Всё было во взгляде

Время шло, зима уже опустилась на Османскую Империю; снежный курган января наступил и в этом уголке мира, принося новые заботы и проблемы обитателям дворца и простым подданным государства. Позже вплотную подошел и февраль, близкий соратник, завершая пору года и позволяя многолетнему фирну таять в низах земли. Занятость Кеманкеша в эти времена росла, Кёсем все меньше и меньше видела супруга рядом. Как и думала, периодически он оставался в ТопКапы на ночь, потому что заканчивал очень поздно. Причина была ясна. Мурад планировал поход на земли персов, это стало понятно из переписки с Абазой Мехмедом Пашой, что не так давно приехал в столицу, дабы заняться флотом и судостроением. Раньше он был Санджак-беем одного из прибрежных округов, что часто подвергался нападкам венгров. Большой опыт в испытании кораблей, их строительстве и конструированию пошел ему на пользу, и сейчас Паша смог занять одну из главных ролей в Совете. Абаза был верен Кёсем Султан, сообщал о состоянии армии на границах государства, иногда даже позволял себе давать советы Великой Валиде. Красив собой, однако не женат. Предпочел путь бравого война, хранившего в сердце лед. Конечно, тот факт, что муж не удосужился рассказать Султанше о делах государства, расстраивал. Но им обоим было ясно: это сделано из благих соображений. Однако и Кеманкеш понимал, что жена не сидит на месте и явно уже всё знает. Поэтому так понимающе относится к его задержкам на службе. Кёсем иногда прогуливалась по своему саду, часто её сопровождали дочери или Касым. Ибрагим последнее время чувствовал себя не лучшим образом. Мог возвращаться в детство или, наоборот, становиться более агрессивным. Это печалило мать, ещё больше её тяготила разлука с ним. К сожалению, повитуха настрого запретила приближаться к больному, неизвестно, что он мог сделать. Безумство Шехзаде раз за разом принимало новые обороты, меняясь с каждым днем. Ибрагиму определенно не хватало Валиде. Иногда они переговаривались, переписывались в коротких очерках, ибо что ещё мог позволить себе несчастный. Однако стойкость Кёсем была привычно выше всего, её внешний вид мог крайне сильно напугать Шехзаде, его больно острый ум, предсказания и тени — не лучшая подоплёка для и без этого неимоверно обеспокоенной матери. Предпочитала закрыть глаза и немного шмыгнуть носом, после вновь развернуться и уйти, будто бы так было и должно быть. Валиде, с позволения Салихи, раз в неделю стала ездить в главный дворец. Проверяла положение дел, смотрела отчёты, узнавала о делах сына-повелителя. В такие дни супруги покидали ТопКапы вместе или занимали покои, оставаясь на ночь. При Гевхерхан гарем начал цвести, как и сама девушка. Власть шла ей на пользу, она стала более уверенной, местами более чуткой. Даже Валиде удивлялась, насколько всё хорошо в расчетных и учетных книгах. Хаджи тоже лестно отзывался о госпоже: — Умна, почти так же, как вы. Всё знает и умеет. Могу сказать, что такого рода занятие — её стихия. Наложницы при ней примерны, впрочем, как и фаворитки, которых стало больше за прошедшее время, — подобные отзывы Кёсем получала каждый раз при виде верного слуги. Старшая дочь династии действительно отличалась своим умом и тактичностью. Смогла убедить и Фарью, и Мурада в необходимости принятия наложниц у себя. Пока что принцесса не смогла подарить ребёнка, а дети Айше были слабы, особенно мальчики. Новые наследники стали необходимостью, как бы грустно это ни звучало. Атике умело управлялась с Вакфом, но вот её состояние оставляло желать лучшего. При матери старалась не показывать своих чувств, училась у неё самой, однако перед сестрой, что стала ей опорой после отъезда Кеманкеша и Валиде, девушка не сдерживалась. Часто плакала, не объясняя причину. Бывало, что придёт уже за полночь, глаза её сузятся от постоянных слёз, так и закроет их только в объятиях сестры. Как-то в такие моменты и любая ревность её уйдёт на второй план, да и большая пропасть между девушками станет меньше. Тихонько старшая будет что-то нашёптывать, чтобы ни одна тень не протянула рук ко сну её сёстры. Позже младшая проснётся и тихонько спросит: «Так ли тяжёл мой грех?» — и вновь пустится в слёзы.

