Лаванда и вереск

      В Мондштадте, городе влюбленных, мечтателей и тысячи ветров, этих самых ветров всегда было больше, чем люди готовы были принять. С тех пор, как маленький городок на острове разросся во все стороны, из города-крепости превратившись в мегаполис, тысяча ветров стала ветерками, сквозняками, дуновениями, но никак не благородным потоками, которые защищали регион тысячи лет.       Топчась на улице и перечитывая на телефоне начало собственного сочинения для иностранного, больше похожего на отмазку, Дилюк мысленно ругался. Литературности в нем было, как воздуха в высоком вакууме, а условия для интеллектуального труда оставляли желать лучшего: с моря дул ледяной пронзительный ветер, общая влажность превышала тридцать процентов без выпадения осадков, казалось, под густой копной пушистых волос начинают промерзать мозги.       Дилюк снова перечитал абзац, более чем на пятьдесят процентов состоящий из иронии, скривился, закрыл заметку и удалил, после чего передернулся всем телом. Кажется, он догадался, что стало с розой ветров Мондштадта: вся эта срань, вся теплая, влажная и такая замечательная воздушная масса переместилась к ним, зимой превращая город в огромный каток, а летом — в парник.       Парень нахохлился, пытаясь согреться, и зашагал к беседке неподалеку, проклиная иностранный язык, ветра и Мондштадт за компанию. Между ним и официальным признанием в ненависти к зиме осталось столько же, сколько сигарет в начатой пачке у него в кармане.       С иностранным на сегодня он уже завязал.

***

      Курилка и вся территория вокруг учебного корпуса после ухода людей похожи на локацию из бродилки с поиском предметов. Может, не такие обшарпанные, курилка и вовсе была настолько новая, что беседку еще даже не расписали ничьи шаловливые ручки, но с фоном из летающей ржавой листвы, карканья ворон и затянутых наледью луж… Люк затягивается особенно глубоко и резко, кашляет, шмыгает замерзшим носом, торопливо берет сигарету другой рукой и прячет замерзшую ладонь в карман, сжав в кулак.       Подкрадывающаяся под прикрытием осени зима похожа на мягкого убийцу: сначала она дает привыкнуть к увяданию всего вокруг, заставляя воспринимать это как само собой разумеющееся, а потом наскакивает заморозками, заставляя испуганно ютиться все живое поближе к источникам тепла. Рыба уходит на глубину, кошки прячутся в подвалы, а птицы — в вентиляцию.       Жаль, что людям от холода уже нельзя прятаться — приходится шагать вперед, топтаться на месте, пытаясь согреться…       Он делает несколько шагов в сторону, и, наконец, не выдерживает: — Да где же чертового Кэйю носит?!       Дилюк уже нервно курит кажущуюся бесконечной сигарету, ожидая Кэйю на выходе из университета. Тот задерживается, и это бесит неимоверно. Знает же, как он не любит ждать, еще и по холоду, но все равно вечно тянет время.       Наконец, фигура партнера показывается в дверях альма матер. Сигарета, которой осталось на затяжку-две, спешно затушена и брошена в урну, судорожно облизанные губы печет в ожидании касания чужих губ. Кэйя знает об этом, и приблизившись, без колебаний дарит жадный поцелуй, от которого Дилюк скупо отпихивается; ласка заставляет кожу покрыться мурашками, хотя, отстранившись, омега показательно недовольно вытирает рот. Кэйю это ничуть не смущает — он тут же целует его в кончик покрасневшего от холода носа и улыбается ему так нежно, что хочется убить. Дилюк вспоминает, что он требовательный мудак, и интересуется максимально сварливо: — Ты где провалился по пути? Я жду тебя, чтобы домой пойти наконец-то, а не превратиться в статую самому себе.       Альберих на это лишь улыбается еще шире, не комментируя, что так парень каждый раз похож на ревнивую женушку, заправляет упавшую прядь алых волос Дилюку за ухо и поправляет воротник его плаща. Потом берет под руку, начиная спуск по ступеням в сторону выхода с территории, и спокойно сообщает: — Я разговаривал с Дайнслейвом.       Дилюк в ответ на это лишь фыркает, едко ворча: — Вы каждый день разговариваете, это не могло подождать? Я тут замерз, вообще-то. — О, так тебя согреть? — мгновенно оживляется альфа и обольстительно улыбается. Ядовитое ворчание аманта воспринимается им не серьезнее, чем обещания синоптиков о снегопаде к вечеру.       Кэйя неисправим, и Люк знает это, поэтому откровенно игнорирует флирт, почти злясь. Но недолго — он никогда не мог злиться на своего придурка всерьез.       Они идут в ногу, и, в конце концов, нахохленный Дилюк все-таки берет Кэйю под руку сам, сменяя гнев на милость и распрямляя спину. Тот, явно терпеливо поджидав этот момент, охотно скользит ладонью по его руке, касается холодными пальцами запястья, и Дилюк не противится, когда они сплетают пальцы замком.       Наконец, Кэйя говорит: — Это может оказаться проблемой для тебя. И определенно уже доставляет проблемы Дайнслейву. Потому что только что он сказал мне: «Не могу больше молчать, пожалуйста, знай, что я влюблен в тебя».       Рагнвиндр взглядом не выражает ровно ничего — пока что. Но бешенство закипает в крови все сильнее, и приходится вырвать ладонь из руки Кэйи, чтобы не сорваться на него. Гневные слова сумбурно путаются в голове, Дилюку хочется сказать много всего слишком злого, но выход получает только брошенное недовольно: — Завтра с ним поговорю. — Не перестарайся, — откликается Кэйя, но вид у него остается по прежнему отстраненно-задумчивым. Остаток вечера его омега ревниво обращает внимание на себя и удовлетворяется только к ночи.

***

      Завтра для Дилюка наступает слишком быстро. Хмурый сильнее обычного, он мнется у кабинета иностранного языка, вспомнив про не написанное сочинение, и про себя проклинает собственное небезразличие и ответственное отношение к личным вопросам. Итогом спора с собой становится решение сорвать пластырь быстро — он поговорит с Дайнслейвом прямо сейчас, пока у них есть немного времени до начала занятий.       Кэйя как обычно опоздает на пару и у Люка будет еще целая куча времени собрать себя после проведенного разговора со старым приятелем вдали от чужих глаз.       Как только блондин выходит из лаборантской, откуда его попросили принести плакаты, Люк привлекает его внимание, негромко подзывая: — Дайнслейв, можно тебя на минутку? — в аудитории наступает секунда абсолютной тишины, а потом кто-то с галерки разражается улюлюканьем, нагло крикнув с места: — У-у-у, Рагнвиндр, а Альберих знает, что ты с Дайнслейвом шашни готов крутить за его спиной?       Блондин останавливается на полушаге, в недоумении глянув на Дилюка. Тот, и не думая сдерживаться, ведется на провокацию, обернувшись и крикнув в ответ: — Ебало завали, иначе я поднимусь, и тебя отскребать будут со стен и пола кисточками и лопатками, — хорошо, что преподавателя нет в аудитории, иначе бы сейчас ему закатили речугу на час о необходимости следить за чистотой речи. В качестве последнего аргумента Дилюк оттопыривает средний палец, крепко собрав все прочие в кулак, а после рывком прячет руки в карманы и смотрит из-за встрепанной челки зверем, принимая «мне-вот-столько-осталось-до-срыва» вид.       Люка в эту секунду бесит все — то, что на них пялятся, шепчутся, мусоля взаимодействие, и то, что эти люди дышат с ним одним воздухом.       Но больше всего его бесит то, как он мается и мечется каждый раз, когда дело касается Кэйи. Так было всегда: в детстве, в старшей школе, когда они ходили рядом, «случайно» задевая костяшки рук, и Дилюк не мог открыть рот, чтобы признаться в симпатии к другу. Позже, на первом-втором курсе, когда сам Кэйя еще вынашивал способ признаться ему, систематически подвисая с дебильным видом и отвечая невпопад.       Все между ними как-то почти решила одна отчаянная истерика перед течкой, и ту Дилюк позже списывал на гормоны, не признавая, что мог в здравом уме городить такую дичь. Кэйя после его порывистой речи снисходительно улыбался, а возле губ у него надолго залегли горькие складки.       Проводя же итоговую черту — теперь Дилюк каждый день мысленно говорил «спасибо» Итеру за непроизвольный стимул в конце концов поговорить друг с другом откровенно. Раньше, даже когда они были в одной компании, все было просто кошмарно. Они ухитрялись то читать мысли друг друга, то не понимать даже того, что было сказано вслух, словами через рот, прямо и без прикрас. Однако, даже в моменты полного рассинхрона, для Дилюка Кэйя был его номером один.       За этого альфу он готов рвать и метать, а уж тем более за попытку подшутить над тем, к чему пара шла так долго. И сейчас даже по глазам Рагнвиндра всем стало очевидно, в какой он ярости. Зрачки вытянулись, ни дать, ни взять — змея, защищающая свое гнездо. Не хватало только разъяренного шуршания и потрескивания погремушки на кончике хвоста.       Дайнслейв качает головой, мысленно клеймя нарывающуюся галерку кретинами, и молча выходит из аудитории, легонько потянув разъяренного омегу за краешек худи. Он даже не столько слышит, сколько чувствует за собой тяжелые порывистые шаги накрученного парня. Дилюк буквально отражает поговорку, что рыжие — воплощение огня. В груди блондина тревожно сжимается.       Дилюк был замечательной парой Альбериху, это всегда было очевидно, заметно невооруженным взглядом даже самому далекому от проницательности человеку. У Дайнслейва только один вариант, почему сейчас омега желал побеседовать с ним наедине.       Скорее всего, Кэйя рассказал о случившемся минувшим вечером разговоре тет-а-тет.       Поэтому Дайнслейв не задает дурацких вопросов, не встает в позу и не пытается выделываться. Просто молча заходит в первую открытую и пустую аудиторию, ожидая разноса от Дилюка и готовясь проглотить его, принять любую реакцию омеги, включая пощечины без предупреждения.       Но после заминки слышит лишь что-то, спущенное на тормозах, сказанное без охоты: — Дайн. Это неправильно.       Дайнслейв вздыхает, непроизвольно чуточку горбясь. Тяжело присаживается на краешек парты, опираясь руками, заведенными за спину и опуская голову. Он напряжен до предела, и от глаз Дилюка это не укрывается. Все же с ним они тоже знакомы со школы, а благодаря энтузиазму Кэйи знают друг друга довольно неплохо. — Кэйя все же сказал? Это сильнее меня, Люк, и продолжается со старшей школы. Кэйя вчера спросил, почему я упустил Итера. А я никогда его не любил, и он меня тоже — это был просто договор, бессмысленная попытка убежать от реальности. Такие дела, Люк, что на это скажешь? — слова находятся с трудом, но, в конце концов, Дайнслейв выдавливает их из себя, ощущая тревожную беспомощность и растерянность. Дилюк ощущает почти то же — это не тот ответ, которого он ждал. — Я трахался с омегой, даже не с одним, а представлял под собой Кэйю, — безжалостно добивает парень признаниями.       Дилюку абсолютно нечего сказать, ему просто жутко. С минуту он стоит рядом с партой, потом все же садится на свободную половину, сжимая края тонкими пальцами. Его голос непривычно тихий и его громкость не меняется на протяжении всего времени, пока он говорит: — Мне не понять, насколько это больно — любить того, кто тебе не предназначен. Ты был рядом, когда Кэйя тупил, всегда был добр ко мне и заботился вместе с ним, поступал вместе с нами, хотя запросто мог выбрать и другое хобби, и даже другой факультет. И следил за Кэйей, когда меня рядом не было, не давая его заднице влипнуть. Я бы на твоем месте уже давно бы сгорел от ревности. Да я даже сейчас горю, просто от осознания того, что ты давно и долго неровно дышишь к нему. И я не знаю, что с этим делать. Если ты посмеешь влезть между нами, я буду готов придушить тебя, несмотря на то, что ты альфа и мой друг. Это-то и бесит.       Дайнслейв рядом с ним молчит, лишь вздыхает — у него нет идей, как решить все без потерь, но ничуть не жалеет, что раскрылся, — устал спускать все на тормозах и врать, что каждый его подкат к другу — очередная неудачная шутка. Он мотает головой и нервно хрустит пальцами, не зная, что сказать на такой откровенный ультиматум, когда в дверях раздаются хлопки и звук шагов. Рагнвиндр узнает этот ритм, поднимает глаза и смотрит на проскользнувшего в пустую аудиторию Кэйю. На его волосах капли талых снежинок — видимо, он недавно зашел с улицы и услышал окончание их разговора.       Дилюк чертыхается. Дверь он не закрыл. Вполне вероятно, за дверью успела нагреть уши вся их группа.       Блядство. — Меня утешает тот факт, что вы с утра пораньше не начали день с мордобоя, — заявляет Кэйя с улыбкой, но абсолютно серьезными глазами. Он до сих пор в своем пальто, заледеневшие руки скрыты в глубоких карманах — согреть его во все времена мог только Дилюк, но именно реакция Дилюка сейчас заставляет ладони колоться холодом. — На самом деле, я даже впечатлен, хотя и не был уверен, что Дилюк не вмажет тебе по челюсти. Ты рисковый парень, Дайн, — Альберих цокает не то восхищенно, не то с укоризной, и продолжает: — Я вам скажу только одно по поводу этой ситуации — и поверьте мне, я думал почти всю ночь. В итоге решил, что просто не в силах пустить все на самотек. Я заметил, что у тебя теперь всегда длинный рукав и трясутся руки, Дайн. Давно ты сам себя лупцуешь? Судя по тому, насколько спокойным был с тобой Итер, — нет. Что там? Укусы клыками? Попытки порезать вены? — Кэйя вдруг оказывается совсем рядом и задирает рукав свитера. Дайнслейв дергает плечом, но абсолютно безропотно позволяет проверить догадку и даже не шевелится, когда Альберих ведет пальцем по черным гематомам на его предплечье. — Здорово ты себя отделал, — тихо комментирует Кэйя, и Дилюк, помедлив, кивает. Черт, он был готов порвать альфу в клочья, но вид его самоистязаний буквально вызывал тревогу. Сколько раз Дайнслейв будет и дальше просто прокусывать, а не поведет клыками по венам? Это не нормально. — Это не нормально, — озвучивает сам Дайн, и у него становится какой-то усталый, лихорадочно-шепчущий голос. — Я пытался искать источник проблемы в детстве, пошел к психотерапевту, я пытался заставить себя не… Не влюбляться. И проиграл. Я не смог держать сцепку дольше пары минут с Итером, так, что он даже не понимал, что она была. Единственное, что действительно возбуждает меня до боли — это ты, — Дайнслейв неожиданно тянется вперед и ласково ведет ладонями по рукам оторопевшего, чудом не отпрянувшего Кэйи, сжимает его ледяные пальцы в своих ладонях. — Я готов убить всех для Дилюка, потому что он делает тебя счастливым и рядом с ним ты сияешь. Я готов… Я не знаю. Я уже на все готов, потому что я больше не могу. Не могу молчать, не могу искать способ и дальше держаться, не могу врать себе, — Дайнслейв неожиданно горбится, держа Кэйю за руки, утыкается лбом в чужое плечо, и из-под светлых ресниц вдруг выкатываются слезы — абсолютно беззвучно. Дилюка пробирает стылым холодком от этой картины, он машинально обнимает себя за плечи. — Я больше не могу оставаться только другом, понимаешь, Кэйя? Я жить без тебя не могу, — сипло хватанувший ртом воздух Дайнслейв сжимается еще сильнее, заходится в сухих рыданиях, больше похожих на беспомощное хныканье, и от всей его фигуры веет такой усталостью и бессильной изломанностью, что даже со стороны смотреть на подобное страшно. Остаться равнодушным невозможно.       Конечно же Кэйя тут же шагает вперед, чтобы его обнять. Конечно же Дайн утыкается лбом ему в грудь, и затихает, сотрясаемый дрожью. Дилюк ловит внимательный взгляд Кэйи и качает головой. Он не будет обнимать блондина даже теперь. Рагнвиндр складывает руки на груди и поджимает губы. Бросив взгляд на наручные часы, Дилюк с обреченностью констатирует, что иностранный в полном пролете, но туда ему и дорога, он все равно не сможет сдать домашку.       Тонкие пальцы Дайнслейва на руках Кэйи вызывали… Страх. Страх сковывал тело Дилюка, и он просто не мог отвести взгляда от багровых синяков. Скрещенные руки перетекли в объятия самого себя. Дилюк поежился, остро ощущая неуверенность.       От звука чужого голоса, такого слабого сейчас, хотелось взвыть и самому. И как бы не раздражал тот факт, что в Кэйю влюблен кто-то кроме него, Дилюк не мог оставаться в стороне, когда это касалось его друга. Возможно, одного из самых близких.       Поколебавшись, но решив действовать, он сокращает расстояние и тянется рукой к руке Дайнслейва, все еще сокрытой рукавом плотного свитера. Чуть тянет, обнажая бледную кожу. Но бледная она лишь пару сантиметров. Остальное покрывает россыпь гематом разной степени заживленности. Где-то желтые, где-то только налившиеся кровью. От этого зрелища хочется плакать, и Люк беспомощно смотрит на Альбериха, одними губами задавая беззвучный вопрос.       «Что нам делать?»       Он садится на край парты рядом с альфой, взяв Дайнслейва за руку и сплетя пальцы. Упирается взглядом в красивый профиль, стараясь остаться беспристрастным наблюдателем. Но…       Это трудно. Даже от запаха альфы ему плохо — Дайнслейв пахнет увядшими одуванчиками и горькой корицей. Горечь, что почти физически остается на языке, стоит лишь вдохнуть. И Дилюк вновь смотрит на Кэйю. Он впервые не знает, что делать. Просто сжимает руку близкого друга и смотрит на возлюбленного, не в силах что-либо сказать или сделать. Омега в нем беснуется и беспокоится. — Давайте попробуем, — в конце концов говорит Кэйя, и смотрит на Дилюка, потому что руки заняты плачущим Дайном. — Мы. Втроем. Переживаем этот день, идем ко мне и пробуем.       «В конце концов, если не получится — будем искать другой способ», — и это то, чего Кэйя не говорит, потому что Дайн у него в руках весит килограмм на десять меньше, чем он привык, а его запястья тоньше даже, чем у него самого, кожа обтянула скулы, и все это за каких-то жалких пару недель.

