Forever After

—Врач сказал, что когда меня вытащили из-под завала, от руки почти ничего не осталось. В тех условиях, в которых находился госпиталь, ничего сделать было нельзя. К глазу я привык быстро...— Гилберт дотронулся пальцами до своей черной повязки, закрывающей правый глаз — Среди пациентов монастыря не было никого из Лайдена и я не мог знать что стало с тобой... Она слушала его не перебивая, временами опуская глаза, размышляя над его словами, потом снова поднимала их на мужчину, который все дальше и дальше продвигался по своим воспоминаниям. Для них обоих оживали уже давно забытые картины прошлого. В помещении стало светлее: солнце поднималось выше и его лучи, бьющие сквозь щели в ставнях, неровно ложились на пол светлыми полосами, недостаточными чтобы разогнать полумрак в доме. Но казалось, свет сейчас и не был нужен. Там, куда унесли их воспоминания тоже было темно. Сколько бы времени не прошло - они не могли забыть войны, которая свела их вместе и разлучила. С этой точки их дороги разошлись в разные стороны и возможно, никогда не должны были пересечься вновь но то, что происходило сейчас в маленькой, тесной комнатенке старого, каменного дома - было реальностью. В этом огромном мире, жестоком и и беспощадном, где мимолетные мгновения радости, хрупкие, как крылья бабочки, могут обернуться страданиями. Мир на континенте установился уже давно, мирный договор с Гардарикой, когда-то злейшим врагом, был подписан и послевоенные годы проходили в покое. Восстанавливались разрушенные дороги, железнодорожные пути. Люди забывали горести и лишения войны, а главы государств прилагали все усилия дабы никогда не допустить новых вторжений. Так или иначе эта война затронула каждого жителя континента, в большей или меньшей степени. Но даже сейчас оставались те, кто не мог забыть о прошлом. Как бы сильно этого не хотелось...Вайолет чувствовала, что сейчас мужчина думает о том же. — Я не мог ни с кем связаться...— продолжал Гилберт — Не знал, выжила ли ты... Все что смог сделать - поговорить с людьми которые расчищали завалы крепости. Они сообщили мне, что среди найденных людей, и живых и мертвых, тебя не было. И я верил, что наши успели найти тебя до того как...— он не в силах был произнести это слово и пропустил его - Надеялся, что Ходжинс сдержит свое слово и позаботиться о тебе. Сначала я думал вырваться из госпиталя, найти тебя, вернуться назад, но... Гилберт склонил голову, с мучением прикрыв глаз. Тогда ему казалось, что он поступает правильно. Что нет варианта лучше для них обоих, что только так он может спасти ее от будущего в качестве армейской цепной собаки, где обращаться с ней будут соответственно. Следуя его указаниям, Ходжинс должен был сделать все, чтобы после того как война закончиться, армия Лайдена не могла использовать девушку в своих целях. Она неприменно потеряла бы свободу и человеческие права. Все видели в ней лишь оружие, инструмент, безотказно выполняющий приказы. Если бы это произошло, случилось бы не поправимое. Гилберт не знал, где она находилась и как Клаудия выполнил его приказ спрятать Вайолет от армейского влияния но то, что она сейчас была перед ним - доказывало что старый друг справился со своим заданием. Со своими связями ему легко было этого добиться. Жаль, он так и не поблагодарил его за это... Вот он и подобрался к самой сложной части своего рассказа. Ему было больно вспоминать об этом даже наедине с самим собой. Если где-то в его душе трепетала тревога и беспокойство заблуждения, то он сознательно притуплял это чувство, уверенный в том, что как бы трудно не далось ему это решение, он все сделал правильно. Постепенно, Гилберт приучил себя к этой мысли, даже начинал в нее верить. Однако, разум обмануть легко, но что делать с сердцем которое невозможно провести? Бугенвиллея просто запрещал себе думать о минувшем, внушал себе что прошлый он мертв, остался лежать там, под завалами крепости, что спасательная бригада Интенса вытащила другого человека, который, согласно врачебным очеркам, не помнил кто он и где его родина, чтобы защитить себя от дальнейших вопросов. Тому, кто не знал его, могло бы показаться, что для него это совершенно ничего не стоило, однако лишь потому что он ни с кем и никогда не делился своей болью. Подобное не было для него необычным. Свои чувства он привык скрывать с самого детства, когда семейные ценности и авторитет отца стояли намного выше его самого. Конец своей жизни, смерть майора Гилберта Бугенвиллея, он выносил тихо, в своей душе, не позволяя эмоциям вырваться наружу. Это решение пришло к нему не сразу. Он боролся с ним, откладывал, как приговоренный к казни искал любую мелочь, которая могла бы спасти его от последствий, но каждый раз помня о причине, сдавался. Гилберт мог бы обвинить во всем травму головы, подавленное состояние и болезненную реабилитацию, но все это на самом