***

Последнее время Кёсем стала активно набирать вес. Живот рос буквально не по дням, а по часам. Иногда её мужу казалось, что к вечеру Чудёна вырастал в два раза. Малыш уже активно пинался, и если аккуратно надавить на какую-то определенную точку, то он откликался очередным ударом, тогда становились видны очертания ручки или ножки. Наблюдать это было прекраснее любого явления красоты природы. Кажется, Великий Визирь готов буквально боготворить беременный образ своей женщины; та же умело пользовалась, позволяя своим глазам приобретать детскую невинность, умело управляя своим Мустафой. Бывает, проведёт легко по его волосам, заглянет особой жалостью в уставшие глаза, потянет к себе и уже где-то и у её губ произносится: «Приказывай, моя Султанша». Чем ближе был февраль, тем тяжелее становилось женщине. Отсчёт пошёл на седьмой месяц беременности, в её представлениях сейчас предстояло самое трудное. Надо было доносить малыша до жизнеспособного срока. Салиха пока что давала утешительный прогноз: если всё пойдет хорошо и ребёнок немного остановится в росте, то возможно даже роды будут достаточно простыми. Но предчувствие опытной матери не могло подводить Султаншу. Здесь стоило бы отметить: одной из близких к Кёсем людей стала именно повитуха. Хоть изначально планировалось, что она останется во дворце только ближе к концу беременности, в остальное время будет иногда приезжать, но получилось иначе. Фактически седовласая женщина занимала гостевые покои и жила в этом доме. Во многом управлялась с хозяйством, больше походя на главную калфу. Часто она проводила время с госпожой в неофициальных беседах. За эти месяцы стала занимать место Хаджи, которого так не хватало Султанше. Кёсем относилась к ней с уважением и благодарностью, прислушивалась к каждому совету. Разговаривали о материнстве, как выяснилось, до того как заступить на службу в гарем, у неё было двое детей. Долгое время работала у обычных дам, занимаясь их осмотром и лечением, выписывая снадобья, мази, ведя беременность и принимая роды. Потом хотела уйти на покой, но одна женщина, что много лет служила в качестве калфы, предложила пойти повитухой в султанский гарем. Когда Салиха появилась, стало известно, что Кёсем Султан носит под сердцем двойню и просила найти человека, который знает все тонкости и отличия от обычной беременности. Женщина как раз и имела в этом опыт, поэтому уже тогда пришлась на милость Хасеки. Сейчас же, будучи каждый день рядом, она иногда даже забывала об учтивости, отчитывая госпожу за слишком активные действия, отклонения от диеты и прочее. Часто, замечая, что Кёсем как девочка стоит на балконе, не чувствуя, что холодает, набрасывала на плечи накидку, приговаривая себе под нос: «Дочка, разве можно так, и себя застудишь, и дитя, эх, дочка, эх.» В такие моменты она вспоминала свою покойную родную дочь, что принесла в подоле после службы у богатого Паши. Простудившись зимой, девушка не смогла доносить ребёнка до срока. Из-за инфекции, преждевременных родов и слабости роженицы Салиха не смогла исправить ситуацию и её дочь умерла у неё на руках вместе с мертворожденным внуком. Кёсем спокойно реагировала на подобные проявления внимания со стороны женщины. Ей была ценна забота, которой так не хватало от мужа. Пусть повитуха немного неподобающе относилась к госпоже. Что-то приятное чувствовалось, родное. Кеманкеш всё это время пытался понять, кому принадлежит флакончик с духами. Чем больше мужчина вдыхал аромат, тем сильнее казалось, что где-то уже чувствовал его. Раз в две недели, как по расписанию, среди прочей почты появлялось письмо, точнее бумажка. Отметина крови и всё. Как-то раз он только