***

      Они приходят на вторую пару, словно были на первой, Кэйя гибко избегает неудобных вопросов и отвечает шутками на самые неудобные подколы. Они привычно садятся вместе — Дилюк, Кэйя, Дайнслейв. Для Дайнслейва и Кэйи иностранный — это буквально звучит, как шутка, потому что между собой они иногда разговаривают на какой-то тарабарщине, которую никто вокруг не понимает. Дилюк научился отдельным словам, но как сложить их в предложения — знать не знает, и просто молча констатирует: где два языка, там и три, и четыре.       Они весь день ведут себя, как обычно, разве что Дилюк сегодня непривычно часто позволяет Кэйе себя обнимать без взысканий. Им нужна вся имеющаяся поддержка и они пользуются собственной близостью — Дайнслейв при взгляде на них старается не завидовать совсем уж откровенно, но его выдает «кровоточащий» виноватый взгляд.       В конце концов, когда до конца последней пары остается всего полчаса, Дилюк наклоняется к Кэйе, внимательно следя за тем, как Дайнслейв расписывает формулу на большой доске под чутким присмотром Сяо. Он убирает волосы с уха альфы и тихо шепчет: — Я не знаю, что ты задумал, Альберих, но не мог бы ты мне объяснить, как ты попытаешься пробовать исправить ситуацию? Я беспокоюсь за него и не понимаю, как вообще его может тянуть к тебе. Но куда более ненормальным мне кажется то, что из-за этого он страдает, и мне… Как-то не по себе.       Дилюк осекается, подумав, что в тишине они привлекли внимание своей болтовней, но, подметив, что Сяо просто решил задать дополнительные вопросы по формулам, он продолжает говорить тихо и настойчиво. — Я боюсь за него. Что, если мы сделаем что-то не так?       Кэйя в ответ на это лишь издает смешок и ставит вопрос ребром, задавая его Дилюку в такой формулировке, что тот моментально алеет от гнева и смущения: — Никогда не думал о двойном проникновении?       Его взгляд издевательски весел, а Рагнвиндр даже не знает, что и ответить, лишь шипит сквозь зубы: — Не говори мне, что ты… — Да, именно это я и хочу сказать. Давай смотреть правде в глаза: третью часть времени он проводит с нами, и то лишь потому, что мы любим уединяться, да и он нуждается в личном пространстве и времени. Он не чужой человек, и я видел, как твое заботливое сердце болит о нем. О, я бы мог ревновать тебя, и я буду, безумно, мой дорогой. Но разве тебя не будет мучить совесть, если с ним что-то случится? Не боишься, что он загонит себя в могилу своей любовью? — Кэйя отворачивается от доски, беря его за руку и мягко сжимая пальцы Дилюка, похолодевшие без мягких черных перчаток. — Я тоже беспокоюсь о нем, и если ты позволишь хотя бы один раз быть ему с нами, позволишь быть куда ближе… Думаю, он будет благодарен тебе. Не важно, получится или нет. Важен сам факт. Если не получится — придется думать еще, но это хотя бы не будет бездействие, мы сможем быть уверены, что сделали все, чтобы помочь ему.       Дилюк молча сжимает его пальцы, почти физически чувствуется, как он колеблется, и лишь позже Рагнвиндр находит в себе силы сказать: — Прикупи в аптеке все необходимое. У меня вот-вот должна быть течка, и я хочу спровоцировать ее начало сейчас, чтобы было… Чтобы было легче и я не особо запомнил этот эпизод. Свидания и прогулки — не наш уровень, ты знаешь, а попытки спонтанно втянуть его в это — он не купится.       Кэйя понимающе кивает — имя «Дилюк», имитация здравого смысла, вмешивающего во все поступки чуткое сердце, и мораль, стояли в одной строке, сколько Альберих его помнил. Мораль, чувство справедливости, желание спасти. Удивительно, что он с разбегу согласен сразу впустить Дайна в постель, но хотя бы они не рассматривают свидания на троих — потому что они обречены на провал, и хорошо, что они оба это понимают.       Они обмениваются нечитаемыми взглядами и Кейя переводит внимание на свой конспект, быстро заполняя лист тем, что усеяло доску, а Рагнвиндр кидает взгляд на приближающегося Дайнслейва и отнимает у альфы свою руку, вытаскивая ладонь из-под стола. Пальцы мгновенно становятся совсем ледяными.       Ему придется постараться, чтобы подготовиться, — и морально, и физически.

***

      Дайнслейв на ходу отряхивает пальцы от мела и морщится. Руки ощутимо ноют, сейчас еще и подрагивают; на доске он писал, держа мел, как ручку, и просто чудо, что Сяо-сяншен не уловил его трясучку на итоговых расчетах. Итер явно не тратил на сторону свою ненасытность: помимо того, что у Сяо было вдвое больше всех норм пар в расписании, его омега еще и трахаться мог, как одержимый, и сегодня молодой альфа выглядел укатанным просто беспредельно. Довольно забавно, особенно если учитывать, насколько довольным хвостиком днем возле него вился неприлично энергичный Итер. Интересно, Дилюк тоже?..       Дайн гонит от себя мыслишку, хотя ему немного любопытно, насколько близость заряжает другого омегу. После каждого секса Кэйя ходил разукрашенный с головы до ног, и в душе после физкультуры все как-то заулюлюкали: Дилюк явно имел острые зубки и любил применить их по назначению к местам нетривиальным. Укусы были даже на заднице, и Дайнслейв знал это очень точно — к своему стыду, вид голой задницы Кэйи заворожил его надолго, он буквально глаз не отрывал от смуглой кожи, так что укус тоже был изучен в подробностях.       О том, что парочка пришла к какому-то решению по вопросу его чистосердечного признания, он догадался сразу: морщинка между бровей Дилюка всегда появлялась, когда его что-то тревожило. Чем больше тревожило, тем глубже была эта Марианская впадина на его лице. Кэйя тоже грузился, но скрывал это не в пример лучше. Уже то, что они расцепили руки при его появлении, могло быть показателем.       Поссорились, не пришли к единому мнению? Сердце обдало тревогой — перспектива стать разлучником ему не льстила.       Он сел на свое место, сдерживая волнение, достал влажные салфетки из сумки и вытер пальцы.       Рагнвиндр обернулся к Дайнслейву, как только тот закончил пытаться оттереть мел, напоминая ему достаточно тихо: — Ты не забыл утренний разговор? — Дайн качает головой — такое тяжеловато забыть — и выжидающе смотрит на омегу, терпеливо дожидаясь заключения; в голове у него как-то равнодушно течет мысль, как именно он будет заглушать боль от окончательно разбитого сердца после вынесения ему приговора. В конце концов, сегодня он действительно может попробовать полоснуть клыками по венам. Шрамы останутся нелепые и глупые, и, если он все-таки доживет до спокойной жизни без личных драм, перекроет их татуировками.       Дилюку очень сложно дается даже формулирование, не то что озвучивание того предложения, которое как вариант выдвинул Кэйя, но, честно говоря, в нем живет искорка авантюризма, которая их и свела, поэтому ему самому разом и неловко, и интересно, сможет ли это помочь.       Дайн привлекает к себе внимание аккуратным касанием, снова качает головой, — нет, не забыл. Люк колеблется еще пару мгновений, а потом поспешно наклоняется к уху блондина, обдав того горячим дыханием, которое заставляет мурашки побежать по коже альфы. Несколько торопливых вдохов-выдохов, тем более интригующих, что Дилюк заметно краснеет, а потом тот все же проговаривает вслух идею Кэйи, в мыслях проклиная Альбериха и весь мир заодно. — Он предложил тебе присоединиться для двойной вязки.       Омеге не надо даже гадать, как Дайн отреагирует. Тот отшатывается и краснеет не хуже самого Люка, его обычно нечитаемые ледяные глаза широко распахиваются. Дилюк смущенно отворачивается, кусая губу, ловя бесстыжий взгляд Кэйи и его бессловесную похвалу.       Будь это кто другой, они никогда бы не согласились делиться друг другом с кем-то. Но… Дайн — это что-то другое для них обоих, стоит об этом задуматься. Дилюку ужасно стыдно, прямо-таки до раздражения, но теперь мучительно интересно. Тот самый интерес, когда годами жалеешь, что не рискнул попробовать.       Оставшееся время пролетает незаметно, они сидят, как на иголках, все десять минут, более-менее спокойным кажется только Кэйя. И вот, конец пары ознаменован пронзительным звонком.       Дилюк, нервничая, идет к преподавателю, его запах волнуется, то набирая силу, то угасая, явно тщательно подавляемый. Приходится, смущаясь, объяснять причину своего и чужого грядущего отсутствия. Слава небесам — только Сяо, потому что всю следующую неделю пары у них должны были стоять только у Алатуса. Уже под конец, Дилюк, запнувшись, бурчит: — А, и… Дайнслейва тоже не будет.       Ему приходится на ходу изобретать длинную историю о том, что друг тоже нашел свое счастье, вот только прекрасная омега, ни много, ни мало, а аж из Мондштадта родом, и так жаль, что им приходится жить так далеко друг от друга. Отношения на расстоянии — это ужасно, знаете ли. Но вот если бы кое-кто позволил ему уехать хотя бы на несколько дней раньше, чтобы гон не застал альфу в пути — было бы просто чудесно, ведь так, Сяо-сяншен?       Он слышит смешки ожидающего Кэйи за спиной и злится безумно. Очень смешно и иронично, бездна, блядь, остроумия, десять баллов, Альберих. В следующий раз сам и будешь сказки сочинять, когда будут спрашивать, какого хуя они пропахли друг другом насквозь.       Сяо не нужно ничего лишнего, тот отмахивается от объяснений уже к середине — главное, чтобы были лекции, по которым вы предмет сдать сможете, и минимальное понимание материала. Но Дайн как математик вроде не безнадежен, иначе не дошел бы почти до выпуска. Так что свободны, как ветер, все трое.       Они уходят и почти до самого дома Кэйи идут в молчаливой тишине. Никто друг друга ни о чем не спрашивает, словно негласное табу на разговоры повисло над их компанией. Останавливаются лишь у аптеки по пути. Кэйя уходит внутрь, коротко спросив у Дилюка, что конкретно нужно. Тот быстро называет лекарство и еще что-то смущенно пытается произнести, но Альберих затыкает его рот коротким поцелуем и фразой «я знаю».       Рагнвиндр тут же отходит от ступеней аптеки и через минуту уже нервно закуривает сигарету, стряхивая пепел в пепельницу над урной с маниакальной настойчивостью. Дайнслейв, стоя рядом с ним, к сигаретам так не притрагивается, хоть и держит пачку в руках. Дилюк поднимает на него глаза, выдыхает густой дым практически в его лицо, чуть сбоку, слегка нервно произнося: — Не переживай, если переживаешь из-за этого. Ты не один такой — я тоже сам не свой. Кэйя… Он непредсказуем в своих желаниях. Черт знает, что творится в его голове, но… Думаю, это должно помочь.       Дилюк губами зажимает сигарету, машинально отвлекаясь на стряхивание снежинок с волос Дайнслейва, и, аккуратно убрав от чужой головы своевольные пальцы, ругая самого себя за то, что полез без спросу, тут же протягивает альфе свою подкуренную сигарету: — Затягивайся.       Дилюку неловко, но он всеми силами это скрывает — обычно он никого кроме Кэйи не трогал, а тут… Как под руку толкнули.       Возражений требовательный взгляд алых глаз не терпит, и Дайнслейв покорно припадает губами к сигарете, исполняя просьбу-приказ. Кэйя, вернувшись с небольшим пакетом, смотрит на это с некоторым азартом, и выговаривает с ноткой игривости в своем голосе: — Вы так ладите, что я невольно себя ощущаю лишним, — Дилюк вздрагивает от такого заявления, рефлекторно едва не огрызаясь, но Альберих уже проливает масло на волны: — Я купил все, что нужно, можем идти.       Рыжеволосая бестия только плечом поводит, хватая пакет и засовывая туда свой нос первым делом, проверяя все купленное и оставаясь довольной. В этот раз альфа предусмотрительно взял воду с витаминами. И даже с клубничным соком. Неисправимый.       Дилюк решает принять стимулятор еще на улице. До дома Альбериха рукой подать, и пока они дойдут, запах Дилюка будет высвобождаться, нарастать и своим шлейфом кружить голову обоим альфам, а может и кому еще.       Терпкий и густой, маскировочный запах гари рассеивается спустя уже несколько минут, уступив место истинному запаху — аромату сочного шиповника и меда. Дилюк на самом деле пахнет сладко, как и полагается омеге, но это лишь для тех, кто достаточно близок — в основном омежья сладость скрывается под наносным флером, возникающим у некоторых омег, имеющих пару — чтобы не привлекать никого другого, этакая естественная защита от посягательств. В сладкой смеси ощущается легкий запах водяной лилии от аромата Кэйи, чью метку он принял, и только сейчас к этому букету примешается корица и одуванчики.       Ходячее цветочное поле, парфюмерная лавка на ногах, самый странный букет, который только можно придумать. Если они и правда смогут, для них троих так будет всегда.       Горечь таблетки на корне языка быстро проходит, и вскоре начинает ощущаться легкий жар в теле. Дилюк дышит чуть тяжелее и благословляет улицу за зимнюю свежесть. В лифте ему ехать уже дискомфортно. На встревоженный вопрос Дайна о том, что выпил Дилюк, Кэйя лишь загадочно усмехается: — Увидишь.       Наконец раздается щелчок замка пустой квартиры — и им можно раздеваться. Рагнвиндр не позволяет коснуться себя ни одному, ни другому альфе, которые машинально тянутся помочь ему. Сняв все самостоятельно, он по-собственнически хватает одно из полотенец, висящих в комнате, и тут же уходит в ванную. Не в первый раз он здесь и не в первый раз у него течка, он уже все знает. Альфам остается лишь терпеливо ждать, пока тот постоит под горячей водой, согреваясь и приводя себя в порядок.       Люк нервно проверяет, что ничего не помешает ему чувствовать себя идеальным. Свои длинные волосы он старательно держит собранными, неуклюже закрепляя в высокий хвост висящей здесь же резинкой, чтобы не промокли. Трахаться с мокрой головой — себя не уважать, поскольку ему нравилось, как жестко иногда Кэйя прихватывал скользкие пряди. Обо всем, что касалось Дайнслейва, он старался пока не думать.       Но, выйдя из душа, мокрый и в одном полотенце, первым он сталкивается именно с ним.