деле было бы только оправданием. Нет, он решил сделать это после долгих размышлений и не собирался скрывать это. Во всем, что произошло, от начала и до конца, виноват только он. Пусть мужчина и считал, что совершает единственный правильный поступок в своей жизни, никакого удовлетворения он не испытывал. Напротив, он страдал от невыносимой боли. По сравнению с ней предсмертная агония была не страшнее царапины. Он согласился бы тысячу раз пройти через руки старика Крука, кромсающего его тело в операционной, нежели это. В его душе поселилась пустота, будто с "правильным" выбором Гилберт лишился ее части. Сердце онемело, продолжало биться, отсчитывая мгновения пресной и серой, никому больше не нужной, жизни. Мир вокруг стал безразличным, он потерял ощущения того, что вообще живёт. Соседи по палате должно быть думали, что молчаливый безымянный солдат просто не может смериться с инвалидностью и ему нужно больше времени для принятия себя таким, каким он теперь будет. Но они ошибались. На принятия своих увечий ему понадобилось куда меньше времени, чем на принятие своего решения. Гилберт стал существовать, как что-то искусственное, холодное, пустой сосуд, без желаний, без надежд, без будущего. По сути, он и правда умер. В душе. И он сделал это сам, обрек себя на такую участь, прекрасно осознавая что произойдет, если из его жизни исчезнет единственная искорка света, ради которой он так цеплялся за жизнь, к которой он так хотел вернуться. Без которой не было смысла. Если Вайолет была жива, если Клаудия помог ей встать на ноги и семья Эвергарденов приняла ее - он не должен был думать о себе. Гилберт пересилил себя. Горло сжимал спазм и он боялся, что вместо слов получиться свистящий хрип, но когда он напомнил себе, что все его воспоминания - призраки прошлого и они не имеют над ним никакой силы, стало проще дышать и он произнес, тихо, почти шепотом, склонив голову, чтобы не смотреть в глаза девушке, которую так надолго потерял. Сейчас, когда она была рядом, ему сложно было говорить это. Ведь он ошибся. И ошибся жестоко. — После всего что произошло...После всего, через что я заставил тебя пройти...Я решил что больше не должен появляться в твоей судьбе... — Но...— пролепетала девушка. — Ты не должна была больше принадлежать армии. Никогда. Тогда я не знал, выжила ли ты, но был уверен что спокойная, тихая жизнь под крылом моих дальних родственников нужна тебе больше, чем быть на службе в армии. Ты ведь могла погибнуть там...из-за меня. Из-за того, что я позволил начальству решать твою судьбу. Я думал, что если я буду рядом, то смогу защитить тебя, даже там, на фронте...Думал, что пока мы вместе - ничего не случиться. Надеялся, что после окончания войны, все будет по-другому...Но моим мечтам не суждено было сбыться... " И кто же в этом виноват?..." Гилберт хорошо помнил момент, когда его жизнь разделилась на до и после. Человеку свойственно размышлять о том, что бы следовало сделать в той или иной ситуации, когда пути назад нет и ничего исправить уже нельзя. Он всего лишь на миг потерял бдительность в ту страшную ночь, недооценил опасность, пренебрег осторожностью...Если бы он не медлил запуская сигнальную ракету, решив что в церкви не осталось врагов и сразу покинул открытую для прицела снайпера, площадку - все могло бы быть по-другому. Его воображение живо представляло как они с Вайолет прорываются вниз, к выходу из крепости, возможно, встречая на своем пути несколько солдатов Гардарики. Им бы удалось преодолеть это препятствие, ведь в этот самый момент армия Лайдена уже штурмовала высокие каменные стены и все что от них требовалось - продержаться еще немного. Вся эта череда несчастных случайностей привела их сюда, в этот старый, одинокий домик, в котором он собирался провести остаток своей никчемной жизни. Община на острове была дружная и не смотря на молчаливость и практически отшельничество, местные жители относились к нему с большой теплотой. Гилберт не был хорошо знаком ни с кем из них, за исключением старика Уильям Беккер. Это был суховатый, пожилой человек ( Гилберт никогда не спрашивал сколько ему лет) однако неплохо державшийся на ногах, и почти никогда не расстающийся со своей старой трубкой. Они с ним были чем-то похожи. Уильям тоже жил один и так же как и у Гилберта его обветшалый домик стоял на окраине деревушки, но куда ближе. Иногда Беккер приглашал его к себе, предлагая угоститься домашним вином, которое каждая семья готовила сама. Вероятно, поэтому из одного и того же сорта винограда, выращиваемого на обширном винограднике, получалось множество различных напитков, отличающихся между собой вкусом и предпочтительностью. У старика Уильяма вино получалось очень крепким, но не кислым и немногочисленное население мужского пола, среди которых были одни старики, частенько собирались по вечерам под навесом у Вилли, как они его называли, и