ночью добрался до этих записок; теперь хранил их в отдельной папке. Когда распаковал очередной пустой лист, невольно поднялся, пергамент оказался над свечой, а после нагревания стали появляться буквы. «Скоро.» — гласило послание. Развернув остальные листы, собранные за всё это время, он понял, что на них всегда было что-то написано. При нагреве в комнате царил неприятный запах, однако теперь стал понятен смысл. В конце каждой фразы стояла капля крови вместо точки. Теперь ясно и их расположение. До этого Паша выдвигал версию, что это карта или что-то подобное. Одна из записок говорила: «Береги жену.» Другая: «Даже близкие могут предать.» Еще одна: «Любовь — дело тонкое.» Последняя из тех, что несла в себе хоть какой-то смысл: «Отсчёт пошел.» Даже и не заметил, как наступило утро. Заснул с разбросанными документами по столу, бардаком в покоях. Как только появилась весть, что супруга прибыла в ТопКапы, воин мгновенно собрался, выйдя её встречать. Однако кто-то отвлёк от этого, то ли Визирь, то ли Ага, но его завели в какой-то кабинет, где засыпали вопросами о походе. Кёсем же, прибывшая во дворец, сразу отправилась к мужу, которого уже не видела больше суток. Хотелось просто приобнять его, положить руку на свой живот, услышать голос. Для пары было тяжелое время. Они не ссорились, но действительно мало общались, это настораживало Кесем, тем более, что иногда замечала огонь в глазах, коим мужчина слыл, когда представал пред ней любовником. Иногда задумывалась даже о появившейся любовнице, являющейся настоящей причиной его ночных отлучек и задержек допоздна. Зайдя в рабочие комнаты, она не заметила там Кеманкеша. Решившись подождать, женщина обходила его рабочий стол, что так сильно привлекал её обилием бумаг. Государственные дела никогда не перестанут интересовать. На глаза попалась бумажка. Одно из посланий Силахтара. «Любовь — дело тонкое.» Через минуту в руках оказался флакончик духов. Открыв его, Кёсем почувствовала резкий запах корицы, смешанной с земляникой. Знала, что муж никогда бы не подарил ей подобного; в голову забралась печальная, но такая правдивая мысль. Откуда у него ещё могли взяться духи в покоях? Тем более, полупустой флакон с неприятным запахом? Записка? Захватив это с собой, она чуть ли не в слезах вышла из покоев мужа.       «Кому ещё ты носишь жасмины, Паша? Кто утешает тебя, пока я жду, сгораю без твоих объятий по ночам?» Опустошенная внутри, но такая собранная снаружи, она гордо шла по коридорам гарема, удерживая на лице улыбку. Краем уха слушала наложниц, чтобы хоть как-то затмить шум внутри. — Наша Валиде Султан, словно прекрасный цветок, расцвела. — Да, беременность ей к лицу. Даже не верится. — Да-да, мне тоже, словно жасмин, цветет и пахнет. От этих слов, уже скрывшись с балкона, проронила слезу, быстро стерев её. Только он сравнивал женщину с жасмином, говоря, что не оставит свою веточку. Забывшись, Кёсем прислонилась к одной из бесконечных холодных стен, держа в руке этот проклятый бутылёк. До сих пор не верилось. Но на душе стало так беспокойно от этих мыслей, что она уже не могла их остановить. Горячие капли стекали по бархатной коже. Подперев живот рукой, женщина почувствовала сильный толчок. — Ну и чего ты? Решил меня помучать? Твой отец и так достаточно для этого сделал, — мило погладив, она немного улыбнулась сквозь слезы. — Валиде? О Аллах, что с вами? — Гевхерхан как раз шла навстречу матери, заметив её с таким поникшим взглядом. — Что-то случилось? Матушка, пойдёмте же. Давая ей опору, госпожа дошла с женщиной до своих покоев. Приказав забрать Селима и принести успокаивающую настойку, девушка выгнала всех слуг. — Валиде? У вас что-то болит? Где ваша Салиха? Ну что же произошло? — Гевхерхан усадила женщину на тахту, пытаясь хоть как-то вернуть в реальность.  — Моя Гевхерхан, моя радость. Всё хорошо, немного растрогалась просто, всего лишь, — вытирая слезинки, она подняла взгляд на дочь и попыталась изобразить подобие улыбки. Получилось плохо. — Как хорошо, что вы у меня есть, моя опора, мои дети. Единственное счастье и защита. — Валиде, ну что же, а как же Кеманкеш Паша? — женщина опустила голову, пытаясь сдержать новый поток слёз. — У вас что-то случилось? Не молчите, матушка, умоляю, — дочь присела к ней поближе, беря тонкую кисть матери. — Не знаю, не понимаю, моя луноликая красавица. Нашла это и поверить не могу, — разжала руку, показывая небольшую бумажку и бутылёк. Наверное, я неправильно поступаю, может, не так всё понимаю… Он часто не ночует, приходит поздно. Я просто не могу поверить, неужели он посмел предать меня. — Валиде! Да, что вы такое говорите? Я иногда утром вижу его в гареме, вероятно, он ночует в ваших покоях. Часто Мурад отправляет наложниц и даже Фарью, ссылаясь на государственные дела. Не думаю, что он решает их без своего Великого Визиря. Про рассказам… Абазы… Абазы Мехмеда Паши, они готовят флотилию, янычар, планируют вновь уйти в поход, — она забрала предмет из рук матери, пытаясь хоть как-то её успокоить тем, чем знает. — Вам не стоит переживать впустую, — взяв в руки флакончик, она почувствовала знакомый аромат. Атике. Земляника и корица. Любимое сочетание сестры, которое она почему-то сменила на что-то цветочно-терпкое. То ли розы, то ли ландыши теперь развиваются от её локонов. — Ах, Гевхерхан. — Кёсем немного подняла уголки губ, всё ещё сжимая в руках записку. — Вот, чувствуете, это духи Атике. Вероятно, она просто обронила их в одну из совместных поездок в Вакф, возможно, Паша просто не успел вернуть. Женщина улыбнулась, когда дочь стала подносить к её носу парфюм. Даже смешно стало, что ранее бы гордо подняла голову, отмахнулась от подозрений, а если бы и нет, то стала бы ждать, пока этого мужчину сгрызет совесть, всегда догоняющая его. — Боже, эта беременность творит чудеса. Расплакалась на пустом месте. Даже не верю, — сказала, почувствовав руку дочери на своём животе. — Да, я не помню вас такой, матушка. За последний год вы сильно изменились. Не знаю, но я действительно не видела вас настолько счастливой. Паша очень дорожит вами, не стоит себя накручивать… Ой, пинается! — госпожа засмеялась, за что получила одобрительный кивок Валиде. — Да, последнее время ему не спится, совсем меня измучал, — кладя руку поверх ладони дочери, проговорила Кесем. — Уже такой большой, а как вы думаете, будет брат или сестра? — пыталась успокоить мать, хотя в голове была настолько абсурдная мысль, что даже в измену Кеманкеша с какой-то простой женщиной или служанкой было поверить легче. — Брат, — утвердительно кивая, ответила Кёсем. Вроде бы Валиде действительно пришла в себя, больше не выглядела такой поникшей. Сейчас была спокойна и серьёзна, впрочем, как и всегда. Поговорив ещё немного со старшей дочерью, она отправилась к главным покоям. Там и столкнулась с мужем. В голове мешались слова дочери и собственные подозрения. От мысли, что он разлюбил, внутри становилось пусто и больно. Почему-то сейчас возникло желание обнять так крепко, так сильно, прижаться к его телу, чувствуя его сильные руки на себе. Будто в последний раз. Как она вышла из покоев дочери, то всё спокойствие улетучилось. Ещё раз перечитав записку, окончательно запуталась в своих подозрениях. — Кеманкеш! — действительно воплотила свои желания, наплевав на то, что их могут увидеть, пройти мимо. — Моя