— Yuki Murata — Follow Your Heart

      Ледяные глаза изучают его, мокрого и разгоряченного, нос примечательно вздрагивает, втягивая запах. Да, Дилюк уже понемногу чувствует накатывающий эффект таблеток, и то, как гормоны кружат голову, заставляя выпрямить спину. Он только спустя несколько секунд замечает, что Дайнслейв снял свой свитер, и Люк вновь касается его руки своими влажными пальцами, ведя вверх по коже, к плечу, до футболки, спасавшей от колкой пряжи. Злые синяки от укусов заканчиваются в районе локтя, выше уже просто не дотянуться, не укусить кожу. Не изгрызть так, как альфа делал это в последнее время.       Дилюк отнимает пальцы от следов, переключается на лицо блондина. Рука вновь сама тянется, но уже к губам, и Дилюк придирчиво проводит по ним большим пальцем. Приподнимает верхнюю губу, обнажая ровные белые зубы и заостренные клыки. В это же время со спины его талию обвивают руки Альбериха и ухо обжигает горячий шепот: — Ну разве он не красивый? И ты позволишь ему этими самыми идеальными зубами себя увечить?       Дилюк замирает, когда блондин словно в замедленной съемке сначала отстраняется, а после встает ближе, успев взять за запястье и приобнять. Альфа приоткрывает рот, и Рагнвиндр, приняв предлагаемое чужой рукой направление «исследования», завороженно проводит подушечкой большого пальца уже по нижнему ряду зубов, задевая острый клык, тут же распоровший тонкую кожу. Он чуть вздрагивает всем телом, отдергивает руку от неожиданности, но забрать совсем ее не дают — Дайнслейф быстро ловит его ладонь своей и мягко слизывает выступившую кровь, успевшую побежать по линиям на ладони к запястью, завершая вылизывание тем, что втягивает в рот и посасывает раненный палец. От разводов крови на чужих губах у Дилюка по спине бегут мурашки, и он облокачивается на тело Кэйи, слегка… удивляясь своим внутренним ощущениям. Противоречивый бунт, теперь вместо желания закатить Кэйе парочку сцен он испытывал лишь легкое, щекочущее возбуждение и острую необходимость исполнить задуманное.       Неутихающий и провоцирующий, шепот Кэйи настолько проникновенный, что это давит на мозг, и Дилюк с огромным трудом находит в себе силы привычно строго огрызнуться: — Кэйя, заткнись.       Он, хоть и омега, хоть и под гормонами, но властный. Любит, когда все идет по его плану, а не по чьему-то велению. Хотя с Кэйей это обычно никак не работает, и все одинаково идет через задницу.       Тонкие пальцы требовательного омеги обласканы бледными губами Дайна, в то время как по доверчиво открытой шее ведет чуть прохладный нос Кэйи. О, Дилюк знает, что последует после этого игривого исследования, он хорошо изучил привычки возлюбленного, которого так не хотел ни признавать, ни отвергать, поступая, как последняя скотина, но…       Следовало признать, что Кэйя с самого начала был прекрасным любовником, чутким и нежным. И в то же время он мог быть и жестким, непреклонным. Жадным. Таким, каким требовалось в определенный момент. Дилюк, столь же непоколебимый и упрямый, как его альфа, в глубине своей души все же хотел ему подчиниться. Он готов был ползать на коленях, стирая те в кровь, чтобы холодный взгляд не отводился в сторону ни на секунду, а руки его альфы гладили чувствительное тело в бессловесном поощрении.       Это было игрой, чем-то сродни фетиша — отталкивать партнера от себя, привязывая тем самым ближе. Они были огнем и льдом, то и другое могло обжечь, но последствия…       Кэйе достаточно просто приложить чуть больше усилий — и Дилюк падет. Но Альберих никогда не злоупотребит доверенной властью.       Дилюк задыхается от давления ладони и пальцев на своей шее, издавая такой стон, какой уши Кэйи слышали отнюдь не в каждую их близость. Холодные губы на пламенеющей коже под волосами — и омега готов выскользнуть из своего тела вон. Кэйя дразнит его чувствительные уши, заставляя ежиться и хватать ртом воздух, чуть провисая на держащей его руке, пока Дайн держит его за запястья, внимательно наблюдая за происходящим.       Шершавое полотенце соскальзывает по дрожащим бедрам и Люк практически тут же ощущает две пары рук на своем теле, изгибается под ними, исступленно уставившись в потолок. Дайнслейв и Кэйя. Одинаково холодные пальцы, одинаково мягкие волосы, скользящие по его плечам, одинаково жадные губы, ласкающие каждые свое плечо. Он опускает взгляд ниже, встречая ледяной взгляд блондина, и слышит сладкий шепот Кэйи над своим ухом с последующим прикусыванием мочки с сережкой: — Ну же, Люк, поцелуй его.       Хочется вновь огрызнуться, вздорно потребовать не торопить, но его подталкивают, и возмущение тонет в поспешно начатом Дайнслейвом поцелуе, таком же жарком, как и тело Дилюка в этот момент. И сразу не хочется спорить, потому что Дайн изумительно целуется. Дилюк с головой тонет в ароматах двух альф, сплетающихся так тесно и органично, что даже заставляет задуматься — не так ли сейчас все происходит, как должно было быть. Рагнвиндр злится, вновь осознавая свои какие-то предательские мысли, но целуется со всей присущей ему страстью и отчаянием.       Раз Кэйя хочет этого — он переживет. Мысли о том, что он сам не захотел бы отдавать Дайнслейва не то что недругу, а и другой омеге окончательно, Дилюк успешно подавляет, трусливо игнорируя, что привык к размеренно тянущему одиночеству, либо непостоянству амурных увлечений Дайна на стороне — потому что блондин всегда вновь возвращался к ним.       Дайнслейв не уступает омеге ни пяди, целует страстно, заставляя запрокинуть голову, перехватывает власть и подавляет своим напором, а когда берется ладонью за горло, чтобы контролировать еще больше — вздрагивает, попадая пальцами по пальцам Кэйи. Они держат Дилюка вместе, и кожа Дайнслейва покрывается мурашками: в воздухе разливается аромат возбуждения второго альфы — так сильно ему нравится наблюдать за своим омегой, целующимся с другим.       Это заставляет сердце биться чаще, потому что он готов сделать все, чтобы Кэйя был доволен. Его реакция на поцелуй…       Дайнслейв скользит свободной рукой по голому боку омеги, внутренне обмирая каждую секунду — гладкая шелковистая кожа вспыхивает огнем под его ладонью, кровь приливает мгновенно. Дилюк стонет в рот, когда он опускает руку на бедро, сминает упругую кожу. Пальцы покалывает желанием завести руку дальше, провести, потереть между ягодиц — и все лишь для того, чтобы робко коснуться живота и паха Кэйи тыльной стороной кисти. Ощутить жар его тела, мимолетно мазнуть по вкусно пахнущей коже.       Мысль слишком сильная, голова мгновенно кружится от прилившей к щекам крови. Он разрывает поцелуй и опускается на колено — его не держат ноги. Целует плоский живот и против воли соскальзывает взглядом на вздыбившийся член стонущего омеги — Кэйя творит что-то немыслимое с чужой шеей. Из нового положения Дайнслейв видит, как прямо на его глазах головка обильно подтекает предсеменем, а потом по бедрам стекают первые вязкие капли и Дилюк стонет с надрывом, норовя выпятить ягодицы. Дайнслейв сглатывает — от нагретой кожи начинает сильнее пахнуть Альберихом и это заводит, а не отвращает. Он горячо выдыхает на чуточку покрасневшую кожу лобка, крылья носа хищно трепещут, а потом он прижимается лицом к чужому бедру, горячо дыша, прихватив Люка за бедра для опоры. На белой коже внутренней стороны бедра следы чужого укуса, Дилюк издает скулящие звуки горлом и сжимает бедра, а Дайн, забывшись, ведет носом выше, дышит, приоткрыв рот, пока не утыкается в пах. Мокрый член трется о щеку, здесь тоже пахнет Кэйей — должно быть, Альберих не против стоять перед своим повелителем на коленях, а именно повелителем его омега и является. Любимый тиран и деспот, и Дайн не колеблясь накрывает член Дилюка губами, вслушиваясь в надрывный звук удовольствия — стоит положить ладонь на внутреннюю сторону бедра, как по ней начинает обильно стекать смазка.       Дилюк опускает глаза на блондинистую макушку внизу и вспыхивает мгновенно. О, боги, лучше бы он не смотрел. Ноги едва держат его, и если бы не сильные руки Кэйи, обхватившие его поперек груди, он давно бы упал, как сломанная кукла.       Его кисть поощряюще скользит по светлым волосам, ласкающе перебирает шелковые пряди, сжимает их, пока Люк заходится в гортанном стоне удовольствия — потому что сосет Дайн так же основательно, как целуется. Губы Кэйи на его шее шепчут похвалу им обоим и омеге это льстит безумно.       Когда его хвалит Кэйя, хочется перевернуть мир, не иначе. В мыслях мелькает поправка — сегодня, здесь и сейчас, переворачивать скорее всего будут только его самого.       Но как же происходящее приятно. Рагнвиндр уже начинает сомневаться, хватит ли его одного для того, чтобы обоих альф удовлетворить. Сомнения здравые, но пока все сосредоточены лишь на том, чтобы удовлетворить его собственную жажду прикосновений, распаляющую сильнее и сильнее. Течка, спровоцированная им самим, обещает быть крайне обильной на ласки.       Дилюк выгибается от очередной волны удовольствия, подаренной губами на его члене. Ощутив руку Кэйи на своей руке, которой он мягко сжал волосы блондина, Дилюк сначала пытается глянуть на него, но получив быстрый поцелуй и поглаживание по пальцам, опускает взгляд обратно на Дайнслейва. Смотрит с поволокой во взгляде на его прикрытые глаза, на плотно сомкнутые, блестящие от смазки губы, растянувшиеся вокруг члена. Не сдерживается, с нежностью в дрожи пальцев трогая гладкую щеку. Ему не нравится, что оба альфы все еще одеты, в отличие от него, но сказать об этом слишком сложно.       Сложно сосредоточиться, когда они захлестывают своим общим запахом, подавляя всякое желание дергаться.       Чертовы двое извращенцев, как же раздражают.       Но в то же время, происходящее приятно до омерзения к самому себе.       И Дилюк через силу берет себя в руки, властно сжав чужие волосы в руке, заставляя Дайнслейва оторваться от минета, пока тот не перешел точку невозврата. Пальцы тянут чужой подбородок, сжимают его, пока омега ведет по влажной, припухшей от сосания нижней губе, и говорит, не обращаясь при этом ни к кому из них: — У двери собрались меня трахнуть? А об имеющихся пожеланиях центральной фигуры даже не спросите?       Он выпутывается из оплетших его лозами рук, оставляя альф в ступоре из-за смены установившегося настроения, подхватывает опавшее на пол полотенце и оставленную на бортике ванной клубничную воду и гордо удаляется, словно недоступная для их рук дива. Вот только в отражении настенного зеркала он видит короткий перегляд альф — и улыбку Кэйи, блуждающую на тонких губах. — Каков гордец, — негромко комментирует его уход в комнату Альберих, и Дилюк согласен с ним всецело. Гордость сейчас — именно то, из-за чего в постели он потом будет виться как змея меж тел двух альф, униженно умоляя обоих о продолжении. В течку он ненасытен, развязен, требователен.       Сделанное им замечание оказывается бессмысленным задолго до озвучивания самого замечания — кровать в комнате Кэйи идеально заправлена, самое то, чтобы принять гостей, желающих начать сминать покрывало. Он устраивается сидя в самом центре, и вскоре вновь зажат меж тел любовников, только теперь у него куда больше свободы действий и меньше страха упасть из-за подкашивающихся ног.       Все начинается практически так же, как было в коридоре. Дилюк вновь в плену рук и губ, снова он бестия, дух огня, который стонет и вьется между ними языком пламени. Уткнувшись в плечо Дайнслейву, пока руки обоих партнеров скользят по нему, оглаживая и переплетаясь, словно хищные лианы вокруг ствола дерева, Дилюк пытается вспомнить, каким был запах Дайнслейва без примеси увядания от страданий по Кейе. Полотенце отброшено за пределы постели чужими руками — «посильная помощь», маскирующая нетерпеливое желание увидеть его обнаженным перед ними. Он и сам готов был так себе помочь, но ему просто не позволяют этого сделать. Все, что может он — это «помогать» одному из альф выпутаться из одежды. Логично предположить, что это не Кэйя.       