хозяин доставал из погреба одну из своих заготовленных, прохладных бутылок. Гил был гостем редким и он никогда не приходил к Беккеру в те вечера, когда у него собиралась отличная компания. Бугенвиллея изменился после войны. Те, кто знал его в то время когда он еще гордо носил свою фамилию, могли бы сказать, что бывший аристократ стал еще более нелюдим, хотя и до этого казалось что дальше уже не куда. Гилберт не стремился к общению. Никто из тех людей, с которыми он немного контактировал после того как попал в госпиталь, должно быть уже и не вспоминали о нем, настолько хорошо ему удавалось не привлекать к себе излишнего внимания. Старина Крук, который никогда не забывал никого из тех кто оказывался у него на столе, однако еще в состоянии был вспомнить его лицо. Слишком много времени ушло на последующую " реставрацию" раны которая теперь находилась на правой стороне его лица. Сам Гил был против и готов был оставить все как есть. Никакого смысла в минимизации своего уродства он не видел, но хирург не был бы таким хорошим специалистом если бы прислушивался к бредням своих пациентов. Круку мужчина был обязан тем, что хоть из-под черной повязки, и снизу и с верху, виднелся безобразный, грубый, зарубцевавшийся шрам, он мог быть намного больше и чтобы спрятать его, пришлось бы закрывать часть лица. — Я уже ничего не мог дать тебе...— сказал Гилберт, вспоминая с какой болью ему пришлось признать это в прошлом, и как сложно далось ему сделать такой выбор, возможно отчасти действительно принесший благо для будущего девушке, но в то же время ,беспощадно рвущий сердца обоих, оказавшихся так надолго вдалеке друг от друга — Пусть я и был твоим опекуном, но армия не оставила бы тебя в покое. Если бы они знали, что я жив и в каком я состоянии - воспользовались бы возможностью прикрываясь моим именем отослать тебя туда, где...твои умения принесли бы им пользу. Я этого не хотел. Не хотел, чтобы ты была оружием. Не хотел, чтобы ты продолжала и после окончания войны находиться на службе. Не хотел, чтобы ты сама считала себя оружием. Мне пришлось задуматься об этом после слов Клаудии. Помнишь? В ночь перед решающем боем когда вы с ним познакомились? Его шутливо брошенная фраза о том, что он мог бы взять тебя на работу, заставила меня задуматься. Если Клаудия решил отойти от дел и навсегда снять с себя китель - лучше претендента для временного наблюдения за тобой было не найти. В ту ночь я все обдумал и перед тем как наш отряд выдвинулся на последнюю операцию, пришел к нему и рассказал как ему нужно действовать если со мной что-то произойдет. Это была простая перестраховка. Я понятия не имел чем все обернется...Ходжинс удивился моим словам, но все же согласился помочь. У его семьи есть связи и он пообещал на время спрятать тебя, если я буду не в состоянии больше находиться рядом. Детали мы не обговаривали, но Клаудия был серьезен и его настрой вселил в меня надежду...А дальше...мне оставалось верить, что у него все получится. Это был единственный человек которому я доверял настолько, что мог вверить в его руки твою жизнь. Даже если ему не нравились обстоятельства, в которых он оказался - всегда держал свое слово. Я безмерно признателен ему за то, что ты смогла влиться в общество и армия больше не угрожает твоей свободе. — Майор...но как вы оказались здесь?...— спросила она — Остров Экарте так далеко от Интенса...И как вы узнали, что я жива? Вы ведь знали об этом еще до того как мы с президентом приплыли сюда? Гилберт ожидал, что девушка разозлиться на него еще в середине рассказа, за что бы он ее абсолютно не винил. Какими бы благими не были его намерения спасти ее, он все же навредил Вайолет, заставив страдать по их утерянной связи. Ему ли не знать каким мучительным может быть неизвестность и сколько бессонных ночей он провел со стенающим от боли сердцем, молчаливо скуля от боли и прекрасно понимая, что эта мука останется с ним навсегда, будет преследовать до гробовой доски. Это продолжалось все то время, которое он провел в госпитале. Это продолжалось и на острове. Эти тягучие, томные ночи здесь казались ему бесконечными, пока он сидел на крыльце следя за тем, как светлячки-окошки в деревне гасли друг за другом, засыпая. Он старался измотать себя до предела физической работой. Любой, которую был в состоянии выполнить одной рукой, в надежде что устав за день ,провалиться в сон без сновидений. Просто закроет глаза, отпуская еще один пустой серый день, чтобы открыть снова и начать новый, похожий на предыдущий как две капли воды. Но случалось что и такой хитрый способ не помогал. И тогда его преследовали кошмары...