***
Тем временем, столица Испании радостно прищелкивала кастаньетами, отмечая праздник. День Вознесение Богоматери. Служба в главном соборе Мадрида подошла к концу и длинная процессия потянулась через всю улицу. Священники, облаченные в праздничные одеяния, несли зажженные свечи и золотые реликвии, за ними шли богатые вельможи и зажиточные горожане. Помимо огромной собравшейся толпы, за процессией наблюдали двое, расположившись на балконе кардинальского дворца. Из лица были скрыты от множества глаз, а высота здания позволяла и вовсе сделать их недосягаемыми для людей. Эти двое были сам кардинал Мендоса и Родриго, который надменно взирал на торжественную процессию. Чуть в стороне стоят брат Томас, невольно наблюдая и слушая их разговор. Его темная фигура и пронзительные глаза казались бледной статуей по сравнению с роскошными одеждами кардинала Мендосы. — Я очень доволен вами, отец Родриго. То, как вы служите испанской короне, должно быть примером для каждого верного католика. А борьба с еретиками и врагами церкви — должна стать неотъемлемой частью каждого нашего прихода, даже в отдаленных уголках нашей страны. Вы с этим прекрасно справляетесь, но меня тревожит ваш странный задумчивый вид. А во время праздничной мессы и вовсе напугали меня своей бледностью. Я опасаюсь за ваше здоровье, дорогой Родриго. — голос кардинала звучал монотонно, но в нем прорывались нотки довольства и гордости за своего ставленника, а также неподдельное беспокойство. Когда-то не без его покровительства, Родриго смог занять положение, которому бы позавидовал любой из приближенных кардинала и епископа. — Со мной все в полном порядке монсеньор. Борьба в еретиками иногда утомительное занятие, но я всегда рад преуспеть на благо нашей матери-церкви и Господа нашего Иисуса Христа. — улыбнулся Родриго, оправляя дорогой золотой крест с изумрудными вставками, висевший у него на груди поверх темных одежд. — Вам стоит поберечь себя, дорогой друг — вновь обратился к нему Мендоса, внимательно глядя на Родриго. — Королева весьма довольна вами и тем, как было исполнена ее просьба. Я буду хлопотать о том, чтобы сделать вас наместником Леона. При этих словах, брат Томас ревностно сжал четки, не заметив, как его пальцы натолкнулись на препятствие. Холодный металлический крест впился в тонкую плоть и несколько капелек крови проступили наружу. Но Томас не обратил на это внимание. Его жгла и мучила ревность, а в добавок и зависть. Почему Родриго? Почему не он — брат Томас, который ревностно и неустанно искореняет еретиков? Когда он вступил в ряды Священного Трибунала — он был счастлив, обладая почти что неограниченной властью. Брат Томас был одним из тех, кто приносил свои обеты послушания и воздержания не из-за истинного стремления души, а из-за искреннего разочарования. Разочарования в любви. Когда-то давно, Томас был очень молод и его страстное, всепоглощающее чувство так и не встретило ответа у ветреной красотки. С тех пор, не найдя другого способа, чтобы справиться со своей неразделенной любовью, Томас закрылся от суетного мира и вступил в доминиканский орден. Отвергнутый, осмеянный, отрешенный от мира светского по собственной воле, Томас питал к Родриго зависть, разъедающую и черную. Его успех при королевском дворе, его назначение на пост главы Священного Трибунала, покровительство самого кардинала Мендосы и наконец — не смотря на его сан и данный обет безбрачия — успех у женщин. Да, это было правдой, Родриго никогда не мог удержаться от греховного соблазна прелюбодеяния. И брат Томас знал об этом. Его сердце не раз обжигала злая зависть. Его мысли, все чаще проносившиеся в его полысевшей голове, были о том, почему на месте этого разнузданного развратника и человека, который уже не верил в бога, не ОН! Почему не он? Почему Родриго? Эта мысль, подобно червю, свербила и грызла его душу, терзала его разум, надрывала его чувства и все чаще в его беспокойном, воспаленном мозгу мелькала идея о предательстве. Сколько раз брат Томас умело помогал Родриго скрывать его черные дела, сколько раз был вынужден прикрывать его гнусности и разврат. Он как никто другой знал, что может помочь смести Родриго и, возможно, тогда за его безупречную службу Господу, за его самоотверженное служение и преданность