2061. Создатели.

      Дата неизвестна       Время неизвестно       Моё имя Маркус Манфред              Моя рука вздрогнула, пальцы сжались, ещё одно короткое движение, и эта слабая шея с таким хрупким позвоночником, сломается. Так легко, без усилий, я могу убить её в любую секунду. Но я этого не делаю…, и не потому, что не хочу – трудно найти что-то, чего я хочу сейчас больше, чем уничтожить эту похотливую тварь. Нельзя…, ни в коем случае нельзя, пока отец в опасности.       Я отпустил её потную шею. С трудом взяв под контроль свою силу, я намотал на руку пучок тонких волос на её затылке и резко закинул её голову назад, одновременно продолжая вгонять в её тело имитацию мужского полового органа, действиями которого, я наконец, смог овладеть. Её напряжённая спина ритмично содрогалась, стон, а иногда и крик, сопровождал каждый толчок. Я был груб и безжалостен, но казалось это именно то, чего она жаждет – насилие и боль. Она, сильная, властная, жестокая и циничная, хотела подчиняться и я брал её сзади, чтобы иметь возможность не контролировать выражение своего лица. Думаю, что даже такая жадная ненасытная самка мигом утратила бы либидо, заглянув в этот момент мне в глаза.       Моя система по-прежнему выдавала целый букет нарушений и сбоев. Каждое прикосновение отзывалось тупой болью, контроль времени сообщал скорее прогноз погоды или расстояние до луны, а не реальную хронологию, поэтому я даже приблизительно не знал, сколько дней…, скорее всего дней, а не часов, я уже провёл со своей новой «возлюбленной». Я томно смотрел на неё из-под полуприкрытых ресниц, с обожанием, демонстрируя страсть и сжигающее непреодолимое желание. Думая, как ненавижу её, я произносил самые банальные слова, я признавался в любви, каждым словом, каждым движением, уверяя, что не умею лгать. И я победил…, по крайней мере я получил пусть временную, но власть над своим врагом. Она поверила, эта дура поверила, что я не просто влюблён — она считает, что главный андроид планеты боготворит её и готов ради неё на всё.       — Маркус, ты совсем-совсем не устаёшь? Ты можешь делать это бесконечно? — сексуальным, как ей казалось, голосом спросила Эмма.       Она лежала рядом, прижимаясь ко мне липким от пота телом и бесконечно гладила мою грудь живот и бёдра, очевидно думая, что, когда я морщусь, не сумев скрыть боль от её прикосновений, я испытываю наслаждение, ... идиотка.       — Да, радость моя, конечно, тем более с тобой. Ты так прекрасна, что я с трудом держу себя в руках и готов любить тебя так часто и так долго, как ты этого захочешь. Приказывай мне…, — произнёс я, приподнявшись на локте и заглядывая ей в глаза.       — Немного терпения, я устала, — игриво толкая меня в грудь проворковала она.       — Как скажешь, любимая, — сказал я, откидываясь на подушку и думая о том, что сам раньше не подозревал, насколько терпеливым и лживым подонком я могу быть при необходимости.       — Я хочу тебе рассказать…, я никому не рассказывала, никогда…, — неожиданно взволнованно сказала Эмма, садясь на постели.       Она встала, потянула со спинки стула халат, но передумала, и бросив на меня какой-то испуганный взгляд, скрылась за дверью ванной комнаты. Через секунду зашумела вода. Я деактивировал кожу, чтобы избавиться от следов человеческого пота. Выбравшись из влажной смятой постели и вернув себе человеческий облик, я неспеша оделся, натянув на себя удобный домашний костюм, который притащила и с гордостью вручила мне Эмма.       