К счастью, он не мог вспомнить ни одного из них, не вспоминал даже места, в которые его забрасывал уставший от нагрузок разум, ни видения, которые встречал в нем, но просыпаясь в холодном поту, вскакивая на кровати от ужаса, еще некоторое время привыкая к мысли, что он один в этом доме и в реальности ему ничего не угрожает. Гилберт словно каждую ночь возвращался с бесконечной, кровавой войны. В ушах звенело, он слышал крики и стоны, сливавшиеся в единую разноголосую какофонию, резавшую слух, разрывающую барабанные перепонки. В дождливые ночи эти сны становились неизбежным адом, на фоне фантомных болей в правой, отсутствующей руке. Когда это случалось, из тысячи голосов стенающих в агонии он слышал ее. Не мог ни с кем перепутать, различал даже среди гомона и воплей бестелесных мучеников. Если бы только мужчина мог отыскать ее там, забрать с собой, спасти...и лишь отойдя от сна, тяжело дыша, смахивая со лба катящийся градом пот, понимал, что это всего лишь сны. Он не смог уберечь ее, когда нужен был больше всего на свете. Разве смог бы исправить что-то во сне? Если бы все было так просто...Вайолет могла страдать от таких же видений, искать его в холодном мраке и не найдя возвращаться в мир, где его не было, где она продолжала вечные поиски, которые в конечном счете привели ее сюда. Гилберт вспомнил с каким отчаяньем она хваталась железными пальцами за его рубашку, умоляя не уходить, чтобы в этот раз она нашла его проснувшись и больше не боялась засыпать. Пусть Вайолет не рассказывала ему о том, что видела в своих снах, по страху колыхающимся в ее глазах тусклым огоньком - Гилберт мог все понять без слов. Теперь, обретя друг друга они буду избавлены от них. Ведь даже настигнутые мраком, открыв глаза они будут знать, что их поиски наконец завершились. Бугенвиллея думал что уже на этом моменте их беседы Вайолет справедливо обвинит его в ужасной ошибке, которую он признавал и за которую винил себя больше всех. Он мог поступить по-другому, найдя другой выход, но ограниченное время перед миссией и страх за будущее Вайолет, возможно, помешали ему придумать что-то еще, что травмирует их обоих в меньшей мере. Однако, кто знает, во что бы это вылилось. " Могло быть и хуже..." Так всегда говорил старик Вилли когда сталкивался с чем-то сложным или не сразу мог исправить возникшую неприятность. Почему-то сейчас Гилберту вспомнились его слова. Он не мог назвать Беккера своим другом, поскольку всегда очень серьезно относился к получению такого титула, но в отличии от остальных жителей деревушки, с этим человеком общался чуть больше, чем порой мог себе позволить. И все же, для стороннего наблюдателя, это вряд ли можно было назвать беседой. Этим старик и нравился Гилберту и этим они были похожи. Оба не любили говорит много, а если и говорили - то по делу, без лишнего сотрясения воздуха голосом. Подъемный механизм для транспортировки винограда Вилли помогал ему чинить не дожидаясь просьбы о помощи. Пожилой, имеющий неограниченное количество свободного времени, да еще проживающей в гордом одиночестве, Уильям засветло отправлялся на виноградники, подрезая сухие лозы в ожидании Гилберта. Физически помочь Беккер не мог. Гил и сам никогда бы не заставил старика напрягаться, но все же он умело заменял бывшему офицеру отсутствующую руку, мог подержать какую-то деталь, поправить шестеренку, натянуть тросы. Все это не требовало дюжей силы, но сам Гил не справился бы без его помощи. Это пожалуй было самым главным изъяном, из-за которого существовать становилось сложно. К домашним делам мужчина приноровился, но такие работы как починка крупногабаритных механизмов, давались ему с трудом. Когда что-то не получалось, валилось из рук, не работало, или шестеренка прокручивалась не совпадая с зубцами соседней, что грозило очередной разборкой и ликвидацией дефектов, старый Уилли сидя на песчанике рядом и потягивая свою глиняную трубку, философски поглядывая сизыми глазами за стеклами круглых очков, на небо, изрекал: " Могло быть и хуже, старина...Могло быть и хуже..." Он соврал бы сказав, что он жалеет о произошедшем вчера. За столько лет он впервые сделал то, чего действительно желало его сердце. Если бы он не остановил ее - сейчас его день начался бы обыденно и привычно. И пусть сейчас окружение не поменялось и он все так же находился в сером, мрачном сумраке, который понемногу прогоняло утреннее солнце, но сейчас не смотря на то, что ему пришлось поднять со дна памяти покоящиеся там не самые приятные воспоминания, не смотря на то, что он прочувствовал свою ошибку еще сильнее и испытывал гнетущую и тянущую боль от сожаления и раскаяния, она казалось ему не только заслуженным наказанием, но и чудесным избавлением. Теперь, когда Вайолет была рядом и они оба уверовали в то, что это не сон - ему было легче говорить о таких страшных вещах, как прошлое, зная, что на этот раз она действительно рядом. Между ними не должно быть секретов и доверяя ей без остатка, мужчина готов был рассказать все о чем она хотела знать. — Я пробыл на лечении дольше, чем требовалось. После того, как научился управляться со всем