Лаванда и вереск

      Сяо устало собрал разложенные по столу конспекты ровной стопочкой, проследил за тем, как последний студент покинул аудиторию и утомленно упал на стул. Ноги подкашивались, спину ломило. На сегодня это была последняя его лекция, и, прости Господи, это было хорошо — смотреть на бараньи глаза слушающих студентов не было никаких сил.       Ужасно романтичная физика интересовала в лучшем случае его и химика-совместителя, с которым они делили одну лаборантскую на двоих. Вот и сейчас Чжун Ли выглянул из-за двери, кивнул ему головой, и Сяо, оставив свои листочки лежать как лежат, устало пошел в маленькую комнатушку, пропахшую пылью, реагентами и плакатными моделями разной степени древности.       Чай в колбах, печенье на одной тарелке с магнитом — типичные будни в уголке преподавателей. — Чжун Ли-сенсей, как человек опытный, скажите мне: разве можно будучи лишенным интереса к предмету продолжать посещать его изо дня в день? — Сяо не выдерживает на третью минуту. Чужое равнодушие к предмету ранило нежную душу. — Мисс Фишль сегодня подошла и начала нести какую-то чушь про звезды и созвездия. Такую чушь, что в подготовительных вопросах ее точно нет.       Точно нет, потому что Сяо их и писал, эти вопросы.       Короткий стук в дверь со стороны кабинета химии прерывает их разговор, и в закуток двух преподавателей врывается рыжеволосый дьявол всего кампуса. Молодой декан факультета естественных наук, от которого разит удушающими феромонами альфы. Взглядом он словно сканирует помещение и находит свою цель моментом. Брови хмурятся, и молодой мужчина громко констатирует: — Не рановато ли для чая? Занятия у группы только окончились, а вы уже здесь.       Взгляд голубых глаз строго проходится по Сяо, но теплеет, перейдя на дрогнувшую спину в темном костюме. Чжун Ли чудом не давится только что положенным в рот печеньем, торопливо запивая его горячим чаем. Декан его затруднений даже не замечает, начиная свою песню: — Ах, Ли-сяншен, вы-то мне и нужны, пройдемте в мой кабинет, возникли некоторые трудности, ах, без вас точно не справлюсь…       Еще один короткий взгляд на Сяо, полный недовольства. Как вообще кто-то настолько низкий и юный мог быть альфой? Аякс хмыкает, но стук двери аудитории его отвлекает. Он оборачивается и видит за своей спиной неловко застывшего блондина, и обращается уже к Сяо: — Похоже, к вам студент, но напоминаю, что проведение оплаченных занятий в университете строго запрещено, строго-настрого. При появлении подобных инцидентов следует увольнение и выговор, — приоритеты у Тартальи явно нарушены, но Сяо лишь кивает, едва заметно поджав губы, когда декан продолжает говорить всякую чушь, действуя на нервы.       Однако Аякс замолкает моментально, когда ожидаемый им мужчина подходит, проходит к дверям мимо него, и почти расцветает в счастливой улыбке, удаляясь следом, едва заметно подпрыгивая, словно восторженный щеночек на ниточке, второй конец которой крепко удерживает талантливый химик. Приятно, что в строгом разношерстном преподавательском составе есть такая прекрасная омега, как Чжун Ли.       Чжун Ли улыбается, обернувшись, и одна его улыбка проливает масло на волны — Сяо буквально видит, как Аякс Тарталья тупеет на глазах и разве что хвостом не виляет при виде стройной фигуры, облизывая взглядом длинные ноги, подчеркнутые узкими брюками. Если бы Чжун Ли не был, на минуточку, непосредственно преподавателем Сяо и для полного счастья дальним родственником, Сяо, может, и любовался бы им с намерениями. Но когда провел все детство с троюродным братом своей покойной матери и ничего нового в нем не замечаешь, тяжеловато.       Тарталья даже не подозревает, что норовит облаять почти что будущего брата, а такими темпами породниться им, похоже, придется: Чжун Ли явно собирается ответить на чужие ухаживания в ближайшие полгода, прекратив делать вид, что он идиот.       Сяо хмыкает своим мыслям, потягивается и машет рукой студенту. — Итер. Заходи. Хотел что-то спросить?       Парень, замерший в дверях истуканом при виде учиняющего разнос декана, выходит из глубоких размышлений, встрепенувшись от звука голоса преподавателя и аккуратно заходит в лаборантскую. Здесь он был не впервые, поэтому расположение комнаты было знакомым. Он сразу же отступает в сторону, чтобы не удариться об угол неудобно стоящей тумбы, почти заныривая вглубь помещения, чтобы не зацепить навесной шкафчик, и взволнованно замирая. В руках сжаты тетради с конспектами и записями, самыми аккуратными в группе, как считал его преподаватель. Отдельная тетрадь с формулами, тетрадь для упражнений и сборник лекций. — Я… Хотел попросить, можно ли… Ну. Скоро экзамен, не могли бы вы мне помочь с билетами? Есть две темы, в которых я плох.       Итер сильно волнуется. Он всегда был немного стеснителен, когда говорить приходилось со старшими, даже со старшекурсниками. А с преподавателями так тем более. Итер не любил эту свою черту, но против природы не попрешь. При виде любого альфы ноги подкашивались, становясь ватными, и успокоить себя и свою природу было очень тяжелым делом. Гормоны били ключом.       Благо, что на преподавателя по физике это распространялось в меньшей степени. Хотя бы потому, что Сяо был ненамного выше него самого. Итера же пугали высокие альфы, норовящие зажать в углу «симпатичного блондина». С Сяо контактировать было как-то… Проще. Спокойнее.       Мысли вернулись в привычное русло, когда коротким кивком молодой аспирант согласился. Итер позволил себе сесть за стол напротив, достав самые сложные для себя вопросы и разложив перед преподавателем.       К несчастью, среди билетов затесалась сложенная пополам записка, и парень с ужасом обнаружил, что даже по цвету бумага отличается.       «Я влип» — мелькнуло в голове юноши, который даже не успел и слова сказать, как Сяо уже потянулся именно к этой инородной бумажке. Итер мгновенно вспотел, вспомнив, что это — любовное признание, подкинутое неизвестно кем в его шкафчик сегодня. Просто три слова — «я тебя люблю», без подписи и обратной связи. Он прочел ее и забыл убрать куда подальше, смешал с билетами после пары, намереваясь успеть к Сяо, чтобы тот не ушел домой… И вот подстава.       А самое обидное в том, что содержание записки вполне можно было бы отнести и к Сяо.       Он нравился Итеру. Совсем немного, как может нравиться любой преподаватель, недалеко ушедший по возрасту от своих студентов. Со своим строгим видом, неприступный, с подчиняющим ароматом из смеси вереска и другой легкой ноты. Когда Итер смотрел на него, ему казалось, что он ощущает притяжение.       Ладно, возможно, Сяо нравился ему сильнее, чем немного, но… Но…       Возможно, он по уши влип в огромное чувство по отношению к своему преподавателю, и отрицание ему совершенно не идет.       Как же неловко.       Итер, увидев приподнятые брови и пригвоздивший его к стулу тяжелый взгляд, сник и был готов выслушать нравоучения, что сулили ему строгое выражение лица и сведенные брови. Конечно, ему было стыдно за такое недоразумение, но он не мог сказать ни слова, смущенный и растерянный.       Через несколько минут нотаций он раскраснелся от расстройства, бесцельной злости и обиды, извинился, спешно собрал вещи и почти пулей вылетел из лаборантской прочь, оставляя Сяо в недоумении и непонимании. Злосчастные билеты так и остались лежать на столе.

***

      Лишь после экзаменов Итер осмелился вновь показаться преподавателю на глаза. Короткая записка о болезни и справка от врача, которую Сяо кладет к себе в папку, сданы студентом и вроде бы ничего не значат. Казалось, неловкость ушла, но Итер все равно обеспокоен. Он ощущает что-то странное, когда Сяо поблизости.       Изо дня в день.       Из недели в неделю.       Пока, наконец, не доводит себя до крайней степени волнения, которое честнее было бы назвать откровенным нервяком.       В один из моментов, когда юноша остается разобрать непонятное после пары, Сяо наклоняется к нему, объясняя что-то написанное в тетрадке, и Итер ощущает кроме грубых ароматов одеколона и кондиционера для одежды — пронзительный запах вереска, идущий от кожи преподавателя. Личный запах. Запах альфы. Запах, который прежде удавалось ловить лишь на границе сознания.       Это становится чем-то вроде нажатия на курок. Итер замирает, пытаясь справиться с накатившими непонятными ощущениями — от собственного смятения до резкой тяжести в животе, почти причиняющей боль. А в следующую секунду юноша опадает на кресло, почти задыхаясь.       Реакции тела ясны, но хуже всего то, что он даже подняться сам не может. Не может сопротивляться накатывающим желаниям, не может бороться с ними. Не может ни-че-го. Итер вздрагивает — странно, всем телом — и обмякает. Сенсорная перегрузка заставляет его потерять сознание.       Глаза его распахиваются уже в медпункте, и Итер, сев в постели, тревожно оглядывается. Но кроме врача здесь никого, и юноша ощущает разочарование.       Размечтался, чтобы преподаватель сидел с ним, как же. Прочие странные желания тоже не ушли — лишь отодвинулись на задний план. Итер трет живот.       Белый халат шуршит рядом с ним, Бай Чжу, врач кампуса, сев на стул, поднимает на него глаза, следящие внимательно из-за тонких стекол очков, спрашивая: — Поздравляю с окончательным созреванием, мальчик. Таблетки давно принимал? На что реакция?       От врача не утаишь, да и есть ли смысл. — На запах.       Честный ответ резанул собственный слух болью, пока он рассказывал дальше, что произошло.       Переутомление. Нервы. Экзамены. Случай в лаборантской. И сейчас — ненормальная гиперфиксация на заигравшем новыми красками аромате преподавателя.       В ответ лишь вздох, куча рецептов и из советов — покой и отдых.       Но от душевных терзаний это не спасет, поэтому Итер спрашивает у беты, комкая одеяло пальцами: — Что мне делать? Если я влюблюсь? Он аспирант, а я… — А ты все еще мой студент, и не похоронив себя в глазах остальных, как преподаватель, ответить я на твои чувства не сумею, — Сяо стоит в дверях медпункта, сложив руки на груди, облокотившись о косяк плечом и заведя ногу за ногу. Он хмурится, отстукивая мыском ботинка дробный ритм. Явно слышал все, от начала до конца. — Прости, Итер, но это классически оканчивающийся плохо сюжет: молодой преподаватель, студент, первая взрослая любовь, ноль субординации. Как итог — две загубленные жизни, и хорошо, если третья не маячит огнем на горизонте. Прости, — Сяо входит, шаг у него тяжелый, но подошва ботинок на шнуровке делает его выше — все ради того и делалось. — Если приступ повторится — лучше перейти на дистанционное, одного студента пару раз в неделю я готов потерпеть присутствующим не во плоти — вариант с таблетками, как я понимаю, займёт время, — Сяо смотрит на Бай Чжу, и бета кивает. — Я не стал звонить твоей сестре, но лучше тебе предупредить ее о том, что случилось, самостоятельно. Идти можешь? Я отвезу тебя домой. — Я понимаю. — Голос у Итера дрогнул, и это все, на что омегу хватает. Даже и думать не хотелось, что будет дальше. Говорить тем более. Пальцы сжали одеяло до побелевших костяшек, потом юноша все же собирается с силами, стягивая его с себя и комкая в сторону, намеренно стараясь не смотреть ни на врача, ни на преподавателя. — Мне нужен телефон.       «И сигареты».       Но о последнем он молчит, старательно роясь в своем рюкзаке. Звонит сестре, немного нервно объясняя, что будет дома сегодня пораньше, слышит беспокойный голос Альбедо на фоне, и почти до крови кусает губу, ощущая на своей спине пронзительный взгляд лимонно-желтых глаз. Он не поворачивается, нащупывая картонную пачку, и быстро переносит ее в карман, так, чтобы никто не заметил. — Люмин сказала, что если вас не затруднит, сяншен, то вы можете привезти меня домой. Но мне нужно отойти на пару минут.       Голос у Итера до сих пор вздрагивает, и он решительно опускает сумку на стул, выскальзывая из медпункта.       Бай Чжу поправляет прядь зеленых волос и смотрит на преподавателя квантовой физики с небольшим укором, подавая измученный голос с примесями тяжелого вздоха: — Вы не думаете, что обошлись с ним жестоко? Сами-то недалеко от него по возрасту ушли. Кто будет держаться за место в нашем затхлом университете, это же не Сумеру и не Фонтейн…       Но, увидев раздраженный взгляд, лишь поднимает узкие ладони, отмахиваясь с обезоруживающей улыбкой: — Я понял, не дурак. Мой рот на замке.       И Сяо признательно кивает ему.

***

      Сигаретный дым вырывается в тонкую форточку мужского туалета, пока пальцы держат плохо свернутую фабричную сигарету. От отчаяния Итеру хочется зажать ее в зубах, как делает это один из старшекурсников по имени Кэйя. Словно от этого полегчает.       Глупейшая ситуация. Он спрашивал у Бай Чжу, но не думал, что ответит ему сам Сяо на этот вопрос. Слова больно резали слух, от этого хотелось выть волком, лезть прямо на кафельные стены и сползать по ним вниз, ломая ногти. Сигарета догорает до фильтра, и ему ничего не остается, кроме как залить ее водой и смыть бычок. Он не курил, но носил сигареты для особо нервных случаев. Как раз как сегодняшний день, весь — сплошной нервный случай.       Нужно было пошевеливаться — Сяо ждал его, чтобы отвезти домой. В отражении мелькают покрасневшие глаза и встрепанная коса, пока Итер тщательно полощет рот, стремясь избавиться от прогорклой после курения слюны. Лучше бы он не приходил тогда в лаборантскую. С тех пор все становится только хуже.       Он хлопает дверью, возвращаясь обратно. Сяо уже нет в медпункте, там только бета, и Итер покорно принимает все даваемые рекомендации. Он уже не подросток и знает, что нужно делать, поэтому и соглашается со всем, что Бай Чжу ему велит. Чтобы не сделать себе хуже.       Понуро плетется по лестнице, молча подходит к парковке. Сяо не надо искать, он стоит, прислонившись к машине, разговаривая с кем-то по телефону, рукой показывает, что можно залезать, открыто. Итер молча садится в машину. По хлопку пассажирской двери Сяо отключается, так же не говоря ни слова. И лишь когда заводит мотор, просит Итера пристегнуться.       Оставшуюся дорогу омега молчит, пряча глаза. Сяо не решается нарушить это молчание, и доехав, прощается со своим пассажиром коротким кивком, уже через мгновение нажимая на педали.       Скоро ночь.