Дайн — их с Кэйей избранная жертва на сегодняшний вечер, и футболка с него стягивается моментом. Если не смотреть на изувеченные руки, он очень даже ничего — такое ничего, за которое омеги дерутся, увидев у звезд на сцене. Красивая бледная кожа, стройное и подтянутое тело, изящная линия ключиц, умоляющих об укусах, играющие под тонкой кожей рельефные мышцы, подаренные ему природой и активным образом жизни. Мечта, а не альфа, для сотен омег. Дилюк врезается поцелуем в его губы вновь и вновь, пока в зад впиваются пальцы Кэйи, такие наглые и властные, заставляющие подвывать от болезненности нажима и какого-то ненормального мазохистского удовольствия, ползущего по спине вверх. Они гладят, трут, давят на нагретый металл анальной пробки, тянут ее на себя, и Дилюк с шипением кусает нижнюю губу Дайнслейва, приподнимая и выпячивая задницу, мгновенно алея. С влажным звуком пробка выходит, задница ощущается угнетающе пустой и его бедра начинают дрожать под щекотными движениями горячей смазки, тягучими дорожками стекающей по чувствительной коже.       Кэйя усмехается, вертя игрушку в руках, пока Дилюк стирает чужую кровь со своих губ тыльной стороной ладони и лижет раненную губу Дайна, виновато посматривая на ошарашенно моргающего альфу перед собой. Он испытывает стыд, что Дайнслейв стал маленькой частью их игры, но еще больший стыд испытывает, стоит Альбериху сказать вслух: — Пожалуй, я бы хотел побыть некоторое время просто наблюдателем.       А Дайн проговаривает вслух очевидное, но смущающее: — В коридоре ты потек… С пробкой? — Дилюк краснеет пуще прежнего, а Дайн остается под сильным впечатлением еще несколько мгновений, прежде чем встряхнуться.       Дайнслейв многое видел и немало делал, пытаясь перебить ненормальную увлеченность другим альфой, но о подобной возможности даже он не слышал. Судя по усилиям, которые Кэйе пришлось приложить, стояла пробка достаточно плотно, однако… Однако Дилюк все равно сильно тек даже с ней, Дайн не с одним Итером был в постели.       Дайнслейв против воли краснеет тоже и ощущает что-то вроде беспомощной паники, теряясь после неоконченной ласки в коридоре и окончательно паникуя теперь, когда Кэйя делает самоотвод. Весь его опыт пасует — Дайн хочет быть с Кэйей и совсем не знает, что нравится Дилюку.       Однако уже через секунду омега берет все на себя. Рядом с этим парнем, решимость Дайнслейва, с таким трудом собранная на признание, ему самому кажется пшиком. — Поцелуй меня, — требует Дилюк, и Дайн слышит в каждом обертоне этого требования, в каждой буковке, тысячу требований, озвученных до этого. Требований, которые исполнял другой альфа.       Кэйя смотрит на них, чуть отодвинувшись, чтобы не мешать, и Дайнслейв ловит каждое его движение из-за спины Люка. Но едва омега нетерпеливо хватает его за плечо, Дайн мгновенно переключается. Он мягко сжимает чужое запястье, удерживая на месте прикосновения, опускает голову и целует тонкие пальцы. От них тоже пахнет Кэйей. Мир вокруг пахнет Кэйей — кто циничнее, напомнил бы, что они в комнате Кэйи, чему ты удивляешься, но — — Я не знаю, с чего ты предпочитаешь начать. Есть особые пожелания? — в конце концов говорит он, обращаясь к Дилюку, наклоняя голову и заставляя себя смотреть, собственно, на Дилюка, временно игнорируя Альбериха.       Напоминания, что путь к сердцу мужчины лежит через тело его партнера, помогали чуть — но Дайн очень старался. Он даже действительно обращает внимание на то, какой терпкой сладостью отдает аромат омеги. Дилюк дышит все чаще, его член покрыт прозрачными каплями предэякулята, однако действительно внимание Дайнслейва благодаря этому привлекают соски омеги. Пунцово-красные, блестящие, с вытянутыми навершиями — Дайнслейва цепляет блеск и золотой отлив тонких сережек, пронзивших нежную плоть.       Не дождавшись ответа сразу, Дайн подается к омеге и лижет один из сосков, прихватив зубами сережку. Дилюк шипит, словно змея, но Дайн уже отличает звуки боли от звуков смущенного желания. Поэтому накрыв сосок пальцами, второй он окончательно захватывает губами. Пахнет тем, чего у Дилюка просто не может быть: молоком и почему-то карамелью.       Дилюк даже в начале течки, когда прочие теряются в слабости от пожаром разгорающегося желания, ведет себя, как капризная особа, но все капризы улетучиваются, стоит коснуться чувствительной зоны его тела. Наверное, самой чувствительной, раз он так реагирует на жадные поцелуи. С его губ срываются стоны, и от осознания, что это, по сути, заранее обговоренная измена — у Дилюка кровь стынет в жилах и одновременно тянет в паху, разрывая его противоречием. Но он верит Кэйе, его благоразумию и умению определять границы дозволенного, и так привязан к ним обоим, что не может сопротивляться, а потому, зажмурившись, утыкается носом в волосы Дайнслейва, простонав: — Пожалуйста… Укуси.       Его тело из-за таблеток, принятых настолько незадолго до естественного начала течки, реагирует сильнее, чем обычно, и сидя на бедрах Дайнслейва он ощущает влажность ткани его черных джинс, пропитывающихся смазкой, потому что Дилюк оседлал его бедра. Вот же блядство. И хуже всего то, что Альберих припомнит ему этот распущенный жест, и будет раз за разом попрекать необидными смешками.       Нервишки снова начинают пошаливать из-за сносящего все на своем пути потока гормонов и высвобождающихся с ними инстинктов.       Дилюк готов был разодрать горло другим омегам, но вот готов ли был сделать это ради него Кэйя? Правда ли Дайн станет исключением?       Это стоило проверить, вот прямо здесь и сейчас. Дилюк прикусывает ухо блондина, обдает его горячим дыханием, стонет, глядя самым краем глаза на Кэйю, которому, судя по характерно натянутому бугорку на штанах, происходящее нравилось.       Рагнвиндр изгибается под чужими губами, целующими соски, прижимает блондина ближе, нетерпеливо ерзая. Он становится раскованнее, резким движением опуская руку альфы на свой зад, прижимается ближе, облизывая сухие от стонов и сбитого дыхания губы. Заставляет посмотреть Дайнслейва на себя, властно проговорив: — Будешь просто смотреть и лапать? Или зайдешь дальше? У меня нет стоп-слова, я хочу больше.       Его слова имеют вес, и пока Дайнслейв раздумывает, Дилюк прогибается в спине, аккуратно прикусывая его ровный подбородок. В тишине комнаты треск замка на ширинке становится оглушающим, и Дилюк лезет в штаны блондину, вырывая с его губ приятный слуху стон. Дилюк готов был оседлать его бедра прямо сейчас, но он играет с Дайнслейвом, опуская уже и вторую руку на свои ягодицы, томно шепча почти в губы: — Если забыл, каково с течными омегами, я могу напомнить.       Люк ловит его беспомощно-смущенный взгляд, обращенный на второго альфу, цыкает, поворачивая Дайнслейва к себе, шепча в самые губы почти ядовитым голосом, не терпящим никаких возражений: — Смотри на меня, когда я говорю.       Терпение — ни разу не сильная сторона омеги, особенно сейчас, когда хотелось получить внимание к собственной персоне в полной мере. Пальцы Дилюка гуляют по стоящему члену альфы, надавливая на чувствительные места, на яички. Он оттягивает кожу крайней плоти вниз и наблюдает за реакцией, проводя пальцами по малиновой головке до сдавленного стона. Прозрачная капля смазки сверкнула жемчужиной на свету и моментально была размазана по пальцам, давая комфортную влагу и облегчая скольжение. Дилюк развратен в своих желаниях, и поэтому сейчас именно он усиленно старается доставить удовольствие Дайнслейву. Ему нравится, когда тот становится смелее, охватывая его тело, перестает таращиться на Кэйю, увлеченный самым Дилюком. Вот и сейчас Дайнслейв, не отводя взгляда от чужой руки, держащей его за член, выпутывается из штанов — не без помощи юрких пальцев приподнявшегося Дилюка, которые отрываются лишь на минуту, чтобы потом вернуться к своему же занятию.       Какую же эйфорию приносит омеге то, как уже полностью голый и горячий Дайн касается его шеи в щекотно-дразнящей ласке. Касается губами, языком. Вылизывает метку Кэйи, словно вот-вот вгрызется тоже, как Дилюку и хочется. Да, его просто манит запах избранника Дилюка, а не он сам, и с этим ничего не сделать, но… Кэйя не против этого. Дилюк видит это в отражении напольного зеркала, когда провокационно скользит по спине Дайнслейва рукой вниз, проводя ногтями, пока альфа не начинает дрожать и дергать лопатками. Красный след появляется почти моментально, блондин крупно вздрагивает, член в кулаке Дилюка ощутимо пульсирует, выдавая готовность излиться, а Люк только сжимает его у основания, после чего легко и нежно проводит свободной рукой по щеке Дайна, не изменяя себе и строгим голосом наставляя: — Растянешь меня? Постарайся как следует. — Хорошо, — Дайнслейв не замечает, когда голос садится до шепота. Он и сам не понимает, что с ним и почему он беспомощен, словно чертов девственник, хотя раньше никто не смог бы пожаловаться на него в постели. Наверное, дело в том, что он ощущает взгляд Кэйи в сочетании с хваткой Дилюка на члене. Ощущает, как второй альфа возбуждается, как следит за ними обоими, а омега дразнит их всех, не зная жалости, и от этого сердце вдруг сладко ноет. Он хочет, чтобы они были его, только один Кэйя не пойдет на такое, но если вместе — кто знает.       Дайн целует Дилюка в плечо, пьяный от собственного желания, готовый хныкать в голос, и перехватывает удобнее влажные бедра омеги. — Куда мне укусить тебя? — шепчет он в самое ухо Рагнвиндру и тут же лижет шею, намечая зону, присасывается, оставляя яркое алое пятно на белом полотне. Лижет острую ключицу и заманчиво выдыхает на возбужденный сосок, порнографичный вид и форма которого буквально заставляют член дергаться. Дайн любит красивое, а Дилюк красив, словно мальчик-аристократ ушедшего века — такой же живой, горячий и немного хулиганистый, но без хитринки. Рыцарь с чистой душой, постоянно влипающий в переделки. Герой романа.       Он гладит пальцами между ягодиц, оттопыренных для устойчивости, трет мокрый и нежный, скользкий вход, разводит пальцами и по ним тут же начинает течь смазка. Чужая течка пока контролируема, Дилюк не теряет голову от желания получить член — не хватает гормонов. Слышно чужой вздох — Кэйе явно понравился вид, и желая порадовать его еще больше, Дайн проталкивает сразу два пальца до костяшек — Дилюк выгибается, а он посасывает его сосок, нежно, без зубов, кружит языком по навершию. — Сладкий, — выдыхает он, и продолжает исследовать нутро пальцами, не вытаскивая. — Толкайся мелко, ему нравится такое даже на узле, — слышит он далекий голос, от которого они с Дилюком вздрагивают и краснеют. — Не будь так самоуверен, чертов Кэйя! — мгновенно приходит в себя омега, которого только-только повело; огрызается, будто маленькая собачка тявкает, и почти без перехода стонет в голос, потому что Дайн делает, как ему советуют. Жалобный кошачий звук — восхитительная музыка для ушей альф, а испуганно взметнувшуюся ко рту руку, покрытую смазкой с его члена, Дайн быстро целует в тыльную сторону кисти и отводит в сторону. Кончиком третьего пальца блондин давит на промежность и под яйца, усиливая ощущение мелких толчков, и Дилюк потеряно хныкает с беспомощно искривившимся лицом, ведет бедрами, насаживаясь. Его задница туго сжимается вокруг пальцев, а Дайн трет простату и, сгибая костяшки, стучит по узлу, ощущая, как внутри становится горячее.