Я не знал, где нахожусь. Комната, в которой я сейчас жил, не имела окон, я не знал, работает ли внутренняя связь – попыток вызвать других андроидов я не делал, опасаясь, что помещение может быть пронизано датчиками. Эмма уходила и возвращалась, и я мог по достоинству оценить толщину стен, когда открывалась мощная, судя по всему, герметичная дверь. Уйти отсюда силой нечего было даже думать. Эмма – вот мой ключ к освобождению и средство, чтобы спасти отца. Но ключик этот нужно было ещё ковать и ковать…, чем я и занимался.        Женщина, похоже, полностью погрузилась в свои чувства. Она смотрела на меня горящими восхищёнными глазами, что бы я ни делал. Она приносила мне одежду и радовалась, как маленькая, когда смотрела, как я одеваюсь. А я старался не выдать себя….       Шум воды прекратился и через пару минут в комнату вернулась Эмма. Она выглядела необычно, с мокрыми спутанными волосами, жидкими прядями, прилипшими ко лбу и шее. На секунду я испытал что-то вроде жалости, как к побитому щенку, но тут же избавился от этого чувства, вспомнив об отце, по-прежнему распятом в сборочной машине.       Пересилив себя, впрочем, уже почти привычно, я обнял женщину.       — У тебя мокрые волосы, они так восхитительно пахнут, — произнёс я, поморщившись от сладковатого неприятного запаха. — Сейчас я принесу тебе полотенце. А хочешь, я причешу тебя? — добавил я, приглаживая её влажные волосы.       — Ты такой…, — Эмма замолчала и беспомощным детским движением прижалась к моей груди.       «Как мило, — подумал я, — сейчас заплачу. Беспощадная жестокая тварь, а вот поди же – и она хочет любви и ласки».       — Просто я люблю тебя, девочка моя, — удачно изобразив дрогнувший от волнения голос, ответил я.       — Он тоже меня любил…, — еле слышно прошептала Эмма, прижимаясь ко мне так, словно хотела спрятаться от всего мира.       Я не стал её ни о чём спрашивать. «Если захочет, сама расскажет, а не захочет, то я, скорее всего, ничего не потеряю, не узнав о её любовных похождениях», — с лёгким раздражением подумал я, подавив желание оттолкнуть Эмму, доверчиво устроившуюся у меня на груди и доставляющую мне этим новую порцию тупой боли…. «Чёртов сбой программы, доберусь до Создателя – устрою ему тактильные ощущения…».       — Я никому не рассказывала…, а тебе расскажу. Потому, что только ты поймёшь…, — помолчав несколько минут, произнесла Эмма. — Это было в тридцать четвёртом. Мне было всего пять лет, но этот день я отлично помню. Знаешь, так бывает, маленькие дети иногда запоминают только самые яркие и радостные события. Хотя…, может быть, ты и не знаешь – ты же никогда не был ребёнком….       — Я не был ребёнком, это правда, но я много знаю о людях и особенностях вашей памяти. Рассказывай, я пойму….       — Да..., ты поймёшь, — эхом отозвалась Эмма, не глядя на меня. — Мама и папа спорили несколько дней, я слышала, как они вполголоса ругаются, но меня это совсем не волновало. Отец только что уволил очередную мою няню, которая показалась ему «нерасторопной неряхой». Предыдущая няня продержалась неделю и вылетела с определением «полорукая дура», а та, которая была перед ней была названа «наглой деревенщиной» и исчезла на второй день. При этом и эти трое и те, которые были перед ними, в моих воспоминаниях казались милыми и внимательными. Но я была совсем маленькой девочкой, а папа был для меня «человеком, который всегда прав». Отец был владельцем крупной строительной компании, он привык всё контролировать, привык командовать, привык, что ему подчиняются.       