Начала ксенобиологии

      Я и тебе, Вета, и другим нашим читателям говорил, что главный герой произведения - Крант. И мы до сих пор как-то обходили его душевный мир стороной. Не случайно, потому что у такого человека как он всё устроено очень сложно, его биографию не уместить в пару страниц. Он о себе говорил нечасто, это так, но к чему бы ему о себе рассказывать байки всякого рода, если есть возлюбленная его, ученики, ассистенты, последователи, друзья, соратники, руководство, государственные службы, которые, одним словом, числом велики, и о нём каждый больше других знает. А вот есть ещё, и, тут уж тон поскоромнее - я, то бишь Брук. У меня получилось всё, что было, собрать в одну большую книгу. Он словно наперёд спрогнозировал, что его жизнь когда-нибудь станет объектом изучения труда целого поколения ксенобиологов. А после, уже на пенсионном довольстве, он будет во всём этом косвенно участвовать.       Продолжать направлять нас. Быть образчиком. Быть и... Быть кем угодно, Вета, потому что не укладывается ни в одну из конъектур парадигма его существования. Автодидакт, полимат, ксенобиолог, наймит и искусственный человек.       Представь себе, Вета, что ты вернулась в самое начало, но не нашего произведения, а именно жизни Кранта. Это его подлинные воспоминания. О времени и контексте я уже наполовину забыл, а другая половина в своё время ещё покажется на страницах книги.       "Твоя память, Брук, очень громоздкая система: поток передачи импульса искривляется, синапсы погибают и возрождаются, глия замещает неокортекс, от кислородного микроголодания ты теряешь слои памяти… И процесс мышления для тебя – с годами замедляется. Тебе сейчас двадцать три года. Через сколько лет тебя поразит нейродегенеративное заболевание? Через семьдесят или восемьдесят? Но для тебя это и благо, потому что с сенильной деменцией встретить старость проще. Тебе, человеку, проще. А как быть «ооциту №417»? Я помню больше, чем ты, Брук. Ты появился на свет как желанный ребёнок. Это естественный процесс, и пускай в день твоего рождения наступил Сонантанг, «Червленной рудью излившийся», тебя окружили заботой и лаской. Ты закричал – вдыхая и выдыхая воздух. За меня первый вдох сделала репродуктивная машина. Она послала импульс по позвоночнику. Я вдохнул, выдохнул и закашлялся – из лёгких вытекла муть, остатки перфторуглерода. Я чуял жгущий слизистую запах дезинфекции: машина напоследок обмыла меня. Затем я открыл глаза, чтобы тут же прикрыть их, потому что я ощутил нечто неприятное. Это оказался свет. Я поднёс руки к глазам, но не дотянулся до них, однако с этим движением в мою жизнь пришёл холод. Я лежал на чём-то холодном. В машине я не чувствовал температуру вовсе, потому что эти ощущения замусоривают сознание. А здесь и сразу – холод. Мог бы, заплакал бы от обиды: никто не пожелал прикрыть, укутать и спрятать меня. Я заворочался, и слишком быстро понял, что лежу на клеенке, на столе. Откуда эти понятия взялись в моей голове? Знал ли ты, Брук, где находишься? Ты мог ощутить биение материнского сердца, под которым прожил первые восемь месяцев жизни и который был для тебя всем, ибо бьётся сердце – и жив ты. Бьётся сердце – и ты дышишь, спишь и живёшь. А я, пускай появился неестественный путём, но из яйцеклетки. У неё, как и у меня, один номер: четыреста семнадцать. За цифрами скрывается короткая история: яйцеклетки извлекли из трупа, из специального овариального запаса. Он был у всех серийных образцов, кто смог вступить в репродуктивную фазу онтогенеза. У этого донора, нашей матери, тоже был номер, но я узнать его не смог, как и её имя. У нас была другая Матерь. Её изобрести андрогин-эпигенетик Mx Дион Смайдор. That person дать ей имя: автоматизированный гистериальный орган «Персефона». В её утробе отсутствуют регулятивные процессы и внеядерная наследственность. Зато она может работать с нашим мозгом. Например, пронизать его системой генераторов коллатералей. Это позволит мне управлять и памятью, и разумом. Матери нужен плод с самодостаточным контролем, чтобы научиться подавлять в себе деструкцию. Я должен быть самому себе мозгоправом, избавляться от травм и комплексов. Великий дар в наше время. Машина может удавить и переварить, если на последнем сроке получился кунсткамерный уродец. Введёт в околоплодный герметичный