делу церкви — его, брата Томаса, возведут на место великого инквизитора, и тогда он станет главой Великого Святого Трибунала. Он — безупречный праведник, безупречный и яро верующий католик, безупречно жестокий борец за души грешников. Безупречный во всем. Он станет истинным пастырем и только он будет владеть той страшной, единой властью — властью повелевать судьбами и жизнями людей. Это пьянило и делало брата Томаса еще более жестоким в достижении своей заветной цели. Вот и сейчас, когда он стоял и слушал речи кардинала Мендосы, восхваляющие брата Родриго, в душе вновь зажегся огонь ревности и зависти, перемешанной со злобой и неудовлетворенностью как мужской, так и человеческой. — Благодарю вас, Ваше Преосвященство, со мной все хорошо, а теперь, позвольте мне откланяться и удалиться — меня ждет королева. — ответил Родриго на вопрос Мендосы и склонился перед ним, целуя перстень — символ наместника бога на земле. — Конечно, дорогой брат Родриго, идите и прошу вас помнить — вы нужны нам и Испании. — улыбнулся кардинал и перекрестил Родриго. — Ваше Преосвященство — неожиданно заговорил брат Томас, который до сего момента стоял неподвижно и молчал. — Прошу вас уделить мне немного времени, мне бы хотелось просить у вас совета. — Что ж, сегодня благославенный день и пока не закончилась праздничная процессия, я смогу уделить вам время, брат Томас — голос кардинала был ласков, но глаза его выглядели настороженно. Эта просьба была явно не простой.***
Между тем брат Родриго уже шел по длинному коридору кардинальского дворца, углубившись в свои мысли. Вот уже несколько месяцев его сердце и душа не находили покоя, а ночи его были тягостными. Еще никогда Родриго не испытывал такого смятения и горечи. А еще в его сердце закралось неведомая до этого печаль. Родриго хотел видеть ее — Инес. Раз за разом, он, воскрешая в своей памяти, их последнюю встречу и этот глупый разговор, убеждался в том, как неразумно поступил. Что говорил и о чем просил эту несчастную женщину у которой он все отнял лишь потому, что возжелал ее — чужую ему женщину, ту, которая его не любила и смотрела на него со страхом и отвращением. Он пытался забыть Инес, но не мог. Он сожалел о содеянном и тут же находил оправдание своей жестокости и распутству. Он до боли сжимал свои пальцы, до глухого стука в висках хлестал себя плеткой, стараясь унять волнение плоти, он до удушения застегивал ворот своего черного одеяния, но ничего не помогало. Родриго впервые в жизни проводил вечера в искренней молитве, прося Господа сжалиться над ним и изгнать из его мыслей и души образ этой женщины. — Господь Милосердный! Избавь меня от этого огня, прошу Тебя, помилуй раба твоего, избавь, успокой и помилуй… — шептал Родриго в минуты отчаяния. Шло время, но мысли инквизитора все чаще и чаще предавали своего господина, безжалостно возвращаясь в то сырое темное холодное подземелье… До этого момента молитвы и плеть еще как-то спасали Родриго от греховного искушения, от греховных помыслов, от греховных деяний, но теперь он и сам осознал, что не просто желает эту женщину, а хочет видеть Инес рядом с собой. Каждый день. Всегда. Теперь Родриго хотел завладеть ее душой, ее сердцем и ее мыслями. Он краснел и проклинал себя за то, что посмел предложить ей постыдную связь взамен на спасение семьи. Подобное унижение гордая Инес сразу же отвергла, не смотря на опасность. Она еще пыталась бороться… Что же он наделал? Каждый раз, посылая очередного грешника, отчаявшегося еретика на костер, Родриго мысленно провожал себя туда — в это яркое пылающее пламя, способное очистить даже самую черную душу. Он все чаще хлестал себя плеткой после вечерней молитвы, когда образ Инес вновь и вновь вставал между ним и мраморной статуей Богоматери, стоящей в комнате Родриго. Она не виновата, что родилась такой… И виновата во всем: в том, что была чиста и в делах, и в помыслах своих. Она не виновна и виновна во всех его дурных деяниях. Виновна! Она будто зеркало отражала его грехи и чем бесстрашней был ее взгляд перед лицом опасности, тем сильнее и отчетливее Родриго видел того, кем он был на самом деле. Виновна! Только рядом с этой женщиной он увидел себя со стороны, свое истинное лицо. Но если раньше моральный образ абсолютно не