Forever After

Громко пыхтя, громадный локомотив медленно подкатил к станции, с шипением выпуская клубы белого, густого пара словно тяжело и с облегчением выдохнул, завершая такой длинный и непростой путь. Паровоз, таща за собой тяжелый состав, медленно прокручивая колеса, осторожно подтянулся до финиша и дернувшись, остановился. На пустую платформу начали выходить задремавшие в дороге пассажиры, утомленные поездкой. Они неторопливо покидали свои вагоны, проверяя багаж. Иные толпились в тамбуре, ожидая своей очереди на выход, сонно продирая глаза большую часть времени. Поезд пересек большую часть континента, собирая на своем пути множество станций, отчего время в дороге провел намного больше, чем мог бы. Для людей, не привыкших к такому, подобное могло вызвать не самые приятные ощущения. Если бы состав не делал несколько долгих остановок в крупных городах - для многих этот путь показался бы просто невыносимым. Особенно для таких, как директор лайденского почтового отделения, совершавшего такую поезду уже дважды за короткий промежуток времени.. Ходжинс покинул вагон последним, пропуская вперед себя пожилую пару и в отличии от остальных спешащих покинуть платформу попутчиков, остановился, оглядываясь на замерший в неподвижности, поезд. В сумерках он был похож на спящего,огромного мистического зверя, который может проснуться от любого шума и заворчать, скрипя колесами, пуская дым и пар, ничуть не хуже настоящего огнедышащего дракона. Мужчина тряхнул головой, выбрасывая из головы странные, навеянные усталостью образы. Еще страшного монстра под боком ему тут не хватало... Когда он несколько дней назад отправлялся с главного вокзала Лайдена в сопровождении Вайолет, и подумать не мог, чем обернется их последнее путешествие вместе. Над городом раскинулось начавшее темнеть, синее, бескрайнее небо без единой серой ,привычной глазу, тучки, от чего оно казалось огромным и необъятным. Гомон удаляющихся людей стих и он остался в одиночестве посреди пустой площади между двумя замершими составами, освещенной длинной чередой фонарных столбов, выстроившихся словно военные на параде. Тоскливо светились и окна пустых вагонов, подрагивали, искажаясь в стекле, где-то уже потухли сами или же их погасили кто-то из работников станции. Непривычно было наблюдать пустующую площадь. Похоже прибытие следующего поезда ожидалось не скоро. Ветер перелистывал, оставленную кем-то на лавочке, газету. Шелестел, как будто искал интересную рубрику прошедшего дня или выигрышную ставку на скачках. Мужчина опустил черную дорожную сумку на брусчатку и тяжело вдохнул полной грудью теплый, летний воздух портового города с удивлением осознавая, что он весьма отличается от такового на острове Экарте, хотя казалось деревенька так же примыкает к морю ближе некуда. Бриз и здесь ощущался, но теперь, когда Клаудии было с чем сравнить, он мог с уверенностью сказать, что на Экарте он чувствовался бы намного сильнее даже на большом расстоянии от береговой линии. Проведя там всего пару дней, вырвавшись из городской суеты, было как-то странно возвращаться назад. Ходжинс вовсе не чувствовал себя чужим в своем городе, но ощущение тягучей тоски не покидало его. И вовсе не из-за ностальгии... С одного из составов спрыгнул молодой парнишка кочегар, в сплошь покрытой саже клетчатой рубашке и штанах, зачем-то смахивая с них угольную пыль и держа в одной руке лопату, а другой зацепившись за ржавую петлю товарной телеги, следующей сразу за паровозом, полез наверх где не добравшись до конца, закинул инвентарь в доверху груженную углем телегу, подтягиваясь следом, сдавлено выдохнув от натуги. Его резиновые сапоги с шорохом закопались в разномастные тяжелые черные камни. Но работать парень не спешил. Осмотревшись по сторонам и видимо убедившись что поблизости нет наблюдателей, которые могут наказать его за отлынивание от работы, он тяжелым ударом вогнал лопату в уголь, облокачиваясь руками о ее черенок и полез в карман за пачкой сигарет, подкурил одну и выпустил в прохладный вечерний воздух прозрачный серый дымок, по всей видимости подменяя спящего железного парового друга. Клаудия поднял глаза, всматриваясь в стрелки часов, висящих на столбе у первого вагона. " Без десяти шесть...