***

      Изменения последовали со временем, незаметные и плавные, как само собой разумеющееся. Подростки — всегда подростки, что с них взять.       Сигареты стали постоянными спутниками Итера. Сперва как простой способ забить и забыть, позднее — необходимостью. Юные легкие не могли дышать одним воздухом с альфой, для которого он являлся всего лишь одним из учеников. Прилежность улетучивалась вместе с дымом каждой скуренной ядовитой никотиновой палочки, как и вежливые обращения. Появились совсем другие вещи — опоздания, бесцеремонные уходы с пар, откровенное игнорирование и почти подростковый бунт, явно читавшийся в светлых глазах цвета разбавленного меда. Красивый рот искривлялся в некрасивой и непривычной усмешке, более походившей на звериный оскал. Сяо терялся, и от раздражения хлопал указкой в ответ на звук лопнувшего пузыря жвачки, облепившего теперь припухлые губы. Итер провокационно стягивает жвачку языком, хлопая глазами напускно-невинно, доводя до трясучки. Голос у преподавателя становится низким, хриплым, почти рычащим: — Вон. Из моего кабинета.       Это же всего лишь маленькая наглость, из-за которой из кабинета не выгоняют. В повисшей почти гробовой тишине аудитории только слышно шуршание учебников, что Итер торопливо кладет в сумку. Аудитория провожает его взглядами, словно звезду на сцене, тихий хлопок двери ознаменовывает его уход. В этом гробовом молчании слышно, как цокают тяжелые ботинки по коридору, удаляясь прочь. Сяо слышит шепоток, пробежавшийся по рядам вверх, и раздраженно гаркает: — Еще звук — и вместо семидесяти вопросов на экзаменах будет сто. Продолжили лекцию!       Такое поведение ранее любимого студента бесило, словно Сяо был каким-то ребенком, которого дразнили и над которым издевались, показывая, что может быть «по-плохому». И самое ужасное было в том, что несмотря на изменения в поведении, омега все так же оставался самым прилежным учеником из его группы. Он знал все. Каждая лекция, несмотря на ставшее отвратительным поведение, отскакивала от зубов. И теперь он никогда не просил о дополнительных занятиях более, насмешливо говоря сверстникам в изредка слышимых альфой разговорах, мол, а зачем оно ему? Если он так хорош в физике. Ведь у него такой прекрасный семпай, он так много знает…       Что верно, то верно. Даже на экзаменах он отвечал на любой дополнительный вопрос Сяо, но при этом вел себя…       Сяо мог охарактеризовать это поведение лишь двумя словами.       «Надменная сука».       Повадки Итера изменились донельзя, и даже сталкиваясь случайно в мужском туалете, Сяо успевал подмечать, как в тонких пальчиках непривычно для его взгляда сжимается еще тлеющий бычок сигареты. Легкая дымка в помещении выдает студента с головой, но физик делает вид, что не замечает, как пальцы напряженно впиваются в подоконник.       Сяо не вмешивается, даже когда понимает, что как минимум, как преподаватель, он должен отругать его. Обязан быть строгим. Но он предпочитает продолжать молчать всякий раз, когда замечает в поступках Итера что-то запрещенное в стенах университета.       «Это не мое дело» — убеждает он себя, глядя на бледное отражение своего лица в грязном зеркале затхлого помещения, прокуренного одним омегой насквозь.       Действительно. Он никто ему, и не может диктовать совершеннолетнему, что ему делать и как жить. Не может контролировать его шаги, потому что они не родственники и не возлюбленные. Он не имеет над ним никой власти.       По тянущемуся и гнетущему молчанию можно понять, насколько испорчена та ниточка связи между ними, что ранее заставляла тянуться друг к другу.       Они друг другу никто. С тем поведением мальчишки-омеги, в котором Сяо чувствовал и свою вину, в данной ситуации изменить было ничего нельзя.       Поступи он тогда иначе, может быть было бы легче?       Нет, вряд ли.       Сяо мотает головой, стряхивая капли воды с кончиков волос, носа и подбородка. Он устал от работы, от бесчисленных лиц студентов, наглых и беспечных, ленивых и не очень. Ему невыносимо сильно хочется в отпуск, но максимум, который ему действительно светит — это подменять Чжун Ли, который посреди года внезапно решил свалить в отпуск вне графика. Вместе с молодым деканом. Ситуация, в которой у Сяо не получается злиться — хоть у его названного старшего жизнь шла своим чередом, счастливо и беззаботно.       Сяо считал огромной тупостью осыпать омегу вниманием и подарками с ног до головы, так, что для описания применимо слово «чрезмерно», но на Чжун Ли злиться было невозможно, так что вместо него под негласное осуждение продолжала попадать одна рыжая шевелюра, а уж в комплекте с колкими репликами, Тарталья и все с ним связанное становилось для Сяо чем-то вроде красной тряпки для быка.       Было бы прекрасно, закончи он этот университет и не согласись на аспирантуру. Тогда не было бы этого гнева на Тарталью, третирующего его по делу и без, не было бы чувства вины из-за произошедшей ситуации с Итером. Не было бы укоряюще-наглого взгляда. Не было бы даже дыма в помещении сейчас.       Но покашливание выдернуло его из череды своих мыслей, и он скользнул взглядом к подоконнику, на который все еще опирался юнец. — Чего домой не идёшь? Пары уже закончились, — голос альфы звучал привычно грубо и строго, как Сяо обычно вел себя с учениками. Правда, стараться скрыть в нем беспокойство было задачей абсолютно не из легких. — Жду кое-кого.       Сяо поджимает губы, вытирая руки бумажным полотенцем. Спросить, кого? Зачем? У него, даже как у учителя, такого права нет, поэтому он лишь бессильно бросает: — Другое место не нашел подождать? Университетская уборная — далеко не идеальное место для свидания.       Так же грубо, привычно, скорее даже на автомате, эта фраза слетает с губ подобно стреле. Колко и холодно. Так он осаждал девчонок-студенток, бегающих за ним как стадо, ждущее у каждой аудитории. Вот бы они с таким же упоением и успехом учили физику, цены бы им не было. — Это самое тихое и укромное место, — вторит ему Итер, холодно улыбаясь.       Тц. Бесит.       Сяо уходит, так и не спросив, для чего омеге тихое и укромное место в университете. И в голове вновь рефреном звучит мысль: в общем-то, кто он такой, чтобы знать это?

***

      Для Итера жизнь… переломилась. Некогда стеснительный и нерешительный, он отбросил былые повадки, как бабочка отбрасывает ставший ненужным кокон и старательно расправляет новенькие крылышки, прихорашиваясь и готовясь к первому полету.       Итеру больше не составляло труда вливаться в новые компании, круг знакомых рос и расширялся, одни сменяли других и очень скоро его перестали видеть в некогда привычном обществе девушек-первогодок, усердно занимавшихся всеми предметами. Застенчивая Сахароза теперь лишь прижимала к себе книги и уходила подальше, сталкиваясь с ним взглядом, а Эмбер не особо интересовалась, как у Итера дела, после достаточно громкой ссоры в столовой касаемо смены стиля и поведения последнего. Успешно державшийся костяк хорошистов-тихонь раскололся.       Теперь вместо общества Эмбер Итер частенько зависал в компании Рейзора, грубоватого альфы с не слишком понятным другим характером. Мрачноватый и диковатый, Рей держался в сторонке, однако неожиданные успехи в некоторых дисциплинах притягивали к нему внимание и новых людей. Так, спустя еще пару месяцев, Рейзор, сам того не зная, свел Итера с другой компанией, и юноша абсолютно беспрепятственно занял место в обществе старшекурсников.       Альфы, омеги, беты. Со своими замашками и стилем, на эталон которого хотелось походить и которому хотелось подражать. Их неосознанное влияние на младшекурсника колоссально, поэтому в один прекрасный момент светлые волосы оказываются распущенными из косы в прекрасный шелковый водопад чистого блонда, ниспадающий почти до поясницы, а новый знакомый — Кэйя — одобрительно качает головой. Так гораздо лучше.       Его друг — и не только друг — детства Дилюк лишь цокает языком, в основном обращая внимание на то, как именно его альфа смотрит на знакомого младшегодку. Он теперь не единственная омега в компании, что носит черное и обладает скверным характером.       Своеобразная борьба за территорию заканчивается ничем: несколько недель спустя злющий Рагнвиндр скрывает метку Кэйи за высокими воротниками черных свитеров и рубашек, а зацелованные губы прячет за прижатыми к лицу рукавами. Да, вот так вот ревность и сработала против этих двоих, но даже так Итер смеется внутри себя, ведь если Кэйя и отвешивает ему комплименты, то по факту, он все равно по уши влюблен в рыжего нервного Дилюка.       Эта любовь даже, кажется, довольно скоро получает отклик рыжеволосого, и спустя долгие недели после знакомства Итер после заминки может услышать в свой адрес чрезвычайно скромное и сухое «спасибо» за скуренной вместе на домашней вечеринке пачке сигарет от Рагнвиндра.       Итер не задумывался о том, что его появление может вызвать у кого-то вопрос или даже ревность, но, судя по всему, именно это и стало толчком к тому, чтобы Альберих наконец поклялся в вечной любви своему омеге. Спустя время Дилюк довольно любезно или снисходительно обращает внимание Итера на парня по имени Дайнслейв, уже их с Кэйей старого друга детства. И тогда в душе омеги впервые за долгое время вновь загорается искра. Красивый блондин, альфа, с невероятно глубоким голосом и чарующими голубыми глазами. Ничуть не похож на Сяо внешне, но повадки… От него веет тем же ледяным спокойствием, обманчиво нерушимым. Как водится — оно лишь до поры, до времени.       И Итер решается это спокойствие с его лица сорвать. Ему интересно, сможет ли он содрать с лица Дайнслейва эту маску своими методами и немудренными способностями неопытного интригана.       Это только кажется ему простым занятием, примерно как внеклассный проект, но он тратит на него кучу времени, пока наконец-то не добивается своего, оставшись с парнем один на один. Разговор выходит достаточно сложным и спонтанным, потому что в Итере говорит лишь алкоголь, выпитый ранее. Ему не удается вить веревки и воздействовать, как это умеют иные омеги, потому как альфа ясно дает ему осознать: отношения его не интересуют.       И это взаимно, поэтому Итер предлагает им обоим выгодное решение, ощущая себя при этом, как на лезвии ножа.       И это предложение оказывается единственным его путем к победе в негласной битве по окручиванию кого-то старше себя и настолько неподатливого, как Дайнслейв.       Двадцатилетие и взрослую жизнь он встречает в алкогольном угаре дешевого мотеля, прижатым к постели. Мысли путаются, не собираясь в кучу никак, ни на грамм. Только хватает мозгов напомнить о важности предохранения, на что он получает сердито-насмешливое «да знаю».       Дайнслейв немногословен, у него есть понимание ситуации, он опытен даже среди сверстников и даже под градусом он не пьянеет от запахов, что источает тело омеги под ним. Итера не пугает даже то, насколько ему самому плевать на продолжительность их встречи; омеге абсолютно начхать на то, где он и с кем.       Он хотя бы не с каким-нибудь левым альфой, которые цепляют молодых омежек в интернете и перепихиваются в дешевых мотелях, навешав на уши лапши и обещаний любить и быть верным. Здесь все иначе, не по любви — по нужде и договоренности. Итер уговаривает себя верить в правильность своих действий, а угрызения собственной совести заливает новыми глотками дешевого вина, что оседают на губах горькими каплями.       Хотя, чем он лучше?       Дайнслейв хорош в постели, по его отрешенной на всех встречах с друзьями физиономии и не сказать, но если бы Итера кто спросил, тот сказал бы, что трахает он отменно. Спокойный, невозмутимый; кажется, что никто и ничто не сможет сбить его настрой. Всей разницы между ним в постели и при встречах — краснота на скулах от жара и возрастающей нагрузки. Он вбивает в постель до вскриков, до ходящей ходуном кровати, до синяков на талии, где впиваются его тонкие пальцы. Дайнслейв аккуратен, но безжалостен, он сжимает бедра, давя мягкие ткани и сминая до разливающейся под пальцами синевы. Итер трепещет, словно бабочка на игле.       Беспомощный.       Но Дайнслейв не позволит себе лишнего, не позволит укусить и не дает раздуться внутри узлу, вовремя вытаскивая. Его метка — это то, что Итеру не будет дано никогда, потому что сам альфа уже говорил, что у него есть своя собственная безответная любовь. Которой он верен пусть не телом, но сердцем и душой, даже если знает, что не получит даже поцелуя в щеку — не в этой жизни.       Поэтому между ними с Итером — только поцелуи, и то лишь в те моменты, когда омега просит о них. Когда умоляет о нехитрой ласке, стеная в оргазме и кривя рот, пытаясь не дать вырваться чужому имени. Дайн прикрывает глаза, не желая читать по губам, хотя только идиот не поймет, кого зовет омега. Слишком короткое имя.       Дайн не хочет знать. Ничего лишнего и личного.       Это просто способ расслабиться и развеяться. Забыться. Они похожи в том, что представляют на месте друг друга совсем других людей, а потому не говорят о важном ни в постели, ни за ее пределами. Может быть, именно эта черта и свела их?       Они просто делают свою работу, друг для друга, две стороны, заключившие взаимовыгодное соглашение.       «Как потаскуха» — все равно мелькает мерзкое и честное в голове Итера, когда он тянется через спину Дайнслейва за сигаретами. Прикуривает, затягивается. Стряхивает пепел на постель, трогает чужие светлые волосы, зарываясь в них пальцами, представляя совсем другого мужчину рядом с собой. Совсем другую жизнь. — Договаривались же, никаких нежностей и привязанностей, — глухо произносит Дайн, приобнимая подушку, на которой он лежал, переводя дыхание после очередного захода. — Это не привязанность, я просто пепел на волосы нечаянно уронил, — невозмутимо выдает Итер, и это чистая правда, на подушечках его пальцев светло-серые следы. Но, кажется, это становится лишь отправной точкой, когда Дайнслейв продолжает: — Ты мне надоел. Найди другую жертву для своей жажды, мне трудно удовлетворять тебя. Слишком завышенные ожидания и слишком много лжи. Ты даже не пытаешься не видеть во мне другого. Так тебе не станет легче. Мне тоже не становится.       Итер поднимает бровь, затягиваясь сильнее, и перекатывается по постели через тело Дайнслейва, ложась напротив. Дым он выдыхает прямо в лицо парню, глядя в полуприкрытые голубые глаза, смотревшие на него абсолютно безразлично, спрашивая с уточнением: — Надоело со мной спать?       Альфа же в ответ лениво зевает, потягиваясь. Ответа не следует, и Итер, глядя на обнаженное тело, облизывает губы, предлагая после очередной затяжки: — Ну, если со мной скучно, давай добавим разнообразия? Научишь отсасывать? — Нет. — Римминг тогда? Слышал, альфы тоже кайфуют от этого. — Не-а. — Может тогда… — Нет, Итер. Найди себе другую игрушку, — глаза Дайнслейва не выражают ровным счетом ничего, да и голос его не дрожит абсолютно, когда он говорит с ним так серьезно. — Я устал, прекращай это дерьмо. Это не приведет ни к чему. Хочешь новых ощущений? Вали в клубы. Там плевать на то, что ты есть, просто цепляешь того, кто приглянется, на ночь, и не достаешь своими мучительными выражениями лица. Не только я не люблю трахаться с теми, кто чуть ли не плачет при сексе, это, знаешь ли, сбивает.       Итер смеется, выдыхая остатки дыма уже в потолок: — Да, Дайнслейв… Ты прав. Давай еще разок, напоследок.       Сигарета в губах сжата плотно, пока он седлает бедра альфы и трется о его живот стояком. Течка близко, и скоро он вернется домой к сестре; надо пользоваться редким моментом свободы. Альфа не сопротивляется, в конце-концов кладет свои руки на истерзанные синяками бедра, рывком двигая ближе.       Последняя сигарета на сегодня, последний секс.       Пепел падает на грудь Дайна, пока тот подкидывает на себе Итера, цепляя края светлых волос и сжимая бедра до синяков. Под тонкой кожей шевелятся красивые мышцы — как у Сяо, опрометчиво думается омеге. Если закрыть глаза, можно представить его тело, его голос, его губы и его член внутри. Напряжение скачкообразно растет, Итер стонет, вертит бедрами, помогая двигаться, и так до тех пор, пока он не кончает, приподнятый над сильным телом на руках. У Дайна даже узел не набух, сперма коротко выплескивается на живот. Итер дрожит, его выгибает, губы произносят совсем другое имя. «Сяо».       Позабытая сигарета падает на грудь Дайнслейва и тухнет, разбиваясь мелкими красными искрами о влажную от пота кожу, укатываясь куда-то в одеяло. Их убьют при уходе из мотеля за курение, но Дайнслейв заплатит штраф и возьмет вину на себя, как и всегда…       На следующее утро в универе они даже не здороваются, а Итер, следуя совету, на половину дня утыкается в телефон — листает адреса ночных клубов для омег в своем браузере, наслаждаясь картинками и сопровождающими их весьма специфичными отзывами.       И даже до сих пор пропитанный запахом Дайна, не ушедшем после быстрой помывки, издалека при этом он ощущает нарастающий запах вереска. Облизывает губы. Он стал честнее с собой, и эта самая честность говорила, что он готов потечь прямо перед Сяо, идущим мимо. Как иронично.       Губы охватывают мороженое, любезно подсунутое Чун Юнем, и Итер подмечает на себе взгляд преподавателя, демонстративно кусая конец фруктового льда. Зубы сводит холодком, но он рассасывает сладкую массу, опуская глаза обратно в телефон.       Что толку провоцировать, если сяншен никогда не взглянет на него, как на омегу. Он будет видеть в нем лишь ученика. Лишь студента. Кого угодно, но не омегу, не заслуживающую его любви личность.       Итер грустно улыбается и бронирует пропуск в клуб на дату, которая должна быть аккурат перед следующей течкой. Была не была, если забывать о любви — то только вытеснять ее, извращая и делая такой, чтобы не хотелось ее желать. Итер не может забыть о чувствах к Сяо, как к альфе, и изо всех сил надеется перебить их даже случайным сексом в клубе с кем-то другим. Что угодно, лишь бы не чувствовать пустоту, когда желтые глаза альфы смотрят на его очередной вызывающий наряд, брови приподнимаются, а на лице проступает то ли холодная ярость, то ли брезгливое отвращение.