одной рукой - какое-то время помогал при госпитале. Хоть война и кончилось сразу после сражения в Интенсе - ее последствия еще долго пришлось наблюдать... Углубляться и рассказывать все подробности, он не решился. Они не имели особого значение и он сам не хотел акцентировать ее внимание на работе, которую ему пришлось выполнять... Вспоминая о любимой присказке Вилли, Гилберт мог отнести ее именно к своей работе в госпитале. Большую часть своего времени, вне больничной палаты, он проводил за колкой дров для сожжения неопознанных трупов. Не многим посчастливилось разделить судьбу Гилберта и выжить даже ценой тяжких увечий. Порой, этих несчастных становилось так много, что в ожидании своей очереди на кремацию, санитары складывали бездыханные тела в ряд на дне широкой траншеи, на месте моностырского кладбища, землю которого отдали для братской могилы. Смотря на эту скорбную процессию со стороны, становясь свидетелем того, как один за другим солдаты попадают на костер, нашедшие упокоение в дали от дома и родных, мужчина понимал, что лишь по счастливой случайности не оказался там же. Но тогда эти мысли не трогали его. Жизнь ли, смерть - для бывшего офицера было все равно. Порой он даже ловил себя на мысли, что жизнь уже не имеет для него какой либо ценности. Она мало чем отличалась от смерти. Ему часто говорили о том, как ему повезло остаться в живых с такими ранениями, только вот он сам не мог найди в этом причину для радости. Но сейчас, казалось начал понимать тех людей. Как и Вилли с его верой в лучшее. Надежду однажды встретиться с Вайолет он похоронил вместе с собой, скрепя сердце, опуская ее. И все же каким то чудесным образом их пути снова пересеклись, а останутся ли они таковыми - будет ясно только в конце разговора. — Ты права. Я не знал что с тобой. С того момента как моя судьба стала неизвестной, за тобой должен был приглядывать Клаудия. Мы не успели как следует обсудить, как я должен буду найти вас если мы окажемся разделены, потому, при всем желании я не мог даже приблизительно знать, куда отправит тебя Клаудия до того как армия перестанет искать тебя. Конечно...долго от них ничего не скрыть, но даже этого должно было хватить, чтобы они решали другие, более важные проблемы. Как только бы ты влилась в общество и обрела аристократическую фамилию - тебя бы никто не посмел использовать, и разглашать сведения о твоем прошлом. О тебе Тиффани знала уже давно. Мне хотелось, чтобы твоя жизнь ничем не отличалась от жизни обычной девушки. Тогда я еще не знал должен ли присутствовать в ней, но судьба решила все за меня, и мне пришлось принимать совсем другие решения...Чуть больше года прошло с того момента как я оказался в госпитале. После я отправился скитаться по стране. Никто не знал моего настоящего имени. Я не называл его никому, и все думали что я частично лишился памяти вследствие травмы головы. Дитфрид непримено нашел бы меня, если бы хоть где-то проскользнуло упоминание обо мне. Моей же целью было исчезнуть, словно меня никогда и не было. Покалеченный офицер армии не нужен. Главой семьи я быть тоже уже не мог. Само собой складывалось, что от моей смерти пользы будет больше. Ты считала себя оружием...и что бы я ни делал, у меня не получалось убедить тебя в обратном. Ты так сильно верила в это...Как будто очень хотела быть инструментом...Если бы у нас было чуть больше времени - ты бы поняла, что это не так. Что ты никогда не была моим инструментом хоть я использовал тебя в своих целях. Я не хочу оправдываться, Вайолет. Это моя страшнейшая вина. Из-за меня ты стала такой, из-за меня так отвергала человечность и видела смысл только приказах. Останься все как есть...даже если бы я вернулся...Ты все равно считала бы себя кем угодно, но только не человеком. А я, находясь на службе в армии, в любой момент подверг бы тебя риску вновь оказаться на фронте. Я не желал для тебя такой жестокой судьбы. Ты была достойна нормальной, спокойной жизни. И я не мог дать ее тебе. Потому и решил отдать тебя на воспитание родственникам. Тиффани Эвергарден - моя добрая тетушка. Она всегда была добра ко мне и согласилась помочь. Так я бы мог следить за тем, как ты меняешься, становишься достойным членом общества и при этом не портить твое будущее военной угрозой. Так должно было быть, случись нам выбраться из той проклятой крепости...— он замолчал, а после начал, словно с чистой страницы, не желая заканчивать прошлую реплику — Идти мне было не куда. В Лайден я так и не вернулся. Конечно, я мог бы рискнуть. Моя внешность сильно изменилась и навряд ли кто-то узнал бы во мне майора Бугенвиллея, но не хотел рисковать. Зная себя, был уверен что не сдержусь и попытаюсь отыскать тебя. Я ни на мгновение не позволял себе думать о том, что ты могла не выжить, успокаивал себя мыслью, что останься ты рядом со мной - ты бы попала в тот же госпиталь, что и я, но сколько бы ни расспрашивал санитаров, все как один твердили что я единственный, кого нашли на той разрушенной лестнице. Но...