Хм, похоже на последней станции мы стояли дольше положенного..." подумал мужчина, вспоминая расчетное время прибытия поезда на вокзал. Однако, подобные задержки теперь случались редко. Железная дорога функционировала в прогрессивном режиме, постоянно отстраивались старые и возводились новые станции вблизи растущих городов страны, усиленно старающейся угнаться за новым временем, оставляя пережитки прошлого как ненужный балласт. Из окна проносящегося по бескрайним полям поезда, Ходжин видел уже не просто пустоши но и острые пики городских стен. Чем ближе поезд подкатывал к столице, тем больше он замечал новых поселений, которые не видел раньше. Мужчина редко покидал город, занимаясь управлением своей компании и практически не интересуясь больше не чем. Даже теннисом увлекся лишь совсем недавно, но решив найти себе единомышленников, способных противостоять ему - разочаровался тем, насколько сильно сузился круг претендентов. Пожалуй, его работники были куда более осведомлены о мире за пределами Лайдена. Раньше он об этом не задумывался и потому даже такого короткого путешествия, весьма неоднозначного, было вполне достаточно, чтобы в город который был ему хорошо знаком, он вернулся немного другим. Странно даже, насколько мало ему потребовалось времени на такие перемены. Они начались с того самого момента как Вайолет, не взглянув на него и не секунды не раздумывая, спрыгнула за борт. Он так и не сошел в каюту и стоял на палубе до глубокой ночи, пока очертания острова Экарте не исчезли из виду, словно соленая вода поглотила его. Та ночь казалась ему особенно долгой. И тихой. Хоть порывистый, холодный ночной ветер трепал растянутый над палубой матерчатый навес так рьяно, словно старался разорвать его, а мотор катера угрюмо и глухо тарахтел где-то в утробе судна с таким напором, что оперевшись на железные прутья борта можно было почувствовать слабую вибрацию - мужчина совсем этого не замечал. — Потеряли что-то? Клаудия вздрогнул от неожиданности, когда к нему обратился незнакомый, хрипловатый голос и обернулся через плечо. Это был работник станции, пожилой мужчина в рабочей синей спецовке и грубых перчатках, должно быть кладовщик. Навряд ли старика могли нанять для тяжелой работы на железной дороге. Скорее всего он прохаживался по составу, проверяя не оставил ли кто-то под лавками вещи и не уснул ли какой-то невнимательный пассажир, проспав свою станцию. Ничего удивительного, что для рабочего было крайне странно обнаружить одиноко стоящего на перроне мужчину, задумчиво смотрящего на часы, да так пристально, словно высчитывал в голове какую-то сложную формулу. Нельзя было оставлять подобное без внимания. Ходжинс успокоился и добродушно покачал головой, виновато почесывая затылок с глуповатой улыбкой, немного смущенный тем, что его застали на станции как потерянного ребенка. Похоже, он действительно вызывал впечатление потерявшегося, впервые прибывшего в большой город человека, хотя сам Ходжин мог бы указать путь любому заблудившемуся в Лайдене туристу. — Нет-нет— ответил он — Все в порядке, просто задумался. Не беспокойтесь. — Это последний поезд на сегодня — ответил старик, отряхивая перчатки ударяя рукой об руку — Я уж решил, что вы потеряли свой багаж. Издалека небось к нам? — С другого конца континента. Прошу прощение за беспокойство— Ходжинс подцепил свою сумку и пожелав старику хорошего вечера, поспешил покинуть перрон, дабы не вызывать больше никакого подозрения. Покинув здание вокзала ощущения опустошенности и тоски немного отпустили его, как только мужчина очутился на мостовой, уже не такой пустой где можно было почувствовать себя пусть и в немногочисленной, но все же толпе. У края дороги стояла впряженная в экипаж лошадь соловой масти с чесаной, соломенной гривой, в кожаных шорах* закрывающих боковой обзор и запачканных пылью ногавках* светло-желтого цвета. Кэбмен* угрюмо съежившись на козлах, сжимая кнут в руке, старался закурить, бормоча чиркая спичкой, пламя которой раз за разом задувал ветер. Громко чертыхаясь грузный, широкоплечий мужчина, тряс от ярости короткой бородой ржавого цвета, отшвыривал спичку под ноги лошади и принимался за следующую. Сигарета, зажатая в зубах, медленно подергивалась вверх-вниз пока после очередной попытки на ее конце не вспыхнул яркий тлеющий красно-желтый огонек. Лошадь фыркнула, цокнув подкованными копытами, переступая ими на месте, пожевывая трензель*. Обычно у вокзала можно было увидеть целый ряд выстроившихся вдоль дороги экипажей, но видимо извозчики разъехались, нанятые прибывшими горожанами и теперь последний оставшийся кэбмен