Ava Max — Belladonna

— П-перестань… — тихая просьба, которая игнорируется. И Дилюк впервые не распаляется на месте, не вспыхивает бешенством, не взрывается, как обычно. Сейчас это просьба-наоборот. Сейчас хочется большего, чем уже дают: насадиться на чужие пальцы до жесткого шлепка по заду, до глухого стона. Пару минут такой сладкой пытки — и он не выдерживает, сжимая руками сильные плечи, загребая в кулаки светлый шелк волос, изгибаясь под чужими пальцами и взглядом возлюбленного. Даже отголоски мыслей о неправильности происходящего исчезают из головы напрочь.       Дилюк стонет тихое «я хочу тебя» и не знает сам, к кому конкретно обращается: то ли к крепко сжимающему его в своих объятиях Дайнслейву, то ли к самодовольно улыбающемуся Кэйе. Скорее первому, раз он так резко заваливает альфу на кровать. Он на пределе своего терпения, ему хочется, чтобы его откровенно отодрали, хорошенько, до алых следов на ягодицах, горящих приятным жаром и болезненностью. Дилюк нависает над Дайном, словно изголодавшись по ласкам, стонет, умоляя, беспомощный, отдавая все на откуп воле альфы, бесстыже отираясь о член Дайнслейва своим животом, выгибаясь изящно, подобно хищной кошке.       Какое же наслаждение он испытывает, когда его заставляют приподняться, лишь чтобы плавно провести по его ноющему члену кулаком, растягивая капающую смазку и обнажая головку. О, это поистине сладкая мука, отчего он почти инстинктивно толкается в чужую ладонь. Пальцы в нем дергаются, давят на простату так, что простреливает насквозь, и Дилюк готов кончить в ту же секунду, прижимаясь к торсу блондина и жадно дыша. Запах Дайнслейва теперь одурительно свежий, ни следа былой горечи, от этого даже клыки чешутся и хочется кусаться. Дилюк не отказывает себе в удовольствии искусать чужую ключицу до кровоточащих следов, которые он зализывает с усердием, оставляя во рту соленый вкус крови, пьянящий до одури. Ему хочется наконец-то ощутить заполненность, стимулятор отпускает последние толики разума в вольный полет, и Дилюк оборачивается на Кэйю, глядя совсем иначе, открытее, трагично изломив брови, одними губами умоляюще шепча: — Можно?       Он знает себя: в такие моменты он полон страсти и какой-то животной похоти, не может даже сдержаться. И когда смуглая ладонь скользит по его щеке в волосы, мягко сжимая те, прихватывая загривок, а ласковый голос шепчет желанное «конечно, Люк», Рагнвиндру окончательно сносит крышу. *       Когда чужая рука мягко охватывает его запястье, вытаскивая пальцы из чужой задницы, Дайнслейву тоже срывает крышу — запаха Кэйи вдруг много, он везде, всюду, им можно задохнуться — и он стонет, ощущая двойной вес на своих бедрах, тянет Дилюка к себе за плечи, чтобы выглянуть за его плечо. Кэйя улыбается, глядя на них, подмигивает и приспускает свои брюки так порнографично, что проследившего за ним Дайна бросает в жар, а лицо моментально спекается, наверняка тоже краснея.       Дилюк стонет в ухо, часто дыша, захлебываясь Кэйей; Дайн понимает его реакцию, гладит по спине, позволяя потираться о себя, а потом тоже стонет: Альберих взял его рукой, одновременно за волосы поднимая, направляя и продавливая Дилюка, как ему хочется. Омега послушно опускает бедра, ерзает, меняя положение, и вскоре головка упирается во влажную дырку, уже давит, начиная проникновение, когда Дайн находит силы напомнить: — Таблетки или презерватив. — Я пил, — Дилюк смотрит мутно, вид у него потерянный, а потом Кэйя давит ему на поясницу, вынуждая опуститься вниз, и он изумленно стонет, прогибая спину и садясь на Дайнслейва, удерживая себя на пятках — ошеломительно красивый, голый и горячий. Дайн стискивает зубы, в глазах темнеет — Дилюк неописуемо влажный и узкий. У него заметно дрожит внутренняя сторона бедер, он сокращается на члене, тяжело дыша, а потом его охватывают руки Кэйи, удерживая крепко, словно в оковах.       Они начинают двигаться вместе, Альберих трется о вход, о член Дайнслейва, но не входит, только скачут они вместе, и Дилюк извивается, красиво двигая бедрами, приподнимаясь и опускаясь. Их поцелуй полон укусов, Кэйя тянет красные волосы до стона омеги, контролирует движения, бьет до звонких шлепков, заставляя сжиматься на члене от неожиданности, а Дайн просто пытается не сойти с ума: пара над ним красивая настолько, что болит сердце, и он любит Кейю, а еще ему нравится Дилюк.       Хочется плакать, но вместо этого он садится, не желая лежать, целует Рагнвиндра в плечо, а потом они сталкиваются с Кэйей нос к носу, и помедлив, Дайн все же целует другого альфу, хотя сердечишко колотится, как у зайца.       Кэйя мгновенно перехватывает инициативу, целует сам, Дилюк замирает на члене и, когда поцелуй распадается, Кэйя переходит на его шею, а Дайнслейв вновь ласкает плечо. Голова кружится, словно он снова подросток и это первый его поцелуй; от волнения сохнет рот. Дилюк начинает двигаться, мотивированный шепотом Кэйи, а Дайн ловит губами его соски, мокро облизывает, и омега все время виляет бедрами — приятно, показательно. Решившись, Дайнслейв кусает один из сосков, и если бы рука Альбериха не пережала чужой член у основания — Дилюк кончил бы. Дайнслейв тупо таращится на уже белесую каплю на чужой головке, слушает хныканье, когда омегу ломает. — Слишком рано, плохой мальчик, — шепчет Кэйя и разжав хватку, берется за вздыбившиеся соски своими пальцами, сжимая, оттягивая и начиная потирать. — Неужели так нетерпится, м, Люк? Дайнслейв еще отнюдь не близко к тому, чтобы ты покатался на его узле.       Блять. Как же хотелось кончить. Не будь Дилюк гордым и крутым, как горы, — уже бы взвизгнул от обиды и болезненной тяжести внизу живота. Ногти царапают бледные плечи альфы, он заходится в умоляющих стонах, когда руки Кэйи скользят по его горлу, чуть сжимая. Дилюк вжимается в широкую ладонь кадыком, смотрит на Дайнслейва из-под челки с бессильной мольбой. Облизывает свои ноющие острые клыки, зудящие от потребности кусаться, хрипло прося: — Пожалуйста…       Ему хочется дернуться, двинуться, но руки обоих альф зажали его тело в одном положении не хуже оков. Он даже не думал, что они могут так над ним издеваться. Это было хуже и сложнее просто жесткого секса, к которому он привык с Кэйей, умоляя его о приятной болезненной усталости, которая наступала после. Нет, это было куда круче, куда удивительнее. Кажется, обездвиживание обещало стать новым фетишем для него самого.       Когда Кэйя проникновенно шепчет ему о том, какой он нетерпеливый, он впивается тонкими пальцами в Дайнслейва, словно ищет защиты, но чужие руки обвивают его, сплетаясь друг с другом, даря поддержку и утешение.       Ему хочется стать мостом между двумя альфами — не из благородства и не потому, что он вдруг одобрил их союз, но из личного эгоизма. Или он, или никто и никак, и скорее он прикончит альф, если они посмеют смотреть на других, прикончит их обоих.       Он вцеловывается в шею блондина, и стоит Дайнслейву обхватить его челюсть, врезаясь в губы поцелуем — тут же стонет ему в рот, возбуждаясь еще немного из-за влажных чмоков. Мокро, без церемоний сплетаясь с его языком, Дайнслейв утверждает свою власть, чуточку двигая бедрами, чтобы помочь, пока его руки уже более смело скользят по потным бокам омеги к лопаткам, сжимая тяжелые рыжие волосы. Но Дилюк разрывает поцелуй и, сохраняя на губах вкус поцелуя с Дайном, откидывается на грудь Кэйи, чмокая того в челюсть, приглашая.       Да, идея поделиться вкусом в поцелуе была прекрасна. Дилюк, разгоряченный, возбужденный и желающий быть в эпицентре, сделает все, чтобы обоим альфам было с ним хорошо, и пока он целуется с Кэйей, его рука нежно гладит щеку альфы напротив. Оторвавшись, он снова целует Дайна, уже подкидываясь вверх сам, опускаясь жестче, до выбитого выдоха из двух тел, до распавшегося поцелуя.       Шлепок по заду от Кэйи, нежное поглаживание от Дайна — он уже за это готов любить обоих, так идеально сочетающих нежность и садизм. Только от этого он опять готов был кончить, и требовательно взвыл, когда Кэйя вновь сжал пальцы на его бедре в качестве предостережения. — За мной не заржавеет, — поспешно шепчет Дайн, до сих пор пораженный тем, как легко эти двое его приняли — внутри чуточку ноет недоверие к такому подарку, уж слишком просто, как на его взгляд, он оказался в эпицентре их внимания к себе, но против фактов не попрешь. У него на губах все еще вкус Дилюка с отчетливым вкусом Кэйи — это сигареты и мятная зубная паста, запах шиповника и меда, запах лилий и дождя. Собственные одуванчики долетают как никогда сладким нектаром, смешанным со всем остальным, корица нагрелась в этом жаре, защипала язык. Дайн и не думал, что может пахнуть так сладко и радостно. — Приподними немного… — бормочет он, и едва Дилюк машинально исполняет — он вскидывает бедра, вбиваясь со шлепком. Омега воет, его почти корежит от желания кончить, и Дайн ничуть не собирается ему мешать. Он чуть шире разводит ноги, упирается пятками в постель, заставив и Кэйю развести ноги шире, опускает ладони на чужие бедра и начинает двигаться. Чаще, более неровно, чем до этого, до влажных шлепков, до тех пор, пока скуление Дилюка не становится постоянным, и он не ловит новый темп, не начинает двигаться вместе с ним, усиливая толчки, сжимаясь от удовольствия. Кэйя что-то делает с его спиной, Дайн слишком занят, чтобы следить, но потом он слышит и даже ощущает отголоском шлепки — Альберих шлепает раскрытой ладонью своего «похотливого мальчика», и тот идет красными пятнами от стыда и гнева, но отчетливо течет от возбуждения, позволяя себе возмущенно возражать, отрицая факты. В ответ Кэйя начинает издевательски усиливать удары, наказывая за эту ложь, и Дайн стонет сквозь зубы — на каждом ударе Дилюк сжимается на нем, сбивая угол толчков выгибает спину и в его тело приходится пробиваться, усиливая давление… И удовольствие.       В противовес Кэйе, контролирующему все и вся, Дайн тянет в рот дрожащие скрюченные пальцы омеги, горячо облизывая и обсасывая, целует и лижет ладонь, запястья, удерживая руки Дилюка в своих. Пресс начинает ныть, когда приходится приложить больше усилий для толчка, Кэйя поддерживает их откровенно трясущегося партнера, одной рукой оглаживая горящий зад, а другой лаская один из сосков. Дайн запрокидывает голову, потому что смотреть тяжело, лицо заливает пот, и навстречу прохладной ладони он подается машинально, сначала целует ее и только спустя секунду распознает: Кэйя. — Отпускай, — властно шепчет Альберих, сверкая яростными глазами, и Дилюка выламывает со страшным криком, он сжимается и кончает прямо на живот и грудь Дайнслейва. Тот ошеломленно хлопает глазами, яростно работает бедрами, сипло втягивая воздух, чтобы продлить оргазм омеги, и Кэйя, цокнув языком, дразняще касается кончиками пальцев мошонки другого альфы, приятно перебирая напряженные яички. От этого прикосновения Дайн глухо рычит, дергает головой, крепче стискивая запястья Дилюка и подкидывает бедра, вжимаясь между ягодиц как можно сильнее. С облегчением он замечает, как Кейя давит на подвздошную косточку Люка, вынуждая принять член до конца, до почти конвульсивной дрожи от плотного касания. И только увидев, как у омеги закатились глаза и приоткрылся рот в беззвучном стоне, Дайн, наконец-то, тоже кончает.       Узел приходится протискивать с усилием, он раскрывается пугающе быстро — точнее мгновенно — после разрядки. Дилюк мотает головой, мычит сквозь ладонь Кэйи на губах, трясется и кончает мелкими порциями, еще и еще, слишком возбужденный — не удивительно после того, как Кэйя дважды не дал ему кончить. Дайн вспоминает совет, и на пробу чуть-чуть двигает бедрами, толкаясь мелко, скорее дразня, но омегу с головы до ног прошивает дрожь. — Вытаскивай, — говорит Кэйя, и трогает их соединенные тела. Дайнслейв дрожит, когда ему мнут яйца, когда влажный от смазки прохладный палец вдруг начинает движение и давит на его узел, растягивая омегу еще сильнее. Дилюк вскрикивает, из его члена снова течет, он с силой жмурит глаза и в кровь кусает губы. — А как же сцепка? — Дайн не спорит, хотя соблазн велик; он правда хочет знать — для него давненько происходящее не было так, и лишать себя удовольствия смотреть, как мечется и иссякает яростный огонь в омеге — кощунственно. У него в принципе уже давно ни с кем не было вязок — с Итером уже не получалось, а до него было как-то не так или не складывалось, или не хотелось, даже в гон — слишком давно альфа вздыхал по другому альфе. Кэйя, видимо, читает что-то на его лице, молчит несколько мгновений, но смягчается. — Я подожду немного, пока ты насладишься им, — и почти десяток минут они заняты ленивыми поглаживаниями, пока Дилюк не приходит в себя достаточно, чтобы ерзать и ныть, привлекая к себе внимание своими капризами. Дайн отпускает смакуемые чувства без сожалений, решаясь смотреть представление дальше. — Плохой мальчик просил член — он получит член, даже если придется для этого связать его и уткнуть лицом в подушку, — певуче говорит Альберих, поглаживая Дилюка по бедру, лениво наминая ягодицу, и Дайн, невольно представивший эту картину, чувствует, как у него снова встает, сморщившись лишь тогда, когда палец второго альфы двинулся вокруг его чувствительного узла, мимолетно поглаживая вздувшиеся под тонкой кожицей венки.       Дилюк сжимает зубы, шипя подобно кошке. Пониже спины печет жаром после порки, в процессе которой Кэйя не стеснялся когтить его в свое удовольствие, и он еще отыграется на альфе за это, но потом, когда сможет трезво соображать. Сейчас же он стонет вновь, сжимаясь и получая новый шлепок по горящей и так уже огнем коже. Его руки сцеплены за шеей Дайнслейва, пальцы дрожат. На губах Дилюк чувствует медный вкус собственной крови. Дайнслейв рядом с ним дышит тяжело, сбито, смотрит словно бы испуганно.       От этого хочется погладить его, и Дилюк делает это с одному лишь ему ведомой мягкостью, заправляя взмокшие пряди слегка неровной челки за его ухо. Ему безумно стыдно, что его маска сорвана так резко, нагло и беспристрастно Альберихом, затевающим подобные подставы на регулярной основе.       Но вот то, что творит он далее, не укладывается в голове даже у Рагнвиндра, хотя, казалось бы, Кэйя с самого начала даже не скрывал своих мотивов. Он стонет, выгнувшись в спине, утыкаясь носом в шею Дайнслейву, пока Кэйя пальцами растягивает его прямо на узле, во время сцепки, разрабатывая судорожно сжимающуюся задницу.       Ощущения не из приятных, чувствительность от течки выкручена на максимум, то, что без стимуляции — кайф, от которого на узле поскачешь сам, превращается во что-то… Невозможное. Дилюк взрыкивает, прячет лицо в чужой шее, прикусывая белую кожу и впиваясь ногтями в кожу Дайнслейва, вяло реагируя на соблазнительное порыкивание обоих партнеров. Кажется, что скоро их с Кэйей любовник будет исполосован им, будто побывал в бою с хищником посреди джунглей Амазонки. За свои вредительские наклонности, не оговоренные заранее, Рагнвиндр получает еще один шлепок. Куда более мягкий и вкрадчивый голос Кэйи над ухом заставляет его задрожать: — Осторожнее, не царапай его так сильно.       Дилюк покорно кивает, закусывая губу. Странно, но он ловит себя на том, что уже… Уже считает Дайна своим. Их. Уже метит территорию, и ладно царапины, но он словно течная кошка, а не человек, оставляет партнеру следы зубов… Словно после него — никто и никогда. Дилюк с каким-то ужасом понимает, что… Внутри него все решено, и даже если сейчас альфы спятят, решив подраться за его задницу, он просто позволит победителю получить свое, а потом будет зализывать раны пострадавшего.       Чуточку страшно не под кайфом и не пьяным ловить себя на животных замашках.       Кэйя растягивает его так, словно хочет разорвать сцепку, и это бесит всю его сущность неимоверно, но стоит ему расслабиться, как ощущения меняются. Становится немного приятнее, и постепенно это крошечное удовольствие растет в интенсивности, пока не достигает баланса и не становится единым целым с эйфорией от наполненности.       Люк осторожно двигается, позволяя Дайнслейву дотянуться до Кэйи, и пожирает взглядом то, как поначалу осторожно их губы соприкасаются, словно альфы в очередной раз принюхиваются друг к другу. Кажется, они и в детстве сталкивались так носами, пока общество и воспитание не табуировало откровенное нарушение личного пространства — и вот они вновь к этому пришли. К очень активному нарушению личного пространства.       