***

— Сяо, ты слушаешь меня вообще? — голос Чжун Ли отвлекает его от тупого созерцания колбочек, бурлящих над горелками и участвующих в непонятном сторонним лицам эксперименте. Того и гляди, пыхнет, разлетится осколками по всему кабинету, а Чжун Ли так спокойно мешает кофе, сидя напротив, словно это даже не его рук дело. — Что? Прости, я не слушал, задумался.       Губы омеги напротив поджимаются в недовольстве, и Сяо осекается, устало потирая глаза. — Прости-прости, брат. Я сама внимательность.       Для убедительности он хлопает себя по щекам, слегка улыбается, чем располагает к себе родственника. Обиженный вид сменяется на оживленный, и Чжун Ли аккуратно отпивает кофе со своей любимой кружки с милым рисунком нарвала, коротко произнося со смущенным и в то же время счастливым видом: — Я скоро выхожу замуж.       Настает черед Сяо давиться чаем и вытирать стол. Он молчит, вздыхает, сокрушенно качая головой: — За нашего рыжего придурка-декана? — Да, за него самого… Эй! Не говори так о будущем родственнике! — Чжун Ли вспыхивает словно спичка, распаляясь мгновенно, так что Сяо приходится примирительно улыбнуться: — Прости, ты же знаешь, что я его на дух не переношу. Да и к тому же он моложе тебя, не стесняется совсем. Но раз он сделал тебе предложение, то значит серьезен в своих намерениях. Поедете в Снежную вместе? Покинешь меня?       Чжун Ли протягивает ему коробку с миндальным тофу, принесенную вышеупомянутым субъектом в качестве взятки, вздыхая: — К счастью нет, мы остаемся здесь. Ему нравится в Ли Юэ. Говорит, здесь легко и приятно, а еще тепло. Так что я не покину тебя до декрета, если он случится.       При взгляде на старшего, у Сяо невольно заскребли кошки на душе. Его тетка Гуй Чжун постоянно спрашивала о том, когда же наконец-то и Сяо остепенится и приведет домой омегу. Но по ее мнению, лучшей любовницей племяннику была физика, которую тот любил и защищал до потери пульса. Что есть — то есть.       Но вот Чжун Ли был другим. И судя по тому, как тот мечтательно прикрыл глаза, наслаждаясь кофе и десертами, он и правда мечтал о семье. Да и что сказать, видя, как ревностно оберегает его Аякс от других альф, как заботлив и нежен, как внимателен, складывалось ощущение, что они и правда будут любящей семьей. Этому Сяо мог лишь позавидовать. Хорошая партия для его не менее хорошего брата. Что и говорить, это признали многие. — Что ж, я рад за тебя. Но сверну ему голову, если причинит тебе боль. — Не дотянешься, мелочь, — рыжий альфа уже тут как тут, раздраженно складывает руки на груди, стоя в раскрытых дверях. Но потом он расслабляется, серьезно выпалив: — Я не дам повода для подобного. Уж будь во мне уверен.       Сяо слова о мелочи пропускает мимо ушей, отпивая свой чай. Тофу и правда вкусный, но на сладкое он не поведется. Тарталья всячески пытался в последнее время улучшить их отношения, после того, как узнал, что его партнеру он приходится пусть и дальним, но родственником. Сяо лишь поднимает глаза тогда, когда Тарталья передает ему билет в клуб. — Через несколько дней мальчишник для близких альф. Раз уж мы будущие родственники, я бы узнал тебя получше. Так что приходи.       Декан впервые ему улыбается чуть более открыто и добро, нежели обычно, и Сяо, пусть и с неохотой, но под давлением улыбок счастливой пары, берет в руки флаер, сухо выдавливая: — Хорошо, я приду. Побуду для галочки и ретируюсь. — Тебе понравится, — уверенно произносит Аякс.       «Несомненно» — подумал про себя Сяо с кислым недовольством.

***

      В день икс он старается поддерживать ровное настроение, не омрачая его руганью или замечаниями. Отстраненно ведет лекцию, лояльно выставляет оценки студентам, и даже делает разбор их косяков, снисходительно кивая мисс Фишль:  — Да, массу звезды вы посчитали верно. Отскреби жвачку из-под парты, Итер, мусорная корзина возле двери, спасибо.       Погруженный в свои мысли он не слушает обсуждение своей новой туалетной воды — тяжелее, чем обычно, чтобы разжечь нотку сексуального голода в самом себе. С лавандой. Дома он смотрел в зеркало и думал: кому ты врешь, Сяо Алатус, ты думаешь о своем студенте сутками, как раньше думал о брошенном доме в другой стране, об имени, которое дали родители, а не брат, оформляя опеку и документы Ли Юэ.       Ему повезло в своей жизни с Чжун Ли, потому что брат, еще и столь далекий по крови, ничего ему был не должен. Но сделал. Подарил тетю, дом, новую жизнь и любовь к физике и химии.       И когда же он успел из неприступного преподавателя, влюбленного лишь в свой предмет, превратиться в человека, который думал об Итере если не ежечасно, то стабильно несколько раз в день? Особенно, когда видел длинные светлые волосы среди толпы других альф, преимущественно старшекурсников. От такого зрелища аж зубы чесались и норовили вылезти наружу. Но совесть противным голоском шептала ему о том, что Сяо сам виноват в том, что оттолкнул его, и нечего теперь скрипеть.       Тяжелые часы на запястье показывают время: скоро сбор. Для начала бар, потом танцульки в толпе и снова бар. Сяо, позабыв о собирающихся студентках и студентах, расстегивает верхние пуговицы на рубашке, закатывает рукава, ныряет в новое пальто, купленное меньше недели назад и вешает на плечо сумку, поправляя волосы другой рукой. — Всем до свидания, удачных выходных, — желает он, приятно изумляя своих учеников непривычным прощанием и внешним видом. И едва последний из них уходит — закрывает аудиторию, спеша к машине нетерпеливо ждущего его Аякса. Тот пытается наладить отношения и превращается из ебнутого декана, с которого все стонут, пусть и по разным причинам, в нормального мужчину и вполне себе подходящего для Чжун Ли альфу. Сяо вяло поражается преображению, вспоминая, с каким лицом на него смотрел сегодня Итер. Боль, зависть, тоска, раздражение и при этом плохо скрытая жадность. Все поняли, что физик сегодня в ударе и все сказали, что горяч, но только Итер громко об этом подумал. Настолько громко, что Сяо едва удержался от выходки.       Боги, скоро гон, а он мечтает впечатлить мальчика, которого сам же и отшил.       Тарталья ничего не говорит по пути, ему беды будущего родственника до лампочки, он вряд ли даже в курсе оных — Аякс мечтает оттянуться напоследок и сбежать домой приставать к Чжун Ли, потому что только его запах и тело действительно сводят альфу с ума.       Мысли Тартальи написаны у него на лице, он пару раз превышает скорость. Сяо мысленно вздыхает и настраивается на попойку и поиск кандидата для общения в горизонтальной плоскости на некоторое время: о партнере для гона необходимо подумать как следует. В последний раз он едва не прокусил изголовье кровати и перепортил всю постель. Почему-то представлялись светлые волосы, струящиеся по узкой спине, золотые глаза и розовые губы, карамельно сладкие, но в наличии было только одиночество. Допустим, почему именно его он представлял, Сяо и так знал. Просто отказывался сам себе признаться, что больше всего в своей постели он мечтал увидеть только одну омегу. И отчаяние от этого становилось крепче, как и гон — разрушительнее. Чжун Ли после последнего такого срыва оценил разрушенную комнату в квартире Сяо и велел ему не дурить: больше никакого гона в одиночестве, если гормоны лезут через уши, вопя о том, что омегу хочется больше, чем контролировать себя.       Пара дней на поиск у него есть, а там Тарталья уже в курсе его графика: физику и химию будут перекрывать гуманитарными, а потом Сяо придется поселиться в стенах альма-матер, работая на две ставки.       Сяо устраивало.       Машина тормозит перед зданием в неоне, сияющем не только на вывеске, но и в многочисленном декоре. Они быстро находят компанию друзей и родных Аякса. Здесь его брат, Тевкр, приехавший на свадьбу, он немного моложе самого Сяо, но остальных альфа не знает. Какие-то знакомые, близкие друзья, которые повстречались уже в Ли Юэ, несколько человек, по чьим именам становится очевидно, что они родились в Снежной.       Охранник на входе цепляет им на руки браслеты с неоновыми отметками, а потом они входят и Сяо оглушает музыка. Помещение распирает от запахов альф и омег, феромоны течных и в гоне заставляют адреналин взлететь. Сяо примечает освежители воздуха и одновременно флаконы с химикатами тут и там. Понятно. Искусственно созданная атмосфера, чтобы голову вело, толкая пить и танцевать, искать себе партнеров и проводить время немного на рогах. Подобное можно было и позволить себе, он давно не был в клубах, еще со времен выпускного курса.       Их столик на втором этаже, вокруг него — мягкие диваны. Напитки Снежной, напитки Ли Юэ, кальян. Тарталья радостно тараторит, они начинают пить и от огненной воды у Сяо глаза сходятся к носу. В голову дает моментально. На вопрос, что ему подлили, раздается громкий смех, кто-то говорит о традиционном напитке Снежной, водке, и Сяо моментально понимает, с кем он связался, даже позволяет себе передернуться и шумно выдохнуть, когда горло и рот заливает жар, словно он вдохнул газ. — Проклятье, — сдавленно ругается он, вытирая слезы в уголках глаз, а Аякс и Тевкр радостно ржут удавшейся шутке и пьют еще по одной, словно бы за почин Сяо.       Альфа качает головой, но послушно тянется за расставленными по столу стаканами с не менее высокоградусным виски. Его задача — хорошо провести вечер самому и не испортить последнюю холостяцкую попойку жениху брата. На этом его полномочия на сегодня все.       Сяо справится.