Кёсем! — он прижал её к себе, чувствуя какое-то изменение, будто что-то в ней оборвалось. — Прости меня, я опять оставил тебя одну на ночь. Не могу обещать, что этого не повторится, но могу клясться, что всегда буду рядом, даже если в эту ночь мы не разделили ложе. Ты же знаешь, я всегда с тобой, — оставил легкий поцелуй на макушке, поглаживая волосы, сплетённые в косу, забранные в низкий пучок. — Не надо, Мустафа, всё прекрасно! Но ты уже не рядом… — она отодвинулась от него, оставляя в его руке тот кусочек пергамента, что нашла в кабинете. Уже отдаляясь, опять почувствовала, как сгусток неприятных ощущений встал посреди горла. Развернув лист, он моментально всё понял. В голове только возник вопрос: «Почему именно этот лист из сотни других? Почему именно эта бумажка из десятка подброшенных Силахтаром?». Кёсем уже скрылась в покоях сына, так что осталось уповать на то, что этой ночью никто не задержит во дворце и он сможет объясниться. Мурад тепло поприветствовал свою Валиде, поцеловав руку, в покоях была Фарья. Также отдав дань уважения, девушка предложила Кёсем Султан пройти ко столу и разделить трапезу. Приятная беседа. Сегодня Султанша была не в настроении, так что сидела практически молча, иногда замечая обеспокоенный взгляд сына. Как и раньше, холод в их отношениях сохранился, Валиде, хоть и простила Мурада, но держала его на расстоянии. Ради своего нерождённого чада она отстранилась от души, так похожей на её. Может, это и было к лучшему. В жизни стало меньше ссор и криков. Султан наконец перестал доказывать матери, что именно он управляет страной, Кёсем перестала напрямую заниматься его делами, контролируя всё издалека. Падишах ощутил горечь полноценной власти, но до сих пор не подпускал мать к политике, считая, что даже сейчас она представляет угрозу для суверенитета его правления.

***

Темноволосая ходила по покоям, судорожно покручивая в руках бутылёк, оставленный матерью. Теперь её немыслимые догадки только больше обжигали голову. Она ждала Атике, за которой послала служанку ещё минут десять назад; время тянулось так медленно, что даже казалось, будто весь мир замер. К прочему диалог в голове крутился, что был каждый день один и тот же. — Моя маленькая сестра, что же с тобой происходит, расскажи, не терзай моё сердце, — Гевхерхан в очередной раз успокаивала девушку, которая не переставала заливаться слезами еще со дня отъезда матери. — Я не выдам тайну, которую ты хранишь, только скажи, что с тобой? — Сестра, прости меня. Я предаю всех. Династию, мать, себя. Но я устала, эти чувства разрывают изнутри, заставляя всё сжиматься. Я не знаю, что ожидать, но и остановить не могу. — Что же случилось? — прижимая к себе сестру, поглаживая её спину, она старалась хоть как-то вникнуть в слова. — Расскажи наконец мне, я не хочу видеть твоих слез, дорогая. — Из-за него от меня все откажутся, я совершила ужасный поступок, я согрешила, сестра. И продолжаю совершать раз за разом. Я больше так не смогу, прости меня. Просто не справилась однажды и дальше всё пошло как снежный ком. Я причастна к крайне плохому деянию, остаётся молиться, что Аллах надо мной сжалится, — пуская слезу одну за другой, не в силах остановиться, девушка всё плотнее прижималась к груди сестры. — Что бы ни произошло, я буду рядом. — Нет, не будешь. Я совершаю очень плохую вещь. Даже ты не простишь, Валиде тем более. Несмотря ни на что, она казнит его, когда узнает. Мой поступок ужасен, но сердце так и рвётся. Ни я, ни он не в силах остановиться. — Но у этого же есть оправдание, верно? — Смотря на заплаканную Атике, она начала понимать, что с сестрой не так, какие же чувства терзали юную особу уже долгое время. — Любовь. A любовь — дело тонкое. — Так ты влюбилась, моя дорогая сестра? Что же это, перестань печалиться, это прекрасно, какой бы ни была любовь.       «Султанши не имеют права на счастье. Они должны выйти замуж за достойных господ, за тех, кого сочтут подходящими Падишах и Валиде. Конечно, бывают исключения, но вот точно никто бы не стал женить госпожу на простом деревенском парне. Так что если чувства Атике имеют подобный характер, то наконец и вышла в свет причина ее расстройства», — пришло в голову Гевхерхан, пока она ждала слов младшей сестры. — Думаешь? — с надеждой заплаканная Атике посмотрела на темноволосую. В ответ получила кивок, полный одобрения. — Посмотри на нашу Валиде, она расцвела, вкусив плоды, казалось бы, запретной любви… — Сама ещё и змею на сердце пригрела. Поддержала в её гадких начинаниях. Как у них только смелости хватило так поступить с матерью, — проворачивая очередной круг по комнате, она всё ещё ждала, складывая все известия в голове. Кеманкеша действительно можно было заметить утром в гареме, он сопровождал Султаншу в Вакф, она была ему ближе, чем все дети Кесем. Но поверить в их связь Гевхерхан не могла. Хотя на это указывал флакончик и записка, почерк тонкий, вероятно, женский. Всё в голове крутилась фраза, которую Атике обронила в потоке слез. Было ясно, что девушка влюблена и, волей судьбы, чувства запретны. Однако является ли Кеманкеш предметом её воздыхания? Может ли быть это кто-то другой? Султанше всегда казалось, что их теплые отношения вызваны исключительно отцовскими чувствами к девушке. Да и Атике всегда выражала к нему только уважение, можно сказать, что он имел на нее большое влияние, мог успокоить чуть ли не щелчком пальцев. Гевхерхан настолько погрузилась в весь этот абсурд, что и не заметила приход сестры. — Ты звала? — подошла светловолосая, дотронувшись до плеча девушки, упорно вглядывающейся в окно. — Да, у меня к тебе есть вопрос, — повернулась старшая, зажав флакончик в руках, а своим видом показывая серьёзность. — Что-то случилось? — смутившись её взгляда, Атике начала перебирать в голове все грешки, что водились за ней. — Нет, нет, что ты, просто хотела узнать, почему ты сменила свои духи, у тебя был такой легкий приятный аромат, — поглаживая руку сестры, она смягчилась. — Да так, потеряла где-то флакончик ещё осенью, не помню точно. Потом как-то мастер, у которого заказываю парфюм, предложил попробовать сочетание розы и кориандра, я согласилась. Ты ради этого меня позвала? — А где ты его потеряла, не вспомнишь? — Сестра, что за расспросы? Нет, конечно. Выпал где-то из внутреннего кармана платья. Откуда мне это знать. — Твоё? — протянула бутылёк, плотно скрываемый пальцами. Атике улыбнулась, почувствовав приятный аромат. Занервничала, вспоминая события одной ночи. — Да, спасибо большое, я его где-то у тебя оставила? — Нет, тебя сильно удивит, если я скажу, что нашла его в покоях Кеманкеша Паши? — радость сменилась на негодование. — Что такое, сестра? Как он там оказался, не расскажешь? Тот ли это грех, по которому ты плачешь уже несколько месяцев? — девушка стала наступать на и без того низкую сестру. Теперь уже нависала, толкая её в сторону стены. Сжала миниатюрную ладошку светловолосой, в ней треснуло стекло, высвобождая содержимое. Спирт неприятно прожигал кожу, в которую впились маленькие осколки. Атике неприятно поморщилась, испытывая на себе гнев сестры. — Гевхерхан… — Что? Как ты посмела так поступить с Валиде, тем более, зная, насколько тяжело дается эта беременность? А? — Я ничего не сделала… Я всего лишь… — она ощутила холодную стену за собой, по которой медленно скатилась. — Я