тревожил его самого и ничего не поворачивалось в его душе, когда инквизитор взирал на пытки, на пылающие костры, на людей умоляющих, стоя на коленях, освободить своих близких, то теперь все было иначе. Именно сейчас Родриго особо остро чувствовал всю тщету, глупость и лживость принесенных монашеских обетов. Столь отвратительного, саднящего чувства, неустанно преследовавшего Родриго, еще никогда не зарождалось в людях подобного сорта к коим относился инквизитор. Так бы и продолжалось дальше, терзающие его мысли и мучительно прекрасные образы Инес, преследующие Родриго по ночам, если бы не брат Томас. Разговор, который продолжился между кардиналом и братом Томасом был тайным и ни одна живая душа не догадалась, в чем на самом деле состояла просьба инквизитора. И опять всадники, одетые во все темное, понеслись по проселочным дорогам, подгоняя ретивых коней… Ибо Дьявол и враг рода человеческого не знал усталости и пощады, денно и нощно ведя борьбу за души грешников.***
Маланкилья. — Инес! Инес, скорей! — кричал Хосе, махая руками, что было сил и привлекая внимание Инес, которая собирала поспевший урожай в поле. До начала осени оставалось недолго, нужно было успеть подготовить пашню и дать земле отдохнуть. Теперь Инес жила одна, а Хосе, который все же помогал ей, разрывался между своим собственным хозяйством и женой на сносях. — Бегу! — ответила Инес, поспешно завязывая последний мешок. Серп был отброшен в сторону, а фартук полетел следом на землю. Медлить было нельзя — Мария вот-вот должна была разродиться первенцем и Инес торопилась ей на помощь. Этот день стал для нее самым счастливым и самым страшным, но Инес этого еще не знала, он спешила в дом Хосе и Марии, чтобы помочь родиться на свет новой жизни. После полудня жителей деревни возвращались на свои поля, чтобы собирать урожай, казалось, ничто не предвещало беды. — Эй, глядите! — сказал один из крестьян, сдвинув свою большую соломенную шляпу, защищавшую его от палящих солнечных лучей. — Что это за всадники? — Где? — отозвался другой и с любопытством стал вглядываться в ту сторону, куда показывал первый крестьянин. — Да вот же, на дороге в деревню. Какие-то всадники, все в черном… В такую-то жару! Как лошадей не жалко — но неожиданно говорящий осекся, по-видимому, признав в приближающихся к Маланкилье людей. — О, боже… Это были беспощадные служители веры, карающие всякого заблудшего, всякого еретика и всякого, кто осмеливался встать у них на пути. Исполнители воли Священного Трибунала и самого Господа. В этот раз они были не одни — большой отряд солдат и стражи сопровождал их позади. Где-то вдалеке послышались крики. Тем временем Мария успешно разрешилась от бремени и лежала на кровати без сил. — Это девочка! — радостно сообщила Инес, показывая малютку Марии. — Какая она красивая! Чудо! — О, моя доченька — обессилившая женщина с трудом протянула руки к своей дочери, чтобы взять ее на руки. — Ну, что, Хосе? — спросила Инес, улыбаясь и похлопывая по плечу новоиспеченного отца. Хосе был рядом и все это время помогал Инес, таская ведра с горячей водой. — Ты стал обладателем еще одного сокровища. Я так рада за вас обоих. — Это все благодаря тебе, наша малютка появилась на свет. Будешь ей крестной матерью. — проговорила Мария, улыбнувшись. — Вот так дела! — молвил Хосе. — Мы же так и не назвали наше дитя. — Мы назовем ее Эсперанса — сказала Инес, которая была настолько рада рождению девочки, будто бы этот ребенок был ее собственным. — Эсперанса — надежда и свет божий. В этот момент они услышали страшные истошные крики, доносившиеся с улицы. Инес выглянула в окно: люди кричали и бежали прочь сломя голову, а по дороге, ведущей в поля неслись вооруженные всадники. На полном скаку они сшибали крестьян, которые не успели убежать. А после, когда вся кавалькада и солдаты ворвались на площадь, начался ужас, поразивший даже видавших виды стариков. Женщин хватали и собирали в большой круг посреди площади, мужчины же, которые осмеливались встать на защиту своих жен, матерей, дочерей и сестер, были безжалостно убиты. Наконец, когда людей оттеснили, на середину маленькой площади выехал всадник, облаченный в темные одеяния. Он достал свиток и развернул его, оглашая приговор. — По приказу короля и кардинала Мендосы, жители