Сожженный крест

В течении следующего дня Инес не произносила ни слова, лишь изредка обмениваясь любезными фразами с покупателями. Она достаточно быстро распродала остатки ткани, а после отправилась помогать Мануэлю, который был не в настроении из-за вчерашнего — он был в бешенстве, когда узнал, что его младший брат и Инес были свидетелями этой страшной сцены. Казнь ведьмы была опасной для присутствующих там Инес и Матео еще и тем, что их могла запросто затоптать толпа. Поэтому поводу Мануэль ругался весь прошлый вечер и был хмурым все утро нового дня.  — Ты так и будешь дуться на меня весь день? — улыбнулась Инес, ласкового потрепав мужа по затылку. Мануэль старался сохранить прежний хмурый вид, но присутствие любимой Инес не могло оставить его равнодушным надолго.  — Инес, я не сержусь… Вернее больше не сержусь. — ответил гончар, обняв жену. — Я не на шутку испугался за вас обоих. Вас могли растоптать стаи этих безумцев или чего доброго, стража могла отвесить пару крепких ударов. Зачем…  — Я же говорила, что пыталась удержать Матео, но он не послушал меня и побежал смотреть на тот ужас. — Инес со вздохом и не без страха в глазах прильнула к груди мужа, будто стараясь спрятаться и изгнать из памяти жуткие воспоминания. — Все оказалось совершенно не так как говорят.  — О чем ты? — Мануэль взял ее лицо в свои ладони и поглядел ей в глаза.  — О казни… Это ни с чем не сравнить. То, что произошло вчера и то, что рассказывают в народе — это… — Инес осеклась и судорожно стала хвататься за деревянный крестик, висевший у нее на груди. — Я буду молиться за души, за их души, что страдают.  — Тише-тише, все уже закончилось, все прошло, успокойся и постарайся не думать больше об этом. В этот раз мы продали много товара и неплохо заработали. — Мануэль поцеловал ее и крепко обнял. — Завтра мы отправимся в обратный путь. А Матео следовало бы взгреть вожжами за такое дело… Эх, он еще мальчишка и не понимает до конца, всего того, что теперь твориться. Все будет хорошо, любовь моя, все будет хорошо. Но Мануэль ошибался, когда полагал, что подобное событие в их жизни останется в прошлом и забудется как страшный сон. Это было лишь начало их мучений и только первое столкновение со страшной беспощадной механической машиной инквизиции — она подобно каменным жерновам адской мельницы перемалывала судьба и жизни многих тысяч людей, и Мануэль, как и его семья не стали исключением.

***

Новый день не принес радости и покоя немногочисленной семье гончара Мануэля. Обстоятельства будто жернова разгневанной, не понято на что, судьбы, сдвинулись с места, и запущенные недоброй рукой, скрежетали, вовлекая в свое жуткое движение всех без исключения. Мануэль распродал остатки глиняной посуды, а Матео закончил разносить заказы, все было готово, чтобы двинуться в обратный путь. Телега была готова, а лошади терпеливо ожидали своего хозяина. Инес сложила последний узелок с вещами, последний раз проверив все ли на месте. Но в этот день была очередная казнь еретика. Костер был предназначен для какого-то знатного господина, которого вели через весь город в грязных порванных лохмотьях. Высокое положение не спасло несчастного от зоркого ока инквизиции, от жадных до чужого золота озверелых фанатиков, от дикости и жестокости… Его благородное происхождение выдавала горделивая осанка. Густая копна немного поседевших волос, открытый прямой взгляд темных глаз. Осужденный на смерть шел уверенным шагом к последнему месту своего прибывания на земле. Он ступал по широким каменным мощенным улицам, ведущим к пощади, босыми ногами, закованными в гремящие кандалы, но его взгляд оставался таким же открытым, не ведающим страха, не смотря на перенесенные до этого пытки в застенках каменной тюрьмы. Он будто возвышался над бушующей и кричащей толпой, неистово желающей смерти очередного еретика. Как раз сейчас Мануэль и его семья собирались покинуть город, направив свою небольшую повозку в сторону городских ворот, как их грубо остановила стража.  — Куда собрался? Сегодня состоится казнь еретика! Все должны смотреть! — крикнул один из стражников.  — Мы не из этого города, господин — робко ответил Мануэль, надеясь потихоньку улизнуть от подобного зрелища, но где-то в глубине души осознавая, что вряд ли им это удастся сделать. Таков был закон и всеобщее правило — инквизиция строго предписывала всем жителям присутствовать на казнях еретиков, чтобы другим подобное было уроком, а также и для того, чтобы выявлять укрывателей и сторонников ведьм и колдунов. Тех, кто отказывался смотреть на казни — могли также счесть за еретиков и в скором времени их ожидала точно такая же участь.  — Это не важно! Вы обязаны остаться на казнь! — ответил другой стражник и преградил им путь. — Или вы пособники этого колдуна?  — Нет! Нет, господин! — взмолился Мануэль и чуть ли не упал на колени перед стражником. Но они не стали долго слушать мольбы какого-то крестьянина и затолкали их в ту сторону, где стояли остальные, ожидающие казни. Инес жалась к Мануэлю, стараясь не смотреть в ту сторону, куда приведут еретика. А Матео напротив был рад остаться, не смотря на явное нежелание старшего брата. А в это время знатного господина в цепях уже подвели к тому месту, где был сложен костер. За ним шла длинная процессия из монахов, облаченных в черные одеяния, распевавших молитвы, которые звучали теперь как погребальные марш. Во главе процессии был тот же странный монах, он восседал на черном пародистом коне и управлял им рукой опытного наездника, капюшон тщательно скрывал его лицо. За ним следовали еще двое монахов, но пешими: один из них нес библию и большой крест, украшенный драгоценными камнями. Вся процессия остановилась неподалеку от вязанок с хворостом. Только у самой лестницы, ведущей на костер, несчастному зачитали его приговор, обвинявший его в колдовстве, порче, а также изготовлении золото, посредством того же колдовства и общении с Дьяволом, в обмен на свою душу.  — Родриго! — неожиданно обратился осужденный к всаднику в черном капюшоне. — Будь ты проклят!  — Не трать свои силы понапрасну, дон Гонсало. Ты сам признал свою вину. Тебе предстоит гореть в пламени, которое должно очистить тебя от грехов твоих! Все кончено — тебя ждет костер, а твою семью заключение в темнице. Твоего сына помиловали и удушили. Его тело не будет предано очистительному огню, а все твое имущество и поместья будут переданы во владение святой инквизиции и церкви! — раздалось в ответ, а всадник, между тем откинул капюшон, наконец-то показав свое лицо толпе. Инес узнала этого монаха — это был тот самый человек, который напугал ее вчера и наблюдал за казнью. Лицо Родриго было словно застывшим, почти бесстрастным, с правильными чертами, орлиным носом, большими глазами, в которых не отражалось сейчас ничего человеческого, статная высокая фигура, возвышалась над остальными. Выражение лица Родриго иногда приобретало властный вид, заставляя подчиняться его воле всякого, кто был зависим и слаб, а те полномочия, что давала ему святая инквизиция, наделяли его безграничной властью. Став инквизитором — он стал настоящим чудовищем. Привычка повелевать придавала всему виду монаха что-то отвратительное, а некогда приятная для глаз внешность, была каким-то укором, будто сама мать-природа сожалела, что породила на свет такого жестокого и порочного человека, каким был Родриго. Теперь это был не человек, а застывшее каменное изваяние, с жестоким холодным и расчетливым умом, распоряжавшееся судьбами и жизнями тысяч людей от имени самого Господа. Темные глаза Родриго взирали на тщетно кричащего дона Гонсало, а презрительная полу-улыбка чуть скривила уголки его рта.  — Жадный стервятник! Я же признался! Да признался под пытками, чтобы ты оставил моего сына в живых! Ублюдок! Жалкий, жадный, трусливый ублюдок! Будь ты проклят, Родриго! Будь проклят! Будьте вы все прокляты, жалкие отродья, изуверы, жестокие невежды! Нет… Вы уже прокляты… Ибо Господь отвернулся от вас, раз вы творите столь мерзкие жестокие дела на земле… Будьте вы все прокляты… Прокляты…! — кричал Гонсало срывающимся голосом, гремя цепями, которыми его руки и ноги были скованы.  — Богохульство! Еретик и вероотступник! Заткните ему рот! — выкрикнул другой монах, стоявший рядом в Родриго.  — Нет-нет — возразил тот, поднимая руку, отдавая тем самым сигнал палачу. — Пусть говорит, это его последние минуты жизни. Да смилуется над ним Господь и да пускай спасительный огонь очистит его душу от грехов! Стражники потащили несчастного к лестнице, где свою новую жертву ожидал палач, облаченный в черные кожаные одежды и маску, которая полностью скрывала его лицо. Он схватил дона Гонсало за руку и резко притянул прямо к лестнице, ведущей на самый верх большого помоста, обложенного вязанками хвороста. Инес стояла замерев от ужаса, вцепившись обеими руками в рубашку мужа. А Мануэль все крепче прижимал ее к себе.  — Прошу, не сжигайте меня, я признал свою вину… Удушите меня. Я не вынесу…- сказал осужденный и с этими словами он протянул палачу свой перстень с крупным драгоценным камнем и родовым гербом. Гонсало удалось утаить последнее сокровище от инквизиции — он знал, что этот выкуп будет самым важным и последним в его жизни. Палач долго разглядывал драгоценность, а потом сунул ее в карман и кивнул, вынув крепкую веревку из-за пояса, привязанную к двум деревянным толстым колышкам. После, он ловко накинул ее еретику на шею и принялся за дело. Дон Гонсало хрипел и стонал, испуская пену изо рта, губы его посинели, а перетянутая веревкой шея раздувалась с проступающими сними жилами. Глаза его были широко распахнуты, а хрипы становились все громче. Руки беспомощно хватались за палача, который хорошо знал свое дело и уже привык к сопротивлению жертв. Он молча продолжал душить осужденного, слегка поднимая его в воздух и затягивая веревку все туже. Но на свою беду дон Гонсало был крупными и сильным мужчиной, сломать шейные позвонки у палача не получилось с первого раза. Толпа ревела и бушевала, требуя скорой расправы. Палач с силой натянул веревку на себя, вместе с телом дона Гонсало, наконец-то начиная преуспевать в своем нелегком деле. Толпа замерла и замолчала. Инес же разжала руки и чуть отошла от мужа, шарахнувшись от страха в сторону. В этот момент палач и его жертва находились так близко, что Инес могла видеть перед собой все, тот страшный роковой момент, что даже ощутила последнее дыхание осужденного еретика на своем лице. Его жуткая гримаса, посиневшее лицо, вырывавшиеся из горла тихие хрипы вместе с пузырями и пеной, заставили Инес истошно закричать.  — Прекратите! Прекратите эту жестокость! Отпустите этого несчастного человека! Перестаньте! Это бесчеловечно! — кричала она в исступлении, словно не видя и не слыша как Мануэль старался зажать ей рот, опасаясь, что ее услышат стражники, она не заметила и того, как Матео заслонил ее собой, стараясь прикрыть от взглядов толпы, обращенных на Инес. Все казалось каким-то страшным сном.  — Это ведьма! Она заступается за еретика! Она за одно с колдуном! — раздавалось вокруг, а стража тем временем сужала круг рядом с ними.  — Сейчас отправишься вместе с еретиком за компанию! — крикнул один из стражников и ударил Инес по лицу. На этот раз Мануэль не стерпел и ударил в лицо кулаком стражника в ответ.  — Не смей ее трогать! Она не ведьма! Не смей трогать мою жену! — крикнул он и отвесил еще один удар другому стражнику, намеревавшемуся схватить Инес. Стража собиралась схватить и избить их, но их прервали. Это был никто иной, как наблюдавшей за развернувшейся сценой, Родриго. Он спешился и медленным шагом направится к Инес и Мануэлю, которых все же успели схватить.  — Не трогайте эту женщину — произнес он и сделал знак рукой. — Брат Томас, прошу вас, закончить церемонию. Монах, который был рядом с Родриго кивнул и отдал распоряжения о том, чтобы тело еретика Гонсало предали огню после удушения. Так и было сделано. Палач уложил тело на помост и поджег сухие вязанки хвороста. Пламя мгновенно взвилось вверх, охватив тело и помост. Накрыв собой все и поглотив в своей пучине. Пока костер пылал, глаза Родриго вновь устремились на Инес, которая прикрывала разбитую в кровь щеку рукой. Она беспомощно лежала на камнях мостовой и с ужасом глядела как Матео схватил стражники и начали избивать.  — Прошу вас! Господин! — не выдержав, Инес кинулась прямо под ноги Родриго, хватаясь за полы его одежд. — Отпустите его! Отпустите моего мужа и меня! Мы не сделали ничего дурного… Прошу вас! Господь милостив и вы, как его служитель, должны быть снисходительны к его неразумным детям! Темные большие глаза Инес наполнились слезами, а ее руки и голос дрожали от страха и волнения. Родриго не спускал с нее воспаленного взора. Она молила его о пощаде, а он, остолбенев и не смея двинуться с места, взирал на прекрасное создание, голос которого проник в его душу. Это были совершенно новые непонятные для него самого чувства. То, что он сейчас испытывал, не шло ни в какое сравнение ни с один удовольствием, что были подвластны ему и тем, что давала безграничная власть. Родриго кое-как нашел в себе силы, чтобы очнуться, прошептав короткую молитву, и отпрянул от Инес, осенив себя крестным знамением.  — Встань, дитя мое — еле слышно произнес он, поднимая Инес с колен. Родриго нехотя прикоснулся к ее тонким пальцам, ощутив чуть живое тепло ее рук. Он не мог оторваться от ее глаз, будто утопая в темном омуте. Его окутало какое-то странное чувство, мягкость и нега. А еще в нем проснулось дикое желание обладать этой женщиной, столь прелестным нежным созданием, чуждому всему творившемуся ужасу. Она была похожа на сам образ матери Божьей. Настолько Инес показалась ему чистой, прекрасной, непорочной и искренней в своей мольбе. Эти черные густые, рассыпавшиеся по плечами волосы, ниспадавшие волнами, эти красивые руки с тонкими пальчиками, этот нежный голос… Взгляд Родриго скользнул по ее телу, очерчивая фигуру Инес, что вовсе было не позволительно для монаха, но это нахлынувшее на него чувство было куда сильнее простой похоти.  — Прошу вас, отпустите — ее голос пробуждал в Родриго тот внутренний пылающий огонь, который был схож с тем, поглотившим только что очередного еретика. В груди Родриго вспыхнула страсть и желание, с которым он не находил сил бороться. Ему нужно было отдать какое-то приказание, немедленно прекратить это, спрятаться за ряды стражи и бежать, бежать как можно дальше от дьявольского искушения пока не поздно. Пока эту бушующее пламя не поглотило его самого.  — Взять их обоих — это еретики, прислужники колдуна — смог выдавить из себя Родриго, отдавая приказ страже, но не спуская глаз с Инес.  — Что делать с ней? Что делать с ведьмой? — спросил другой стражник.  — Пока посадите ее в дальнюю башню. — чуть тверже ответил Родриго, проведя рукой по луб. — Господь справедлив и поможет отделить агнцев от козлищ, праведников от грешников. С этими словами он в последний раз взглянул на Инес, опаляя ее странным страшным взглядом и, отвернувшись, удалился. Вслед за ним потянулись и другие монахи, а также прислужники и стража.  — Нет! Нет! Прошу, умоляю вас! Не трогайте мою жену! Нет! — кричал Мануэль, но его крики прервал ловкий и очень сильный удар одного из солдат, охранявших инквизитора. Матео же, которого тоже избили, кое-как держался на ногах, не имея возможности даже утереть кровь с лица. Руки его связали. Он плакал, словно малое дитя от боли и обиды, а еще от страха за судьбу брата, Инес и свою собственную жизнь. Мануэля и Матео схватили и потащили куда-то на другую сторону улицы, тогда как на Инес надели мешок на голову и завязали руки, а после увели вслед за ними.