***

      Клуб для Итера — это что-то новенькое и действовать тут приходится с невиданным размахом, поддаваясь атмосфере. Окончательные настройки занимают некоторое время, но когда оно проходит, Итера не смог бы узнать ни один его знакомый. Мальчик-хамелеон, он снова изменил свое поведение.       Подмигнуть симпатичному охраннику, пообещав кое-что взамен на вип-пропуск — и вот уже на руке красуется неоновый браслет, ярко-бирюзовый в полутьме клуба. Он входит в огромное помещение, где играет медленный синтвейв, переходящий в кислотный рейв, голова моментально погружается в поток музыки и вот он уже в толпе ритмично двигающихся на сияющем танцполе тел пробирается к бару. За баром невысокий омега, виртуозно разливающий шоты коктейлей. Он подмигивает Итеру и сквозь грохот музыки кричит: — Что пить будешь?       Итер задумывается, но раздумья недолгие, стоит увидеть что подает этот бармен другим. Омега ноготком тыкает в стакан с плавающей мешаниной из цвета, больше похожих на кусок чего-то мозга вперемешку с кровью. На вид жутко, но для храбрости стоит начать именно с этого. — О, клевый выбор. Одна «опухоль мозга», значит.       Итер терпеливо ждет, пока коктейль из рук Венти, судя по надписи на бейдже, попадет к нему. Пара капель из одной бутыли, две из другой, длинная коктейльная ложка вливает густой ликер, который и расплывается, как Итер потом понял, из-за разной плотности между слоями. Этот самый «мозг» погружается где-то на середину высокого шота, ловкие пальцы бармена капают туда алый ликер и под конец заливают верхушку кристально прозрачным алкоголем. Несколько рваных движений и размазанный кусок плавающего нечто из смеси горячительных напитков оказывается в руках. Итер пьет залпом, а крепкий коктейль пьянит его на голодный желудок уже через несколько минут.       Омега заказывает еще коктейль, прежде чем отправиться на танцпол. Бешеный ритм, мешанина запахов, руки и бесконечные касания к телу смешиваются и сливаются почти так же, как бармен делал свой шот. Музыка и спиртное, любимое сочетание Итера, из-за чего раскрепоститься становится гораздо проще, как и найти приключения на свою голову. Итер танцует и наслаждается процессом, пока кто-то не предлагает ему почувствовать нечто новое и не кладет ему в рот горькую таблетку стимулятора запаха.       Уже через удар сердца танцпол взрывается запахами разных альф и омег, находящихся здесь. Даже и мысли не возникает о том, что он делает что-то не так, поэтому таблетка проглочена, тело разрывает жаром и месивом сигналов от обострившегося восприятия, в голове вспышка — между нейронами случился один сплошной атомный взрыв. Уже через мгновение из кучи запахов движущихся тел танцпола практически самый яркий — это запах лаванды, целых полей сочной и цветущей в летний зной лиловой красоты.       Итеру хорошо в ритме танца. Но спустя время начинается отходняк, и он с горящими глазами ищет того же человека, который дал ему таблетку в первый раз, чтобы попросить ещё.       Находит.       Новая таблетка, новый взрыв его запаха, и даже сам Итер ощущает, как много голодных глаз смотрят прямо на него. Его собственные глаза под действием легких наркотиков меняются, зрачки становится вытянутыми, как при течке, а улыбка обнажает красивые омежьи клыки, пока Итер заливается в танце новыми порциями алкоголя, не успевая даже подходить к бару. Совсем скоро течка, он чувствует это по возбуждающему аромату своего тела, голодным рукам со всех сторон, по альфам, прижимающимся к нему с целью облапать, двинуться в едином с ним ритме, поддавшись феромонам, которые никакими наркотиками не спровоцировать.       Вскоре драйв снова иссякает, и Итеру становится просто плохо; духота танцпола действует далеко не самым лучшим образом, заставляя пробиваться к свободным пространствам в сопровождении стаи голодных акул.       Он вяло отбивается от настойчивых объятий и скалит зубки, показывая, что трогать его так он не позволит. Кое-как медленными шагами он добирается до второго этажа и сползает по стенке, переводя дыхание у двери уборной. Ему жарко, хочется пить, температура тела поднимается и переходит в лихорадку.       Итера трясет, и когда тяжелый запах вереска наполняет коридор, он мутным взглядом окидывает свои трясущиеся кончики пальцев, нервно дрогнув. Кажется, еще немного — и его вырвет от примеси горького алкоголя и наркоты. В следующий раз он так ничего смешивать не будет, так и откинуться недолго.       Сил нет никаких, но Итер дрожащими движениями все же встает и уходит в уборную. Склоняется над на удивление чистой раковиной, засовывая два пальца в рот. От искусственно вызванной рвоты становится гораздо легче в желудке, но ничего кроме жидкости не выходит и мутность взгляда не исчезает, как и качающаяся походка. Чтобы алкоголь и наркотики исчезли, этого явно не достаточно.       Итер умывается, стараясь не зацепить макияж, над которым дома несколько часов колдовал Рагнвиндр, и выходит из уборной, задевая чье-то плечо, почти машинально бросая: — Прости, не доглядел, красавчик…       Но только когда ему преграждают дорогу рукой, он поднимает усталые глаза, ломко улыбаясь своему миражу. — Вот блять, напился до чертиков, теперь еще и препод по которому сохну, мерещится… — срывается с его языка необдуманно, и он глупо хихикает, мотая головой, чтобы согнать силуэт перед собой, легонько отбрасывая чужую руку. Вместо этого его тут же силой вдавливают плечом в стену, и Итер надувает губы: — Топ порвешь, он дорогой.       Сяо в ответ убирает руку с топа и хватает парня за волосы на затылке, оттягивая голову. В горле клокочет бешеный рык — тот пахнет так, что хочется то ли убить, то ли трахнуть немедленно. Течкой и одновременно другими альфами, которые терлись о его тело, распаляясь и накручиваясь до пограничного с гоном состояния.       Сяо видит во рту острые клычки, и тянет за волосы сильнее, увидев засосы на чужой шее. От волос Итера все еще пахнет Дайнслейвом, старшекурсником с физмата, и Сяо думает, как не учуял на блондине запах Итера — тот подходил с утра, сдавал задание. И пах только самим собой.       В золотых радужках пульсируют зрачки, то становясь узкими щелями, то расширяясь до огромных черных дыр с золотыми окантовками. Сяо выдыхает носом, ощущая, как от собственного бешенства дергает щеку, и прижимается к чужому уху губами в упор: — Сохнешь, значит? А с другими альфами забываешься, выходит? Раз похож на него, можешь и со мной забыться. Я тут тоже… Забываюсь.       Хотелось наговорить злого: про шлюшонка, про то, что на такого альфы и не посмотрят, и не удивительно, что конечная точка падения маленькой бляди — уборная, наркотики, альфа, который мог быть и не Сяо. От опрометчивых слов его удерживают только те колебания, что он испытывал и прежде. Скажет не то — и будет корить себя за это вечность.       Сяо вспоминается время, будто из другой жизни — тугая коса, рубашка пуговка к пуговке, смущенный стеснительный взгляд и совсем другим голосом: «у меня вопрос, сяншен». Нецензурная брань и прокуренная охриплость, черная подводка вокруг глаз, синяя от чужих отметин шея — как это не похоже на Итера, которого Сяо помнил, за которым следил уголком глаз и которого он отверг.       Учуяв во время очередного тоста запах лаванды, Сяо сперва решил, что ему мерещится. Опасная стадия перепития, с галлюцинациями, вот только кто-то в компании тоже прокомментировал запах, взмывший ко второму этажу от танцпола на первом. Галлюцинации, тем более такие массовые, были маловероятны. — Я скоро вернусь, — рассеянно предупредил Сяо, выбираясь из-за стола и отправляясь к ограждению, чтобы посмотреть, что происходит, и все было в порядке, пока он не заметил продирающиеся сквозь толпу светлые волосы. А уж заметив, как загоняемый парень скалит зубки на кого-то, кто необдуманно тронул его, Сяо и вовсе замер. Да быть того не могло. Поэтому под недоуменные оклики со спины он сорвался с места, коротко бросив: — Я ненадолго в уборную.       Преследовать пришлось недалеко и он правда оказался в уборной. Итер смотрел на него, узнавая и не узнавая, слишком одурманенный, чтобы отличать реальность от миража. Сердце сжимает. — Меня зовут Алатус, — вырывается раньше, чем Сяо успевает подумать. Итер хихикает и, явно расслабляясь, протягивает его имя, словно смакует на вкус, перебирая губами. А потом он подается вперед, и они целуются. Вот так просто.       Сяо продолжает сжимать чужие волосы в пальцах, почти до боли стискивая их, вгрызается в чужой рот до стона, прижимает парня к стене, рычит. Хочется стереть чужие запахи, и он вжимается всем телом, целует узкую челюсть. Кусает шею, не оставляя следов зубов, беснуется от злости, и, распалившись, разворачивает парня к стене лицом, стягивая чужие штаны до колен раньше, чем успевает додумать, а нормальна ли такая реакция. На заднице Итера следы пальцев, между ягодиц влажно, а дырка припухшая и покрасневшая — меньше суток с последнего секса. Сяо разъяренно рычит, чужие запахи доводят до алой пелены перед глазами, и пальцы в ягодицы он вжимает так, что Итер стонет и прогибает спину, посматривая через плечо. Его новые синяки на теле видимо не волнуют. Даже отчаяние берет от мысли, что ему, вроде мягкому и стеснительному мальчику, может нравиться боль. — Нравится погрубее? — хрипит Сяо и не узнает себя: от ревности его нервно колотит, член в штанах натянул ширинку. Единственным желанием становится наказать паршивца, причинить ему большую боль. И в ответ слышится тягучее и бесящее Сяо «Дааа».       Он расстегивает пуговицу и молнию на штанах одной рукой, ею же достает из кармана пальто презерватив, которых Тарталья еще на входе сунул в руку штук десять, не меньше, ехидно подмигнув. Раскатывает по головке, по стволу, и все это время Итер нетерпеливо приплясывает на месте. Сяо различает, как у мигом возбудившегося мальчишки с кончика члена капает прямо на пол. Его случайный секс непонятно с кем в клубе даже не волновал. Не в этом он состоянии, чтобы думать. Не тогда, когда стимуляторы заставляют инстинкты работать на поиск партнера. Почти как искусственная течка, только она накладывается на скоро придущую естественную. Запах смазки от тела Итера пахнет чистой лавандой, Сяо чувствует его даже на расстоянии. Он все еще свежий, без единой примеси чужого, тогда как от линии роста волос слышно запах Дайнслейва.       Сяо рычит, вновь взявшись за бедра двумя руками, трется о вход, невольно представляя, сколькие могли вот точно так же готовить мальчишку до него, и, не озаботившись растяжкой напористо входит, продавливая мальчишке подвздошные косточки, натягивая его на себя, заставляя переступить на месте, меняя позу. Итер прогибается, стонет звонкое «Кайф, еби, пожалуйста!» и Сяо хочет удушить его, даже кладет руку на горло. Сжимает пальцы, ощущая, как частит чужой пульс, медленно выходит и засаживает снова, так грубо, как только может, потом еще раз, и еще, вырывая силой чужие стоны, прежде чем понимает затуманненным алкоголем и ревностью мозгом, что мальчик плачет, прогибаясь в спине. Его тело вздрагивает от толчков до шлепков, и хриплый голос шепчет едва слышно, так, что не прижмись Сяо ухом к его уху, положив голову на плечо, не разобрал бы смазанное: — Вот бы Сяо-сяншен меня так же… — и уже громче: — Боги, сильнее, еби сильнее, пожалуйста!       И Сяо отдает бразды правления вопящим в нем инстинктам, и думает: наверное, на хорошего мальчика, который не просит ебать его сильнее, у него не вставало. Слезы катятся по щекам юноши, он загнанно дышит с хрипами и альфа борется с желанием закрыть глаза юнцу ладонями. Потому что вот сейчас, в этот самый момент он и вспомнить не может, каким был Итер до того, как пустился во все тяжкие. Остался только этот, сжимающий зубы и шепчущий ему — и остальным, наверное, тоже — про него, про Сяо, как будто не знает, что шептать имя другого альфы во время секса — к дурному концу всего?       К счастью, Сяо это смущает гораздо меньше, чем то, что про него вообще шепчут, будучи на члене. Он думал, это блажь, он думал, пройдет.       Получалось, что он своими словами сломал мальчика куда сильнее, чем возможное осуждение его отношений со студентом сломало бы едва начавшуюся карьеру. И вот это был пиздец. — Ммм, пахнешь так классно… — Итер изворачивается всем телом, выгибается подобно кошке. Он выхватывает размытым взглядом темные волосы, горящие в неоне желтые глаза и отворчивается, выдыхая: — Реально похож на запах того, по кому я сохну.       В следующую секунду из него выходит протяжный стон, и омега почти всхлипывает. Его запястья прижаты к стене чужими руками так, что вены болезненно пульсируют, и Итер почти кусает губу, чтобы не скулить громко. По лестнице кто-то поднимался, и он лишь отвернулся, прикрывая лицо завесой светлых волос. Но шаги, направлявшиеся было сюда, стихли после его очередного выбитого стона, а затем спешно удалились вниз.       Казалось бы, если бы кто придушил его у стены уборной в порыве страсти — Итер был бы не против. Какая разница, раз он не особо необходим тому, из-за кого это происходит? Затуманенный алкоголем разум омеги под стимуляторами отчаянно тонет в дымке, насквозь пропитанный дымом чуть сладких вишневых сигарет. — Жестче, прошу… — его голос хрипит от стонов, пока он насаживается сам, до звонких шлепков. Сильные руки уходят с ладоней, скребущих стену, на ребра. И давят так, словно сейчас сломают, пока Итер тонет в вересковом море удовольствия и кайфа, накатившего с новой силой. Запоздалый эффект наркотиков накопился в крови, и он был готов извиваться под неизвестным ему альфой, как змея. Инстинктивно и жадно. Итер облизывает сухие губы почти машинально, сипло шепча первое, что приходит в голову: — Может потом к тебе? Раз уж ты так хорош, я тоже кое-что могу для тебя сдела-ах!       Его голос прерывается грубым толчком внутрь, от которого он кончает.       Чувствительный узел задет, и в животе все сводит и горит огнем, пока Итер готов упасть на дрожащие коленки. Но ему не дают впившиеся в волосы пальцы, что удерживают его в таком положении. И он протяжно завывает, после мучительно заскулив. Он и не представлял, насколько близок к своей мечте оказаться под Сяо, лишь лихорадочно облизывал клыки, шипя подобно кошке, ерзая.       Узел альфы так и не раскрылся внутри, не преодолев препятствия в виде резинки, оставляя Итера голодным до сцепки. Он готов был потечь прямо здесь и сейчас, но остатки разума вопили о том, что так делать было нельзя. Чревато последствиями в виде удушающего аромата вереска, подкашивавшего ноги подробно лезвию по сухожилиям. Итер не выдержал и обмяк, заскулив еще сильнее. Предтечка началась сразу же после неудавшейся сцепки. Вот же чертово тело.       Сяо выходит с заминкой, морщится — резинка, не дающая узлу налиться, причиняет скорее боль, и все удовольствие сводится на ноль, превращаясь в пшик. Он кончил, но на этом и все, и стягивая презерватив, выбрасывая его в урну, Сяо думал о том, какие звуки Итер издавал бы, если бы и правда случилась сцепка. Может, он даже кончил бы на узле еще пару раз. Хотелось проверить и испытать, зная, каким чувствительным все становится в процессе вязки.       Это неправильно — желать студента, но в один момент, вспоминая вид омеги при встрече, вспоминая, как легко тот подался на член, Сяо становится все равно на это. Жажда и нужда в нем сильнее, и он целует чужую шею, морщась от запаха Дайнслейва. Поставит ему неуд на следующей паре, если поймет, что бешенство в нем сильнее профессионализма. — Ко мне так ко мне, если тебя не смутит скудная обстановка ремонта, — просто говорит он, и помогает омеге вытереться от смазки и спермы, одной рукой подтягивая штаны и трусы вверх, чтобы не пришлось нагибаться. — Прямо сейчас. И сначала ты сходишь в душ — такое ощущение, что тебя перед этим трахнула половина альф танцпола. Бесит.       Оставлять омегу одного хоть на десять минут он и не думал. За это время накаченный дурью Итер мог подцепить еще троих, и двое успели бы его трахнуть по усеченной программе, потому что даже сейчас Алатуса от запаха омеги начинало вести. И его, и его мысли в сторону того, что же будет далее.       Он оплачивает напитки на баре, удивляясь, как много алкоголя умудрился выпить омега. Тарталье Сяо отправляет смску, что он ушел, после чего приходится оскалиться на охранника — Итер задолжал тому глубокий отсос, судя по скупым фразам. Сяо расстается с купюрой, скупо бросает «извини, мужик, не делюсь», и они садятся в такси.

***

      Однушка Сяо знала лучшие времена, и будет знать их снова, но позже. Сейчас там везде ведра клея, рулоны обоев, которые надо поклеить, ламинат, застеленный пленкой и запах штукатурки. В ванне до сих пор плитка только на двух с половиной стенах, но хотя бы уже закончен пол. В комнате Сяо немногим лучше, но на кровати приличное постельное белье и сама кровать с таким матрасом, что спина после ночей не молит о пощаде. Они переиграли с жильем еще год назад, после того, как тетушка перебралась к ним с Чжун Ли, а сам брат теперь переехал к Тарталье. Квартирку Гуй Чжун уже переписала на Сяо, надеясь, что и тот после этого озаботится омегой.       Сяо не против — сейчас он не любит Итера. Но что-то определённо чувствует. Иначе почему заснувшего в машине парня он несет на руках, а не как мешок с картошкой на плече, почему будит только уже в душе, раздев и засунув его вещи, включая «дорогущий» топ, в машинку. Итер моется не открывая глаз, Сяо достаются его волосы. Длинные кончики липнут к заднице, а Сяо рассматривает его тело. Синяки, укусы без клыков, следы пальцев, разбитые коленки. Итера словно били, долго и упорно, но он сберег себя от связи с кем-то, от непоправимой метки — и уже это иррационально успокаивает Сяо. В конце концов, он и сам не святой, хотя знать, что до тебя омега был с кучей народа, не хотелось.       «Я буду последним», — с ожесточением думает Сяо, а потом они вытираются одним чистым полотенцем на двоих, пахнут одним гелем и шампунем, и никакого Дайнслейва, даже призраком, между ними, никаких чужих запахов. Лаванда стеснительно звенит в холодном воздухе квартиры, и Сяо почти успокаивает ее чистый аромат.       Идеально.       У него нет сил созерцать то, как омега клюет носом, и вместо того, чтобы устроить разбор полетов, он позволяет тому забраться на широкую и мягкую постель. Гладит влажные волосы, не выдерживает и все же идет за феном.       От теплого воздуха Итер только жмурится, он уже заснул, не беспокоясь ни о каком шуме. А Сяо молча вычесывает и высушивает длинные пряди, трогая пальцами тяжелый шелк в своих руках. Ему неспокойно от одной только мысли, что с мокрой головой омега может заболеть.       Какое самообладание? Какое, к черту, спокойствие? Даже после сушки альфа сидит у постели, укрывая полностью обнаженное тело легким покрывалом. Он не в силах оторвать взгляд от спины в синяках, от выступающих лопаток. Итер сильно похудел, а может, перестал прятаться за просторными вещами, выбрав более дерзкий стиль.       Пальцы скользят по хребту нежно, почти невесомо. Сяо долго не решается лечь в одну постель с собственным наваждением, которое пытался преодолеть, но выпитое тянет в сон неумолимо. Он ложится рядом, молча вжавшись в чужую шею губами, прямо у основания, над верхним позвонком, жадно вдыхая нежный запах лаванды. Чарующий, успокаивающий. Его достаточно, чтобы провалиться в сон.