мне было мало этого чтобы перестать беспокоиться. По правде...я так и не свыкся с этим...хоть и запрещал себе думать о тебе. Жизнь вдали от меня, без военного влияния была нужна тебе намного больше чем мое присутствие. Своим появлением я мог все испортить. Я знал тебя лучше всех и понимал, что первое время тебе будет очень тяжело приспособиться к новой жизни. Знал, что ты не забудешь так быстро свое прежнее окружение и работу, которую тебе приходилось выполнять. Но ты была на это способна. Ты всегда очень быстро училась новому и потому, я всегда верил что ты станешь девушкой достойной такого красивого имени. Он поднялся из-за стола. Вайолет проводила его вопросительным взглядом, когда мужчина подошел к окну и распахнул его, впуская в помещение свежий воздух. На секунду зажмурившись, привыкая к яркому свету Гилберт отошел, перестав заслонять собой яркий квадрат окна. Легкий ветерок пронесся по дому, всколыхнув светлые волосы Вайолет, взор которой был обращен на Гила, стоящего к ней спиной. Пустой рукав его рубашки слабо покачивался. Стало светлее. С улицы доносился шелест высокой травы, крики чаек где-то вдалеке и скрип створок ставней. Атмосфера смягчилась и казалось обоим стало легче дышать. Девушка молча наблюдала за ним, а тот поигрывая костяшками пальцев уцелевшей руки, собираясь с мыслями. Он уже не боялся говорить о прошлом, но все еще не мог подобрать подходящие слова. Ему хотелось высказать все что накопилось на душе, без остатка. Все то, что так долго мучило его и то, чем он не мог ни с кем поделиться. Все эти чувства, боль и отчаянье, копились в нем как снежный ком и теперь мужчина чувствовал необыкновенное облегчение, перестав считать все это только своим бременем. Они были связаны с самого начала, но Гилберт посчитал что справиться со всем в одиночку. В глубине души он знал, что это не так, но не видел другого выхода еще и потому, что не понимающая тогда чувств Вайолет не могла понять его. А после он сам убедил себя в том, что не достоин взаимности. Однажды, в порядке бреда, Гил представил себе, что бы было, решись он вернуться спустя год или два, когда Вайолет подрастет и станет лучше понимать сердца людей? И представив это, его душа содрогнулась от страха. Она имела все основания отвергнуть его, предавшего, оставившего, обманувшего...Того, кто так долго был рядом, заботился и оберегал, став единственным человеком во всем мире, которому она могла доверять. Разве после этого он был чего-то достоин? После он никогда больше не возвращался к этой мысли, едва совладав с болью которую испытал представляя себе эту встречу. Но о чем он точно никогда не помышлял - так это о том, что происходило сейчас: что он сможет рассказать Вайолет всю правду. — Я скитался пару месяцев...После войны таким бродягам как я - никого было не удивить. Спустя какое-то время добрался до королевства Флюгель и там узнал что ты жива... Он обернулся к ней. Судя по удивлению в ее глазах, Гилберт понял, что она не может поверить что он был так близко, в то время как она выполняла свою работу автозапоминающей куклы. От ее потерянного вида губы Гилберта слегка дрогнули, но улыбнуться он не смог. Воспоминания были еще слишком живы в его памяти и наравне с трепещущей радостью в груди от одного лишь факта, что Вайолет снова с ним, существовала никуда не исчезающая, давящая боль, из-за которой он не мог до конца почувствовать себя счастливым. А радоваться было чему. Ему совершенно не хотелось выглядеть таким мрачным рядом с ней, ведь они оба мечтали встретиться вновь. И все же, мужчина не мог сполна ощутить светлые, теплые чувства пока еще оставалось то, что ей следовало узнать перед тем как девушка сложит о нем свое впечатление и решит, чего желает ее сердце на самом деле. Гилберт вернулся за стол, на этот раз не опуская взгляд. Теперь, в ласковых лучах восходящего солнца ее глаза сияли как сапфиры, а волосы искрились, словно в них запутались несколько солнечных лучиков. Не смотря на такой сильный интерес, Вайолет терпеливо ждала, когда он продолжит рассказ и Гил не стал более томить ее. — Я узнал об этом из газет. Увидел твое имя и понял, что с тобой все в порядке и ты нашла свое место в жизни. Ходжинс сдержал свое слово. Я был очень рад наконец узнать твою судьбу и помогаешь людям. С тех пор я знал, что все было не зря и с тобой все хорошо. Гилберт замолчал. Взгляд Вайолет погрустнел и она отвела его, слегка нахмурив брови. — Вайолет...