Музыкальная тема:
Sia – My love
Это воскресное утро выдалось необыкновенно солнечным и ярким. Ночью прошел дождь, и улицы Лондона засияли новыми красками. Капли воды переливались в лучах восходящего солнца алмазным блеском и с глухим стуком падали с отяжелевших веток деревьев на мостовую. Всюду слышался щебет неугомонных птиц. Казалось, сама природа радуется наступлению нового дня. Ласковые лучи солнца проникали сквозь легкие кисейные занавески в уютно обставленную, светлую комнатку, поблескивали на стекле и золоченой раме висевшей на стене картины с незамысловатым пейзажем, сияли, отражаясь в зеркале на туалетном столике, и из-за этого казалось, что вся комнатка наполнена умиротворением и покоем. И в это прекрасное утро идиллия была бы безупречной, если бы не стройная фигура молодой женщины в черном платье, возвышавшаяся у открытого окна. Сегодня Мэри Морстен как обычно собиралась на воскресную службу. До церкви было не близко, но у нее было еще немного времени, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Она думала о том, как странно для простой девушки распорядилась ее судьба: для одного человека Мэри была невестой, которая пока не стала женой, для другого... кем же?.. Она не могла с уверенностью ответить на этот вопрос. Однако, кем бы ни считал ее Он, Мэри любила его, и где-то в глубине души она считала себя его вдовой с тех пор, как Джон сообщил ей страшную весть. Он погиб!.. Все началось с того, что за день до свадьбы она получила странную телеграмму от Джона, в которой он приносил извинения, сообщал, что они с Холмсом вынуждены немедленно уехать на континент, и просил перенести свадьбу. Больше ничего. Никаких подробностей, никаких объяснений. Ей даже не было известно, куда именно они отправились и в чем причина этого отъезда, больше похожего на бегство. Мэри не понимала, что происходит, но сердце подсказывало ей: случилось что-то очень серьезное. Она отменила свадьбу и ждала, надеясь узнать хоть что-нибудь. Но прошла неделя, а затем и другая, но ни от Джона, ни от Холмса не было никаких вестей. Когда прошло около трех недель со времени их отъезда и Мэри уже не находила себе места от беспокойства, неожиданно пришло письмо. Но принес его не почтальон, а какой-то оборванец, по виду цыган. Его почему-то сопровождал полицейский, объяснивший свое присутствие указанием от инспектора Лестрейда. Цыган без лишних предисловий передал Мэри вместе с письмом еще и какую-то записную книжку в красном кожаном переплете. Объяснив, что это чрезвычайно важно и все подробности она узнает из письма, цыган поспешно ушел. При виде письма сердце Мэри забилось чаще. Она с надеждой распечатала его и без труда узнала руку Холмса. От Джона же не было ни строчки. Но Мэри это не удивило, как не удивило и отсутствие объяснений: необычно размашистый почерк и то, что письмо написано карандашом, свидетельствовало о том, что писать Холмсу пришлось наскоро. В письме была просьба о помощи. "...сейчас вы - единственный человек в этом городе, кому я могу доверять и кто может мне помочь, - писал Холмс. - Расшифруйте эту записную книжку в соответствии с моими указаниями и передайте, пожалуйста, инспектору Лестрейду. Это поможет посадить за решетку известного вам негодяя и его шайку...". Эти слова обнадеживали. Значит, решила Мэри, из-за этого они уехали, и, наверняка, скоро вернутся, если так продвинулись в своем расследовании. Она сделала все, как он просил, и продолжала ждать. Но шло время, а Холмс и Ватсон словно в воду канули. Наконец, через месяц после внезапного отъезда, когда Мэри не знала, что и думать, Ватсон неожиданно вернулся. Один. Бледный и подавленный. Он не находил слов, чтобы рассказать Мэри о том, какая их постигла утрата, а она не могла сдержать слез. Скупая мужская слеза затуманила и глаза Джона, но Мэри чувствовала себя так, будто там, на дне Рейхенбахского водопада, вместе с телом великого сыщика теперь лежит и часть ее души... С тех пор прошло уже три месяца. Памятная доска висела в той же церкви, куда Мэри каждое воскресенье ходила послушать проповедь. Глядя на вырезанное на ней имя и цифры, которые обозначали годы жизни Холмса, Мэри ощущала гнетущую безысходность: вот что осталось от великого человека - всего лишь кусок дерева с золочеными буквами на колонне в церкви, и больше ничего. "Невероятная ирония!", - сказал бы, наверное, Холмс. Мэри уже почти смирилась с тем, что ее доля - терпеть и страдать, и скорая свадьба, - то, что, как считается, должно приносить людям счастье, - принесет ей одно разочарование. Она привыкла к Джону и была готова к тому, что скоро станет его женой, однако уже давно не испытывала к нему прежних чувств. Но разве теперь это имело какое-то значение? Захватив с собой маленькую библию в коричневом кожаном переплете, Мэри опустила на лицо черную вуаль, вышла из дома и остановила кэб. Звон колокола церкви святого Марка на Сент-Чарлз-роуд был слышен во всей округе. К церкви уже стекались прихожане: люди богатые и среднего достатка, и нищие - в надежде получить милостыню. Мэри Морстен никогда не была богата, но считала своим долгом подать монетку-другую этим несчастным людям. Каждого из них она уже не раз видела здесь: и одноногого седого моряка в грязных лохмотьях, и слепую старушку в рваном сером платке, и многих других. Они никогда не входили в церковь, а усаживались на ступенях, ожидая окончания службы, чтобы получить несколько пенни от сердобольных прихожан. Сегодня Мэри заметила среди нищих человека, которого никогда не видела здесь прежде. Это был среднего роста мужчина в длинном мышиного цвета грязном пальто, который часто заходился кашлем и хромал на правую ногу. Угадать его возраст было почти невозможно - она не видела его лица из-за опущенных полей старой шляпы и шарфа, которым он обмотался до подбородка, но по выбивавшимся из-под шляпы длинным седым волосам Мэри поняла, что он уже довольно стар. Он еле передвигался, опираясь на костыль. Наверное, он еще и очень болен, подумала девушка, и чуть задержавшись на крыльце, вошла в церковь. Песнопения воскресного дня традиционно были посвящены воскресению из мертвых Спасителя и чтению выдержек из Апокалипсиса, служивших напоминанием о Страшном Суде. Голос Мэри вливался в общий хор голосов прихожан, и эхом разносился по церкви. В такие минуты она ощущала себя ближе к всемогущему богу. "...И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есть Первый и Последний, и живой; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь..."*, - читал священник стихи из Апокалипсиса и его голос, казалось, проникал в самые глубины сердца. Мэри почувствовала в горле жесткий ком и не смогла сдержать слез. Они ручьями потекли по ее щекам, а она поспешно достала платок, чтобы поскорее стереть их. К счастью, внимание ее соседей по церковной скамье было приковано к речи священника, а не к тому, чем заняты те, кто сидит с ними рядом. Мэри склонила голову и сложила руки в безмолвной молитве. "Боже всемогущий, отчего ты забрал его к себе? Что мне теперь делать? Ответь мне, прошу!" - мысленно вопрошала она, но не получала ответа. Когда служба подошла к концу, Мэри в числе прочих подошла к священнику и, когда подошла ее очередь, сказала: - Отец мой, я небогата, но хотела бы сделать небольшое пожертвование вашему приходу. Добрая улыбка озарила лицо священника. - Благодарю вас, дочь моя! - ответил он. - Как учил Господь, не тот жертвует Богу больше всех, кто дает большую сумму, а тот, кто отдает все, что имеет**. Мэри склонила голову в знак благодарности. - И еще, святой отец, - продолжала она. - Я прошу вас помолиться о душе одного человека. - Как его имя, дочь моя? - Его памятная доска висит в этой церкви, отец мой. Его имя Шерлок Холмс, - ответила она тихо. - Конечно, дочь моя, я помолюсь за него, - сказал священник, и добавил, с удивлением оглядывая ее вдовий наряд: - Прошу простить меня. Вы, наверное, его родственница, если так печетесь о нем после его смерти? - Да, отец мой, - недрогнувшим голосом отвечала Мэри, не сомневаясь, что здесь никто не может узнать ее, и мысленно попросила у бога прощения за этот обман. С этими словами она достала кошелек и опустила в ящик для пожертвований несколько фунтов. - Благодарю вас, - сказала она. - И прощайте. - Прощайте, дочь моя. Благослови вас Господь, - отвечал ей озадаченный священник, который точно знал, что у сыщика не осталось родных, кроме брата. Церковь постепенно пустела. Мэри вышла и остановилась на крыльце, чтобы сделать глубокий вдох. Около минуты она приходила в себя от подступившей дурноты. Затем она, как обычно, подала милостыню нищим и уже собиралась уходить, как вдруг снова увидела того самого человека, которого приметила по дороге в церковь. Он сидел на нижних ступенях, вытянув больную ногу, прислонившись к мраморным перилам и опустив голову на сложенные на колене руки. Костыль лежал рядом. Нищего вдруг снова сотряс приступ кашля, он скорчился еще сильнее и с трудом подогнул правую ногу. Сердце Мэри сжалось. Она осторожно подошла ближе, наклонилась и тронула его за плечо. - Что вам нужно? - прохрипел он из-под полей шляпы. Видимо, все же он совсем старик, подумала Мэри, и вместо ответа вложила в его руку в драной перчатке гинею. - Это немного, - сказала она тихо. - Но вы, я вижу, серьезно больны. Вам необходимо лечение. Вы должны показаться доктору. Я знаю одного такого. Он недорого берет за свои услуги. Хотите, я дам вам адрес? Нищий отрицательно помотал головой, но вдруг уставился на золотую монету в своей руке. Поспешно спрятав ее в кармане грязного пальто, он неожиданно приподнял край шляпы и взглянул в лицо Мэри. - Благодарю вас, добрая леди, - снова прохрипел он, но голос его теперь не показался Мэри старческим и грубым. - Благослови вас Бог за ваше великодушное сердце! С этими словами он снова надвинул шляпу на лоб и его опять согнул пополам кашель. Мэри еще раз оглянулась на него и неторопливо пошла к воротам церкви.