***

      Итер просыпается поздно ночью от головной боли, со стоном садясь на постели в незнакомой квартире.       Пиздец.       Одним только этим словом он мог описать произошедшее при походе в клуб. Накидаться, как последняя тварь, позволять лезть к себе, словить кайф от наркоты и под этим же кайфом переспать с кем-то, кто сейчас лежал на одной с ним постели.       Двойной пиздец.       В полутьме он слышал лишь дыхание, мерное, ритмичное, и оставалось лишь гадать, кто его обладатель.       Итеру хотелось закурить. Легкие драло сухостью, и ему это не нравилось. Но не будешь же посреди ночи искать в чужой квартире сигареты с пепельницей или воду, поэтому Итер лег обратно, натягивая одеяло. Пугало то, что он был абсолютно обнажен, и наготу скрывало лишь покрывало, нагретое от соприкосновения других тел.       Пахло вереском.       Итер закрыл глаза ладонями. Запах был так похож на запах Сяо до боли, и омега понимал, почему он подставился незнакомцу так легко. Вот дерьмо.       Его тело лихорадило и кости потихоньку начинало ломить все сильнее; предтечка уже настигла его в клубе. Эти периоды он переживал особенно тяжело, метаясь в постели, изнывая от жажды. От жажды быть заполненным одним единственным альфой.       Итер дергает вьющуюся челку, вздрагивая, когда альфа рядом с ним шевелится, сонно что-то проурчав.       Запах успокаивал, и Итер невольно задумался воспаленным мозгом, кто же все-таки этот человек рядом. Тонкие пальцы в темноте пробежались по подушке до мягких волос, шелковых на ощупь, и Итер уткнулся носом в подушку рядом, стараясь уснуть и успокоить организм, жадно желающий соития все больше.       Надо было взять все под контроль, пока человек рядом еще не проснулся.       И спустя время, он действительно засыпает, проваливаясь в беспокойный и не дарящий отдых сон.