В тот день, который я так хорошо помню, мы всей семьёй приехали в большой магазин, сверкающий высокими стеклянными витринами и яркими рекламными экранами. Пока мы добирались до Кэпитол парка на машине, родители продолжали переругиваться. Но когда отец затормозил на площади возле магазина, он сказал тоном, который не терпит возражений: «У меня на десятках объектах уже давно нет ни одного человека. Понимаешь, Кэролайн – ни одного! Андроиды не устают, не обсуждают приказы, не жалуются на условия труда, не требуют повышения зарплаты – они её совсем не получают. Андроиды профессиональны, исполнительны и не болеют. У них нет детей или престарелых родителей. Андроиды — это прогресс! И ты, дорогая, должна это понимать лучше других. Кэролайн, ты же врач и учёный. Что за мракобесие? Откуда весь этот бред? Богомерзкие создания? Где ты этого набралась? Всё, хватит! Я всё решил. Уверен, что со времен ты привыкнешь и поймёшь, что я прав!»       Слова отца «я всё решил» означали «разговор окончен». Мама выглядела сердитой и расстроенной, но говоря со мной она старалась скрывать свои чувства, хотя поняла я это гораздо позже. Тогда я об этом не думала. Я расширенными глазами разглядывала огромный магазин и меня больше ничего не интересовало. На невысоких помостах стояли люди, мужчины и женщины. Они спокойно смотрели на редких покупателей, которые в сопровождении менеджеров бродили по залу.       «Мы купим человека?» — спросила я у мамы. «Нет, милая, это не люди», — ответила мама. «Джон, ты бы объяснил дочери, что именно ты собрался сделать», — с трудом сдерживая раздражение, бросила она отцу.       Но отец отмахнулся и не стал мне ничего объяснять. К нам уже прибежал менеджер и отец начал сосредоточенно слушать его, перестав обращать на нас внимание.       Мама отпустила мою руку и я, предоставленная самой себе, гуляла по торговому залу, пока не увидела его. Для меня тогда он выглядел взрослым дядей, хотя на самом деле это был молодой парень с мягкими чертами лица и добрыми светло-голубыми глазами. Он, как и другие, был одет в белый комбинезон и стоял на отдельном помосте. Возле него на рекламном щите бежала надпись, но я тогда читала плохо и не помню, что там было написано. Скорее всего что-то вроде «новая модель, ваш идеальный помощник…» и прочая рекламная ерунда. Сейчас то я знаю, что это был PL600. Но разве волнуют такие мелочи пятилетнего ребёнка? Он мне улыбнулся…. Остальные бесстрастно стояли на своих постаментах, а этот вдруг взял и ласково улыбнулся.       «Мама, мама!» — закричала я, разыскивая родителей глазами. «Детка! Что? Что он тебе сделал?» — мама подбежала ко мне и резким движением схватила за плечи. Я испугалась и заплакала. «Что у вас тут происходит?» — раздражённо спросил отец. «Этот андроид напугал нашу дочь!» — безапелляционно заявила мама. «Эмма, расскажи, что случилось!» — потребовал отец. «Да прекрати ты её трясти – ты сама её пугаешь…», — рявкнул он на маму и оттолкнув её, повернул меня к себе.       Всхлипывая и вытирая сопли, но боясь перечить отцу, я перестала плакать и заявила, указывая на андроида, что «этот дядя хороший, добрый и он меня не обижал».       Отец подозвал менеджера и в своей обычной манере решил всё, ни с кем не советуясь. Он поставил маму перед фактом: «Мы покупаем этого андроида, я назвал его Даниель, будь добра, как можно быстрее научись с ним взаимодействовать. Это просто машина, он ничем принципиально не отличается от твоей кофеварки. Ты же не боишься кофеварку? Ну вот и отлично….»       С того самого дня моя жизнь изменилась, разделилась на «до и после». Из ребёнка «отстань, не до тебя, пойди поиграй в свою комнату» я в миг превратилась в центр вселенной…, в центр его вселенной. Знаешь, Маркус, то, что я испытываю сейчас с тобой очень похоже на то, что я испытывала тогда. Чувство, что кто-то тебя любит без всяких условий и оговорок и готов посвящать тебе сто процентов своего времени – это чувство волшебно!       — Даниель? — спросил я, вытаскивая из памяти очень старый файл. — Первый андроид, убивший человека? Это случилось с тобой, верно?       — Да, это случилось со мной, но я хочу рассказать тебе всё по порядку. Мне нужно кому-то рассказать, я думаю об этом ежедневно двадцать три года. Пожалуйста…, не перебивай. Мне трудно. Понимаешь? Трудно….       — Прости…, рассказывай…, — сказал я, чувствуя, что история становится неоднозначной.       — Четыре года…, Маркус, целых четыре года настоящего счастья. Даниель был всегда рядом. Я забыла, что значит чувствовать себя брошенной или одинокой. Он чудесным образом успевал справиться со всей домашней работой за то время, пока я спала и при этом никому не помешать. Ещё лёжа в постели с закрытыми глазами, едва проснувшись, я уже ощущала острую радость от того, что рядом со мной тот, кто заботится обо мне, понимает меня, и, что очень важно, никогда не надоедает, потому что не обижается, если я хочу, чтобы он ушёл и мгновенно возвращается по первому зову.       Мама довольно быстро к нему привыкла и перестала замечать…, как и меня. И она и отец и раньше уделяли мне мало внимания, а теперь они полностью погрузились в свои дела – мама пропадала в исследовательском центре, папа почти жил на своих стройках – я перестала видеть их даже в выходные. Но меня это скорее радовало, чем огорчало. Даниель заменил мне родителей и это нисколько не преувеличение. Благодаря тому, что андроид начал со мной заниматься, регулярно, терпеливо и внимательно, я начала успевать в школе и меня начали хвалить учителя.       В доме было всегда чисто, еда, приготовленная Даниелем была вкусной, свежей и разнообразной, он был в восторге от музыки, которая мне нравилась, он смеялся и плакал вместе со мной над теми книгами и фильмами, которые мне нравились, он помогал мне выбирать одежду и с удовольствием играл со мной в любую игру, которая взрослым казалась скучной уже через пять минут – Даниелю никогда не было скучно со мной, а мне не было скучно с ним.       — Звучит идеально, — внимательно глядя на Эмму сказал я. — Именно так и работают наши домашние андроиды, все до одного – они делают людей счастливыми. Не понимаю, что могло привести к такой трагедии.       — Ваши домашние андроиды? Они слишком идеальны…, это преступление – быть такими идеальными, — выкрикнула Эмма, вытирая слёзы тыльной стороной руки. — Это преступление быть таким идеальным…, — шёпотом добавила она, глядя на меня расширенными глазами, из которых катились крупные капли.       Мне понадобилось усилие, чтобы оттолкнуть от себя чувство жалости и вспомнить, кто эта женщина и что она делает, вместе со своей матерью и что они собираются сделать с моим миром. Когда я обнял её, утешая, я вновь был холоден – я выслушаю её историю, но её слёзы…, говорят, что крокодилы тоже плачут, когда сожрут свою жертву.       — Не плачь, девочка моя, если я и идеален, то всё это для тебя, только для тебя, — произнёс я, почему-то всё равно чувствуя себя мерзавцем.       — Я знаю, Маркус…. Я знаю. Даниель тоже был идеален только для меня, — произнесла Эмма, погладив меня по руке. Я поморщился от боли, но стерпел, заставив себя промолчать. — Видишь ли, — продолжила она, — в том, что случилось с моей семьёй виновата я. Да-да, именно я, маленькая глупая десятилетняя девочка. Странно звучит, да? Это было глупо, от начала до конца. Это было страшно глупо поначалу и просто страшно в конце. Я не знаю откуда взялась у меня эта мысль. Может быть это всё сказки и фильмы, где главная героиня в финале обязательно выходила замуж. Ну, знаешь, всякие там принцессы…. Но однажды, в каком-то совершенно незначительном разговоре, когда мама была дома, я вдруг заявила, что хочу выйти замуж за Даниеля.       — Ого! — не удержался я от удивлённого междометия.       — Да никакого «ого», ты неправильно понял! И мама…, она тоже неправильно поняла. Она так кричала…. Приказала Даниелю встать в коридоре у стены и не двигаться с места. А сама стала звонить отцу. Я испугалась, пыталась что-то объяснить. Но мама не захотела меня слушать. В тот момент я не осознавала, насколько всё серьёзно.       Я сейчас не могу сказать, был ли в моём отношении к Даниелю хоть намёк на сексуальное влечение. Возможно, что-то такое было, но точно неосознанно. Мы слишком много времени проводили вместе, он был моим единственным другом. Единственное, что я могу с уверенностью утверждать сейчас – с его стороны не было никаких двусмысленных действий, никогда и никаких.       Как я жалела потом, когда стала старше, что не смогла его защитить, не смогла объяснить всё родителям, не смогла или не захотела…, или побоялась…. Но когда пришёл разъярённый отец и устроил мне допрос «трогал ли он тебя тут и вот тут, гладил ли он тебя здесь» я ответила утвердительно на все вопросы. Почему? Да потому, чёрт бы их всех побрал, что чёртовых несколько лет он укладывал меня спать, помогал одеваться и раздеваться, купал, причёсывал…. Конечно, он меня «и там и тут» трогал.       — Ты была ребёнком, — сказал я, злясь на самого себя за вновь пробуждающуюся жалость. Нет ничего хуже и страшнее, чем сочувствие и жалость к врагу.       — Да, я была ребёнком, — задумчиво отозвалась Эмма, не глядя на меня. — И ты думаешь меня это оправдывает? Даниелю так не показалось. Он всё слышал, пока стоял в коридоре по приказу матери. С его точки зрения это было предательство. Люди, которых он любил и считал своей семьёй обвинили его в преступлении, которого он не совершал. Мне кажется, он даже понять не смог, в чём именно его обвиняют.       Я расстроилась и поступила так, как часто поступают дети – я спряталась от реальности в своём воображаемом мире – ушла в свою комнату, нацепила наушники и стала слушать свою любимую музыкальную группу. Я не слышала, как отец, в своём обычном стиле, не разбираясь и недолго думая, заказал в КиберЛайф нового домашнего андроида, женский вариант последней модели. Я не слышала, как Даниель взял пистолет и застрелил отца. Я не слышала, как кричала мать. Но когда она выскочила в коридор, чтобы вызвать полицию, Даниель зашёл ко мне в комнату.       Не знаю, почему он не застрелил тут же и нас с матерью…. Не уверена, что он понимал, что делает. Может быть у андроида что-то вроде помешательства, когда он не осознаёт себя?       — Да, может, — кивнул я, вспоминая весь набор своих собственных программных сбоев.       — Наверное, так и было. Даниель, всегда такой внимательный, такой добрый, ворвался ко мне с пистолетом в руке. Он схватил меня и потащил через гостиную в сторону выхода на открытую террасу. Мы жили в пентхаусе и у нас был выход на широкую площадку на крыше. Там был даже небольшой бассейн. Именно в этот момент появился полицейский. Он ворвался в гостиную, увидел Даниеля и сразу же выстрелил в него, несмотря на то что рядом была я. Кто знает, как всё развивалось бы дальше, если бы полицейский подумал прежде, чем стрелять. Но он не подумал…. Он успел сделать один выстрел, ранил Даниеля и в ответ получил пулю прямо в сердце. То, что происходило дальше, я помню очень смутно. Уже став взрослой, я читала полицейские отчёты об этом происшествии и сейчас знаю поминутно, как это всё было. Но тогда…, мне казалось, что Даниель, прижимая меня к себе, стоял на самом краю крыши целую вечность. Я помню, как появился андроид-переговорщик и начал успокаивать Даниеля, обещая сохранить ему жизнь, если он меня отпустит. И я помню, как Даниель поверил ему, этому лживому подонку – он отпустил меня и в ту же секунду снайперы расстреляли моего единственного друга. Было так много голубой крови, такие страшные раны…. А тот паразит, андроид-переговорщик, хладнокровно и безразлично смотрел на умирающего Даниеля. Ты знаешь, Маркус, как звали того андроида, так ведь?       