Children of the sorrowful World

Я сразу узнаю это место, где среди белоснежных накрахмаленных простыней и тотальной стерильности всегда найдётся место для смерти. Этакая обитель старухи с косой, гордо прикрывающаяся названием "Онкологическое отделение". Яркий дневной свет, слепящий и заставляющий жмуриться, проникает сюда сквозь большое пластиковое окно и выбеливает, покрывая налётом блёклости и без того выцветшие предметы. Не первой свежести букет наклонивших головы, простеньких сиреневых цветов на тумбочке. Тощий и высокий держатель для капельниц с пластиковым пакетом слегка подсвечивающейся от освещения жидкости. На полу - затасканный линолеум со светлыми потёртостями, оставленными тысячами ног. Больничная кровать с хромированной спинкой… Сердце судорожно сжимается, то останавливаясь, то трепеща снова, когда я вижу хрупкую фигурку в больничной пижаме в мелкий горошек. Ещё при обычной жизни очень тоненькую, а после нескольких курсов химиотерапии и вовсе грозящуюся исчезнуть. Утратившие свой блеск поблёкшие волосы паутиной размётаны по подушке. Из миниатюрной руки, лежащей поверх грязно-синего одеяла, торчит катетер с отходящей от него гибкой трубкой капельницы… Мама молчаливо лежит, отвернув голову к окну и не замечая моего присутствия. Ноги предательски дрожат, и я готова осесть и завалиться набок прямо здесь в дверном проеме только потому, что мне невыносимо больно видеть её такой. Разбитой, изломанной… - Мам… В оглушающей тишине она всё также неподвижна. Вообще ощущение, как будто всё замерло, лишь играется прохладный воздух, гоняемый вентиляцией. Не успевшая до конца оформиться тревога нарастает, когда я делаю шаг к кровати, нервно теребя край рукава. - Не знаю, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить… Я подвела тебя. Ноя больше нет, Софи тоже. Я не уберегла их, не справилась… Я старалась… Сможешь ли ты простить? Слышишь, мама? В порыве дотрагиваюсь до её руки, покоящейся на одеяле; белый халат для посетителей, небрежно наброшенный мне на плечи, тихо соскальзывает на пол. Встревоженный прикосновением человек на кровати поворачивает голову. Это не моя мама, это уже не моя мама… Ходячий мертвец с истлевшими губами устрашающе скалит обнажённые и гниющие, серые десны… Кошмар настолько реальный, что я ещё долго путаюсь в коконе одеяла, пытаясь сообразить, где же я сейчас нахожусь. Раздирая нутро тысячами острейших осколков, наружу рвётся сдавленный крик. Я закусываю угол наволочки, силясь унять накатывающую волнами панику, и, подтянув колени к груди, сжимаюсь в комочек. Хочу исчезнуть, умереть, раствориться – всё что угодно, лишь бы больше не видеть знакомое, но настолько изуродованное лицо. От сжатой зубами ткани во рту становится сухо, как днём в пустыне. Я выплёвываю наволочку в надежде избавиться от противного ватного вкуса. Кошмары не мучали меня с тех самых пор, когда не стало Софи. В тот день разом пропали все мои сны. Полностью. Вечером я проваливалась в тёмную бездну, а утром выныривала из пучины ночи без сновидений, молясь, чтобы они однажды снова вернулись. Но тщетно. Ужас, посетивший меня сегодня – первый сон за столь длительное время. Реалистично яркий, холодящий душу, завязывающий нервы в морские узлы. Я медленно моргаю и считаю сбивающиеся удары сошедшего с ума сердца. Слёзы высыхают, страх, сдавливающий грудь, начинает отступать… Мишонн тихонько сопит, вероятно, потревоженная моими метаниями по кровати. Похоже, что она не спит. Внезапно мне становится стыдно. За себя, такую нерадивую соседку, и свои кошмары, которые мешают нам обеим. Слишком много хлопот приносит темнокожей самурайке моё присутствие… Приподнимаюсь на скрипучей кровати. Бесшумно сую босые ноги в сапоги и покидаю камеру тише кошки под шорох отодвинутой занавески на двери. В блоке достаточно тепло, но почему-то каждая косточка в теле сотрясается от бьющей мелкой дрожи. Опираясь на перила, обхватываю их руками. Большие пальцы ложатся поверх плотно сжатых кулаков. В