***

      Сяо проснулся от стона рядом и моментально вскинул голову. Стонал Итер, и судя по запаху, наркотики накануне действительно были не при чем — мальчик в самом деле осмелился заявиться в клуб на пороге течки, секс лишь подтолкнул ее начало. Теперь пахло мускусом, лавандой и сладковато-холодным запахом полыни и голубики.       Сладкая-сладкая омега и ее течка.       Зубы зудели, словно умоляя всего об одном укусе; Сяо не проснулся, когда они вылезли, но сейчас даже челюсть заломило. Сяо сердито встряхнулся — у него были только свои таблетки, и ничего, что могло помочь омеге. Дерьмо. — Я сейчас, — он поцеловал юношу в плечо, уклонился от взметнувшихся рук и вылез из-под одеяла. На простыне было мокрое пятно смазки, и Сяо невольно подумал, что, должно быть, спал как убитый. Не заметить, как омега рядом начинает изнывать, это сильно. Должно быть, Итер теперь и сам сдерживался только чудом.       Он набирает полный кувшин воды и еще стакан, пьет противозачаточные и успевает почистить зубы и накромсать бутерброды, выжидая десять минут. Промороженные сосиски из морозилки — почти бессмертное достояние этой квартиры, по срокам должны были умереть полгода назад, но замерзли так хорошо, что после разогрева прикинулись свежими. Сяо засунул один бутер в себя, а остальное потащил в комнату. Нагота не смущала, волнения были все больше о другом.       К воде Итер приник, как пленник пустыни, кувшин опустел за минуту. Сяо не стал ожидать, что после такого прорежется аппетит, молча влез в постель. Презервативов не было, оставалось надеяться, что с остальными парень тоже был с резинкой, потому что второй раз использовать хуету без растяжки для узла Сяо не собирался — омегу сейчас могла угомонить только вязка. Если провалится в гон, будет тяжеловато, но в крайнем случае существовала доставка.       Решив, что продумал все, Сяо успокоился, потянул к себе парня, отводя с лица липнущие к коже волосы и заговорил непривычно мягко, прямо встречая его взгляд: — Иди ко мне.       Итеру показалось, что это сон. Влажный, горячий, будоражущий воображение. Да разве может быть такое наяву?       Он облизывает губы, прикусывая их и нервно вздрагивая, стоит голосу Сяо прозвучать в ушах мягким тембром. Однако ради звучания этой интонации он покоряется, отчаянно желая, чтобы ему не мерещилось и вместе с тем надеясь, что это ложь. Почти по-кошачьи выбираясь из одеяла, Итер кидает недоверчивые взгляды в сторону фигуры альфы, облизывая чешущиеся клыки, снова выступившие. Его течки мучительны, и когда видение преподавателя так очевидно, он готов броситься к нему без раздумий, обдавая волнами стыдливого благоговения. Итер замирает посреди движения, закрывает глаза, слегка улыбаясь и кивая самому себе: — Это такой прекрасный сон… Замечательный.       Голос Итера нежен и тих, непривычно режет слух нормальностью слов, в отличие от его лексикона в последние месяцы. Но именно таким он и был внутри. Нежным и абсолютно покорным, жаждущим до любви. Желал быть таким же желанным, чтобы кончики его светлых волос сжимали пальцами, вдыхая аромат лаванды, пока он с удовольствием краснеет, смущаясь и наслаждаясь подобными жестами в свой адрес.       Именно таким он был бы для Сяо, ах, если бы тот только позволил.       Светлые волосы рассыпаются по плечам ровным шелковым водопадом, пока он утыкается альфе в шею. Запах вереска, пьянящий, сладкий, под тяжелым ароматом сандала. Да, больная голова рисует ему прекрасные картинки, и Итер трогает пальцами чужое плечо, шепотом вслух умоляя: — Пусть это будет не сон, молю… — Буду кусать на метку — мигом проснешься, — обманчиво ласково обещает Сяо. Внутри все дрожит от напряжения — мальчик пахнет так, что Сяо поражается своей же выдержке. Губы находят чужое ухо, он прикусывает мочку, ощущая чужое вздрагивание. Кончиком языка обводит кромку, ловит дрожь и охватывает каменеющего юношу руками, предупреждая попытки побега. — Будешь опять плакать во время секса — я тебя просто так искусаю. Понятия не имею, что делать со слезами, — предупреждает он, пытаясь казаться уверенным, оглаживая спину и бока, сминая бедра и легко опрокидывая на спину, нависая над парнем.       Лицом к лицу.       Поцелуй мягкий, хотя под кожей у Сяо играют все мышцы. Он дает время таблеткам, а еще он дает время Итеру проснуться. Понять, что ничто не сон. Решить для себя раз и навсегда: стоит ли оно того. — Увижу Дайнслейва рядом — убью, — шепотом обещает он и прикусывает низ челюсти по краю, прежде чем снова вернуться к губам, пока пальцы обманчиво мягко скользят по телу и ныряют между бедер, кружа вокруг скользкого входа. — Вот здесь растянуто, сладкий, и я не буду спрашивать, сколькие. Лучше обрадуй меня: все были с резинкой? — Я не… — Итер осекается, крупно дрожа. Осознание приходит не сразу, тревожным звонком вклиниваясь в затуманенный разум. Но бежать и отпираться поздно, он смотрит широко распахнутыми глазами на Сяо, на холодный взгляд золотых глаз, и осознает ситуацию. Провалы в памяти из-за прошлой ночи играют с ним злую шутку, и, вместо того чтобы ответить на вопрос, спрашивает Сяо сам: — Как я здесь оказался?       Он смутно припоминает прошлую ночь, но быть до конца уверенным не может, пока в голове не мелькает воспоминание. Алатус. Это старое фамильное имя Сяо. До того, как он стал преподавателем и вообще начал жить здесь, в Ли Юэ.       Омега дергается, пытаясь выдернуть руки и выскользнуть из-под альфы, но хватка даже одной ладони на запястьях крепкая и сильная. Он беззащитен перед кромсающим его на куски взглядом, и Итер почти физически чувствует боль во всем теле. В каждой точке, где его трогали и касались другие, единовременная нестерпимая боль. Каждый укус, каждый засос, о котором он просил, раз за разом представляя, что все это делает не кто-то иной, а именно Сяо. Итер обречен, он знает это. Знает, что ему нет прощенья за все то, что он делал. Он даже извиниться за это не может — совесть не позволит, и такое не прощают. Поэтому он жмурится, стараясь по совету Сяо не расплакаться, и надрывно говорит: — Я не позволял никому быть со мной в течку. — Я не спрашивал, проводил ли ты течку с кем-то, а даже если и да — у меня нет права осуждать тебя, — Сяо невесело усмехается. — Я сам сделал все, чтобы ты пошел во все тяжкие — теперь жалею и раскаиваюсь, только изменить ничего нельзя. И все же — все ли были с резинкой? От этого зависит, как у нас пройдут следующие две недели. Видишь ли — я тоже на пороге гона, и он может подстроиться под тебя, начавшись раньше срока. Переигрывать некогда, но я должен знать, придется ли мне оставить тебя еще на двадцать минут, судорожно разыскивая аптеку, или же можно не переживать, что приятно проведенное время обернется неприятностями, — Сяо целует мальчика в подбородок. Его бесит заминка, но омега в течке — комок гормонов, поэтому многого он не ждет. Один ответ на вопрос — и он или сделает все, чтобы Итер в жизни не захотел больше ни с кем спать, кроме него, или все тоже самое, но с гарантиями — после того, как они переживут течку и пройдут проверки у врачей.       Сяо не хочет сюрпризов, уже решив, что даст Итеру получить свое не на раз и не на два. Хочет сомнительную связь с собственным преподавателем — Сяо позволит. Но пути назад больше не будет ни у одного из них. — Вчера ты ни много, ни мало, а здорово оттянулся в клубе. С алкоголем и наркотой. И дал первому же альфе, который оказался более всех настойчив, — Сяо приподнялся на руках, глянул на сжавшегося омегу сверху вниз. — Самым настойчивым оказался я, и даже более того — помог тебе не закончить ночь с членом охранника за щекой. По-моему, неплохой вечер, и теперь я не откажусь от не менее хорошего пробуждения, — Сяо облизнулся. — Каждое твое «вот бы Сяо-сяншен сделал со мной тоже самое» высечены у меня в памяти, Итер. А теперь отвечай, сколько было без резинки, и Сяо-сяншен выставит тебе оценку согласно честности и правильности ответа на вопрос. — Ни разу… — Итер не врет. Задыхается в удушающе тяжелом запахе сандала, хватаясь пальцами за постель, почти ерзая. Взгляд Сяо пронизывает его до самых костей, заставляя нервно кусать губы и извиваться. — Ни разу, ни единого узла… Я не позволял.       Его крупно встряхивает, и от хищности, с какой на него смотрит Сяо, в нем закручивается ноющий узел, от которого где-то в районе худого впалого живота больно.       Итер чувствует влагу между ног, но даже не смеет отвести взгляд куда-то в сторону. Голос Сяо привычно строг для него, но эта строгость какая-то иная.       Ревнует? Это греет внутреннюю суку Итера, и тот почти расплывается в улыбке, обнажая клычки вновь, издавая тихий стонущий вздох: — Сяншен…       Он готов был умолять Сяо, клясться ему всеми известными богами, лишь бы тот принял то, что он сказал. Чистейшая правда, которую Итер на протяжении всех этих долгих месяцев поддерживал. Ни одного метящего укуса. Ни шага влево, ни шага вправо. Не один десяток закрытых перед носом дверей, пока он не убеждался в том, что его слышат и слушают. Он поставил себя, словно недоступную для простых обывателей проститутку, знал себе цену и не позволял никому прикоснуться так, как мог бы только Сяо. Итер вновь облизал пересохшие и чуть потрескавшиеся губы, выдохнув тихое признание: — Я пообещал сам себе, что либо с вами, либо никак. Ни единой сцепки на живую не было, потому что я хотел быть одним целым только с вами… Точнее, нет. — Итер хмурится от болезненных ощущений внизу поясницы, но потом собирается с мыслями, переходя на более простую манеру разговора. — Хочу быть с тобой. Хочу стать твоим. Хочу быть не просто одним из учеников. Хочу значить для тебя многое. — Ну, у тебя получилось, — Сяо коротко ухмыльнулся. Услышанное льстит, даже если Сяо жалеет, что не слышит что-то вроде «у меня никого не было, кроме тебя» — они оба знали бы, что это ложь. До первого отказа Итер действительно был чист, этот хороший мальчик с большими невинно глядящими глазами, после — это быстро прошло. — Ты привлек мое внимание, а теперь будем решать возникшие проблемы теми средствами, что есть, — Сяо снова наклонился, чтобы почувствовать, как Итер торопливо хватается за шею, притягивая его к себе.       Поцелуй нервный, приходится приложить усилие, чтобы переломить эти судорожные движения, затянуть в свой ритм, вскружить голову, заставив задыхаться. Одновременно он засовывает под поясницу парню подушку, выгибая спину, потом снова касается между бедер. Скользко, мокро, тепло, Итер течет и поскуливает горлом, двигает бедрами и Сяо не отказывает — погружает пальцы. Удается вообразить, что это первый раз, что никого не было раньше, чем он, что мальчик не бросился в чужие руки, воображая себе его каждый раз, как оказывался под альфой. Вот только нетронутые мальчики сжимаются на пальцах до онемения, и Сяо кусает чужие губы в отместку за маленькое расхождение. Быть первым — приятно, первым во всем — о, Сяо любил это чувство, ощущая триумф.       Возможно, потом он компенсирует с процентами — не трогай омегу месяц или два, и даже самый гулящий потеряет в растянутости. Это станет прекрасной проверкой серьезности намерений и отличной игрой — запретить омеге касаться себя, запретить мастурбацию. Сяо нравится мысль, что он будет мучить Итера, заставит кончить на пальцах, когда запрет будет снят, а пока он погружает три и продавливает местечко возле выхода — там, где у омег самая нежная зона, специально для узла.       Итер стонет под ним, подергивая бедрами, держится двумя руками, словно без слов кричит «никуда не отпущу». Сяо не против. Сяо целует тонкую шею, прицельно избегая мест чужих поцелуев, чтобы не брезговать и не беситься, и в голове у него очередной план, как наказать мальчика за этот блуд. Никаких меток в шею до тех пор, пока не станет чисто. Он и укусит его куда-нибудь, где никого не было, пусть сейчас и тяжеловато выбрать такую зону. В конце концов, он думает о ребрах, и вполне удовлетворяется, обнаружив, что там ни единого следа. Засосы на нижнем ребре станут его визитной карточкой, пока Итер не осознает, что его шейка — только для одних губ и рук.       Итер даже не подозревает, какой чудовищный ревнивец смотрит на него золотыми глазами — омеге воздастся за каждую сцену, за каждое объятие альфами на глазах у Сяо, за каждую провокацию.       Низ живота пульсирует отчаянной болезненностью, пока Итер ощущает поцелуи на своих губах. Горячие, грубые. И пальцы внутри, от которых так хорошо, так горячо и влажно, от которых он извивается на постели, словно змея, задыхаясь. В голове мелькает мысль, правильная для него, и зарываясь пальцами в каскад красиво остриженных волос альфы, Итер вжимается в них кончиком носа, шумно дыша на ухо. Он говорит совсем тихо, чтобы в тишине пустой квартиры только Сяо было слышно: — Накажи меня. Я повел себя плохо.       Это говорится серьезно, с мягко надрывающимся голосом. Он готов умереть под поцелуями Сяо, и каждая частичка его души тянется к альфе.       Ему хочется, чтобы альфа сорвался. Упал в гон вместе с ним, наказывая и подчиняя себе так, как не делал никто. От его рук он был готов принять любое наказание. Итер заслужил его, долгие месяцы падая все ниже в отчаянном желании получить запретный плод, в котором уже отказали.       Сяо вместо ответа наматывает его волосы на ладонь, как веревку, оттягивает голову назад, обнажая беззащитную шею и горло. Итер жмурит глаза и из-под полуприкрытых век видит, каким становится взгляд Сяо.       Жадным и изголодавшимся.       Итер не может не хватать ртом воздух, пока альфа целует ставшую очень чувствительной кожу в обход чужих следов, подбираясь все ближе к ключице. Не может не цепляться пальцами за плечи, пока Сяо заставляет его испытывать дикую бурю эмоций. Невольно, Итер сравнивает этот день и другие, понимая, что представить себе такую течку, да еще и с кем-то другим, он бы просто не смог. Да, он дрянной мальчишка, который непременно попросит после течки выкурить хотя бы одну сигарету, но…       Сейчас все, чем он мог — это дышать запахом волос Алатуса, сходя с ума.       Итеру хочется смешать этот запах со своим собственным, посмотреть, что будет, подойдет ли он ему? Сомнений в этом не было, но был интерес, жажда опробовать. Клыки царапают губы, и стоит обратить на себя внимание, как язык альфы уже грубо обрывает его стон. Итер задыхается, когда кончик языка обводит его зубы, задерживаясь на клычках, царапаясь об острие. Вкус крови альфы в его рту придает поцелую какое-то болезненное удовольствие, и Итер только после этого подмечает, как к низу живота приливает кровь. Постель под ним становится все более мокрой, и запах омеги разливается по комнате тяжелым удушающим облаком.       Блондин тянет к себе Сяо, умоляя скулящими стонами оставить прелюдии на потом. Ему почти больно, организм жаждет того, кто рядом, жаждет альфу — и если бы только Итер мог, он бы вылетел прочь из своей телесной оболочки, чтобы слиться с ним в одно целое, как в романтичной теории квантов, что он слушал от Сяо уже несколько раз. Он прижимается влажным от предэякулянта животом к телу альфы, трется, каждым движением показывая, что сил терпеть не осталось, и скоро он сам будет откровенно лезть на альфу, если тот не начнет действовать. — Какой нетерпеливый, — в голосе Сяо прибавляется охриплых ноток. Он приподнимается, гладит ладонью бок, пересчитывая все ребра, ведет пальцами по животу. У него стоит, крепко, но не до боли, и вытаскивая пальцы из жадно сжавшейся задницы, он наслаждается чужим стоном и влажным звуком. Облизывает подушечки, втягивает в рот до костяшек — смазка густая и сладковатая.       Он вытирает остатки влаги о простынь и вновь нависает, направляя член рукой. Итер вздрагивает, почувствовав прикосновение головки, но стоит начать входить — правильно прогибается и запрокидывает голову. Сяо тихо и раскатисто рычит, оказавшись внутри целиком, медлит, слушая чужое дыхание, а потом выходит почти наполовину, чтобы вбиться внутрь. А потом еще раз, и еще, пока омега не застонет особенно тягуче на правильном толчке, и Сяо моментально повторяет движение, ловя чужую дрожь.       Запах течного омеги захлестывает разум, Сяо наклоняется, положив ладони на ребра, лижет и кусает соски, наблюдая, как они набухают от ласки. Разведенные ножки Итера на его предплечьях словно украшение, и когда Сяо приподнимается, то не отказывает себе в удовольствии поцеловать тонкую лодыжку — на ней хорошо смотрелись бы какие-нибудь болтающиеся трусики или петля веревки-растяжки.       Он перехватывает ноги под коленками, разводит — и вид становится идеальным. Итер стонет, его волосы растрепались, рот искривляется, когда он вскрикивает, выгибая спину или дергаясь, чтобы уйти от толчка.       Да, Сяо абсолютно прав. Итер нетерпелив в своих желаниях и хотелках, стал капризным юнцом, наглым, провоцирующим. И все же, какими бы грязными не были способы, он сейчас здесь. В полупустой комнате, обставленной так скромно из-за ремонта, но на широкой кровати, на которой он может лечь в полный рост — и еще со всех сторон останется. Самое главное — это постель Сяо, и в ней не пахнет никем, кроме него и самого Итера.       Итер жмурился, слушая смесь звуков — свои, нетерпеливые, и тяжелое дыхание альфы над ним. Хотелось больше, горячее, почти до болезненного удовольствия. Но не просто грубого секса, а следующего за ним ласкового утра. За тяжелыми темными шторами светало, и в полутьме утренних сумерек он видел тело Сяо все более отчетливо, изогнутое и красивое. Строгий профиль, сильные и цепкие руки, впивавшиеся в его бока. Его пальцы, длинные, тонкие, цепкие, давили на кости, вырывали вздохи и стоны, продавливали блуждающие ребра, заставляя изгибаться от боли.       Тело горит диким огнем, Итера лихорадит. Он жаждет больше, больше влажных хлопков, больше поцелуев, зажимает свой рот ладонью, кусая кожу и заходясь в низких гортанных стонах-всхлипах, что Сяо выбивает из него каждым толчком. Он нависает над Итером, прожигая взглядом, опаляя дыханием, и все, что Итер может делать — это молить взглядом накрыть его собой, сжать, защитить, слиться в одно единое пульсирующее нечто из сплетения двух горячих тел.       Итеру хотелось высосать из Сяо все силы, до последней капли, чтобы не хватило возможности потом уйти от него так же легко, как он покидал кабинет после пар. Итер стонет, сжимая пальцы на своем животе, проводя ими до красных следов. Это мучительно больно, и течка усилит ощущения, которые подарит ему узел внутри.       Толчки становятся все более резкими, короткими, Сяо дразнит его головкой возле входа. Омега ноет на одной ноте, умоляя о резкости. Потом давится, странно дергается. Сяо просто поднимает взгляд, до этого прикованный к месту соединения их тел, где член погружался в нежную задницу, и наблюдает взрыв. Семя плещет вверх и растекается по животу. Терпко пахнет солонью мускуса. Лаванда становится гуще.       Итер готов возопить от наступившей быстрой разрядки, настолько ярко было наступившее ощущение оргазма. Сяо касался только его ребер и шеи поцелуями, а он уже кончил. Нет, это определенно лучше оргазмов в течку в одиночку, и теперь он осознавал, что хотя бы это ощущение он может подарить Алатусу. Теперь он мучительно подается навстречу, молясь о том, чтобы сцепка наступила быстрее, потому что каждый толчок в него ощущается как болезненно-приятный разряд электричества.       Сяо наваливается, задирая чужие ноги, укладывая себе на плечи и складывая Итера пополам. Он зажимает его своим весом, заставляет проскулить от растяжения, а толчки становятся похожи на попытку пробить себе новый путь.       Все ради того, чтобы целовать распахнутый в стонах рот, прихватывая губами соблазнительно искусанную нижнюю губу.       Все ради коротких влажных поцелуев, ради тихих вздохов, ради того, чтобы рыкнув — заставить омегу трястись в короткой судороге. Сяо утыкается губами в тонкую шею, проводит носом щекотную полоску вверх, чмокая парня в ухо. Когда Итер будет только его… Когда вызывающие бешенство чужие следы сойдут… Он будет метить эту тонкую шейку так, что никакими воротниками не закрыть. Все будут знать, кому принадлежит этот омега, все будут видеть, каким шелковым он стал в его руках. Сяо может и маленький для альфы, но это научило его играть нечестно. Научило быть мстительным. Научило не отдавать то, что он посчитает своим. — Я обязательно накажу плохого мальчика, — шепчет он, и от звука его голоса Итера затрясло. — Но сейчас все, чего я хочу, это чтобы кое-кто скулил и кончал на моем члене без рук, подтекая, как сучка, умоляя меня не останавливаться, пока мой узел распирает задницу, а сперма — живот.       Он прикусывает край челюсти, клыки приминают кожу, а потом Сяо стискивает омегу руками и вбивается со всей имеющейся в нем силой, не давая двигаться, фиксируя лучше любых веревок, и то, как сжимается омега, как вздрагивают ягодицы от шлепков, как он надрывно стонет прямо в ухо — для Сяо нет ничего слаще.       Он заставляет Итера кончить, едва-едва надавив зубами на горло, одним обещанием укуса, и стенки туго сжимают член. Тот выскальзывает наружу, словно по маслу, и Итер издает протестующий сдавленный звук, который Сяо игнорирует, входя вновь и тихо рыча, кончая, запрокидывая голову и стискивая зубы — клыки вылезают уже серьезно, раня рот, а он кончает глубоко внутри и рефлекторно толкается в тисках, ощущая, как наливается узел, от чего омега стонет и извивается, бессильная высвободиться.       Так хорошо… Сяо уже давно не был ни с кем вот так, с узлом, с запахом течного партнера, чтобы хотелось лизаться и нежничать, и только ревнивый инстинкт не позволяет ему просто делать то, что нравится. У гордости нет прав, но она капризно ноет, ковыряет мозги — будь Итер хорошим мальчиком, Сяо уже вылизал бы его внизу, отсосал и только после этого перекинул через гору подушек, чтобы трахнуть.       Возможно, позже. Возможно, ревность Сяо утихнет. А возможно, Итеру придется расплачиваться годами за то, что он своими выходками сотворил с альфой — гордым, как все они, но, только может быть, к этому Итер и стремился, закручивая всю эту чертову интригу и рискуя крутиться перед альфой с чужими отметинами на видных местах.       В конце концов, сам Итер жалеет только о том, что шел к цели так долго.       Узел пульсирует от одних мыслей о продолжении, Итер подскуливает и из его члена капает, как и хотел Сяо. Он кончает мелкими порциями, долго, муторно, царапая плечи альфы короткими ногтями и закатывая глаза. Его невыносимо ломает.       Сцепка болезненная и приятная, ощущение тяжести, приятной боли в пояснице отрезвляют разум Итера, и он жмурится, имея наконец возможность уткнуться носом в яремную впадину между ключиц альфы кончиком носа. Он весь взмокший, инстинктивно дрожащий. От него пахнет Сяо, и Итер мелко дрожит, охватывая ногами его тело.       Он мечтал об этом с самого первого дня отказа, и теперь лишь мог переводить дыхание. Чувствовал удовлетворение и заполненность, наконец-то! Спустя столько времени, он может расслабленно вжаться в чужое тело, быть так близко, как мало кто имел право, и ощутить, как тонкие пальцы скользят в его светлых волосах. Он жмурится от проникающих в комнату лучей только вставшего солнца, подмечая аккуратный узор на плече Сяо, удивленно хлопая глазами. Потом все же решается тронуть кожу пальцами, слегка щипнув. Потом обращает внимание на недовольный вздох и тихо проговаривает: — Я не знал, что у тебя татуировка.       Но незаданный вопрос быстро теряет смысл после обещания Сяо «рассказать как-нибудь потом». Итер смиряется, закрывает глаза, кладя руку на влажный живот, саднящий от нанесенных собственноручно царапин.       Ощущения внутри были… Странными. Итер, конечно, знал об особенностях омег в целом и собственного организма в частности, но… О таком не расскажут в школе или в универе, это то, что он должен был испытать на своей собственной шкуре. Близость альфы грела его куда лучше одеяла. Сяо закрыл глаза, продолжив нависать, и Итеру досталось лишь смотреть на его лицо, обрамленное темными прядками, которые касались припухших губ.       Итер ерзает, потянувшись выше, и нагло обнимает его за шею, самому себе напоминая то, как веревка обвивает столб; тонкие пальцы скользят по красивому лицу, убирая волосы в сторону, пока блондин инстинктивно тыкается носом в нос альфы, привлекая внимание к себе, горячо целуя. Он получает в ответ слегка грубый, влажный, развязный поцелуй, разрываемый так же резко, как и был начат. Итер облизывается, глядя на клыки альфы, хрипловато шепча Сяо в губы: — Кажется, сегодня я не поеду домой, да? — Кажется, ты в ближайшую неделю никуда не поедешь, — поправляет его Сяо, и, собравшись, перекатывается на спину, позволяя оказавшемуся верхом на нем Итеру самому искать положение на своих бедрах. — Мне еще нужно будет позвонить декану, чтобы оформить отпуск с понедельника. Тц. Надеюсь, гон тоже подтянется. Две недели секса — это даже для меня многовато.       Он рассматривает тело омеги, пока говорит. У того на голове гнездо после валяния по подушкам, тело все еще в синяках, но появились и новые — от рук Сяо, от его рта. Он выглядит жертвой группового изнасилования, но явно не понимает, какие чувства его вид вызывает у альфы. — Получил свое — теперь ты доволен? — Сяо заставляет себя отвлечься, пока его недовольство не превратилось во что-то большее.       