— тихо позвал он — Что с тобой? Ему хотелось дотянуться до нее рукой, но их разделял стол и он навряд ли смог бы даже коснуться ее плеча. Гилберт вовсе не хотел расстраивать ее, но порой правда может причинять боль. Вот почему мало кто решается на нее. Но даже так, было бы неправильно скрывать от нее такое. Рано или поздно она все равно бы спросила. Пусть лучше все самые трудные моменты прошлого они переживут сейчас, преодолеют их вместе, обговорят и навсегда забудут о плохом. Не стоит держать его при себе. Будет легче если они отпустят эту боль вместе и не будут к ней возвращаться. Это трудно, но они должны справиться. — Я даже не знала...— Едва слышно пробормотала она — Совсем близко...а я даже не знала... — Не грусти...- постарался утешить ее он и на этот раз у него почти получилось улыбнуться — Все закончилось. Я понимаю...мне...тоже не по себе и все не вериться, что это происходит на самом деле, но пока что все еще убеждаюсь, что это не сон. Посмотри на меня... Вайолет подняла глаза. Она не плакала, но Гилберт заметил прозрачную пленку на них и понял, что она сдерживала слезы. Умом она понимала, что не могла ничего сделать в тот момент и не могла предполагать, что человек которого она искала может быть хоть и ненадолго, но так близко к ней. А после он вновь растворился в этом огромном мире, не оставив и следа. В мире, где уже мало что свидетельствовало о том, что Гилберт Бугенвиллия существовал. Вайолет никогда не верила в его смерть и потому пустая могила на территорию особняка семьи аристократов, места, где она провела большую часть своей осознанной жизни, никогда не посещалась ею. Она просто не могла допустить ни единой мысли что ее любимый майор мертв. Само ее существо отвергало это. И пусть все, даже капитан, уже смирились с этим, и продолжали жить без него - для Вайолет это было невозможно. Он всегда был рядом с ней и она ни на секунду не забывала самого главного для нее человека, потому и дорожила так изумрудной брошью подаренной им. Единственным подарком с которым она не расставалась никогда. Те, кто не знал историю этого ювелирного украшения, могли бы подумать, что такой крупный изумруд, с хорошей огранкой и красивой оправой, стоит не малых денег, но Вайолет дорожила им вовсе не поэтому. Когда девушка поднимала брошь к свету и медленно поворачивала в пальцах, чтобы свет бликами заиграл на поверхности зеленого камня, ей казалось, что она видит глаза майора. А возможность увидеть их, даже такой самообман, дорогого стоил. Так она могла доказать себе, что все что случилось с ней - произошло на самом деле и майор и правда присутствовал в ее жизни. Даже сейчас, по привычке, чтобы успокоиться, ее рука потянулась к брошке на шее и с тихим лязгом стальные пальцы стиснули камешек. От ее движения он повернулся, бросив светло-зеленый блик и Гилберт заметил его. Он никогда и никому ничего не дарил. Но в тот день он так хотел сделать для Вайолет что-то особенное, что-то такое, о чем она будет помнить. Конечно, он мог выбрать подарок сам, но и не совсем понимал, что могло бы обрадовать ее. Потому Вайолет сильно облегчила ему задачу, когда ее привлекла эта брошь. Он еще никогда не видел чтобы она проявляла столько привязанности к какой-то вещице. Девочка повсюду таскала ее с собой, в свободное время вертя ее в руках, рассматривая со всех сторон, словно каждый раз видела в ней что-то интересное и новое. Хоть он и самолично приколол ее к одежде Вайолет, похоже, она очень боялась потерять такую ценную для нее вещь и даже засыпая держала брошку в кулачке, оберегая ее так, словно от нее зависела ее жизнь. Все эти воспоминания пронеслись перед глазами Гилберта, и в них единственным неизменным предметом осталась изумрудная брошь, но вот ее владелица, сидящая перед ним, изменилась. Теперь она уже не была маленькой девочкой, не зависела от него и уж тем более он не был ее опекуном. Она повзрослела, стала самостоятельной и он должен был помнить об этом. Однако, не смотря на то, сколько времени прошло, желание защищать и заботиться о ней не пропало. Его чувства ни стали меньше или больше, потому как он и не представлял, можно ли любить кого-то еще сильнее. Теперь его маленькая Вайолет знала о том, что он чувствует к ней и была вольна принимать свои собственные решения. — Ты ее хранила все это время...— сказал он. — Это мое самое дорогое сокровище...Майор? — Вайолет, я уже не твой командир...— напомнил он ей с нежностью в голосе — Тебе не нужно больше обращаться ко мне так. Мы больше не связаны субординацией. Ты не моя подчиненная. Веди себя так, как ты бы хотела. — Но...это трудно...— девушка немного свела плечи, отчего стала казаться еще меньше — Можно...мне чуть больше времени? Я не могу сразу к этому привыкнуть... — Что ты! — спохватился мужчина — Я вовсе не ругаю тебя. Ничего страшного. Я и сам не знаю, как себя вести теперь. Пожалуй, нам обоим нужно время. Если ты этого хочешь... — Если хочу?...— повторила она и несмело побегала глазами по столу, собираясь с силами, чтобы сказать что-то — Майор...Я...