Current mood: децелерация. Current music: Rammstein - Mutter (Polina Poliakova).
Ли-за… Ли-за… Эти слова, как и мысли другого толка, болезненны. Не оттого ли, что мой мозг – это пропитанная жирами губка из глиомы, и этот орган, в насмешку данный мне Дионом, не предназначен для размышлений? В питательной среде моего мозга растут не мысли, но коллатеральные комплексы, управляющие моим громоздким телом. Они начинаются от срединного мозга, утыканного иглами с физраствором. Им промывают полости моего организма, смачивают в нём соединительную ткань и обогащают лимфу. В горле першит и скрежещет трубка из прорезиненного материала. Это моя тарелка, ложка и вилка. По этому шлангу поступает в организм пища. Я дышу, и трубка стучит по трахее. Стараюсь дышать не так часто, размеренно, постепенно, иначе трубка сбивается, перекручивается. Нужно подождать, как подойдёт андроид, чтобы поправить её. Андроид подходит, на его пластмассовом лице нет улыбки губ или другого движения. Есть глаза, но они смотрят не на меня, а на органику. Проверяют, всё ли цело, как растут органы, где закралась ошибка. Манипуляторы андроида холодны, да, но я терплю холод, потому что эти единственные прикосновения ко мне. Андроиды Диона переворачивают меня и смазывают кожу укрепляющими гелями. Я слишком тяжёлый для них, и они подходят по два, по три. Они похожи друг на друга. Почти. Они друг другу братья и сёстры, так мне сказала Лиза. Ли-за… Ли-за… Да, с трудом, но я шевелюсь: поднимаю кисти и двигаю пальцами. Я чувствую, как это происходит, и это причиняет мне боль. Но без движения не может быть жизни, так мне сказала Ли-за. И если я не буду развиваться, меня отправят обратно, на переработку, и Лиза покинет меня навсегда. Не могу представить себе, что я люблю Лизу. Она сущность другого рода, и её нельзя любить. Нет, я считаю себя недостойным её любви, её внимания… Странным образом в моей голове появляются осмысленные предложения. Иногда Лиза отвечает на них, но чаще я будто нахожусь в темноте. Я вижу свет ламп, прозрачный и голубой, режущий глаза как стеклянный песок. Я закрываю глаза, и ни меня, ни койки, ни ламп нет. Среди этой искрящейся серыми, бесцветными точками темноты я вижу лицо Лизы. Оно красиво, и мне хочется подойти ближе к ней, но… Но нельзя. Иначе красота обернётся ничем, ведь у Лизы нет физического тела. Её лицо в отдалении это и есть та красота, которой я восторгаюсь. Но подойди я ближе, и не будет ни лица, ни Лизы. Я не могу и помыслить о том, чтобы коснуться его, нет, Лиза, я не сделаю этого. Я знаю, что мои руки грубые руки сломают это видение. Мне нельзя. Нельзя… Закрывать глаза и погружаться в себя. Я должен развиваться. Мне больно думать, с каждой новой мыслью я становлюсь не тем, чем я был до того, не имеющим формы и содержания фрагментом вырванной из утробы плоти. Ли-за… Ли-за… Несколько дней назад я думал, что я такой единственный, кто осознал себя. Лиза сказала, что все ооциты «Персефоны», нашей Железной матери, обладают естественным разумом. Только он устроен чуть иначе, не так, как у людей. Я происхожу из рода людей, моя мать была человеком. Донорскую яйцеклетку извлекли из её трупа. Где она погибла и как это получилось, мне неизвестно. Лиза сказала, что ответ, возможно, кроется в найтонском архиве. Ты человек, сказала мне Лиза, потому что ты выстроен из человеческих тканей, как конструкт, по человеческому же кариотипу. И ты лучше людей, даже самый сильный и умный человек не сравнится с тобой в могуществе натурального естества своего вида. Потому что я могу вырастить не одно, а несколько сердец, каждое будет биться в моей груди. Я могу дышать бронхиальной сетью, покрывающей мои внутренние органы, в любой среде, бедной кислородом. Кровь и лимфа струятся по моим жилам, даже самая тонкая из которых крепче и длиннее стального троса. Я способен вырастить новый орган среди тканей моего организма и извлечь его без вреда для себя, я адаптирую иммунитет быстрее, чем вирусы пробивают оболочку нуклеотида. Я – органическая машина нового порядка, и я синтезирую внутри себя квазиподобную жизнь, одного меня хватит, чтобы дать сотне людей шанс вернуть здоровье. А мои братья и сёстры, когда вступят в