лишь носила письма, — пытаясь не выдать себя, не рассказывая всю правду, промямлила она сквозь слёзы. — Да как ты посмела оставлять послания подобного рода? Как твой глаз лег на него? Почему? Почему сестра? Из стольких мужчин именно он? Я ещё и поддерживала, покрывала твои чувства. — Сестра, мы подвластны любви и ты прекрасно это знаешь, посмотри на нашу матушку. — Не смей даже упоминать теперь её имени, чертовка! — произошло то, чего никак не ожидала юная Султанша. Гевхерхан опустилась и дала ей пощёчину, явно целясь в губы. Девушка вскрикнула, еще больше заливаясь слезами. — Убирайся! Вон! Ты больше и глазом не увидишь этого мужчину! В Вакф теперь будешь ездить с Абазой Мехмедом Пашой. Я поговорю с ним, — когда Атике поднялась, поспешно подбирая юбки платья, ещё раз посмотрела в глаза сестры, что стали так похожи на материнские, переливались таким же недобрым светом. — Ладно ты, юная девчонка, но как Паша смог опуститься до этой позорной связи? — уже у выхода она услышала слова Гевхерхан, что смутили её, но значения не придала и тихо вышла, стараясь не навлекать большую бурю. Расставив руки в бока, Султанша приводила себя в чувства. Худшие догадки подтвердились сразу же. По взгляду сестры было ясно, что действительно её окутали тайные чувства, которых и быть не должно. Матери даже язык сказать не повернётся. Осталось надеяться на окончание этих оскверняющих отношений. Еще больше удивила двуличность этих особ. Часто прямо на глазах Валиде он приобнимал династийку, называя «маленькой копией». Тогда это казалось по-семейному милым, сейчас же виделся только разврат и пошлость. — Ужасно… Фатьма! — Позвала одну из служанок. — Передай это Абазе Паше, — в руках темноволосой оказалась записка, наскоро начерченная минутой ранее.       «Уважаемый Паша! Прошу с пониманием отнестись к моей ситуации и помочь мне. Пожалуйста, с завтрашнего дня и теперь каждый четверг сопровождайте Атике Султан в фонд моей Валиде. В скором времени я попрошу брата-Повелителя назначить Вас на должность её Кетхюды. Прошу покорно принять данное назначение. Я крайне обеспокоена состоянием своей сестры и прошу не сводить с неё глаз. Возвращение во дворец обеспечу сама, а Вам необходимо будет проследить за её маршрутом и доложить его мне. Естественно, Вы должны сохранить это в тайне и от моей Валиде, и от Султана, и от самого объекта слежки непосредственно. Искренне благодарна Вам за безотказную помощь. Гевхерхан Султан.» Не соврать, если сказать о достаточно тёплых отношениях Султанши и Паши. Исключительно дружеские встречи, разговоры о море и кораблях в неформальной обстановке. Не более. Именно это сблизило молодых людей. Паша стал верным помощником для управляющей гарема. Иногда решал вопросы о жаловании наложниц и помогал с обустройством. Черту не переходили. Да и не нужно было. Каждый видел друг в друге лишь напарника, который готов прийти на выручку.

***

Кёсем по понятным причинам не стала задерживаться, собравшись уехать в свой дворец, не дожидаясь супруга. В женщине бушевали эмоции и здравый ум. Одни твердили, что это всё нельзя воспринимать иначе, другой говорил, что дочь просто старалась успокоить, сама не зная, что говорит. Признаться, Султанша не обращала внимания на чужие духи и ароматы. Так что причин не верить не было. Но вот листок… — Действительно, тонкое дело, — проговорила уже у кареты, взяв руку, поданную Хаджи. — Что-то случилось, Султанша? — Нет, но ты сообщай мне всякий раз время, в которое Кеманкеш покидает ТопКапы. — Конечно, госпожа моя. Счастливой дороги. Двери захлопнулись, а кучеру был дан знак. Кёсем оказалась совсем одна, оставаясь наедине со своими подозрениями.