задумчивости вожу ими по шершавой, потрескавшейся от воды и ветра коже. Я закрываю глаза, силясь прогнать остатки дурного сна. Тяжело вздыхаю и, проморгавшись, уставляюсь в большое окно под потолком. Оно расчерчено чернилами тюремной решётки. Голубоватый лунный свет сияющими столбами стоит в пустоте блока, подсвечивая предметы, на которые он попал, слабым мерцанием. Глубокой ночью небо похоже на черничный маффин. Тёмно-тёмно-фиолетовое… А звёзды – как мелкая крошка дробленой карамели. Такой сладкой, что сводит зубы. Желудок тут же отзывается протяжным всхлипом. Урчи – не урчи, а такой вкуснятины теперь вовек не попробуешь… Поджимаю губы, чуть покачиваясь на вытянутых руках. Сна ни в одном глазу… Откуда-то из темноты блока доносится чей-то сладостный женский стон. Ухмыляюсь: не только у меня ночь полна на события. Вместо того, чтобы вернуться в камеру и насильно попытаться заснуть, спускаюсь вниз, стараясь не громыхать дребезжащей лестницей. Эта металлическая конструкция производит такой шум, который даже мёртвого поднять может. Хотя, мертвые сейчас поднимаются совсем по другой причине… На кухне несколько огарков свечей, стоящих в плоской миске, медленно тлеют, отбрасывая на стены слабые оранжевые блики. Фитильки чуть потрескивают при горении. Пахнет пригоревшей гречкой. Болтаю чайник из стороны в сторону и, убедившись, что в нём есть вода, достаю чистый стакан. Наполненный, он замирает на полпути ко рту, когда в тишине кухни раздаётся знакомый голос: - Не спится? В полумраке слабо освещённого помещения в углу на привычном месте сидит Дерил. Руки скрещены на груди, но вся его поза расслаблена: откинувшись назад, он чуть съехал к краю колченогой табуретки. Арбалет мирно покоится на коленях, а отблески огоньков играют на лице охотника. Что он здесь делает? - Да, дурной сон, - врать совершенно незачем. Резко ставлю стакан рядом с плиткой и одёргиваю футболку, прикрывая обнажённые бёдра, благо, она длинная. Щёки начинают гореть, как раскалённые угли. Юркнув за стол, чтобы хоть как-то скрыться от неотрывного изучающего взгляда охотника и играющей на его губах ухмылки, я виновато втягиваю голову в плечи. - А ты почему не спишь? В ответ – молчание, и я делаю ещё одну попытку разговорить Диксона: - Дерил? Все в порядке? Выныривая из потока своих размышлений, Дерил часто моргает, чтобы сфокусировать взгляд. - Я-то? – протягивает охотник. – Жду Сашу, чтобы сменить её на дежурстве на вышке. Не хочу топтаться на улице, поэтому сижу здесь. Я удивлённо приподнимаю бровь: - Почему? По-моему, замечательная ночь. Тихая и безветренная, я бы даже не отказалась прогуляться сейчас… - Да ну? – откликается Дерил, подавшись вперёд. - Ну да. И вообще, ночью может быть либо страшно, либо волшебно. В зависимости от компании, - в улыбке я обнажаю зубы. – Так что, делай мою ночь волшебной, раз попался под руку. Дерил, закатив глаза, презрительно фыркает: - Кто такое сказал? - Это из книжки. Про Муми-троллей. Знаешь таких? Поморщившись, Диксон отрицательно мотает головой, и мы надолго замолкаем. Тишина изредка прерывается шипением плавящегося воска… Уставившись взглядом в стол, я повторяю пальцем затейливый узор из прожилок на его поверхности. Изредка поднимаю глаза на молчащего арбалетчика, удивляясь разительным переменам в наших отношениях. В охотничьем пылу я даже не заметила, как тот, кто был не против пришибить меня просто за то, что я есть, теперь не ерепенится от моего присутствия в своей жизни. Даже сидит сейчас со мной на кухне глухой тёмной ночью, словно чувствуя, что после испытанного кошмара, мне просто необходимо чье-то общество. - Дерил… - Узор на древесине попался слишком сложный, чтобы хоть на мгновение выпустить его из виду. – Мы ведь с тобой друзья? Мужчина напрягается, готовясь ощетиниться сразу, как только я спрошу или сделаю что-то лишнее. Вероятно, он совсем не думал о том, кем мы друг другу приходимся. Напарниками или просто двумя посторонними людьми, охотящимися вместе?.. Или