Люк смотрит, не желая упустить ни единой секунды, как влажно целует Дайнслейва Кэйя, первым перехватив инициативу, как они борются за лидерство, воспламеняя все вокруг и воздух друг у друга в легких. Дилюк опускается щекой на плечо увлекшегося обменом любезностями блондина, обнимая того за шею сильнее. Ему тепло и хорошо в целом, разбуженная раньше срока омега сыто скулит и виляет хвостом — в юности Дилюк ненавидел ее за неугомонность, сейчас — за это вот, и рад, что кроме него никто не знает, как выглядит его внутренний мерзкий демон в мгновения сытости. Узел внутри распирает, пульсирует жаром, натягивая стенки, и пальцы Альбериха внутри доставляют странное — от слова извращенное — удовольствие. Люк чувствует вину, что не уделил внимание и ему, и теперь жмурится, когда прохладные руки скользят по его пламенеющей спине. Губы горят огнем, как и лицо, когда он требовательно произносит с легкой хрипотцой в голосе, затыкая пасть млеющей второй натуре: — Кэйя… Сколько можно ждать? Я так засну скоро, если ты не перестанешь оставаться в стороне.       Долго ждать не приходится. Кэйя умудряется сдернуть его сразу, как расслабляется под его пальцами узел — Дайн только чуть сжимает челюсть, покинув горячее и влажное нутро. Руки Рагнвиндра перемещаются с одних плеч на другие, охватывают шею, бедра прижимаются к бедрам, ноги сами обхватывают, сжимают, и весь мир омеги сосредотачивается в одном синем глазе, сияющем безграничной любовью к нему. Люк зарывается пальцами в волосы Кэйи, отираясь влажным, вновь вздыбившимся членом о смуглый живот, мягко прикусывает подбородок, ощущая приятную щекотку, когда Альберих вкладывает ладонь ребром ему между ягодиц, собирая вытекающую сперму Дайна и его смазку.       С Кэйей он может не церемониться, тот и сам слишком нагл — и гнусно бравирует этими своими чертами. Дилюк даже может позволить себе надавить зубами на крупные сосуды трепещущие от каждого удара сердца на изящной шее. Он ведет языком по вкусной коже со следами своей жадности, разлившимся лиловым и синим вокруг укусов, и влажная дорожка слюны блестит в полумраке от приглушенного освещения. Наконец, добирается до своей главной метки, и зубы чешутся обновить ее.       Дилюк внимательно принюхивается и ощутив на ней аромат Дайнслейва; мягко целует, уже через секунду вгрызаясь в кожу и сжимая челюсти до сдавленного сипа и дрожи тела альфы в своих руках. Это только его альфа. Ревность играет недолго, и Дилюк вновь лижет закровоточившую обновленную метку, тщательно исследуя припухшие края неглубоких следов.       Мягкий шлепок — он снова выгибается, снова «плохой», снова «наказан». И то, что течет снова — заслуга обоих. Кэйи, потому что он разгорячен достаточно, чтобы трахнуть его так, как Дилюку хочется. Жестко, до стонов со всхлипами, легкого головокружения. Он знает, как Кэйя может ставить его на колени, фиксируя руки, давя на шею без капли сомнения в своих действиях. Альберих может делать это бесконечно долго, дразня, но толком не задевая простату, чтобы Люк молил его о грубых шлепках, стараясь не кончать в процессе так часто как хочется. Все же он слишком чувствителен.       Еще несколько новых быстрых шлепков и в уши ввинчивается сладкий шепот, от которого омега ерзает, скрывая щекотную дрожь в животе: — Течешь так сильно, потому что на тебя смотрят?       Дилюк покусывает губу, ерзая сильнее. Новый удар ладони уже по бедру — Кэйя серьезен как никогда. — Ответ, Люк. Не слышу его.       Приходится подчиниться, поэтому Рагнвиндр кивает. И ощущает поцелуй на пояснице. Потом ниже. Еще ниже. Пальцы Кэйи вновь погружаются в него, и Дилюк инстинктивно сжимается. Правда, ноги начинают моментально дрожать, стоит ему ощутить влажный поцелуй на своих ягодицах и добавившийся второй набор пальцев, от которого после вязки даже не тянет внутри. Кэйя усмехается, жестом фокусника демонстрируя свою вторую руку перед носом Дилюка, и гладит ею по щеке. Правда недолго: пальцы плавно перетекают в волосы, сжимая их, и с силой загибая голову вбок, обнажая беззащитное горло. Чтобы подставить метку Кэйи на бледной коже Дилюка под горячие губы Дайнслейва.       Дилюк стонет, ощущая, как пальцы обоих внутри него двигаются в рассинхроне, не оставляя без внимания самые нежные и чувствительные местечки. Он снова сходит с ума от разности этих двоих, катаясь по волнам из болезненно-нежного удовольствия. Из его горла вырывается стон, после которого он молит альфу перед собой: —Кэйя, пожалуйста, я хочу вас обоих… — Ты нас получишь, — усмехается Альберих, и Дайнслейв согласно трется носом и губами, оставляя поцелуи на коже между лопаток омеги. На его глазах Кейя заканчивается с растяжкой, и он следует его примеру, помогая удерживать омегу под бедрами. Ему нравится видеть, как темный член Кэйи плавно входит в чужое тело и легко выскальзывает наружу, блестящий от смешавшейся смазки и оставшейся глубоко в теле сперме. Наблюдение за процессом завораживает и возбуждает, вгоняя в стыд. Однако не смотреть невозможно, даже когда стоны Дилюка становятся громче и несдержаннее, а Кейя пахнет так страстно и подавляюще.       Со стыдом Дайн вспоминает, что они не дали Дилюку почиститься, но тот уже отдается столь самозабвенно, что не хочется открывать рот не по делу и портить настроение. Поэтому он помогает — улучив момент, вталкивает свои пальцы, дополнительно растягивая жадное тело омеги; ловит отблеск улыбки Альбериха, его бессловесные намеки, и, любопытствуя, там, где до этого играли пальцы альфы, он вцеловывается Дилюку в шею под волосами, изредка напирая клыками, угрожая уколоть, дожидаясь тихого звука — то ли просящего, то ли протестующего хныка. — Можно мне укусить? — осторожно спрашивает альфа, и снова целует облюбованное местечко. Пахнет ужасно хорошо, пополам Кэйей, пополам Дилюком. Золотая середина, от которой Дайн беспомощно жмется вставшим членом к вздрагивающей заднице Дилюка, ловя чужие толчки. Ужасно хочется стать еще капельку более причастным к тому, что между этими двоими, но кусать без разрешения Дайнслейв никогда не смел. Метки, даже в порыве страсти, все еще кажутся чем-то до ужаса интимным. Такого не предлагают всем подряд, а Дайн согласился бы и на метку от Кэйи — или от обоих, чтобы не было лишних вопросов.       Кэйя бросает на него короткий взгляд, не сбиваясь с темпа толчков, смотрит в глаза, переводит взгляд на лицо Дилюка и лицо у него становится заметно мягче. Нежнее. Выглядывая из-за плеча, Дайнслейв мог только мечтать, чтобы однажды и на него Альберих посмотрел так. — Я не возражаю, — говорит он, словно бы только для Дилюка. — Я убью тебя, если увижу с другими, — Дилюк почти шипит это, откидываясь на грудь блондина и позволяя изменить угол. Для Кэйи это крайне провокационно, но последнее слово здесь только за омегой, и сейчас Люк не видит ничего плохого в том, чтобы позволить еще одному альфе пометить себя. Что сказать, он уверен, что его хватит на двух альф. Только его альф.       Он изворачивается, заводит руки за спину, касаясь ладонями худого живота Дайнслейва, ощущает жар и не вытертую влагу смазки, скользкой и вязко клеящейся к его пальцам. Ему бы подождать еще немного, но он обрубленными фразами, просьбами-приказами, заставляет Дайнслейва придвинуться к ним как можно ближе, обнажая собственную шею из паутины-завесы спутавшихся рыже-красных волос. Он изнывает от желания и фантомно терзающей его ревности, и предупреждения о том, что будет с теми, кого Дайнслейв попробует привести к себе в постель за их спинами льются с губ вместе со стонами от резких толчков Кэйи. Ему хочется приковать блондина к ним цепями, и только на условиях абсолютной верности позволить быть рядом с Кэйей, которого альфа, клялся, что любил. Может быть иначе, чем Дилюк. Но любил.       Дайнслейв приникает к шее с расторопностью умирающего от жажды, давит зубами на кожу сильнее и сильнее, проминая до щекотного покалывания, и омега готов дернуться, чтобы самостоятельно насадиться на клыки, но — его удерживают за волосы, фиксируя на месте, и он лишь тихо стонет, покорно ожидая поворотный укус. Судя по взгляду Кэйи, прикованному к их композиции, по нежно удерживающим запястья Люка ладоням, все происходит как должно.       Дилюк давится вскриком и заходится в дрожащем стоне, когда Дайнслейв впивается в его загривок зубами, острыми, как бритва; давление такое, словно альфа хочет добраться до самых позвонков, и Люка трясет. Кэйя глушит тихое скуление возлюбленного поцелуем, ласкает его тело нежными поглаживаниями и быстрыми толчками, и Дилюка дергает от таких контрастов. Он впивается пальцами в широкие смуглые плечи Кэйи, задыхаясь в коротких вопросительно-жалобных стонах от мягких толчков, ставших поразительно нежными. Он жмется и дрожит между двух тел, изгибается в объятиях рук двух альф, переплетающихся в касаниях. Теперь они — его; его защита, его опора, его сила и кров. И они не борются за него. Они сделают все, чтобы ему было хорошо — потому что даже самые экзотичные желания сердца не могут перебороть то, что заложено природой, без весомой причины.       Дилюк всхлипывает, смаргивая выступившие в уголках глаз слезы, чувствуя влажную и неимоверно горячую головку члена Дайнслейва у входа, и выпущенный из цепкой хватки, подается вперед и утыкается носом в плечо Кэйи. После укуса его преследует ужасная безвольная слабость и она же делает более отчетливым удовольствие. Омега уже сейчас готов кончить, но от внимательного взгляда Альбериха ему никуда не деться. Его член вновь оказывается в плотных тисках пальцев альфы, пока Дайнслейв крепче прижимается со спины. Блондин устраивается удобнее, притирается к натертому входу, утешающе целует Люка в щеку, и Кэйя этот поцелуй перехватывает, подаваясь навстречу, с такой же мягкостью убирая светлые волосы, упавшие на ледяные голубые глаза. Люк чувствует, как Кэйя почти выходит, замирая, помогая Дайну направить себя руками. И какая же пытка начинается, когда они пытаются одновременно толкнуться в него вдвоем. Дилюк зажимает себе рот руками, потому что стон из его горла рвется больше похожий на вопль — даже вязка не может сравниться с тем, какую истерику вызывают ощущения, идущие от рецепторов. Это не боль, это не удовольствие, это что-то пронзительнее, и никакая преграда в виде двух рук не может заглушить рвущийся из глотки звук. Дайнслейв обхватывает его плечи, просунув руки словно беря в захват едва почувствовав непроизвольное сопротивление, и почти силой опускает омегу навстречу своим приподнимающимся вместе с бедрами Кэйи бедрам. Из горла Рагнвиндра все-таки вырывается надрывный вскрик, словно голос дал петуха, потому что ощущения, что он испытывает, безумно странные и пугающие. Он не привык к такому и вряд ли привыкнет сразу, потому что от одного толчка обоих альф внутри его разрывает противоречием: разом хочется уклониться и при этом он готов кончить. Не желает он только одного: чтобы альфы останавливались. — Тесный, — бормочет Кэйя и Дайнслейв согласно хмыкает. Они все ужасно близко, прижаты, словно части сэндвича, переплелись руками и ногами, удерживая общий вес. Смазки достаточно, Дилюк не жалуется на боль — только тихо с придыханием хнычет и мелко дрожит, сильнее и сильнее, пока не начинает откровенно извиваться и подвывать. Дайнслейв не успевает даже понять, что происходит, когда Люк выгибается, внутри него все смещается и он кончает, запрокинув голову и крича во все горло.       Их двоих достаточно для иллюзии сцепки, Рагнвиндра ломает так, что приходится зажать его между их телами со всей силой, давая обвыкнуться и прийти в себя. Мутный взгляд омеги лишен личности вообще, Дилюк рвано подрагивает, подергивается, когда притиснутые друг к другу члены трутся и задевают что-нибудь внутри. — Люк, — едва слышным бархатным шепотом окликает Кэйя, целуя омегу в шею, и у Рагнвиндра моментально закатываются глаза. Парень бескостно откидывается на грудь Дайнслейва, переживает короткие судороги, утыкается носом под челюсть своего второго альфы и сорванным голосом шепчет: — Я в порядке. Мне… Мне просто… — он беспомощно хнычет и как-то неуклюже дергает бедрами, словно подгоняя двигаться или пытаясь сняться. — Впервые настолько ахуенный оргазм, словно зажали все кнопки до перегрузки системы, — хаотичное объяснение действительно объясняет все.       Кэйя торопливо кивает и целует подставленную щеку, Дайн мягко касается обращенных к нему губ своими. Поцелуй настолько воздушный и нежный, что нетерпеливое движение Кэйи становится для остальных участников неожиданным. — Скорее, — торопит Альберих, и Дайнслейв ощущает секундную обиду: Кэйя все время его торопит. А ведь Дайн сегодня впервые по-настоящему серьезно пометил омегу, впервые ему даже понравилось то мгновение нежности, что проскользнуло между ними во время поцелуя. Прежде он даже думать не мог, что почувствует такую привязанность к кому-то, кто не будет Кэйей — и вот пожалуйста. — Хорошо, — кивает Дайнслейв, силой взяв себя в руки — у него ведь еще будет минутка, чтобы побыть нежным с Дилюком, верно? Так, чтобы омега был мягким и податливым в руках, открытым и не пытающимся выставить наружу свои колючки.       Дайнслейв даже не замечает, когда его зацикленность на Кэйе распространяется и распределяется поровну между альфой и омегой и охватывает их связь целиком. Теперь они кусочки единого целого, чувствующие друг друга на ином в уровне, и Дайн без вопросов перехватывает ногу Дилюка под коленкой, отводит в сторону, раскрывая, удерживая на сгибе своего локтя, а потом они с Кэйей чуть иначе зажимают омегу между собой и начинают двигаться, и каждый ласкает то плечо, до которого может дотянуться. Дилюк отзывается несдержанно, стонет так надрывно и жалобно, что против воли в альфах просыпаются низменные инстинкты: подмять, подчинить, трахнуть, заполнить собой, промять узлом все внутри.       Члены трутся друг о друга, когда они двигаются, Дилюк только в очередной раз кричит и кончает, когда плотное касание провоцирует взрыв. С уголков губ стекает слюнка, которую он забывает вовремя проглотить, поглощенный ощущениями, и Кэйя наклоняется, чтобы втянуть своего партнера в мокрый развратный поцелуй, полный бешеных движений языка и мягких покусываний губ. — Скорее, скорее! — дыхание смуглого альфы меняется, становится горячее, темп толчков растет, заставляя бедра соударяться с пошлыми звонкими шлепками. Глаза у Кэйи становятся невозможно синими, ненормально яркого оттенка, и Дайнслейв, вскинувшийся, чтобы огрызнуться, начинает понимать, в чем дело: спровоцированная течка партнера заставила подтянуться гон Альбериха.       Что самое ужасное, в себе он тоже ощущает странное брожение, и пока его спасает отсутствие метки от омеги и разница в циклах. Однако вокруг все настолько пропитано феромонами, что нет силы не поддаться — просто по цепочке. Дайн не удивится, если к концу дня они заебут Дилюка до отключки. То, что Дайнслейв очень слабо теряет себя в гон, ничуть не поможет — его и без гормонов так возбуждает происходящее, что он может только следовать за парочкой, желая удовлетворить сам и урвать кусок внимания и удовольствия для себя.       Кэйе нравилось пожестче, а значит, он будет трахать партнера без жалости и скидки на усталость, накрученный ароматом и сладкими мольбами Дилюка, оказавшегося выдающимся манипулятором в постели и жадным до секса партнером — вот и верь после этого внешней отчужденности и вспыхивающей как порох агрессии.       Нужно было проследить за тем, чтобы остатки здравого смысла не покинули их всех, потому что Дайнслейв ловил себя на том, что от восхищения и удовольствия он и сам следует за голосом командующего ими омеги, чутко прислушиваясь к взрыкам Альбериха — тот мог парой грязных слов заставить Люка сжаться на члене и потечь с новой силой, страстно отрицая собственные низменные желания, но всем телом крича о потребности и нужде.       Ощущения, что переполняли Дилюка, наконец-то находят выход. Желание быть заполненным до конца реализовано, поэтому он доволен сложившейся ситуацией. А потому извивается между телами своих альф до изнеможения, до сильных хлопков ягодиц о бедра, пока ему это позволяют. Правда, самодеятельность прекращается, стоит Дайнслейву начать держать его под коленями, да так крепко, что Дилюк не будет удивлен, если у него потом будут синяки от пальцев — и не только под коленями, но и по всему телу. Но это не отменяет того, что у него стоит на этих двоих так крепко, что аж низ живота сводит тупой ноющей болью. А стоит ощутить запах Кэйи — так он и вовсе взвывает, откидываясь на грудь Дайнслейва, бессильно стоная почти со слезами: — Жестче, пожалуйста!       Хочется большего, толчки жестче, фиксацию грубее, ассиметрии в темпе. Дилюк ненасытен и хочет, чтобы его трахали до боли в спине, до сбитого дыхания и сорванного голоса, до боли в легких и бессильных сипов, до пустоты в голове. Все, о чем он сейчас мечтает — это чтобы его тело горело. Он впивается пальцами то в плечи Кэйи, то в руки Дайнслейва, задыхается от распирающего ощущения внутри и просто скулит, когда его кусают. На шее цветет ожерелье из укусов и засосов, что оставили ему любящие губы, каждое движение членов по нежной зоне возле входа — прекрасная мука, от которой он стискивает зубы, прошиваемый дрожью.       