Я ведь могу остаться с вами? Вы не будите против, если останусь? Она произнесла это с такой тревогой дрожащей в голосе, словно заранее боялась отрицательного ответа и еще сильнее сжала брошку в руке. Сердце Гилберта глухо ухнуло в груди а по телу пробежала холодная дрожь, после которой вдруг стало очень жарко, не смотря на то, что по дому гулял прохладный ветер. Он боялся предложить ей что-то подобное, особенно после того, как она узнала всю правду и уже готовил себя к тому, что девушка разочаровавшись в нем поймет, что ее сердце страдало из-за такого ублюдка напрасно. Ее голос несколько раз эхом отозвался в его голове, а мужчина все никак не мог поверить что с губ Вайолет могли слететь такие слова, которые он отчаялся когда либо услышать. Если бы он не был уверен в том, что она хорошо слушала - спросил бы, понимает ли она о чем говорит? Девушка подняла на него глаза и Гилберта поверг еще один особенно сильный удар сердца. Оно с такой силой заколотилось в груди, что он чувствовал, как опоенный взаимными чувствами орган, бьется изнутри о ребра грудной клетки. У него перехватило дыхание и первый вдох получилось сделать только после нескольких мучительных секунд. Она смотрела на него с такой надеждой, что Гилберт не сразу смог найти нужные слова и боялся, что ему могло послышаться. Она хотела остаться с ним... — Ты...правда этого хочешь?— спросил он — Вайолет, ты хорошо подумала? Ты ведь понимаешь... —Понимаю...— ответила она— Правда понимаю...Теперь я знаю, чего я хочу и если это возможно...если я все еще нужна...я могу остаться? Гилберт, убедившийся что она не шутит, сглотнул тугой ком в горле и перенесший первое потрясение, вернулся в реальность, где все было не так радужно. Их взаимные чувства были прекрасны. Эта мечта была настолько невероятной для него, что он старался не фантазировать себе что для него это возможно. И теперь, когда оставалось лишь протянуть руку, это неосязаемое счастье омрачалось обыденностью и трудностями, которые неприменно произойдут. Сейчас они оба были в эйфории своих чувств, но любовь это еще не все. Теперь он не был тем майором, которого она знала. Его жизнь отныне была совсем другой, не чета той, к которой привыкла Вайолет. Существование на острове сильно отличалось от такового в Лайдене и он, как человек, которому было с чем сравнивать, понимал это очень хорошо. Когда-то он мог дать Вайолет все, но теперь его возможности не были безграничны. Такая девушка как она заслуживала большего... к тому же... — Вайолет...посмотри на меня. Я уже не тот, кем был. Я не имею ничего общего с человеком, которого ты когда-то знала. И...я инвалид. Ты правда хочешь быть с таким? Неужели тебе не противно просто смотреть на меня? Я хочу быть с тобой больше всего на свете, но что я могу сделать для тебя...Ты хочешь остаться здесь?- он обвел глазами свой старый маленький дом, единственная светлая часть которого и была сама Вайолет - Пожалуйста, подумай еще раз. Я не отговариваю тебя но мне будет очень больно если спустя время ты скажешь мне, что не можешь больше находиться здесь. Это убьет меня...Я не хочу чтобы ты страдала из-за меня...Снова... — Но, Майор...— Вайолет непонимающе посмотрела на него — Я страдала не из-за вас. Я страдала без вас...Место, где я могу найти тебя, где мне будут рады - уже может стать для меня родным...Но только если я не останусь одна...Я больше не хочу этого, майор. Пожалуйста, не прогоняйте меня... На этот раз самообладание подвело ее. Она моргнула и из глаз полились слезы. С тихим стуком две капли ударились о поверхность стола и сухая древесина жадно впитала их, оставляя на ней два неровных темных пятнышка. Этого Гилберт уже не мог вынести. Скрипнул отодвигаемый стул и мужчина обошел стол, присаживаясь на корточки рядом с ней. Пустой рукав повис, касаясь манжетами пола. Он осторожно коснулся ее холодной не живой руки, сжимая ее своей большой и теплой. Девушка не могла почувствовать это тепло, но все же его жест нашел отклик в ее сердце и она посмотрела на него, украдкой стыдливо, смахивая слезы свободной рукой. Он опять заставил ее плакать и опять по той же причине. Гилберт не сомневался в ее честности и не ставил его под сомнения. Однако не мог промолчать о такой важной детали касающейся их будущего. Об этом стоило сказать. Сейчас, а не когда-то еще. Самые тяжелые темы уже были позади он был рад, что они миновали их вместе и многое узнали друг о друге. Это было не просто, но теперь они могли быть уверены друг в друге и знали, что их чувства не подвластны времени. Гилберт надеялся, что у него, ни смотря ни на что, получиться сделать ее счастливой, сделать и сказать то, чего он не успел. Здесь, на этом маленьком острове, оставив свое прошлое, они попытаются начать новую жизнь. И что-то подсказывало ему, что у них получиться. — Если ты этого хочешь, если ты готова, то прошу...— Он осторожно взял ее руку— Останься со мной, Вайолет...останься...— он прикоснулся губами к холодному металлу, а после прижался к ней лбом, закрывая глаза.