кем-то большими? Друзьями? Я и сама не знаю… Наверное, зря я это спросила. Сощуренные глаза Дерила странно поблёскивают и при таком скудном освещении кажутся намного темнее, чем на самом деле. О чём он думает в этом затянувшемся молчании, глядя на меня в упор? - Прости, - вырывается у меня, и я действительно сожалею, что перевела нашу и без того скудную беседу в это русло. – Не стоило. Иногда я говорю глупые вещи, верно? Я заправляю выбившуюся прядь волос за ухо и виновато кошусь на Дерила. Тот задумчиво качает головой… Слишком громкий стон откуда-то из ночи отражается от высоких потолков и разносится по блоку. Следом за ним тут же раздаётся сдавленный женский смешок, крайне довольный… Стушевавшись, я ещё сильнее втягиваю голову и покрываюсь розовой краской, будто это меня сейчас поймали за чем-то непотребным. Вот всегда так: хорошо кому-то другому, а стыдно за это мне. Испытав эти же самые ощущения, Диксон смущённо фыркает в кулак, но в следующее мгновение уже становится снова серьёзным и задумчиво произносит: - Я плохо разбираюсь в дружбе. И вообще, это слово «дружба» накладывает определённые обязательства… Не нравится мне это. Вот так приехали… Оказывается, бравый охотник не умеет дружить! Странно, вот уж кого, а его с Риком можно точно назвать хорошими друзьями. И с Гленном. Даже с молчаливой и загадочной Мишонн… Гоню от себя подальше мысль, что, может, это я не достойна расположения арбалетчика. Хотя всякое может быть. - Ну… - начинаю я, неотрывно следя за реакцией арбалетчика. – Вообще дружба подразумевает под собой совсем не обязательства перед кем-либо. Это возможность хорошо общаться с человеком, делиться сокровенным, быть уверенным в его поддержке в трудной ситуации. Дружба – это когда кто-то рядом, несмотря ни на что… - Так странно сидеть и объяснять взрослому человеку то, что известно даже маленьким детям. Мне становится горько, даже несмотря на паршивую жизнь под одной крышей с алкоголиком, у меня были те, кто смог вложить мне в голову эти вещи. Мама. А Дерил, был ли у него хоть кто-то, кто его любил? Что же за детство у него было такое, если он не знает о дружбе? – Это попытка узнать друг друга получше. Давай попробуем? Вот например, Дерил, какой твой любимый цвет? В ответ он недоверчиво сдвигает брови и отвечает совсем не то, что хотелось бы услышать: - Уотсон, это слишком личное!.. Первые секунды я нахожусь в диком замешательстве и, открыв рот, пытаюсь сообразить, что Диксон только что сказал. А потом захожусь смехом, когда до меня доходит, что только Дерил может так отреагировать. Будто я не о цветовых предпочтениях спрашиваю, а пытаюсь выяснить его номер счёта в банке. - Ну а серьёзно? – я искренне улыбаюсь, довольная тем, что Диксон сейчас тоже ухмыляется, а не сидит чернее тучи, нервно сжимая приклад арбалета. Он смущённо опускает глаза. Не думаю, что ему слишком часто приходилось рассказывать о себе. - Зеленый. А твой? Я не успеваю ответить, потому что на кухню вваливается Саша. Пыхтя и громко топая, она разрушает наш маленький мирок, который только-только начал строиться. Из крупиц, так скрупулезно собираемых мною последние несколько недель. Момент упущен, и я сокрушённо вздыхаю. - Дерил, подмени меня, я дико хочу спать, - обращается к нему девушка, опуская плечи и показывая, как сильно она устала. Снятые перчатки летят куда-то на пол. Заметив меня, Саша расплывается в загадочной улыбке, которая не сулит мне ничего хорошего на наших завтрашних посиделках. – Ой, Эмма, а ты что тут делаешь? Я поджимаю губы и встаю из-за стола, одергивая футболку и собираясь уходить: - Ничего, уже иду спать… Хочется стереть эту довольную улыбку с её лица, Бог весть, что дорисовало её воображение к увиденной картине. Мне остается только гадать, в каких красках история о нашем с Диксоном «свидании на кухне» будет рассказана Бэт… - Как обстановка? – Дерил тоже покидает своё излюбленное место, поудобнее перехватывая арбалет. - Все спокойно. - Саша успевает опустошить