Его горло зажимает ладонь Дайнслейва; он шепчет что-то страстное о том, как омега в ловушке их рук красив и желанен. Дилюк стонет, сжимая пальцами запястье альфы, так некстати нежно зажавшего ему горло, блаженно высовывая язычок от чувства легкого удушья. Кэйя смотрит на них, смотрит совершенно безумно сияющими глазами и трахает его с таким остервенением, что Дилюк может лишь молится о том, чтобы он смог встать хотя бы через несколько дней. Это то, о чем Дилюк просил, и он знает, какой будет расплата за жадность.       Альберих явно задает темп на инстинкте и неожиданно рычит, стоит Дайнслейву коснуться низа живота Дилюка. Рыжеволосый омега вздрагивает от острого чувства благоговения перед своим альфой, изгибается, хрипло стонет, вскидывая бедра, почти демонстрируя себя, словно пташка в брачный сезон, отдавая дань демонстрируемой силе своего партнера. А когда пальцы блондина начинают мягко массировать пунцово-алую от прилившей крови головку, Рагнвиндр сгибается и сжимается внутри, утыкаясь в плечо Кэйи, получая укус и порцию все такого же нежного рычащего шепота: — Ты такой развратный, Люк. Видел бы ты себя, такой сладкий и такой похотливый. Неописуемо.       Дилюк кивает, согласный со всем вышеперечисленным и еще немного сверху. Даже если бы Альберих сказал, что он ненасытная шлюха — он бы проглотил и это, не подавившись, пусть и до поры. Но Кэйя не стал бы говорить ему гадости, от которых стало бы больно — слишком хорошо знает, где пролегают границы внутреннего комфорта омеги. Руки альф сплетены вместе, и двигают они его бедро вместе, заставляя подаваться вперед и назад в своем темпе, помогая удержать положение в пространстве, пока внутри трутся друг о друга и о его стенки два горячих члена, почти готовых излиться. Дилюк сжимает острыми зубками смуглую кожу Кэйи на сильной шее, оставляет багровые следы, вылизывает, пока тот оттягивает его за длинные волосы. — Я знаю, — в ответ лишь это, и Дилюк улыбается, глядя в яркие глаза своего первого альфы. — Для тебя я буду самым развратным на свете. Самым грязным на язык, и ты будешь мечтать, чтобы я двух слов связать не мог. Самым громким в постели, самым требовательным в жизни. Самым невыносимым, но таким, чтобы ты не мог перестать обо мне думать — с любовью, конечно же.       Произнесение речи занимает у него прилично времени, потому что над пунктом «чтобы и двух слов связать не мог» альфы трудятся с поразительным единодушием. В конце концов, Кэйя хмыкает, и прикрывает горящие животным желанием глаза, немного взяв под контроль свою необузданную сторону.       Дилюк слышит тихое дыхание Дайнслейва над своим ухом, вновь прижимается спиной к его груди и сжимает запястье, позволяет исцеловать свою шею, жмурясь от удовольствия, почти кусая губы. Тот двигает рукой на его члене так приятно, что хочется уже сейчас кончить, но Люк изо всех сил сдерживается, томно нашептывая и блондину: — Я не забыл о тебе, Дайн. Каким тебе нравлюсь больше? Нежным? Неподатливым, когда нужно приложить усилия и сыграть по моим правилам, чтобы получить желаемое? Или же ты пока не решил, и я понравлюсь гораздо больше, когда ты развратишь меня под себя?       Люк прикусывает язык после сказанного, потому что альфа двигает рукой резче. Это такая сладкая пытка, что он подается навстречу руке и от совпавших толчков снова кончает, испачкав Дайну пальцы. Живот Кэйи блестит от пота и потеков спермы, и Дилюк слегка виновато улыбается. Улыбка, правда, быстро проходит, вновь переходя в стоны. Судя по всему, им обоим надоело ждать, пока омега наболтается, и движения альф становятся более пробивными, заставляя ахнуть и заметаться. Рагнвиндр ощущает, что живот простреливает, вспышка растекается по телу, сменяясь тяжестью до спазма; узел внутри набухает до боли. И стоит ему рефлекторно сжаться, блаженно подрагивая, как они оба кончают в него, синхронно шипя от резкой узости тела. Дилюк жмурится, его зубы царапают рот, и от тяжелого пробивающего кости наслаждения хочется расплавиться, растекаясь болезненным удовольствием. Особенно сильна эта смесь стала, когда наступила долгожданная вязка. Дилюк смог лишь заскулить, потрясенно моргая влажными глазами и падая с альфами на кровать единым клубком, то замирая, то трясясь как в лихорадке, до того приятно чувствовать горячую тяжесть внизу живота, которая ведет голову в омут блаженного забытья. Он почти отключается и только мягкое дыхание, покусывания в шею и плечи успокаивают и держат его сознание на плаву.       Способность Дилюка принимать оказалась выдающейся, а его «понятие о грубости» отключило в голове Дайнслейва страх стать слоном в посудной лавке: как бы он ни ломился, Кэйя делал это опытно жестче, и вдвоем они будили самые неистовые аппетиты Рагнвиндра — видимо, омега позволял себе отпустить все то, что заставляло его быть отстраненным в остальное время. Маски неприступного и вредного омеги как ни бывало — точно так же легко Дилюк сбросил с себя в коридоре отталкивающую горчинку аромата, заблагоухав не просто шиповником, но чайной розой, раскрывающей белые лепесточки больших, с ладонь размером, цветов.       Настоящий Дилюк, как и в классе, не молчал ни разу. Даже когда они с Кейей кончили почти одновременно и Дайн с опозданием ощутил ледяные иголочки испуга, осознав, что два узла просто порвут омегу — Дилюк лишь стонал, захлебываясь воздухом, кончал, переводил дыхание, его колотило, он ерзал, доводя самого себя до грани, и снова кончал. Дайнслейв боялся каждого его судорожного вздоха, испуганно целовал плечи и шею, отслеживая каждую судорогу его беспокойного тела, боялся шевельнуть бедрами и дышал с осторожностью, немеющими пальцами удерживая бедра омеги, тогда как Кэйя сыто улыбался и время от времени мощно двигался, от чего и без того туго охваченный узел Дайнслейва терся внутри о его узел, и альфа жмурился и трясся от полноты ощущения, надеясь, что от подобного не становится больше и не причиняет Дилюку ненужную боль.       Вернулись мысли, что он не отказался бы от метки Кэйи на себе. Может быть, положение, о котором он мог мечтать — это не между ними, но рядом, в их руках, под их ласками. От этих мыслей он краснел, виновато сопел и снова целовал плечи и шею Люка, нежащегося между ними с тихими вздохами.       И почему только он сам не родился омегой? Был бы миниатюрным блондином вроде Итера и с радостью влип даже в странноватую связь с другим омегой — Дилюк выглядел довольно высоким, просто на фоне Кэйи и Дайнслейва — недостаточно, ему не хватало чего-то неуловимого. Того, что не выдавало бы в нем омегу.       Они засыпают по цепочке, так и не дождавшись конца вязки, убаюканные ароматом Рагнвиндра и его тихими возбужденными вздохами, а он — их общим жаром и ароматами. Тепло, влажно — альфы сворачиваются вокруг Дилюка, как устрица вокруг жемчужины, и его дыхание и волны дрожи усыпляют их самих.       Просыпается Дайн неожиданно и скоро — от поцелуев Кэйи и его жадного дыхания, согревающего щеки. Лихорадка, поведение и загустевший аромат альфы выдают распалившийся гон, только набирающий обороты. Самого Дайнслейва тоже потряхивает, в голове слабый туман и запах Кэйи — как самый любимый парфюм, которым хочется оросить тело широкой полосой по точкам с самой высокой температурой и самой тонкой кожей. Он даже слабо стонет, накалываясь на собственные клыки, и слышит тихий охриплый смех Альбериха. — Люк в душе, чистится и ворчит, что все болит и мы изверги-насильники, и вовсе он не хотел трахаться до отключки, а мне… Мне нужно немного… Да-а-а… — Кэйя довольно мычит, улегшись вплотную и толкнувшись между бедер другого альфы. Альберих уже с узлом и тот не спадает, хотя меньше всего похоже, что рядом наличествует омега для вязки. Иногда это забавляло — контроль над собой в гон определялся силой воли, и некоторые просто предпочитали по жизни думать членами, тогда как другие без проблем подавляли низменные инстинкты, третьи же могли как делать себе поблажки, так и отпускать цепи контроля из рук до последнего звена. Дайнслейв, один из тех, кто обычно мог себя контролировать от и до, сбито дышит: чужая рука ласкает между ног и вскоре они трутся друг о друга, смешивая смазку с головок. Внутри все переворачивается от такого, дыхание в груди спирает — молодой человек как никогда близок к тому, чтобы просто лечь и поплыть по течению. Кэйя нависает, целует — и почти тут же ранит зубами, привыкнув к напористому поведению, но Дайнслейв только сглатывает кровь и тянется за новым поцелуем, обхватывая альфу за шею одной рукой. — Я бы сейчас с радостью засунул в тебя, прямо в эту дырочку, — горячо и доверительно сообщает Кэйя, и его пальцы давят между ягодиц другого альфы. — Ты пахнешь Дилюком и твой запах очень мягкий, хочется взять тебя за холку и вязать, пока ноги не подкосятся, — Кэйя целует его в сгиб челюсти, пока Дайнслейв судорожно думает, насколько серьезно Кэйя может захотеть его, как омегу.       К счастью, думать приходится недолго. Дилюк возвращается из рандеву с душем ранее, чем потуги Кэйи соблазнить другого альфу воплощаются в жизнь. Он окидывает хмурым взглядом целующихся в свете включенной подсветки над постелью альф, недовольно кашляет, продолжая параллельно вытирать длинные волосы. Две пары глаз поднимаются на него мгновенно, и он с усмешкой приспускает махровую ткань в руках, поворачиваясь так, чтобы партнеры смогли увидеть его полностью. Поход в душ для омеги стал небольшим адом — кожу всего тела тянуло и саднило. Даже сама мысль о том, что когда-нибудь снова придется проводить одновременную течку вместе с этими двумя, пугала. Учитывая, как они искусали его и изметили еще до разгара, в предтечку, практически на трезвую голову. Он, конечно, приложил посильные усилия, чтобы получилось так, как получилось… Но кто из них альфы, в конце концов, а кто слабая трепетная омега?!       Дилюк вытирает нежную кожу на бедрах, поставив стопу на край кровати. Показательно выгибается, словно соблазняя, но взгляд его холоден, как и обычно при посторонних — только сейчас он специально играет на зрителей, вернее, на зрителя — и это не Дайнслейв. Его голос, слегка хриплый, недовольно-скучающе интересуется: — Альберих, меня мало?       Ответа за удовлетворяющее его время он не получает, и слышится шлепок мокрой ткани полотенца о смуглую спину, и Кэйя расплывается в ухмылке, пока Люк хмуро приказывает: — К ногам, мистер «Люк-ты-такой-ненасытный».       Игривый взгляд Кэйи скользит по его телу, голодный, словно и не было этих нескольких часов сладкой пытки и животной вязки сразу вдвоем. Рагнвиндр наблюдает, выжидая. Кэйя словно перетекает по кровати, двигаясь со змеиной ловкость, по-змеиному же играя мышцами, и когда припухшие от поцелуев и покусываний губы касаются белого колена, омега неожиданно властно запускает ладонь в иссиня-темные волосы, поглаживая их очевидно требовательно, оттягивая у корней весьма нежно, скорее массируя пальцами кожу, так, что прикосновение только к колену становится для Кэйи настоящим испытанием. Дилюк слегка улыбается, легко читая по его обращенному к омеге лицу, мягко прочесывая пряди пальцами, приговаривая: — Умничка. Знаешь, что бывает, если ты не слушаешь меня.       Правда, тут же внимание Дилюка переключается на блондина, зажимающего лицо руками, раскрасневшегося и тяжело дышащего. В голове возникает шальная мысль, и омега незамедлительно озвучивает ее Альбериху, опускаясь губами к его уху, подтягивая к себе за волосы, словно нашкодившего кота за шкирку: — Ну, взгляни, что ты сделал с Дайнслейвом. Может быть, исправишь положение, пока я посмотрю на это? И тогда, наверное, я уделю время и тебе.       Губы у Кэйи изгибаются в красивой улыбке. Такой улыбкой он всегда его соблазняет, от нее сердце в груди готово просто остановиться. Кэйя с большим удовольствием ближайший час выцеловывал бы пальчики на ножке своей омеги, но, если Дилюк желает посмотреть другое, он ему не откажет, как не отказался смотреть на соблазнение друга ранее со стороны.       Послушный кивок, быстрый, шаловливый поцелуй в живот, и Рагнвиндр уже опускается на постель рядом с съежившимся Дайнслейвом, аккуратно целуя того в плечо, бросая обжигающий взгляд из-под ресниц снизу-вверх и тут же отстраняясь. Кэйя явно тратит минуты, чтобы придумать, как лучше ублажить очевидно возбужденного, но и смущенного напором своей влажной мечты альфу. Дилюка это не касается, он хочет видеть результат, а пока перебирается на четвереньках к краю кровати, позволяя пялиться на свои ничем не прикрытые тылы, и достает из тумбы пачку сигарет, щелкает зажигалкой в тонких пальцах. Короткая яркая вспышка — кремень чиркает по огниву, высекая искру — и сигарета загорается теплым огоньком, источая приятный запах бумаги, табака и вишни, которыми обычно пахнет одежда и волосы рыжеволосого юноши. Дайнслейв чувствует этот аромат, и, когда Дилюк предлагает и ему сигарету, покорно затягивается из чужих рук, удивляясь, как легко Рагнвиндру дается дрессировка окружающих его людей.       А еще он чувствует горячие губы Кэйи на своем животе — и это заставляет его дрогнуть, потому что он забыл о Кэйе. Потому что Кэйя превращает его в сгусток возбуждения — такой же, как он сам, и Дайн ничего не может с этим поделать. Только впиться пальцами в чужие волосы, зарычать, когда горячий язык скользит по головке, задевая чувствительную уздечку. Дилюк курит рядом, прижимается плечом к плечу Дайна, поглаживая своего устроившегося между бедер Дайнслейва альфу по волосам — и это сносит голову, когда прямо под взглядом молодого человека пальцы омеги сжимаются, давят, заставляя Альбериха последовать команде взять глубже. Вопреки ожиданиям Дайнслейва, тот подчиняется. Сжимает пальцы на его косточках таза, впивается пальцами, отсасывая до глухих стонов и задирая задницу, будто подставляясь невидимке. А стоит ему самостоятельно начать брать глубже, как Дилюк мягко убирает руку, приобнимая блондина за талию, нежно произнося: — Молодец, Кэйя, — и Дайнслейв может только ужасаться то ли властью Дилюка над альфой, то ли способностью Кэйи переступить через свои размышления, вынуждавшие дистанцироваться и пропускать вперед себя своего омегу в качестве пробивной силы. Сейчас Кэйя сосет так, словно не он спровоцировал омегу стать буфером, а потом не он приставал к самому Дайну, определив тому роль принимающего.       Кэйя сосет со всей отдачей, и ему наплевать, другой ли под ним альфа или более привычный ему омега. Он изводит Дайнслейва с присущим только ему нежным садизмом, словно не его Дилюк только что оттянул мокрым полотенцем по спине. Дайнслейв понимает, что Кэйя по-своему заканчивает то, что начал, и кончает, сдавлено вскрикивая, и скулит, дергая головой: чужие пальцы ласково и непреклонно гладят узел, дрочат, от чего он вскоре кончает снова, глядя в никуда обессмыслившимися голубыми глазами, ощущая мокрые поцелуи Дилюка на губах и холодный кончик языка Кэйи, танцующий по его исторгающей из себя сперму головке.       В какой-то момент они оставляют его на постели грудой удовольствия, сгорающей от стыда и паники. Дайнслейв может только сжиматься, зажимая возбужденный член между бедер, лаская себя руками и глотая скулеж. Черт возьми, он и правда думал, что Кэйя вот-вот сделает это: засунет член ему в задницу и выебет на узле, пока Дилюк дуется в душе.       Появление омеги спасло, альфа вернулся любить партнера, но когда Дайнслейв оправился от потрясения достаточно, чтобы сесть и посмотреть, чем занимается парочка, то даже омега у него на узле, скрестивший ноги за спиной и красиво выгнутый, подставляющий для поцелуев искусанную грудь, не помешал Альбериху оторваться и глядя в глаза пообещать со своей обычной улыбкой: — В следующий раз обязательно попробуем только вдвоем, Дайн.       Дайнслейв вспыхнул до корней волос одномоментно, и под смешливые комментарии Кэйи и звук подзатыльника от Дилюка, закрыл горящее лицо руками.       Что-то в этой системе ценностей было неправильным,  — нервно размышлял Дайн, а в глубине души уже знал: он позволит Кэйе трахнуть себя, если тот пожелает, хотя в их тройке скорее Дилюк выглядел так, словно может отстрапонить альфу муляжом с узлом.       Внешность обманчива — и ненасытность омеги оказалась под стать вечному двигателю в альфе.       Нужно будет спросить их, как они вообще сошлись с такими-то характерами, хотя предпосылок к этому Дайнслейв еще в детстве мог припомнить немало.