мешок смесь липаз, амилаз и нуклеаз. И плод денатурирует, а затем его дистиллируют в культуральный бионад, который пойдёт на всякие нужды: в гели, капсулы и паллеты. Он превратиться в АТФ, одним словом. То есть как-никак, а послужит обществу ооцит-дегенерат. И это – повернись язык мой, скажи, поведай миру – гибельный дар. В голове заработала программа. Она указала на свет, как на источник боли. Я отвернулся, попытался перевернуться на бок, но заметил ещё один стол. Там вместо клеенки стояла плошка. Пригляделся, и закрыл глаза, потому что мне не понравилась эта красновато-бурая масса. Кто-то огромный подошёл и коснулся моей головы. Он приподнял её, и прошёлся щиплющей мягкостью по ушам. Это было неприятно, но и забавно, потому что струйка стерилизатора, щекоча, затекла внутрь уха. Я услышал шаги: к огромному существу подошёл ещё один, такой же. Они ничем друг от друга не отличались. Этот второй тоже прикоснулся к моей голове, но вместо ватки он щёлкнул тусклой вещью. Программа в голове приказала мне уснуть, но зачем нужен сон? Странные существа ходили вокруг, и их было много. Кто-то стучал и кричал. Я поводил взглядом вокруг, чтобы ещё что-нибудь заметить: много столов, много гигантов и очень маленьких существ. Они водили руками вокруг себя, и молчали. Прямо как я. Я старше их, или младше? С точки зрения людей мы клоны, потому что все яйцеклетки пропущены через один и тот же ассемблер, из которого выходят бластоцисты. У нас нет отца, верно догадался, Брук. Я всё же решил уснуть, как одно такое существо закричало. Программа затихла, а я с усилием повернулся к нарушителю порядка, благо он лежал рядом, через пару столов. Над ним стояли эти гиганты, и быстро разбирали его. Если ему больно, то почему он отвлекает меня? Я же просто хочу спать. Или он нарочито так делает? Программа говорит, что мне нужно спать и набираться сил. Гиганты ходили и гремели, а кто-то из них вдруг начал говорить. «Аборт вовремя не сделала. Дефектный получился. Не может же она самообучаться и позволять им жить? Это который за полгода?» - я слышал, но не понимал, о чём они говорят. «Десятый. Зрелый эмбрион, недоразвитый, но она путается в клонах. Она не знает о том, что они все нужны такими, какими загрузили фенотип» - я эмбрион? Это программа помогла мне разобраться, кто я такой. И спать расхотелось, и вдруг захотелось пищи. «Брезгуешь?» «Устаю я с этим. Физически. На смеси пока суспензию подготовишь, загрузишь её в баки. Поставить бы сюда ещё одного бота» «Процедура тонкая, у бота не хватит сноровки. Сколько раз ты обращался в техподдержку?» «Мн…» «Много раз, а всё оттого, что ты не понимаешь, как устроена эта система. Агамогоническая машина создаёт материал, а мы, творцы, придаём ему форму. У тебя нет почтения к ней, поэтому всю жизнь работаешь лаборантом, жалуясь на регресс» Один из лаборантов (это его так называют потому что мы в лаборатории находимся). Он был ничем: ни мужчиной, ни женщиной. Без пола? Такие называют андрогины. А человек ли он? Вот он взял меня на руки. Они мягкие, но под ними – жёсткий каркас. Поэтому его руки шершавы и холодны. Но он человек, просто ему не повезло, и он прошёл через карательную медицину. Он не пытается прижать меня к себе, потому что пускай он был женщиной, материнские инстинкты из него выжгли. Он куда-то несёт меня, а над нами только свет да свет. Я решил дать программе имя. Она не часть меня, но, сколько всего она может, и всего этого не счесть. Я назову программу так: «ооцит номер четыреста семнадцать», или «Лиза». Она добра ко мне, потому что без меня неё не будет. Это субличность, сестра по неокортексу. Она преобладает в правом полушарии, и иногда перемещается в лимитрофные поля. О чём сейчас она говорит мне? Что эти голоса издают такие же машины, как и та, которая сконструировала меня. Лиза попросила впредь не слушать проекции из далёкого прошлого, и поскорее забыть их. Но вокруг находятся люди, а не машины. Лиза открыла перед мной сущность процедуры киберификации и объяснила назначение каждого этапа. Да, эти андрогины суть есть транс-люди, но они же были людьми. Теперь они глухи, слепы и немы, потому что на самом деле они мертвы. Лиза сказала, что это оттого, что они бессмертны, и объяснила, как можно стать таким же. Я пообещал себе, что не стану таким. И сдержу обещание, Брук".