Ему хочется надавливать на все эти отметины, довести Итера до слез, и только собственные убеждения не позволяют срываться. Да, он помнил, что сам отказался, но и Итер употреблял фразу «если влюблюсь», и Сяо не должен был на каждое признание отвечать согласием. А теперь его лицемерно бесило, что омега не достался ему этаким невинным цветочком.       Сяо уже понял, что теперь им много месяцев придется пробираться сквозь его буйно заколосившиеся комплексы и подозрения, потому что Итер оказался очень талантлив в провокациях. Так талантлив, что теперь даже больно — он просто раньше не совсем осознавал, насколько именно больно может быть. Месяцы накручивания слились в единое целое, и теперь им обоим придется жалеть, что они были. Что Сяо оказался не настолько непробиваемым, насколько старался казаться. — Нет, — Итер отвечает честно, слегка ерзает, глядя на Сяо сверху. Взгляд задерживается на красивых изгибах ключиц, ровном торсе, стройном и подтянутом, и хочется даже тронуть, но вместо этого блондин сгибается над ним, почти ложась, что в таком положении не совсем удобно. Мышцы готовы были капризно заныть, жалуясь на растяжение, но он быстро привык, стоило узлу внутри чуть расслабиться.       Итер прижался губами к шее альфы, шепча тихо, словно извиняясь: — Я уже говорил, что хочу не просто переспать. Я хочу стать особенным, и не важно, каким способом я это сделаю.       Рука Сяо его собственными руками кладется на беззащитную шею, и Итер, прижимаясь к плечу, шепчет так тихо и проникновенно, что ощущает в руке альфы дрожь. — Я не оставлю тебя в покое, буду сниться в самых глубоких ночных кошмарах. Буду мозолить глаза, привлекать внимание всеми способами, какие найду; буду врываться в твою жизнь подобно шторму, пока ты не останешься со мной. Я готов даже к тому, что ты придушишь меня после этих слов, но если перед этим ты еще раз поцелуешь — то даже задыхаться будет не страшно.       Итер прикрывает глаза, притягивает к лицу ладонь альфы, проводя горячим языком по тонким пальцам Сяо, готовый расплатиться за свои грязные слова. И когда пальцы сжимают его язык, он лишь следует за ними, обводя их все еще имеющим возможность шевелиться влажным кончиком.       Итеру хочется, чтобы Сяо перекрыл все следы своим присутствием, и он готов на все, даже на болезненные ощущения, даже на грубые и властные шлепки, даже на давление, но игнорировать себя он не позволит. Поэтому когда пальцы ослабевают, он не дает им ускользнуть, слизывая капельки своей же слюны, погружая пальцы в рот, облизывая и обсасывая. — Ты нарываешься, в курсе, да? — у Сяо зло темнеют глаза. Итер удовлетворенно прикрывает свои.       Да, Сяо не первый, но он определенно самый лучший из всех, кого Итер знал, и он был готов подчиняться ему здесь и сейчас. Итер приподнимается над ним, ведя чужую ладонь по своей шее и ниже. Позволяет схватить себя за светлые пряди, притянуть, и, оставаясь довольным, шепчет Сяо, давая услышать зло дрожащий в ответ голос: — За эту неделю я хочу, чтобы ты выбил всю дурь из моей головы. Выгрыз ее зубами, чтобы я не смел даже дернуться. Мне нравится, когда мне делают больно, а ты делаешь это лучше других. А сейчас перестань злиться. Лучше направь все это в другое русло. Оно для меня — так подари мне, слышишь? Отдай мне все, что должно принадлежать мне.       Итер провоцирует альфу, как умеет он один, только с этим человеком, только ради него — успешно и виртуозно вновь играя роль, превращаясь из мальчишки в того самого наглого юнца, прежде закованного в шаблон хорошего мальчика.       Хороший мальчик оказался не нужен — что ж, тогда он будет плохим.       Но теперь — только для Сяо.       Итер по своему эгоистичнен и ревнив. И хочет получить все, что Сяо испытывает из-за его действий.       Сяо рычит и дарит ему это.       В защищенной шторами от солнца сумеречной комнате он становится жертвой всепоглощающей жажды обладать собой, и спустя несколько часов непрерывных катаний по постели, на нем расцветают новые и новые синяки, кожу покрывают мелкие неглубокие укусы. Его зад красный от хлестких шлепков ровной ладони, и от этого ему хорошо, как никогда — били его, положив поперек колен, яростно шипя на ухо, за что ему достается каждый следующий шлепок. В Сяо столько ярости, страсти, боли и обиды. Столько ревности, страха, волнений. В конце концов, в Сяо целая бездна придушенной, раненной действиями играющего Итера любви.       Горло омеги в следах сильных рук, и легкая асфиксия придает их сексу жгучую нотку жара и опасности. Но Итер знает стопроцентно — как бы ни был зол Сяо, он не сделает ничего плохого. Только то, что Итер сам заслужил своим дрянным поведением. Он чувствует себя той еще дрянью, и слышит это над своим ухом, но…       От Сяо это звучит как ругань с беспокойством. Итер принимает это, и ближе к вечеру, раскуривая вишневую сигарету прямо на постели, он оглядывает профиль Сяо, влюбленно выдувая в его сторону сизый дымок, и смущенно улыбается, стоит недовольному взгляду скользнуть по его телу. Итер осторожно стряхивает пепел в первое попавшееся под руку блюдце, тихо — искренне — шепча: — Извини, это не последняя, но обещаю, как только все будет хорошо — я обязательно брошу курить. А пока…       Он недоговаривает, опускаясь поцелуем к припухшим губам Сяо, оставляя поцелуй с вишневым привкусом в слюне. Чувствует пальцы в своих волосах, жмурится, довольно выдыхая: — Пока привыкай ко вкусу на своих губах, я буду часто просить целовать себя.       Сяо недовольно фыркает, а потом смотрит расчетливо, и Итер с холодком вдоль хребта понимает, что, возможно, это станет еще одной их игрой — игрой, в которой Сяо наказывает его и за курение тоже. Немного жутко, задница безутешительно горит и пульсирует.       К концу недели Итер похож на побитого жизнью пса, но его желтые глаза, вопреки внешнему состоянию, сияют ярче солнца. Он безумно счастлив оттаявшему холоду и небезразличию Сяо, доволен, что их циклы так удачно совпали, и вообще, в принципе рад, что они уехали с того клуба вместе. Он обустроился в квартире Сяо и вел себя, как любящая женушка, готовя завтраки и обеды, наливая чай вечером перед сном и кофе с утра, чтобы сгладить раздражение, которое Сяо питал после пробуждения ко всему.       Итеру было несложно делать это, пусть он и вел себя временами как капризный мальчишка. Но сладкие шлепки по заднице отрезвляли, и он тут же довольно льнул к Сяо, зарываясь носом в горячую шею. В гоне Сяо оказался куда более несдержан, чем даже без, и за холодной маской оказался крайне ревнивый альфа.       О, из-за одного только взгляда брюнета у Итера моментально подскакивала температура и мокло в штанах, и он ничего с этим не мог сделать. Разве что только альфа мог помочь ему… своим собственным способом.       Неделя закончилась так быстро, и на утро, когда требуется собираться на учебу, Итер уже подвязывает высокий хвост и начинает облачаться в злосчастный черный укороченный топ с высоким горлом, когда с кухни возвращается альфа. Зрелище старательно одергивающего вещи омеги заставляет Сяо чуть не выронить кружку с кофе из рук, и на вопрос, пойдет ли он так на учебу, Итер удивленно моргает.       А что, собственно, такого?       Сяо смотрит выразительно и поворачивает Итера к зеркалу. Итер закусывает губу, рассматривая привычное для себя отражение свежим взглядом — и правда, укусы по всему телу, синяки от следов рук и общая худоба говорят о многих вещах — например о том, что омегу держали впроголодь и взяли в сексуальное рабство.       Да, альфа прав, так лучше не ходить. — Никакого топа, — отрезает Сяо, категорично складывая руки на груди. Внутри волной поднимается раздражение, и Сяо чуть было не тащит Итера в постель по устоявшейся за неделю привычке — не сговариваясь, в секс они вкладывали наболевшее. Приходится одернуть самого себя.       Хмурясь, Сяо решительно уходит в комнату и потрошит небогатое на одежду нутро шкафа, пока не находит одну из своих рубашек «в расход». Длинный рукав, вышивка на воротнике, и Сяо ненавидит ее всем сердцем, но Итеру должно подойти хотя бы по размеру.       Вернувшись на кухню, он прикладывает изделие к заинтересовавшемуся парню, и тут же сует в руки. — Переоденься. Никаких расстегнутых верхних пуговиц и закатанных рукавов, — заявляет альфа. Штаны на омеге выглядят нормально, хотя новая рубашка рядом с ними смотрелась немного неуместно из-за вышивки, но зато ни голого живота, ни открытых рук, а синяя шея — Итер и ранее не мог похвастаться белой кожей в этой зоне.       Сяо чуть ли не трясло от мысли, что кто-то будет смотреть на его омегу, когда он одет во что попало. На голый живот, на руки в синяках и укусах, на красивую шею сзади, где ему так понравилось ревниво прикусывать, пристраиваясь со спины. Итер и хвост начал собирать только ради него.       В нем говорила злая ревность, но Сяо помнил, что стоит Итеру переступить порог, и снова рядом окажутся Альберих, который, ладно, связан с Рагнвиндром, но был еще Дайнслейв — и это имя вызывало бурю. Сяо буквально трясло каждый раз, когда он вспоминал об альфе, и глаза у молодого мужчины становились бешеные.       А ведь были и другие.       Итер пожимает плечами, но надевает рубашку поверх тонкого топа, оставляя расстегнутыми верхние пуговицы. Так даже красивее выглядит, и он оглядывает себя в отражении зеркала. Оборачивается, показывая длинные рукава, прикрывающие половину ладони, но отдергивает их, когда Сяо уже готов был закатать их, дуя губы: — Нет, мне так больше нравится.       Он вновь капризничает, повиснув на шее альфы, и чмокает его в щеку, осторожно попросив тихим шепотом быть мягче. Сяо в ответ кивает ему, но беспокойство ощущается даже в его запахе. Вереск пахнет горечью пересохшего на солнце цветка, и Итер знает, что Сяо опасается. Все-таки первый день на учебе спустя столько времени. — Не напрягайся так. Я буду в порядке. Я полностью пропах твоим запахом, его учуют за версту. Лучше подумай, как добраться до учебы и не раскрыться перед всеми сразу. Боюсь, что меня сожрет твой фан-клуб омег раньше, чем я успею выйти из твоей машины… — Накинешь мое пальто на плечи на выходе из салона. После гона моего запаха хватит прикрыть трех омег, которые будут просто идти рядом, — Сяо мотнул головой, и забрал с тумбочки ключи от квартиры, ключи от машины и остальные документы. Перевесив сумку на плечо, он критично осматривает в отражении зеркала сначала себя, потом Итера. Решив, что на сегодня сойдет и так, и пропускает омегу на выход, возясь с замком.       По пути он успевает купить еще по кофе им обоим, а проблема с фан клубом — к которому парень относится скептично — решается в тот момент, когда Сяо привычно заезжает на парковку. Еще довольно рано для столпотворения, так что он может без риска для здоровья окружающих поцеловать Итера, оставив его нервно курить в курилке для преподавателей, а сам отправляется открывать аудиторию. Предстоит тяжелый день и целая куча сдвоенных пар то физики, то химии.       Итеру везет, что первая его пара именно у Сяо, и, после успокаивающего перекура, он уже сидит на задней парте аудитории, болтая ногами. Он ощущает на себе взгляд Сяо, читающего конспект лекции, и украдкой посматривает на время. Они наедине, но не говорят друг другу ни слова. Итер этому рад, иначе он нервничал бы больше.       Ученики заходят небольшими группами, и скоро становится шумно. Итер аккуратно набирает смс-ку на телефоне и ждет, пока у Сяо завибрирует телефон на столе. Итер крутит на пальчиках волосы, улыбаясь одними губами, и когда взгляд поднимается на него — прячет улыбку и лишь посылает воздушный поцелуй, краснея при этом, словно стыдливая омега. Но Итер бесстыден, ибо скинул он ничто иное, а фото своих ног, которое сделал утром в ванной Сяо. Взгляд альфы испепеляющий, но Итер игриво закрывается книжкой. О, он только начал соблазнять его, и кто знает, к чему это приведет.       «Останься после пары», — высвечивается на телефоне спустя минуту, а Итер влюбленно наблюдает за преподавателем, грызя ручку в нервном ожидании. Он играет с огоньком, и когда Сяо кидает на него следующий взгляд, его прошибает на месте. Он слишком влюблен, чтобы сидеть на паре спокойно.       Прозвучавший звонок заставляет студентов рассесться по местам. Сяо поднимается, чтобы поздороваться.       Пара началась.       Две группы на двух физиках, чтобы потом эти же две группы на двух химиях — это с ума сойти. Сяо знает, что после гона он пахнет сильнее, но даже это не может объяснить того, насколько ненормально по нему вздыхает почти тридцать омег и как ерзают два десятка альф.       Две физики сливаются в одну сплошную, Сяо отпускает всех на обед пораньше в качестве поощрения и уходит в лаборансткую, где с наслаждением садится и вытягивает ноги под стол. Плечи ломит, он запрокидывает голову и прикрывает глаза, растирая шею, когда за спиной скрипит дверь. Сяо улыбается уголками губ и ждет Итера, но прежде, чем он успевает поймать того за руку и усадить к себе на колени, чужие руки легко ложатся на плечи, а пальцы вдавливаются в мышцы так, что Сяо закусывает губу и едва не стонет. А через секунду каменеет: носа касается цветочный букет, вот только этот запах далек от лаванды, да и Итер не носил черных накладных ногтей.       А рука уже идет вниз, скользит по груди. Девичий шепот опаляет ухо: — Вы устали, Сяо сяншен? Я могу помочь вам расслабиться…       Сяо вскакивает, не помня себя, хватает чужое запястье почти вновь коснувшейся его руки и сжимает: — Вон, — рычит альфа, и от бешенства клыки вылезают моментально. Мисс Фишль отшатывается, прижимая к груди вырванную рефлекторно руку, и на ее лице стервозно-целеустремленное выражение. — Вы еще пожалеете, — запальчиво кричит девчонка и только собирается круто развернуться, когда из-за ее спины слышится разъяренное рычание. Фишль визжит — Итер, вцепившись ей в волосы, тянет ее на выход, разворачивает лицом к дверям, чуть не приложив носиком о дверной косяк, прошипев напоследок: — Еще раз потянешься к нему и я тебе все пальцы переломаю.       Дверь разъяренный мальчишка закрывает с хлопком и поворачивает ключ в замке. Тяжело дышащий Сяо опускается на стул и морщится, трет плечо. — Меньше всего я рассчитывал, что защищать придется мою честь, — невесело усмехается он, и не без интереса следит, как взвинченный Итер идет к нему, садится на стол перед ним и смотрит сверху вниз, заставляя запрокинуть голову.       Итер поджимает губы, а потом злостно выплевывает: — Да как ты мог эту курицу со мной перепутать?! Дрянь, она мне никогда не нравилась, вечно вертится вокруг альф, липнет, как банный лист! И как ты не заметил?       Итер злится, нервно закидывая ногу на ногу. У него даже аппетит пропал что-то есть, поэтому он лишь мотает головой, когда Сяо предлагает что-то заказать и все же пообедать. Нервы напряжены до предела, и он соскакивает со стола, начиная нарезать нервные круги, унимая злобу. — Блять, мне хочется пойти и воплотить свою угрозу в жизнь. Или искусать тебя прямо здесь, и… Я не знаю! Все на тебя смотрят так, словно каждый из них хочет оказаться на моем месте, а я хочу, наконец, чтобы на тебе был мой запах.       Итер принюхивается к шее альфы и почти скалится. У него даже клыки чешутся. Он находит взглядом на столе спиртовые салфетки, и, достав из начатой упаковки одну, ревностно пытается оттереть чужую кожу от запаха блондинки.       Правда, его рывком усаживают на колени, и Итер все равно обиженно дуется, продолжая тереть кожу. — Мне просто даже в голову не могло прийти, что это можешь быть не ты, мой самый настойчивый тайный поклонник, — протянул Сяо и поймал чужие нервные руки. — Успокойся, она рубашку трогала, а не меня, — он подается вперед, целует закушенные губы, и ловит себя на том, что ему ужасно приятна эта ревность. Особенно когда ее цель, в целом, не он.       Итер поддается на поцелуй, неохотно сменяя гнев на что-то вроде «потом прибью ее», вместо «пусть живет». Сяо отсрочка чужой казни смешит, и даже две химии подряд уже не мучают. Мучения будут после и это две химии и физика у старших курсов, на десерт — полтора часа созерцания Дайнслейва во втором ряду.       Сяо не хочет портить себе настроение и они с Итером целуются следующие десять минут, лишь чудом не переходя на откровенное подростковое тисканье друг друга. — И все-таки тебе нужно будет пообедать, — напоминает Сяо, отрываясь от чужих губ, ведет ладонью по щеке.       Запыхавшийся Итер — картинка, достойная внимания. — Что на обед? — Итер облизывает блестящие от чужой слюны губы, жмурясь от теплой ладони на своей щеке.       Ему жарко, и он расстегивает рубашку, что дал ему Сяо, обнажая плоский животик. Взгляд альфы метается вниз мгновенно, и Итер придвигается ближе, уткнувшись носом в шею преподавателю, тихонько шепнув: — Обними меня.       Хотелось сказать, что объятий он ждал до хруста в костях, но это озвучивать даже и не стоило. Сяо делает это молча, скользя пальцами по телу юноши так, что дыхание сменяется на куда более тяжелое, чем до этого. Итер обнимает альфу за шею, окончательно успокоившись, и чувствует его запах. Только расцветший вереск, такой нежный и успокаивающий. Итер трется кончиком носа о шею Сяо, смущенный окончательно кружащими у поясницы пальцами, пока ему ласково говорят о необходимости поесть и расписывают блюда, которые можно принести из столовой в кабинет. Но Итер непреклонен, и хмурится мгновенно, говоря твердо: — Я буду обедать с тобой где положено, за одним столом.       Сяо вздыхает с каким-то сокрушенным отчаянием, но соглашается, застегивая мелкие пуговки на рубашке Итера. Собирает в кучу лекции, оставляя те, что относятся к химии, и открывает дверь лаборантской, держа Итера за руку. На самом деле не страшно, если их кто увидит вместе, Итер всегда может сделать умирающий вид. Это смешно, но это так, манипулятор из него весьма искусный.       До столовой они идут молча, в абсолютной тишине, но даже в ней можно заметить, как сияет омега, как сжимаются кончики его пальцев в руке Сяо. Перед столовой они размыкают руки, и идут уже вместе, альфа пропускает его вперёд и идет следом, беря подносы.       Итер благодарно кивает ему, начиная выбирать обед. Берет то, что порекомендовал ему Сяо еще в лаборантской, думает над напитком, когда к нему уже подходят знакомые. Над ухом звучит голос Альбериха: — И чего тут думать? Вина нет, значит бери виноградный сок! — А еще громче ты сказать не мог, Кейя?! Давай, повтори, чтобы все слышали, что вина тут нет! — раздается раздраженный ответ Дилюка из-за другого плеча.       Итер оборачивается и улыбается друзьям, усмехаясь: — Вы все так же ссоритесь, когда же уже прекратите?       Дилюк испепеляет Кэйю взглядом, но Итер подмечает изменения в нем. Запахи парочки стали максимально похожи, смешавшись, и, желая опровергнуть или подтвердить свои догадки, он кидает Дилюку тихий вопрос: — Вы наконец-то после меток переспали?       Рыжеволосый дьявол на это мгновенно заливается румянцем и поправляет воротник черной водолазки, лишь мельком открывая бледную кожу с иссиняя-черными следами зубов, отступает, бросив, что пойдет занимать стол. Кэйе же даже прикрываться не надо, поэтому когда тот берет оба подноса, за себя и за своего омегу, волосы открывают аналогичный след чуть ниже челюсти, и он довольно сообщается, напоследок подмигнув Итеру: — Он такой собственник, что даже укусил так, чтобы видно было всем. Я не могу, такой милый!       Дилюк торопливо прощается с Итером, возвращается к Кэйе и пытается настучать по голове. Кейя хватает подносы, едва успев положить бутылки с соком, и кидается на утек. Даже на другом конце столовой в стоящем гомоне слышно их перебранку и дилюково «да я прибью тебя когда-нибудь, бесишь» и все в этом же духе.       Итер лишь следует совету и тоже берет виноградный сок. Да, с алкоголем он не умеет обращаться абсолютно, а потому Сяо просил его быть внимательнее.       И он будет, конечно.       Особенно когда Сяо уже стоит за спиной и слышит каждое его слово, каждый ответ. И аккуратно подталкивает вперед, одними губами шепча «не задерживай очередь».       Сяо берет себе порцию карбонары и сок, и надеется, что в ближайшие дни получится попасть в зал. Совместно проведенные гон и течка высушили его до поджарого рельефа, Итер потерял почти пять кило за счет жидкости. У Сяо никогда не было отношений с омегой раньше и он переживал за него, думая о том, что стоило, конечно, не прогуливать биологию в школе, даже ради проектов по любимой физике.       Сяо следит за тем, чтобы омега взял себе воды и сладенького — почему-то ему важно, чтобы парень радовал себя вкусным, как-то сразу становится спокойнее. Они отходят почти одновременно и тут Сяо немного даже теряется, но потом успокаивается: в столовой нет места для преподавателей, зато Альберих и Рагнвиндр держат свободные места за столом, и Итер берет курс именно на них. Сяо приходится призвать всю свою выдержку, потому что через минуту после того, как они садятся, на последний свободный стул опускается Дайнслейв. И если честно, Сяо должен был быть готов к этому.       К концу приема пищи он уже не может ревновать даже своего омегу и сочувствует Дилюку: «Дайн» смотрит на весело тараторящего Альбериха и явно видит в нем целую вселенную. Вселенную, которая едва ли получит право на жизнь, ведь и он, и объект его чувств — альфы.       Итер же весел и полон сил, он забывается, когда отламывает кусочек пирожного и перекладывает на тарелку Сяо. Много сладкого он не съест, а Сяо очень его любит, как и клубнику в десерте…       Гробовая тишина повисает над их столом моментально, старшекурсники молча провожают взглядом пирожное, пока тишина не прерывается нервным смешком Кэйи. Дилюк тут же толкает его острым локтем в бок, и тот примолкает, охая от боли. Итер краснеет не хуже помидора, оставшегося у него на тарелке, а Сяо невозмутимо отламывает кусочек презентованного ему злосчастного пирожного, продолжая прерванный разговор о механике современных ядерных реакторов.       Итеру даже глаза неловко поднять, и лишь пинок по ноге от Дилюка приводит его в себя. Тот одними губами шепчет «все окей», и кивает на блондина, который сидит напротив. Даже Дайнслейв одобрительно кивает, отчего Итер успокаивается. По крайней мере, кроме этого стола никто особо не заметил того, что случилось, и Итер позволил себе взглянуть на Сяо. Он привык за эту неделю делиться с ним, и привычка сыграла с ним злую шутку. Но пальцы альфы коснулись его, и Итер уверенно сплел их под столом, сжимая и непроизвольно вновь расплываясь в абсолютно влюбленной улыбке. Он был безмерно счастлив. — Не забудь прийти на пару, — доев, Сяо вытирает рот салфеткой, кивает машинально вытянувшимся в струнку старшекурсникам: — Вашу группу жду после. Надеюсь, к проверочной, которую подготовил для вас Чжун Ли сяншен все тоже будут готовы.       Альфы стонут хором, закатывая глаза, Дилюк цокает языком: — А я предупреждал, что он не оставит нас без подарка после ухода.       Сяо улыбается уголками губ, снова быстро сжимает ладонь своего омеги, забирает посуду и уходит из столовой. В кармане зудит мобильный и следующие десять минут тетя Гуй Чжун полирует его гениальные мозги разговором о прошедшем гоне с омегой, ужасается тому, что тот его студент, успокаивается, узнав о минимально возможной разнице в возрасте. Сяо честно рассказывает, как его сделали вчистую, как настойчивый омега добился своего и как пришлось перешагнуть через собственные принципы, чтобы сейчас ощущать на душе странное спокойствие. — Если ты не приведешь его на ужин в среду, клянусь — я лишу тебя подарков на новый год, — грозится тетя, дослушав его историю. Сяо смешно и одновременно очень легко на душе. — Букет глазурных лилий или торт? — спрашивает он, потому что знает: Итер будет волноваться. Знакомство с родственниками — это другая сторона отношений, и если омега серьезно настроился быть с ним, этот шаг ему придется пройти. — Торт, — выбирает тетя после недолгой заминки, и Сяо кивает — значит, тетя решила изображать из себя ужасную домоседку и сладкоежку, ничуть не взволнованную фигурой. Они оба отключаются не прощаясь, и Сяо наконец-то вспоминает, что должен открыть аудиторию. У него под дверями двадцать человек, сидят на полу, на коленях тех, кто сидит на полу, приветствуя его недружным гомоном. — Если высидите без перерыва — отпущу домой пораньше, — обещает он, и студенты издают довольные звуки безусловного согласия.       Сяо капельку завидует — у него семь пар и неожиданно назначенная планерка, хотя хочется сбежать домой вместе с остальными.       Он твердо намерен отправить Итера домой, чтобы тот переоделся и привел себя в порядок, и отдохнул нормально. Ах, ну и домашка, конечно же. За неделю парень крепко увяз в долгах. Сяо раскладывает листочки с конспектами, студенты собираются в аудитории и не сговариваясь пару начинают на десять минут раньше звонка, а материал по химии неожиданно заканчивается в середине второй пары. — Кто хочет порешать задания из экзамена? — идет ва-банк Сяо и студенты оживают. Экзамен в конце года комплексный и уже сейчас у всех начинается мандражка от одной мысли, что там восемьдесят вопросов одной химии, и физики — ничуть не меньше.