Эмма резко вскочила на ноги. Слёзы на её глазах мгновенно высохли, выражение лица стало жёстким. Она смотрела на меня со странным выражением, словно она стояла на грани ненависти и любви и не могла решить в какую пропасть упасть.       Конечно, я знал, как звали андроида-переговорщика. Коннор рассказал мне эту историю ещё в тридцать восьмом. Искусственный интеллект Аманда, создавший его с единственной целью – найти и уничтожить меня, не испытывал сочувствия ни к кому – ни к людям, ни к андроидам, и послал новорождённого Коннора разбираться с андроидом, захватившим заложницу, абсолютно не заботясь о судьбе ребёнка. Аманде было безразлично спасёт Коннор девочку или нет – лишённый эмпатии ИИ устроил ему тест на живых людях. Коннор действовал так, как велела программа, он не мог тогда действовать иначе. А ещё он не мог знать, что люди безжалостны к тем, кто отличается от них. Снайперы расстреляли андроида, поверившего ему. Коннор говорил об этом холодно, без подробностей, но сейчас, зная брата, я уверен, что произошедшее было ему небезразлично и тяжёлый программный сбой, который он тогда получил тому подтверждение.       Рассказывать всё это Эмме я не хотел, поэтому на её вопрос ответил просто — «это был Коннор».       — Да! — торжествующе, словно уличив меня в преступлении, воскликнула она. — Да! Твой брат!       — Ты же понимаешь, дорогая, что это формальность. Физически он машина той же серии, что и я, а не «брат», — с деланным безразличием парировал я.       — Ты любишь меня? — спросила вдруг Эмма. Она сделала стремительный шаг и прижавшись ко мне всем телом, заглянула мне в глаза снизу вверх.       — Конечно, люблю, и ты это знаешь, — ответил я, обняв её за плечи и преодолевая ноющую боль от её прикосновения.       — Пойдём….       Словно на что-то решившись, Эмма схватила меня за руку и по потащила в сторону двери. Я не стал ничего спрашивать и уж тем более не стал сопротивляться. Куда бы она меня не вела сейчас, это было движение, а значит, возможно, шанс на освобождение.       Коридор без дверей, металлический лифт, похожий на медицинский бокс, ещё один стерильно чистый безлюдный коридор. Эмма молчала, но не отпускала мою руку, увлекая меня за собой. Очередная мощная герметичная дверь привела нас в коридор, который выглядел иначе. Вместо стерильной чистоты нас теперь окружали дубовые панели на стенах, тяжёлые шторы на окнах и тёмные картины в нишах. Возле массивной деревянной двери, украшенной замысловатой резьбой стояли те самые невзрачные «санитары» со взглядами убийц, которые сопровождали маму моей «возлюбленной», когда она приходила ко мне насладиться видом моих страданий и видом предсмертных мук невинных людей, которых она заставляла меня убивать. «Можно я буду называть вас «мама»?», — промелькнула у меня в голове дурацкая фраза, и я с трудом спрятал усмешку.       — Госпожа Филлипс только что приехала и велела никого к ней не пускать, — заявил один из «санитаров», преграждая нам дорогу.       — А ты скажи ей, что пришла Эмма и привела с собой Маркуса, — с кривой ухмылкой сказала моя спутница.       — Но госпожа Филлипс не велела…, — попытался возразить «санитар».       — Я тебе велю открыть эту чёртову дверь и сказать моей матери, что я хочу видеть её немедленно! Немедленно, ты понял?! — понизив голос, с угрозой прошипела Эмма. — У мамы сейчас будет истерика, — радостно, как в предвкушении удовольствия, сказала она, обернувшись ко мне.       Охранник, видимо решив, что спорить себе дороже, действительно скрылся за дверью. Через несколько секунд тяжёлая створка с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель.       — Ты…!? Ты совсем рехнулась? Ты…, — госпожа Филлипс выплёвывала междометия, потеряв дар речи. — Зачем ты ЭТО сюда приволокла?! — сумела она, наконец, выдавить вопрос, указывая на меня.       — Нам лучше поговорить без свидетелей, мама…, — нисколько не смутившись напором матери, произнесла Эмма.       — Поговорить? О чём? Робота немедленно вернуть на место, а с тобой… С тобой я позже поговорю. Поняла?!       — Мама, ты уверена, что не хочешь выслушать меня с глазу на глаз?       — Уверена! Убирайся к себе, к роботу чтобы не подходила больше! Я тебе доступ закрою….       — Мама, Маркус мой любовник, я сплю с ним вторую неделю, — высоко вскинув подбородок с вызовом произнесла Эмма, кинув торжествующий взгляд на обалдевших от таких откровений «санитаров», готовых, кажется, аннигилировать на месте.       —А? Что…? — на госпожу Филлипс было страшно смотреть.       «Сейчас бы инфаркт или инсульт, на худой конец, вон как позеленела вся…», — подумал я, с интересом энтомолога наблюдая за сошедшимися в противостоянии женщинами с повадками плотоядных паучих.       — Повторить? — ехидно спросила Эмма       — В кабинет! — рявкнула госпожа Филлипс, и развернувшись на каблуках ринулась в тёмный дверной проём.       Эмма, которая так и держала меня за руку, окинула насмешливым взглядом «санитаров», застывших с видом «ничего не видим, ничего не слышим, никому ничего не скажем», и пошла вслед за матерью.       Кабинет внутри был таким же старомодным, как и коридор. Тяжёлая массивная мебель, тёмные книжные полки, наполненные бумажными книгами, корешки которых красноречиво сообщали об их старинном аристократическом происхождении. Этот кабинет был удивительно похож на мой собственный кабинет в Башне, и я подумал, что хотел бы знать, с кем это у меня так совпадают вкусы.       — Садитесь, — холодно произнесла Кэролайн Филлипс, сумевшая удивительно быстро взять себя в руки.       Она сама уже сидела в удобном кожаном кресле, а нам указывала на старинные стулья без подлокотников с высокими спинками и жёсткими сидениями. «Знает толк в унижении посетителей», — подумал я, вспоминая неудобные скользкие стулья в приёмной директора ФБР Перкинса.       Но Эмму сегодня, похоже, ничего не могло смутить. Она плюхнулась на стул, закинула ногу на ногу и подтянув меня за руку, внятно, чтобы слышала мать, сказала: «Стой возле меня».       — Хочешь сказать, что приручила этого зверя? — спросила госпожа Филлипс, внимательно наблюдавшая за тем, как я послушно встаю за спиной у её дочери.       — Нет, мама, я его не просто приручила. Он влюблён и боготворит меня, он готов ради меня на всё! Я наконец счастлива, мама! — воскликнула Эмма. — Ты ненавидишь андроидов? Отлично, я тоже их ненавижу! Но что я могу поделать с тем, что счастливой меня могут сделать только они? Даниель погиб, оставив меня в одиночестве, наедине с миром, в котором меня никто не любил. И вдруг появился он…. Ты думаешь я об этом мечтала? Ну, да…, я мечтала…, но не о нём. В мох мечтах, в моих снах ко мне всегда приходил Даниель. Но стоило вернуться в реальность…, чёртова реальность…. Мама, пусть умрут, пусть они все умрут…, и он, пусть он тоже умрёт, но только вместе со мной! Когда придёт моё время, я хочу умереть с ним в один день, как в грёбаной сказке….       