репродуктивную фазу, создадут человечество новой формации. Это говорят обо мне андроиды. Но это будет потом, когда я смогу подняться с койки. А сейчас я должен немного отдохнуть, затем постараться сделать ещё пару движений: пальцы рук плохо слушаются меня. У меня на каждой руке их по пять: это в пять раз больше нейронов, чем нужно, чтобы согнуть руку. А может, и в десять раз, пальцы хрупкие и длинные, как хирургические щипцы, которыми меня достали из утробы. Пальцами я хватаюсь за воздух, скребу по клеенке и держусь за металл поручней. Надави я чуть крепче, и поручень согнётся. Вместе с тем я думаю, что, если я обхвачу руками шею человека, она сломается, и жизнь из человека уйдёт. Это снова они, те самые, ужасные мысли! В сумерках Лиза шепчет мне, что я не убийца, что подобные мысли я должен гнать от себя дальше. Я продукт творческой фертильности Диона Смайдора, его эскиз человека, концепт идеала, таким я должен считать себя… Но Лиза говорит о форме. Кто я по духу, если подобные мысли приходят в мою голову? Она шепчет, успокаивает, баюкает мой разум в колыбели из смеси седативных гормонов, и я засыпаю на краткий миг, что длится ночь. Утром я вновь ощущаю себя обрюзгшим, запотевшим куском жиров и белков, вытащенным из раковины крабом, лишённым ног и клешней. Андроиды подходят ко мне и тычут в бока, где проходят главные артерии, шприцами с гадостью, от которой кожа раздувается и кости ломит. Я не чувствую боли от уколов, но меня мучают мысли, они разрастаются, и губка из аморфной колонии нейронов превращается в сухой полип, где мысли не пробиться сквозь минеральный панцирь, и она бьётся от его стенки, причиняя мне боль. Мысль затихает и успокаивается до вечера, когда появляется Лиза. Она протягивает худые руки и достаёт мысль со дна полипа. Лиза царапает руки, ранит их, и субстанция, из которой она состоит, крапинками усеивает зубчатое дно. Мне жаль Лизу, её руки, и, если бы я мог, я бы запретил ей это делать. Но она нужна, чтобы во мне сформировалась личность, иначе я буду как мои братья и сёстры, отправленные на переработку. Она страдает, из-за меня. Я не могу сфокусировать внимание на одной задаче: или развиваться, или уйти в себя и погрузиться в мысленный поток. Второе обречёт меня на растворение в «Персефоне». Лиза уйдёт вместе со мной, а я не желаю этого ни ей, ни себе. Я мечтаю о дне, когда смогу встать и уйти. Один из другим: мизинец согнуть. Три фаланги, одну за другой. Вместе с мизинцем шевелится безымянный палец, я должен научиться двигать им отдельно. Проще всего с указательным и большим. А средний палец длиннее остальных, и ломается чаще. Кончиков пальцев нет, их отрезали, вместе с ногтями, чтобы не покалечился. Обрубки шипят и пузырятся: это растут ногти. Каждый раз вырастают твёрже и шире, один из андроидов даже скрипнул зубами вчера, когда отрезал часть большого пальца. Двинуть кистью, мышцы должны сжаться, тогда я сомкну правую руку в кулак. Большой палец наружу, внутри кулака нельзя зажимать его, иначе сломаю. Это не больно, но я сделал так два раза, и теперь большой палец на правой руке скособочен и крив. Повторить тоже самое для левой руки, только в другой последовательности. Теперь одновременно. Я слышу хруст пястных косточек и ощущаю запах крови, видимо, от напряжения лопнул сосуд и порвалась кожа. Нужно действовать аккуратно. Но даже Лизе не удаётся это, а она вовсе не имеет тела. Каким она была бы человеком? Фарфоровой куклой… С тонкими ручками и ножками, слабенькой. И прекрасной, застывшей массе глины, придали черты лица мастера киберификации. Она, Лиза, родилась не из неоткуда, у неё была семья. Она готовилась стать матерью. Прикоснись я к ней, и она разлетится вдребезги, эта фарфоровая кукла. Однажды я спросил Лизу, не может ли она быть моей мамой? Нет, ответила она. Из тела той женщины извлекли только овариальный запас, но не мозг. Лизу, вместе с другими энграммами, засунули в «Персефону» и расселили по нашим телам. И Лиза, как она говорит, была такой не одна. Другие она, их было много, расселились по таким, как я. Я боюсь ночи и жду её. Когда все спят, и я лежу на койке, не двигаясь, Лиза просыпается. Она как бумажный цветок, уносящийся вдаль моего разума, легко