стакан с водой, который я наполняла себе, при этом довольно фыркая, как маленький зверёк, нашедший в засушливой пустыне водопой. – Ходячих чуть больше обычного, но, я думаю, это терпит и до утра. Охотник кивает, удовлетворённый полученной информацией, и натягивает жилет с посеревшими от пыли и пота крыльями. Сегодня эти крылья ему очень кстати… *** Всю оставшуюся ночь мне снится, будто я украшаю дом ко дню рождения брата. Софи улыбается и подвешивает под потолком гирлянду из букв, вырезанных из цветной бумаги и составляющих фразу «С днем рождения, Ной!» Шаткая трехступенчатая стремянка ходит ходуном от её движений, а сестра то и дело хватается рукой за стену, чтобы не свалиться с этой ненадёжной конструкции. Сам виновник суеты гоняет по дому радиоуправляемую машинку. И в этом сне я впервые за несколько месяцев чувствую себя счастливой… А по утру я обнаруживаю в своей груди вновь образовавшийся вакуум, не дающий сделать и вдоха, не вспомнив при этом о потере близких… На охоту не выходим третий день подряд, и только одному богу известно, когда мы с Дерилом вновь окажемся в лесу. А всё потому, что Хершель с Риком в связи с наступлением весны всерьёз озаботились расширением приусадебного хозяйства. И теперь силы всех взрослых мужчин брошены на преобразование пустыря перед корпусами тюрьмы. Как на дрожжах, из подручных материалов, привезенных с участившихся в последнее время вылазок, разнообразные загоны и наскоро сколоченные сарайчики. Животных нужно как можно скорее перевести на свежий воздух, иначе они могут захилеть, так рассудил ветеринар Хершель, а Рик поспешил с ним согласиться. Наш лидер вообще слишком фанатично загорелся идеей создать небольшую ферму, о чём довольно часто вёл беседы с жителями тюрьмы. Кому как, а мне на его грандиозные планы всё равно, более того, иногда так и хочется выдать этому сменившему профессию копу джинсовый комбинезон и соломенную шляпу. И лопату. Пусть копает себе на здоровье, а меня не посвящает в свои огородные дела… Так или иначе, в результате фермерской активности Граймса и старого ветеринара, я болтаюсь без дела, не зная, куда себя деть. Выйти за ограждения и отправиться в сошедший с ума от пения птиц лес одной я не решаюсь, ведь мой напарник по охоте сейчас усердно размахивает молотком, сооружая новое жилище для какой-нибудь свинки. Так и не найдя за утро мало-мальски полезной работы, я решаю скоротать свободное время в библиотеке за увлекательной книгой. Конечно, я бы могла заняться обедом вместе с Кэрол и Карен, вот только по многозначительному взгляду первой мне стало ясно – помощников им и без меня хватает. Роуз, та самая девочка, что потеряла мать и теперь стала хвостиком Кэрол, ловко управляется с мелкими обязанностями по кухне. Она, облачённая в беленький фартук, деловито гремела грязной посудой, замоченной в тазу, и… и лишала меня и этого занятия. Ходячих по периметру тоже убрали без меня, а пластиковые бочки были наполнены водой ещё со вчерашнего вечера. Поэтому чтение оставалось единственным, чем я могла себя занять. В библиотеке тихо. Настолько тихо, что мне даже неловко осквернять своими шагами эту умиротворенную тишину. В нос бьёт знакомый с детства запах хрустящих книжных страниц. Я закрываю глаза, пытаясь выудить из памяти приятное воспоминание. Ничего не выходит – кто-то приглушенно кашляет, и я оглядываюсь, попутно ругая себя за невнимательность. Хершель – и как только я могла его не заметить? – сидит за столом в привычной позе. Впрочем, можно сказать: в привычном месте за привычным столом и в привычной позе, так как именно здесь, в библиотеке, старый ветеринар, читая или просто размышляя о чём-либо, проводит практически всё своё свободное время, которого с появлением Стуки стало больше. Хершель сидит боком, чуть сгорбившись; ампутированная нога, заканчивающаяся недавно привезенным из госпиталя протезом, вытянута вперёд, а здоровая – сильно согнута и опирается на пол под деревянным стулом. К слову, этот