же психолог, первокурсник Санада Юкимура, пытался объяснить ему, что приходя на выставку — особенно, если это выставка современного искусства — нужно включать чувства. Хамбэй попробовал. Но ничего, кроме «нравится» распознать не мог. Юкимура сказал, что это отличное начало, а Хамбэй решил, что ему и этого хватает. Больше на выставки он не ходил. Но это самое начало было положено раньше… То же самое «нравится» родилось, когда Такэнака слушал речь Катакуры. Говорил тот сдержанно, по делу, слова использовал простые, чтобы каждый студент понял. Но вместе с тем эта речь была красивой. Он не пытался казаться умнее, подбирая витиеватые фразы. Он вообще не старался обозначить свой ум — это чувствовалось. И с того момента Хамбэй всё больше уподоблялся кумиру: одевался элегантно, говорил так, чтобы собеседник его понимал — тогда-то и сблизился с ещё учеником старшей школы, Юкимурой. Теперь он старался спокойнее относится к особенностям других — больше всего то касалось нового знакомого — и быстро стал тем приятным человеком, которого знают все. Одногруппники думали, что Хамбэй был таким нелюдимым из-за дезадаптации. И только сам Такэнака знал, что ничего не изменилось. Ну, почти… Позже он понял, что ему уже мало быть похожим на кумира и даже слышать похвалу того. Вернее, появилось ощущение неудовлетворения. Испугавшись этого ощущения, Хамбэй решил, что он бесповоротно влюблён. «Так вот каково это! — думал Такэнака тогда. — Так больно и холодно. Это всё потому, что объект не рядом». Тогда он и принял серьёзное решение. Сейчас же… А что было сейчас? Хамбэй и сам не мог описать свои чувства. Сначала он как ищейка чувствовал азарт и рвался к истинной причине перемен в поведении любимого преподавателя. Потом впал в уныние от этой истины. И спрашивается — с чего? Чтение немного успокоило Такэнаку, и он вернулся к своим проблемам. Что его привело в это некомфортное состояние? Хамбэй и без того подозревал, что между Катакурой и Датэ что-то произошло — улики были косвенные, но ему и их хватило, чтобы прийти к такому выводу. Дело в предстоящих затратах времени? Возможно. Он верил, что этот союз хрупок и скоро развалится. Что-то ещё? Пожалуй, его выводил из себя тот факт, что ему самому потребовалось больше двух лет, чтобы понять собственные чувства, а этому прохвосту понадобилось всего полгода, если не меньше. И ещё кое-что, самое невыносимое. Их отделяло всего два дня. Будь у первогодок-журналистов зачёт по расписанию, всё могло сложиться по-другому. Другая проблема заключалась в том, что Датэ сам вышел на Такэнаку. И мало этого — тот по какой-то причине догадался о его намерениях. Но как? Это пугало. Хамбэй выверял все сообщения — там ни одного намёка на чувства к Катакуре. И всё равно что-то заставило Датэ думать, что они есть. Дело в нездоровом рвении разузнать о случившемся в субботу? «Пожалуй, нужно быть осторожнее… Хотя бы не в один день писать Моточике и спрашивать у Юкимуры про Датэ. Но ведь этот психолог сам начал тему! Как можно было упустить такой шанс?» Упущенное не вернёшь… Именно поэтому он смирился со сложившейся ситуацией и отпустил её на время. Дома делать было особо нечего: к экзаменам он готов, книги прочитаны не по разу — да и читать больше не хотелось, — вокруг порядок. Ну что тут делать? И Хамбэй не стал над этим раздумывать — просто ушёл. Вечер встретил прохладой, и Такэнака обрадовался, что предусмотрительно прихватил лёгкий шарф. Хоть бадлон и справлялся с защитой тела от холода, шея оставалась уязвимой. А такому легко реагирующему на смену температуры человеку не составляло труда ненароком простыть, упустив столь незначительную деталь. Народу было много, но это не особо беспокоило. Хамбэй скользил по улицам, обходя прохожих, и оставался незамеченным. Лёгкий и быстрый шаг делал его похожим на существо из сказаний, но оценить эту грацию никто не мог, потому что все были заняты какими-то своими заботами и никак не смотрели по сторонам. Однако это соответствовало чаяниям Хамбэя — он не любил, когда кто-то на него долго смотрел, и терпеть не мог, когда с ним пытались заговорить. Поэтому он продолжал свой путь, радуясь выдавшемуся спокойствию. Такэнака стремился в парк. Воздух города был для него слишком тяжёлым, грязным, а укрываясь от мелких частиц за маской, он забывал, как легко дышится, когда такие меры предосторожности не нужны. Только в парке он мог дышать полной грудью. — Надо же, какой прелестный вечерний воздух. Стоит почаще выбираться сюда в это время. Хамбэй выбрал направление и медленно пошёл, смотря на подсвеченные садящимся солнцем деревья. Золотой свет отражался от гладкой поверхности листьев, создавая вокруг кроны еле заметный нимб. В такие моменты кажется, что всё сущее создано великим творцом. Только Хамбэю