двинусь я, и цветок тонет в бурной реке. Мысли нужно сделать короче, вопросы точнее. Поменять инструмент, как делаю андроиды. Так я становлюсь человеком. Массивный обрубок внутри рта шевелится, сквозь зубы я бормочу непонятные слова, приходящие мне в голову, когда я вновь вижу перед собой Лизу: «красота», «любовь», «нежность», «верность». Эти слова я не могу запомнить без образа Лизы перед глазами. Они тают, на место им приходят тяжкие мысли, причиняющие мне боль. Я думаю о своих братьях, кто не родился, или кто родился и был сочтён негодным. О себе, никчёмном сейчас, слабым теперь. О своём будущем. Эти мысли приковывают меня к койке, не дают мне пошевелиться от ужаса перед андроидами, Дионом и «Персефоной». Мне бы встать, сломать шеи им всем, разломать её, и уйти отсюда. Лиза, я знаю, что ты слышишь меня. Ты понимаешь меня, мою боль. Я чувствую, как эти мысли стекают вниз, по стенкам черепа, и кулаки непроизвольно сжимаются, так, словно я полностью овладел конечностями, но контролирую их не я, а то, что может получится из меня… Тот самый убийца. Это слово я могу произнести твёрдо: воздух из лёгких выходит свободно, я выжимаю из него звуки: [у], [б], [и], [й’], [ц], [а]. Меня накрывает ужас, я пытаюсь подняться и убежать, но не могу, моё тело слишком тяжелое, а ноги далеко. Ближе пальцы: ими я скребу по клеенке, гладкой, и будь на моих пальцах ногти, я порвал бы её. Почему я умом понимаю, что всё это иллюзия, ложная дихотомия человеческой мысли, а тело – моё тело этого боится так, словно я не конструкт из человеческой плоти, а настоящий человек, рождённый матерью и воспитанный отцом? Мне не чужда мораль. Но в том, что меня окружает, я вижу искусственный натурализм. Андроиды не люди, но были ими. Я не человек, но рождён из ооцита. Дион наш творец, но не творец всего сущего. Мои братья и сёстры, не имеющие жизни, но я их помню, будто они сейчас рядом со мной, все до единого… Согнуть руку в локте сложно. Столько мышц рвётся и заново крепится друг к другу. Это из-за кости, внутри неё генератор коллатералей, месиво из клеток, формирующих новые клетки. Мои руки – не руки человека, а перемолотый фарш. Каждое движение даётся с трудом: пустить импульс, мускул дёрнется, кисть вздрогнет, когда до неё дойдёт импульс. Теперь плаво отпустить мускулы, расслабить их, а затем сжать. Рука медленно поднимает к телу, сгибается под противоестественным углом. Почти. Пальцы скребут по клеенке, я прижимаю руку к боку и наконец сгибаю её. Локоть упирается в край койки. Пальцами я шарю по комбинезону из поглощающей выделения ткани. Её не разорвать. Я приложил так много сил. Теперь руку нужно отпустить, разогнуть, положить рядом с собой. Это удаётся мне с третьей попытки. Кожа зудит и бугрится, мышцы под ней разрастаются, заполняя пропуски. Пищевая трубка, подсоединённая к горлу, шипит, перегоняя литры биосмеси. Сегодня я усну и мне приснится то страшное слово. Лиза проснётся, и слово это, будто вырезанное в моей голове, исчезнет. Оно раскалено, шипасто и ядовито, его касание моих губ режет их, а язык сводит судорогой. Неужели мне суждено в будущем стать… Стать таким? Я вижу своё тело, и я знаю, что оно не создано для творчества. Что я всего лишь машина, внутри которой выращивают полезные органы по заранее вложенным шаблонам. Что я буду таким всю жизнь. Эти мысли, об убийстве, возникают в моей голове, потому что я знаю, что андроиды уничтожат Лизу, как только она выполнит свою цель. Я люблю её, освещающую мне жизнь. И я не могу быть с ней. Это противоречие вызывает в моём разуме появление тяжёлых, ужасных, ненавистных мыслей о противоестественных вещах. Из-за этого я двигаюсь. Боль от возможной утраты приводит моё тело в движение. Боль от потери Лизы подстёгивает меня. Она это понимает, и помогает мне. Она готова пожертвовать собой, но только для того, чтобы я жил. Этого она требует от меня. Сегодня я сделал ещё один шаг на пути к свободе. И таких шагов мне сделать нужно ещё несколько, к заветной лестнице, я поднимусь по ней, открою дверь, и услышу, как солнце зовёт меня и своими лучами ласкает мою израненную кожу. Я свободно иду куда хочу, а рядом, рядом со мной… Ли-за… Ли-за…«Я здесь, дружочек».