протез заметно облегчил старику жизнь, дав ему возможность комфортно передвигаться, отбросив ставшие ненужными костыли. Но всё же - иногда я замечаю - морщится и потирает место крепления искусственной ноги, видимо, ещё не привыкнув к ней… Что-то рассматривая, Хершель, пересыпает это из одной ладони в другую и щурится. Света из окна, перепачканного аляпистыми разводами пыли, недостаточно. Я делаю шаг, и старик, оторвавшись от занятия, улыбается мне. Его улыбка прячется в пышных седых усах, но по добродушно сощуренным блестящим глазам можно сказать, что он не против моего присутствия. Неуверенно присаживаюсь за стол напротив Хершеля и, сцепив руки в замок, опираюсь на них подбородком. Предваряя мои любопытные взгляды, Хершель раскрывает ладонь и показывает маленькие коричневые крошки, уютно лежащие в руке. Семена?! О нет! В разочаровании мне хочется сползти под стол… Ничего против зелени и свежих овощей не имею, но это значит только одно: мне ещё несколько дней придётся слоняться как неприкаянной, пока не буду сделаны грядки. И Дерил будет принимать в этом участие. - Семена?! – озвучиваю я наконец свои мысли, скептически изогнув бровь. Хершель кивает, не проронив ни слова, а его улыбка вновь теряется в пышной растительности на лице. Я молча наблюдаю, как старик рассматривает семена, отбраковывает испортившиеся, ссыпает хорошие на небольшие бумажки, из которых затем сворачивает пакетики, и берёт следующие, отличающиеся от предыдущих и принадлежащие другим растениям. Я заворожённо слежу за его движениями и прихожу в себя, когда нерассортированных пакетиков больше не остаётся, а Хершель, от которого моё подавленное настроение не скроешь, задает вопрос: - Я вижу, тебя что-то беспокоит, Эмма? Может, стоит поделиться? Иногда озвученная вслух проблема вдруг начинает казаться такой незначительной. Я роняю голову на грудь. Эмоции потоком рвутся наружу, но я не могу начать их озвучивать, не обличив в подходящие слова. В воображении встает улыбающаяся сестра. Буквы из бумаги. Машина на пульте управления в руках Ноя. Больничная палата и мама… - Все слишком сложно, - вздохнув, начинаю я и тереблю кончик своей косы, - ещё эти глупые сны. Я даже не знаю, с чего бы начать… - Киваю на протез старика. – Такие люди, как ты, наверное, смогут понять меня… Уже давно, я даже не заметила, когда, мы с Хершелем перешли на «ты». Неважно. В это обращение я вкладываю куда больше почтения и уважения, чем может вместить в себя сухое, официозное «вы». И Хершель это понимает. Я сконфуженно сжимаюсь, поняв, что, возможно, нанесла сейчас старику оскорбление, указав на его физический изъян, но он добродушно кивает головой, давая понять, что всё в порядке. И я продолжаю: - Так вот, я давно уже слышала, что те, кто потеряли руку или ногу, еще довольно долго чувствуют её. Чувствуют боль в отнятой конечности, холод, жар. Этакий обман мозга. - Фантомные боли, - соглашается со мной старик и усмехается. – Иногда моя отнятая нога дико чешется, спасу нет. Я улыбаюсь, представив, до чего же это скверно, не иметь возможности унять зуд, которого на самом-то деле и нет. - Да, фантомные боли. Я чувствую то же самое по отношению к своим ушедшим близком. Особенно Софи. Я понимаю, что её больше нет, но постоянно чувствую её присутствие. На охоте она стоит у меня за спиной, в моменты опасности я первую очередь думаю не о своей шкуре, а о безопасности сестры. Я чувствую, как она смеётся, когда и мне весело. Это странное чувство, и оно сводит меня с ума… Софи – моя ампутированная конечность. - Нет, Эмма, это не то… Хершель неуклюже встаёт, опираясь на стол и спинку стула, и подходит к стеллажу с книгами, похрамывая при каждом шаге. Он задумчиво проводит пальцами по корешкам книг и долго размышляет, прежде чем продолжить: - В отличие от фантомных болей, от боли утраты любимых не избавиться. Никогда… Надо учиться с этим жить, принимать смерть, зная, что призраки больше никогда не покинут тебя, будут незримо преследовать на