не было дела ни до света, ни до таких нелогичных мыслей. — Утром, наверное, тоже легче. Только нужно не забыть про шарф. В парке было не так многолюдно, как на тесных улицах. А кто и был, в большинстве своём занимали скамейки и любовались медленно садящимся солнцем. Впрочем встретилась и парочка владельцев собак, что неспешно прогуливалась, попутно листая фотографии на телефоне. Спокойствие и умиротворение. Хамбэй перевязал шарф, прикрыв им волосы. Их белизна часто привлекала ненужные взгляды — люди косились с презрением, думая, что парень изводит краску. Но в волосах Хамбэя от природы не было пигмента, и зачастую он прятал их от солнца. К косым взглядам привыкаешь, особенно, когда белые, словно снег, кудри не единственная причина. Такэнаку презирали за всё: за слишком изящную фигуру, за слабое здоровье, за неопределённую ориентацию. Но что мог поделать он? Тело его было астенически тонким, и вес совсем не набирался. Альбинизм сопутствовал слабому иммунитету. А влюбиться Хамбэй мог как в девушку, так и в парня. Тут он изменить хоть что-то был бессилен, а потому старался скрываться — не рассказывал о себе и лишний раз не попадался людям на глаза. Человек-призрак. Так он любил себя называть. Невидимый, без внутреннего содержания. Но сегодня это прозвище могло оказаться под ударом. — Боже, зачем ты меня сюда привёл? Могли бы посидеть в кафе — прохладно же уже. — Очень холодно? Могу предложить свою кофту! — Позволить тебе ходить с обнажённым торсом? Уволь! Лучше скажи мне, что мы тут делаем. Молодой человек начал осматриваться, и Хамбэй еле успел скрыться за деревом. Хотя это было скорее инстинктивное действие. В лицо он этого человека не знал, как и тот его. Зато парня, судорожно пытавшегося стянуть с себя кофту и всучить неизвестному, Такэнака прекрасно знал. Стало быть, и незнакомец не такой уж незнакомый. О нём вечно горячий парень все уши прожужжал. — Юкимура, прекрати! Не так уж и холодно. И смотри, на той скамье девушки — ты совсем их с толку сбил своим поступком. — Прости… Я должен был позаботиться о твоём комфорте. — Спасибо. Так зачем мы здесь? — Мы здесь, что любоваться красотами природы. Только посмотри на небо! А как свет отражается от листьев! — Тут не поспоришь. Но идём, — молодой человек потянул за рукав спутника. Пара прошла дальше по тропе, исчезая из вида девушек, которые изрядно смутились, завидев подтянутую фигуру Санады. Оценив обстановку боковым зрением, Хамбэй шмыгнул за следующее дерево и ещё за одно, зачем-то нагоняя пару. — Хотел бы я прийти сюда с мольбертом… Но принадлежностей слишком много, пока распакуешь не будет того вида, который хотел запечатлеть. Будет другой, не менее прекрасный. И всё-таки удручает, что один прекрасный пейзаж ты упускаешь. Нужно приходить заранее и ждать один определённый. Ждать почти без шансов, что он появится. Только тогда природа может тебя вознаградить и открыть желанный вид, — молодой человек смотрел на небо, следя, как тускнеют его краски. «Ну точно — Мори Мотонари». Теперь Хамбэй был в этом уверен. Юкимура ничуть не приврал в описаниях — Мотонари и правда обладает незаурядным умом и увлечён искусством. Одна его речь заставляла сердце Такэнаки трепетать, что было явлением редким. Хамбэй каждой клеточкой чувствовал, что их интеллект равен, и оттого восхищался этим человеком так же сильно, как и хотел сокрушить его в дискуссии. Чёрт, а ведь они даже не знакомы! — Зато запечатлеть можно в фотографии, — Санада поднял телефон и сфотографировал ещё золотое небо. — Так вид сохранится, и его можно будет восстановить в живописи. Мори вздохнул. Вздохнул и Хамбэй, ловя настроение почти незнакомого человека. — Технике никогда не передать всю красоту, которая окружает нас. — Согласен! Поэтому лучше всего запечатлеть это мгновение в сердце! — Юкимура ударил себя кулаком по груди. Такой ответ, по-видимому, удовлетворил Мори. Тот молча кивнул, и они ускорили шаг. Хамбэй тоже кивнул, но себе, и пошёл на выход. У самой калитки, железными прутьями стремящейся пронзить само небо, порыв ветра, сдёрнул шарф, заставив Такэнаку остановиться. Реакции хватило, чтобы зацепиться за край. Кто-то пронёсся мимо, и Хамбэй отступил на шаг назад, гневно смотря нарушителю спокойствия вслед. Стоило поблагодарить ветер, что не дал тому человеку сбить его. — И куда же ты так спешишь? — прошипел Хамбэй, не отрывая от парня взгляд. Далеко тот не ушёл — встал у дороги. Тут же подъехала машина. Очень знакомая Хамбэю машина — он часто видел её на парковке возле университета. Парень же выглядел счастливым. Только Такэнака испытывал абсолютно противоположные чувства, видя улыбку и закрытый повязкой глаз. Сердце на миг перестало биться. «Датэ Масамунэ…» — пронеслось в голове у Хамбэя, и он отступил ещё на шаг.