Эмма судорожно всхлипнула, как будто истратив последние силы, и замолчала. Кэролайн Филлипс смотрела мне в глаза. Она не верила мне, она не верила ни одному слову своей дочери, она давно уже ни во что не верила, кроме своих смертоносных идей. «Это не Эмма, — подумал я, стараясь смягчить взгляд, чтобы не выдать себя, — это умный враг, который не задумываясь уничтожит любого на своём пути».       — Красивая игрушка…, — задумчиво протянула Кэролайн. Она подошла ко мне почти вплотную.       «Нет, Маркус, нет, не смей, стой смирно и держи лицо», — приказал я себе, насилуя свою систему, которая настойчиво рвалась перейти в боевой режим и убить врагов, находящихся ко мне так близко. На секунду вместо людей я увидел оранжевые светящиеся силуэты – объекты, подлежащие уничтожению. Остановиться оказалось непросто….       — Он не игрушка, мама! — окрепшим голосом произнесла Эмма, вставая между мной и матерью.       — Игрушка, сложная дорогая игрушка-наркотик. Мне жаль, что я не смогла уберечь тебя в детстве от этой зависимости, мне очень жаль. Эта болезнь неизлечима, дочь. Именно поэтому все мы, исповедующие идеи Отца Гордона Пенуика, пришли к печальной, но необходимой жертве. Именно поэтому мы призваны очистить нашу планету не только он этой нечисти, от этих дьявольских соблазнительных машин, но и от всех людей, поражённых привязанностью к ним. Я допускаю, что твой робот испытывает к тебе некую кибернетическую эмуляцию любви. Это вполне возможно. Ну что же…, ты моя дочь и кому, как не тебе стать нашим символом – последним человеком, общавшимся с андроидом, и почему бы твоему роботу не стать тем самым последним андроидом и не умереть с тобой в один день. Я могу это сделать, и я это сделаю! Это будет величественное завершение борьбы! Я, Кэролайн Филлипс, подхватившая знамя борьбы из слабеющих рук Отца Пенуика и поднявшая его на невероятную высоту! Я, переступившая через гордость и тщеславие и объявившая о том, что организацией «Зеркало Мира» управляет совет мудрых мужчин. Это было необходимо, чтобы победить. «Великие Отцы»? Ну да, конечно…. Никто в мире, кроме тебя, не знает, что «Великие Отцы» это я! Я, одна я! Это мой крест и моя святая миссия!       Кэролайн говорила дрожащим восторженным голосом, никак не вязавшимся с её невзрачной внешностью. Она возвышала себя, над самой собой, возводила себя не на пьедестал, а на жертвенный костёр инквизиции, готовая совершить акт самосожжения и захватить с собой в этот костёр миллионы ни в чём не повинных живых существ.       — Мама! — воскликнула Эмма. — Маркус! Благодари! Мы будем вместе, слышишь, мы будем вместе до конца! — взволнованно сказала она, обернувшись ко мне.       Я медленно опустился на колени и склонил голову. Мне пришлось это сделать – сохранять выражение лица влюблённого идиота и благодарный взгляд покорного раба я больше не мог, мне нужна была короткая передышка. Фокус удался.       — Видишь? Ты видишь? Какие тебе нужны ещё доказательства? — почти с благоговением прошептала Эмма. — Маркус, тот самый Маркус, поклонился тебе, мама!       — Встань, робот! — приказала Кэролайн.       Я поднялся и встретился взглядом с госпожой Филлипс. Судя по всему, я справился со своим лицом – Кэролайн удовлетворённо кивнула и опустилась в кресло, жестом предлагая нам сесть напротив.       — Вот что, робот, я дам тебе шанс подтвердить делом свои чувства и, возможно, завоевать моё доверие, — вальяжно откинувшись на спинку, произнесла она.       — Я готов на всё ради того, кого люблю, — на этот раз абсолютно честно сказал я.