каждом шагу, - старик ухмыляется, всё ещё стоя ко мне спиной и разглядывая книги. – Забавно… Я потерял жену ещё в самом начале эпидемии, но я до сих пор, прежде чем совершить тот или иной поступок, представляю, а что бы она сказала мне на это. Похвалила, одобрила или, наоборот, не согласилась с моим мнением. Это сложно, сложно чувствовать её незримое присутствие, но, Эмма, когда-нибудь станет легче и ты поймешь, что это вовсе не боль. Ни фантомная, ни какая-либо другая. Это дар. Это то, что не даст тебе в будущем принимать неверные, необдуманные решения. Призраки станут твоей новой совестью. И ты будешь отвечать за свои поступки перед ними. Новая совесть… Ты понимаешь, о чём я? Я пытаюсь переварить только что услышанное. В голове плохо сопоставляется свербящее ощущение утраты и слова, только что сказанные Хершелем. Возможно… Возможно, я когда-нибудь соглашусь с каждой его мыслью, но сейчас… Все эти кошмары… появившиеся вновь… - Думаю, у меня кое-что есть для тебя. - Отозвавшись на мои мысли, старик поспешил удалиться в медицинский кабинет, расположенный за стеной. А я остаюсь гадать, что он задумал. Хершель вернулся довольно скоро, суетливо подойдя ко мне и протягивая блистер с таблетками: - Вот, возьми. Снотворное… С ним ты можешь огородиться от прошлого хотя бы во снах, пока не привыкнешь. Я с благодарностью принимаю лекарство, попутно думая, что это неплохая идея. Пожалуй, лучшая за весь сегодняшний день, ведь ещё раз пережить ужас, который застиг меня врасплох сегодня ночью, мне совсем не хочется. - Все будет хорошо, - похлопывая меня по плечу говорит Хершель. – Обещаю. А сейчас извини, мне нужно переговорить с Риком. Произнеся это и прихватив со стола пакетики с семенами, старик удаляется из библиотеки, оставляя меня в полном одиночестве… Полдня я провожу здесь, развалившись на продавленном кресле и читая историю о Моби Дике, которая увлекает меня с каждой страницей и не отпускает, пока я не дочитаю до последнего абзаца. Выйдя из библиотеки уже далеко после полудня на свежий воздух, я обнаруживаю перед собой картину, заставляющую меня задохнуться от недовольства. И как я сразу не догадалась, о чем могут говорить Рик и Хершель с запасом семян?! На пустыре, медленно подсыхая под ещё робким весенним солнцем, чернеет взрытая земля… Несколько людей в поте лица лопатами переворачивают комья из земли и переплетённых корней трав и изредка перебрасываются репликами. И конечно же, среди них присутствует и Дерил. Поэтому я с отрешённым безразличием отмечаю для себя, что леса не будет и завтра… Отхожу в тень нагромождённых друг на друга бочек с водой, чтобы не смущать своими взглядами работающих людей, и, сложив руки на груди, начинаю наблюдать за ними. Пальцы при этом отстукивают нервный ритм по предплечью. Среди работающих я узнаю Рика, Тайриза и Стуки, неспешно, без надрыва, перекапывающих пустырь. Тайриз рассказывает что-то, вероятно, забавное, так как все трое улыбаются, изредка вытирая пот со лба и поправляя грубые, постоянно съезжающие с рук перчатки. Мэгги подгоняет взмыленного и уже еле двигающегося Гленна, который успел перелопатить земли больше, чем все остальные вместе взятые, и сама выбирает из комков белые ниточки корней. По обреченным взглядам паренька, изредка бросаемым на свою невесту, можно сказать, что он либо упадёт без сил прямо сейчас, либо закопает командующую Мэгги вместе с сорняками. Чуть поодаль от остальных сосредоточенно работает Дерил не так медленно, как веселящаяся троица, и не так ошалело, как загнанный Гленн. Спокойно, без рывков и передышек переворачивает комья, обнажая корни только набирающих силу трав. На Диксоне рубашка, уже давно лишившаяся рукавов, поэтому я могу беззастенчиво пялиться на его сильные руки, смотреть, как накаченные и привыкшие к тяжелому труду мышцы напрягаются, когда он поднимает лопату с землей. Пот блестит на чуть-чуть загоревшей за эти дни работы на свежем воздухе коже, под которой выпирают вздувшиеся от напряжения