***

      Итер засыпает на паре античной литературы, и просыпается лишь по звонку. Телефон вибрирует, и он видит кучу сообщений от Сяо и сестры. Первыми, конечно, открываются сообщения альфы, и Итер несколько секунд влюбленно пялится в экран, едва сдерживаясь.       «Забери ключи, которые для тебя я сделал, заедь домой и возьми самое необходимое.»       Он собирает вещи, на сегодня это последняя пара, а у Сяо, насколько он помнит, ещё три. Он пообещал заехать за ним домой, и Итер радостно набирает сестре.       Телефон пару раз скрипит, и Люмин обеспокоенно говорит в трубку: — Итер, все хорошо? Где тебя носило? Мы беспокоились за тебя, в квартире будто торнадо случился, и ты, судя по заплесневевшему чаю, там неделю не был! — Люмин, прости пожалуйста… — Итер виновато извиняется в трубку, пытаясь удержать ее головой, пока подкуривает сигарету в курилке. — Мне столько всего надо тебе рассказать! — Да, я это уже поняла. Так где ты был? — С Сяо. — Понятно, значит… Э?! Что?! — Да, ты же помнишь его? Я говорил о нем.       Сестра замолкает, в трубку слышно звуки жарки овощей, и даже тихий голос Альбедо. Итер терпеливо ждет. — Все, я здесь. Так что у вас произошло? — Ну, я… Я провел с ним всю неделю. А у него был гон и мы… — Можешь не продолжать! — сестру такие подробности явно смущали, но Итер решил шутливо подколоть ее: — Да ладно, вспомни как ты сама сбежала из дома к Альбедо. Джинн чуть с ума не сошла. — Ладно, признаю. Я надеюсь, что у тебя все нормально.       Итер соглашается, и счастливо улыбается. Да, сестра беспокоилась за него всегда, и аналогично он ощущал себя по отношению к ней. Поэтому когда Люмин осторожно призналась ему, что Альбедо сделал ей предложение, Итер обрадовано рассмеялся. Это было ожидаемо, и он был искреннее счастлив за сестру.       День был просто волшебным.

***

      Сяо проворачивает со старшими курсами тот же трюк, что и с предыдущей группой, и обещает себе взять на заметку. Такое послушание и готовность к работе подкупали.       Отпустив последних студентов и ответив на вопросы, он пару минут просто лежал, уткнувшись в стол лицом, выжатый досуха. Потом заставил себя подняться с места, потянулся до хруста, поправил одежду и начал прибираться. Собрав все свои листочки и убрав их в папку, Сяо оперативно переобулся, оделся и пошел наверх, в учительскую. Была надежда, что все будет сказано быстро и ему не придется три часа мариноваться в собственном соку.       В кабинете неожиданно обнаружился сияющий Тарталья и Чжун Ли, скромно сидящий в кресле. Сяо с перекошенным лицом посмотрел на декана, мысленно умоляя кого-нибудь сказать ему, что весь сбор был организован не ради прихода этих двоих, и осторожно стал пробираться на свое место рядом с братом.       Никто так и не опроверг его догадку.       Вместо этого Аякс похлопал в ладоши, привлекая к себе внимание, и гомон в помещении затих. — Коллеги, — обратился он к сидящим за столами, чуть ли не впервые не добавив: «а так же те, кому еще придется постараться ради того, чтобы я обращался к ним так». — Мы заглянули к вам чисто на пять минут, чтобы пригласить всех вас на церемонию нашей свадьбы в храме. Только традиционные наряды, только лучшие эмоции, — он оперативно раздал всем пригласительные, и повернулся к Сяо. Взгляд его неуловимо изменился. — Сяо, до меня дошли слухи, и клянусь тебе, если они окажутся правдой, ты вылетишь отсюда быстрее, чем…       Сяо резко отвернулся, заставив Аякса поперхнуться от возмущения, и обратился к Чжун Ли, который с интересом следил за своим женихом. — Тетя пригласила нас с Итером на ужин в среду и велела брать с собой шоколадный торт. Кажется, она серьезно настроена отдать меня в добрые руки — ей понравилась целеустремленность Итера.       В учительской стало тихо, Аякс, поджав губы слушал этот монолог, готовый все же докипеть и высказаться.       Но Чжун Ли всегда умел правильно подать себя и то, что он говорит — иначе бы их университет не был так силен своими химиками. Кашлянув, мужчина начал машинально накручивать на палец кончик своего длинного хвоста — жест, который, как знал Сяо, означает, что брат смущен. — На самом деле, мы собрались здесь, чтобы я мог сказать, что нашел себе заместителя, пока меня не будет, ну, и в случае внепланового декрета, — быстрый взгляд на Аякса не дал усомниться, что беременность Чжун Ли под вопросом просто до тех пор, пока омега не сделает тест — альфе будто засадили молотком промеж глаз, его аж затрясло от перевозбуждения. — В свете уже озвученного, мой дорогой брат, боюсь, что на ужине ты не только познакомишь своего милого мальчика с нашей тетей, но и сам познакомишься с его сестрой и ее женихом — Альбедо. Ты должен его помнить, вы вместе учились на параллелях, только он не разочаровал меня, выбрав физику. Альбедо приступит к работе уже со следующей недели, завтра я приведу его посмотреть свой кабинет и…       Дальше Сяо не слушал: все его внимание было прикованно к хватающему воздух ртом Аяксу, который явно захлебывался невысказанным.       В конце концов, Тартальи хватило лишь на то, чтобы на мгновение закрыть рот, а затем возопить: — Да вы все сговорились!       Ответом ему стал низкий раскатистый смех Чжун Ли, к которому вскоре совершенно искренне присоединились и остальные преподаватели, а в конце концов, засмеялся и сам Аякс, качая головой и называя их с братом «чертями».       Сяо мог с уверенностью заявить: это была полная безоговорочная победа. Их с Итером право встречаться отстояли, и сделали это с разгромным счетом.       От этой мысли хотелось поскорее забрать Итера с вещами, и лететь домой. В их дом.       Их ожидала домашняя работа, рулоны обоев и ведра клея, а еще — их маленький мир, для двоих, наполненный сплетенными запахами вереска и лаванды.       И Сяо это целиком и полностью устраивало. 16.02. - 10.04.2021