Вместо эпилога.

      Их возвращение после недели отсутствия вызвало бурю. Дайнслейву, и ранее далекому от светской хроники группы, резко и с концами стало наплевать на окружающих. Он и до этого сторонился чужих людей, предпочитая проверенные временем знакомства, ныне ставшие партнерством, но вот Кэйю и Дилюка завалили пошлыми предложениями и шуточками. Дайнслейва задевать боялись — он всегда выглядел, как мрачный жених, а пытаясь прикрыть все следы укусов, чтобы к нему не лезли с идиотскими изречениями — и вовсе закупорился в водолазки с высоким горлом, дергая губой в оскале при попытках наладить контакт.       Метку ему Дилюк все-таки поставил — Кэйя дразнил его своими фантазиями как на их Дайна сбегутся все свободные омеги университета целый вечер после их первого раза. Закипевший Рагнвиндр дождался похода Альбериха в душ, завалил безропотно упавшего обратно в постель альфу и полный час с рычаниями-ворчаниями мял под собой, целуя, кусая и засасывая все, что попадало в рот. То, что в какой-то момент присоединившийся Кэйя пристроился к текущему и ворчащему от ревности омеге, ничего не меняло: Дилюк вздыхал, рычал, стонал, пыхтел, жмурился, кончая на Дайнслейва, виновато огрызался на смеющегося Альбериха, и возвращался к делу. Дайнслейв, терпеливо сносящий поиск на себе свободного места для очередного укуса, еще подумал, что никогда не встречал пары более органичной, чем эти двое, когда подгоняют друг друга к призрачной для остального человечества цели.       В университете они гораздо чаще стали ходить вместе — то есть, теперь, почти всегда. Как минимум, Дилюк больше не ждал Кэйю на выходе и мог пойти курить с Дайнслейвом. Общество альфы отгоняло придурков, но изредка случались и казусы. Так Дайнслейв задержался, получая книги для доклада, и Дилюк пошел вперед один, не вытерпев нудистики сводящего баланс библиотекаря, а за дверью омегу тут же облепили придурки. Кто-то из них восхищенно присвистнул и Дилюк со смущением вспомнил, что сегодня не стал застегивать все пуговицы на рубашке. Его шея с двумя типами укусов стала новостью всех курсов еще в первый час, как неделю назад мусолили смешавшийся запах троицы. — Альберих опять динамит свою обязанность приходить на пары вовремя? — щелкнул языком альфа с потока, и Дилюк мгновенно глянул на него волком. — Не нервничай так, красавчик. Пошпехался с одним, дал другому — почему бы и с нами нет? Если вдруг наскучит общество Кэйи, я с радостью получу приглашение в твою кровать, — парень скабрезно ухмыльнулся и сексуально, как он думал, облизнул губы. Остальные согласно рассмеялись, омегу кто-то хлопал по плечам и спине, даже по заднице. Мерзко.       Дилюка передернуло от отвращения, он только набрал воздуха и сгруппировался, чтобы послать придурков как можно дальше с гарантией и кулаками, если потребуется, как сзади кто-то прижался тесно-тесно, на живот легла рука, захватывая. Рагнвиндр дернулся было, чтобы окрыситься, но его удержали на месте, поцеловали в висок и он мигом присмирел и успокоился: от Дайнслейва веяло таким жаром бешенства и жажды убийства, что коленки сладко дрогнули. Низ живота потянуло — пиздец, как Дилюку нравился Дайнслейв в таком состоянии. Кэйя тоже так умел, но он всегда оставлял какие-то проценты своей ауре сексуальной бомбы. Дайн — нет. Если он ощущал желание убить, то только его. Это и неразделимая забота о Дилюке подкупали без остатка.       Дайнслейв сверху вниз глянул на затихших альф, до этого бесстыдно зажимавших Дилюка в кольцо, сверкнул глазами с вытянувшимися зрачками и коротко дернул верхней губой, обнажая клыки. Он был выше всех на этом празднике жизни, а еще один из невеликого числа альф, который при нужде защищать своего омегу мог действительно целиться зубами в горло. Полумер для Дайнслейва не существовало — из-за этой его позиции альфу и опасались задевать, тем более, что и показного дружелюбия он ни к кому не проявлял. — Вы у меня сейчас все приглашение в постель с приколачиваемой крышкой примете — я вам его лично выпишу и вот этими руками закопаю, — озвучил он, и скользнул глазами по лицам кружка ничтожеств, запоминая. — Еще раз рядом с Дилюком увижу — убью. Я не Альберих, внушениями и завуалированными угрозами не стану обходиться. Не поймете с первого раза — посочувствую родителям идиотов. — Какой ты грозный, Дайнслейв, — в очередной раз опоздавший на пары из-за таинственных дел, на которые закрывали глаза все их преподаватели, Кэйя танцуя и посмеиваясь прошел сквозь толпу трусливо отбегающих с его пути альф. К тому моменту, как он со своей стороны приобнял стоящего тихо-тихо Люка, подавляющее большинство успело сбежать, трусливо поджав хвосты. — Давишь так, что я сам чуть хвост не поджал. Правда, в отличие от них — тот, что между ног, к животу, — Кэйя усмехнулся, коротко поцеловал Дилюка, потерся носом о его волосы и потянулся к Дайнслейву. — Иди сюда, — позвал он. Дайн неохотно отпустил Дилюка, и тот мгновенно скользнул ему за спину, крепко обнимая за пояс. Кэйя улыбнулся, коснувшись ледяными кончиками пальцев щеки другого альфы, и когда Дайнслейв потянулся к его губам — встретил их на полпути. Они поцеловались, и это, кажется, был первый их приветственный поцелуй при посторонних. Дайнслейв ощутил, как щеки печет румянцем, а довольно замурлыкавший себе под нос Кэйя приобнял его и Дилюка одной рукой, ненормально отработанными движениями пальцев расстегнул верхние пуговицы на рубашке с воротником под подбородок, и уткнулся носом в укус Дилюка на горле альфы. Дайна прошило дрожью от этого жеста и от холодного носа, ткнувшегося ему в кожу. — Как хорошо, что ты наш, — вздохнул Альберих, и раньше, чем растерявшийся Дайнслейв успел спросить, что случилось, Кэйя уже кусал его, внахлест, задевая оставленный Дилюком укус. Дайн укусил себя за губу до крови, сдерживая болезненный звук — не в постели получение метки оказалось неоправданно больнючим. — Вот теперь ощущаю моральное удовольствие от сегодняшнего дня, — прокомментировал Дилюк, через плечо рассмотревший два круга от зубов на плече альфы. То небольшое место, где они пересекались, словно диаграммы Эйлера, стало откровенно фиолетовым. — Долго же тебе нужно было думать, чтобы решиться, хотя сам же и твердил, что он наш. — Прости-прости, — извиняясь улыбнулся Кэйя, скинул с плеч пальто и тоже расстегнул рубашку сверху, вот только предлагать оставить метки внахлест с метками Дилюка не стал — пришлось бы кусать кости. — Подставляю плечо, пока мне хватает смелости просить тебя оставить мне метку тоже. Это будет честно. — Я бы не стал метить тебя только ради спасения своей репутации и имени, — криво усмехнулся Дайнслейв, почувствовав укол обиды. — Метить тебя, если ты на самом деле не хочешь носить укус другого альфы, я не стану. — Но я хочу, — возразил Кэйя. — И есть только один альфа, от которого я приму это с радостью.       Дайнслейв колебался, но Кэйя, с обнаженным плечом и расстегнутой рубашкой, привлекал слишком много внимания, и альфа решился. Сердце ненормально сильно стучало в груди, когда он вдыхал запах лилий калла, которым не мог надышаться месяцами; мир ощущался ненастоящим, потеряв в материальности. Однако Кэйя был реальным; горячий Дилюк, прилипший к спине, был реальным, и, не обращая больше внимания на весь остальной мир, Дайнслейв укусил подставленное плечо, сквозь шум в ушах различив вздох-стон Альбериха. — Пиздец, ну почему мы не дома, — выругался-проскулил Дилюк и прижался к заднице Дайнслейва стояком. У альфы по телу пробежали мурашки. Вспомнились собственные мысли на тему Дилюка, способного отстрапонить альфу. — Потому что Сяо-сяншен прикончит нас, если мы загуляем еще на неделю, — вздохнул Кэйя, застегивая пуговицы. Рагнвиндр выругался еще эмоциональнее и неохотно отлип от Дайнслейва, все еще «плавающего» после того, как еще одна мечта исполнилась. — Пошли занимать места, мы и так весь остаток месяца будем звездами чужих пересудов. — Это точно, — хохотнул Кэйя, и как ни в чем не бывало, отступил в сторону, чтобы взять Дайна за руку. С другой стороны от блондина пристроился Дилюк, ревниво цапнув себе белую ладонь и переплетая пальцы.       Дилюк оказался прав: их тройственный союз вызвал натуральную бурю эмоций у окружающих — от зависти и злобы до восторгов и фанатизма, не было только равнодушных.       Но Дайнслейв, счастливый от того, что объект его симпатий больше не герой всего лишь снов, пропускал изменения вокруг мимо внимания. Дилюк уже не всегда ждал Кейю после пар в одиночестве, а просыпаясь втроем, они совершено комфортно ощущали себя, разделяя утренние дела — кто-то шел умываться, кто-то ставил чайник, кто-то искал одежду в завалах комнат. Дайнслейв, до этого живший в абсолютном одиночестве, быстро привык, что теперь одиночество — не его стезя: на комфортном для личности расстоянии от него всегда оказывался кто-то еще, и иногда становилось тяжело разобрать, кто: от всех троих пахло одновременно одуванчиками, шиповником и лилией.       И каждый из них троих всеми силами поддерживал благоухание этого цветочного букета.