вены… Длинные тёмные волосы чёлки липнут к лицу, и я надеюсь, что из-под нее он не видит меня, так бессовестно таращащуюся на него. Уже давно мне надо признаться себе, что мой товарищ по вылазкам в лес – весьма привлекательный мужчина. Не хочу… Не хочу сейчас нисколько об этом думать! Отворачиваюсь, словно меня застукали за чем-то противозаконным, ладони становятся взмокшими и липкими. Неуклюже вытираю их о штаны и верчу головой по сторонам, ища, за кого ещё, кроме Диксона, можно зацепиться взглядом. У забора маячит знакомая кучерявая макушка Карен, которая с ломиком прогуливается вдоль ячеистого ограждения и проламывает хрупкие головы бесящихся из-за присутствия женщины ходячих. Откуда их успело столько набежать? На помощь Карен, меряя широкими шагами дорогу и высоко подняв голову, спешит Карл. Не думаю, что брюнетка не справилась бы без мальчика, но тот предпочитает вместо игр с остальными детьми помогать взрослым. Вот и сейчас, надвинув отцовскую шляпу на глаза, он проходит мимо стайки детей, играющих в салки, игнорируя призывы присоединиться к ним. Мальчик, которому уже неинтересны детские забавы, который не видит в них никакого толка. Мальчик без матери, так рано потерявший детство. Я вздыхаю. Маленький мальчик с душой сильнее, чем у иного взрослого… Например, меня… Я оборачиваюсь: у входа в корпус рядом с наполненными землей посудинами о чем-то оживлённо спорят Бэт и Зак, юноша из Вудбери, пытающийся всеми силами добиться расположения младшей Грин. Вот только все его попытки тщетны. Прикусив губу, я пытаюсь сдержать улыбку – ведь я-то знаю, кем занято сердце девушки… Присев на корточки, Бэт сажает семена из белых пакетиков отца в посудины и с великим неудовольствием распоряжается стоящим рядом с ней с лейкой в руках Заком. Тот, перепутав засеянные посудины, полил что-то не то и теперь воодушевленно доказывает девушке свою правоту. Бэт хмурится, проверяя влажность земли, и недовольно косится на своего незадачливого помощника. Все-таки в умении манипулировать мужчинами ей еще далеко до своей сестры… Возвращаю взгляд на Дерила и почти задыхаюсь от охватившего меня дикого чувства, которое я, если и испытывала когда-то давно, теперь позабыла. Рядом с охотником, поставив на землю ведро с питьевой водой и протягивая ему наполненный пластмассовый ковшик, стоит Кэрол. Она улыбается Дерилу, а Дерил, принимая из её рук ковш, улыбается в ответ. Я сжимаю зубы, когда Кэрол заботливо поправляет прилипшую ко лбу Диксона прядь волос. Сделай такое я или кто-то другой, Дерил бы тут же отскочил, словно ошпаренный, но Кэрол он не отталкивает, напротив, смутившись, ждет дальнейших касаний, как мне кажется. Всего один жест, а мне чудится, будто Кэрол напалмом выжигает на сердце кровоточащие язвы. Каждая улыбка – как пуля. Бьёт навылет. Вместо того, чтобы уйти или просто отвернуться, я не могу отвести взгляд, причиняя себя странную боль, точно форменная мазохистка. Пугаюсь своего собственного состояния… - Подглядываешь? – Саша появляется из ниоткуда и встает ко мне плечом к плечу, скрещивая руки на груди и повторяя мою позу. Злюсь на себя: что я за человек такой, что меня так просто застать врасплох… Я нервно трясу головой и пытаюсь нарисовать на лице хоть слегка правдоподобную улыбку. - Ой, да ладно! Даже к гадалке не пойду, чтобы узнать, за кем ты шпионишь, прячась здесь. За Диксоном? – Девушка довольно щурится, думая, что раскусила меня. Знала бы ты, Саша, как близка от истины… - Нет, ни за кем я не шпионю, - разводя руками, жалуюсь на самодурство Хершеля я, пытаясь отвлечь от темы разговора Сашу. – Негодую по поводу очередных грядок и очередной пропущенной охоты. Обман вряд ли удаётся, потому что в карих глазах девушки пляшут задорные огоньки, и она снова заводит старую песню. - Ну-ну… Чем ночью с Дерилом на кухне занимались? – Саша прыскает, прекрасно зная, что мы просто разговаривали, но, чтобы измучить меня, продолжает гнуть свою линию. А я уже начала думать, что она об этом