городов, деревень и поселений, укрывающих у себя еретиков, а также ведьм и колдунов, всех, кто потворствует избежанию ими наказания — подлежит аресту и немедленной казни! — злобный резкий высокий голос глашатая прозвучал на всю небольшую площадь. — У вас есть немного времени, чтобы выдать нам ведьму, которая скрывается у вас вот уже несколько месяцев! Все молчали, никто не подозревал, что когда-нибудь в их маленькую деревушку ворвется отряд Священного Трибунала. Несмотря на то, что многие догадывались, что случилось с Инес и почему погиб Мануэль, никто не собрался выдавать ее. Все знали — Инес никогда никому не причиняла зла, а некоторые ее умения подбирать травы и варить отвары, не раз помогали местным жителями излечиться от той или иной хвори. — Предупреждаю, если вы не выдадите ведьму и еретичку, вас ждет костер! — произнес все тот же голос. — У нас нет ни ведьм, ни колдунов! — отозвал один из крестьян и вышел на середину площади, подойдя чуть ближе к всаднику. — Мы добрые христиане и все посещаем церковь. У нас нет ведьмы. Отпустите наших женщин, господин. — Молчать! — перебил его стражник и с силой ударил алебардой. Крестьянин повалился на землю, а кровь полилась на горячие камни. Он был мертв. Толпа стала роптать. А в это время солдаты уже кидали дрова и хворост на середину. Стоявшие связанная и напуганные женщины плакали, кто-то молился, кто-то прижимался друг у другу. — В вашем селении живет ведьма, а вы продолжаете ее укрывать. Вы все потакаете Дьяволу! Что ж, ваше непокорность и упрямство оборачивается против вас самих. Обыскать все дома! Всех, кого найдете — на костер! Начинайте, а Господь сам отыщет праведников! — продолжал беспощадный голос, обращаясь к стражникам и солдатам. — Что там происходит? — шепотом спросил Хосе, который успел подпереть двери дома, придвинув к ним обеденный стол. — Это… Это инквизиция. Те самый люди, которые погубили мою семью. Они снова здесь и они вернулись за мной… — еле слышно проговорила Инес, побледнев как полотно. — Господи, чем же мы навлекли такое проклятье на нашу деревню! — Хосе уже было хотел схватить вилы и выскочить к остальным, как Мария, которая еле стояла на ногах, остановила его. — Нет. Они пришли за всеми нами и никого не пожалеют. — произнесла она твердым голосом. — Вот что, Инес, бери Эсперансу и беги. Быстрей. — Что? Что ты такое говоришь? Я не оставлю вас! — Инес вздрогнула от этих слов, а губы у нее задрожали. — Нет, нет, только не это… Я не могу потерять еще и вас! — Беги, Инес, я не могу допустить, чтобы наша дочь погибла! — настаивал Хосе, сам отдавая новорожденную малютку ей в руки. — Никто, кроме тебя не сможет позаботиться о нашей девочке. — Но как же… Как же вы? Нет, мы должны бежать вместе! — Инес поспешно заворачивала малютку в одеяло. — Я очень слаба и едва держусь на ногах — со странной улыбкой продолжала Мария. — Да и Хосе я не смогу оставить — мы ведь поклялись перед Господом быть вместе до конца, разделив горе и радости. — Нет, Мария, вы нужны Эсперансе — вы оба! — темные глаза Инес наполнились слезами, тогда как ее дрожащие руки все крепче прижимали к себе дитя, стараясь оградит малютку от опасности. — Ступай, Инес и сбереги наше дитя, ты всегда была для нас как сестра. — серьезно ответил Хосе. — В память о нашей дружбе, в память о тех светлых временах, спасайся, прошу тебя. Храни тебя бог. Сбереги Эсперансу! С этими словами Хосе приготовился к нападению, он твердо решил защищать свой дом и жену. А Мария быстро приподняла крышку подпола указывал Инес короткий спасительный путь. Это был обычный погреб, где хранились овощи, но там был лаз, выходивший в поле за домом. Оттуда короткая дорога вела прямо в густой лес. — Я люблю тебя, Мария. — Инес последний раз обняла свою подругу и названную сестру. — Клянусь, что воспитаю Эсперансу как свое дитя. — Прощай, Инес, береги себя. — Мария в последний раз поцеловала ее и Эсперансу, и отдала небольшую заплечную корзинку с теми немногими вещами, которые ей удалось собрать впопыхах, с большим круглым хлебом и в придачу. — Бегите! Да хранит вас Господь… Крышка погреба затворилась, а Инес припустилась на утек, прижимая к своей груди маленький живой сверток. В этот день Дьявол царил на грешной земле, собирая кровавый урожай…