забыла. - Дерил ждал тебя, а пришла попить воды. Вот и все, Саша… - Я вновь бросаю взгляд на работающих на пустыре. Кэрол предлагает ковшик уже загнанному Гленну, тот жадно набрасывается на воду, проливая большую её часть себе на грудь. Диксон работает дальше, как ни в чем не бывало, не оглядываясь на присутствующую здесь Кэрол. Может, мне всё показалось? Подмигнув, Саша продолжает: - Я, кстати, тебе как-то говорила, что ты должна присмотреться к Диксону. Он хоть и нелюдимый, но у него есть масса плюсов… Например… Хм… Например, он может подарить беличью шубку. Только попроси – он тебе и на две шубы белок настреляет! Ну а что? Эмма, хочешь шубку?.. Я получаю тычок в бок от развеселившейся девушки, страшно довольной тем, что ей удалось в очередной раз меня подколоть. Делаю последнюю попытку отбиться от назойливых приставаний и, отмахнувшись, подаю голос: - Не нужно мне никакой шубы, Саша!.. Прекрати, это уже не смешно! С чего ты вообще взяла, что он мне нравится? Реплика выходит чуть более громкой, чем надо, поскольку, услышав мой голос, Дерил поднимает голову. Щурясь от яркого солнца и прислонив ладонь ко лбу как козырек, он разглядывает нас, раскрывшихся шпионок. Прятаться за бочками смысла нет, и мы, прижавшись друг к дружке, выходим вперёд. - Эй, дамочки, помочь не хотите? Сорняки и дерновина сами не уберутся! Я театрально вздыхаю и закатываю глаза, а Саша, не пререкаясь, уже спускается вниз по склону к опирающемуся на лопату Дерилу. Отойдя на небольшое расстояние от меня, девушка заговорчески бросает через плечо: - Идем уже… И, если тебя это утешит, собирая сорняки, можно любоваться на тощую задницу Диксона. - И тут же бросается наутёк, спасая себя от моего праведного гнева. Детский сад, ей-богу… Саша, если тебя это утешит, на охоте я уже успела насмотреться на обтянутую джинсами пятую точку Дерила в разнообразных позах… Почти до наступления темноты мы перетряхиваем комья, отделяя землю от дерна и собирая тонкие корешки сорняков, лишь изредка прерываемся, чтобы перевести дух. К концу работы руки начинают саднить от забившихся под ногти песчинок. - Массаж? – шутливо интересуется Диксон, когда, закончив работу, я разминаю затёкшую шею. Не уйди Саша чуть раньше, она бы сейчас сложилась пополам от истерического смеха. Хорошо, что Мишонн забрала её дежурить… Я корчу рожицу и показываю Диксону язык, пытаясь успокоить внутренний голос, вопящий о том, что нужно согласиться. Тот фыркает, а я отворачиваюсь, разглядывая вечерний пейзаж и наслаждаясь гамом птиц. И в этот момент я замечаю странного ходячего, таких я еще ни разу не видела. Мерзкого и ужасающего. У него нет ещё одной пары рук или мерзких щупалец, торчащих изо рта, нет. Просто на его щеках засохла бурая кровь, которая когда-то сочилась прямо из глаз… Сегодняшней ночью сны никуда не уходят, только размазываются, да я не могу вынырнуть из липкой паутины страха, находясь в синтетическом плену снотворного. А наутро чувствую себя совершенно разбитой. Пытаюсь решить проблему со снами по-другому. Найдя заначку Стуки с бутылкой виски, я, пока другие работают на грядках, напиваюсь, укрывшись в лабиринтах тюремных коридоров. Никто не замечает моего отсутствия, кроме Мишонн, которая, не дождавшись меня вечером в камере, находит мое полубессознательное тело и тащит на себе в жилой блок. А после, когда меня выворачивает в туалете, держит мне волосы, поглаживая по голове и говоря успокаивающие слова. Наверное, в этот момент мне в голову приходит, что Мишонн, пожалуй, единственный действительно близкий для меня человек из всей толпы обитателей тюрьмы… А снов от алкоголя действительно нет, я просто проваливаюсь в темноту, когда меня кружит на кровати. На следующий день возвращаю Хершелю снотворное, а Бобу – остатки виски и решаю, что бороться с кошмарами и просто выворачивающими наизнанку счастливыми снами я буду, не прибегая к дурманящей мозг химии… Я ведь сильная, я справлюсь. Я смогу заглушить эти фантомные боли… Наверное…