подозрительно косился на мужчину с дорожной сумкой в руках, видимо ожидая что и для него найдется работенка, но Клаудии суждено было разочаровать его и пройдя мимо, Ходжин не спеша побрел вниз по широкой улице. Он не успел подумать о том, куда несут его ноги и только остановившись на перекрестке пустой дороги, с одной из сторон которых увидел толпу пьяных гуляк, понял, что направляется прямиком в отделение почты. Директор и сам не понимал на кой черт ему сейчас идти туда. Рабочий день вот-вот закончится, приступать к своим обязанностям с места в карьер - он не собирался тоже, однако, даже осознав всю абсурдность своего решения, без колебаний продолжил путь, оглядываясь назад на шумную компанию, к счастью, прошедшую дальше и не обратившую на него никакого внимания. Идти было прилично, но он никуда не спешил, а поклажа рассчитанная на недолгую поездку вовсе не мешала и потому Клаудия даже не подумал о возможности арендовать экипаж чтобы добраться до здания почты. Или, в крайнем случаи, можно было бы прокатится на трамвае. Как раз, едва эта мысль пришла ему в голову, по рельсам, утопленным в брусчатку мощенной улицы, медленно, постукивая колесами, проплыл вагончик. Но летний ветерок дышал свежестью, а затекшие после долгой дороги ноги отказывались проводить еще хоть сколько-то времени в неподвижном состоянии. Ходжинс брел вдоль примыкающей к вокзалу улицы, наблюдая как снуют за окнами витрин вечерние посетители. По кирпичной кладке домов скользили ветвистыми змеями светло-зеленые лианы вьюна, в тени больше похожие на темные трещины, особенно если смотреть издалека. Иные и вовсе покрывала такая густая растительность, что не сразу разберешь, здание ли это или густой высокий кустарник. Пожалуй с идентификацией и правда возникли бы большие проблемы не будь они увешаны флажками и знаменами, развивающимися на ветру. Клаудия размышлял так, представляя улицу глазами туриста, но сам же конечно, знал город хорошо. Как и заросший цветами ресторанчик, от вида которого на душе у него заскребли кошки, а сердце сжалось. Он часто ужинал здесь в компании работников почты, но в основном с Вайолет и Бенедиктом. Последние воспоминание об этом месте были связаны с днем перед тем, как девушка отправилась на корабль этого мерзавца Дитфрида. Вечером того дня Бенедикт и отвел его на почтовый склад где по счастливой случайности было найдено письмо, с которого и началось их расследование, перевернувшее в последствии все, к чему он привык. Дома, мимо которых он проходил были разновысотные: пятиэтажные исполины соседствовали с трехэтажными, притираясь к ним стенами, или маленькими, совершенно теряющимися между ними, магазинчиками. На его пути встречались редкие автомобили, с громыханием прокатывающиеся по дороге и скрывающиеся за поворотом очередного перекрестка. Чем ближе он подходил к центру города, тем оживление становилось вокруг. По главной площади, залитой желтым светом фонарей, прогуливались молодые люди, живо переговаривались между собой старушки на лавочках, верещали дети. Вполне привычный вечерний городской шум, но Клаудия словно по-новому привыкал к нему. Где-то далеко в памяти он все никак не мог избавится от навязчивого шороха морских волн, таких близких что казалось рукой дотянуться можно. Миновав площадь он нырнул в арку отделяющую одну часть улицы от другой и всю последующую дорогу придерживался менее людных переулков, чтобы быстрее добраться до почты. Все было бы намного проще если бы он сойдя с парохода, прибывшего на континент с острова, принял решение вновь плыть по морю до порта Лайдена, от которого до здания почтового отделения было рукой подать. Однако Клаудия не очень любил плавать, и вовсе не из-за морской болезни, как можно было подумать. Долгие плавания угнетали его. Особенно когда пейзаж вокруг почти не меняется и все кругом сливается в сплошное синие пятно где ты не волен даже покинуть место пребывание когда хочешь. Нет...приходиться терпеть и ждать, стараясь отвлечь себя и не подниматься на палубу чтобы вновь не разочароваться. Создавалось впечатление, что весь мир вдруг сузился до размеров корабля и чем больше времени проходило, тем сильнее это тяготило Ходжинса. К счастью, с континента до острова путь был не настолько долгим, как он рассчитывал, возможно именно поэтому мужчина почти не заметил дороги. Но вот плыть весь обратный путь до Лайдена - нет, сэр! Мелькающие за окнами пейзажи полей, лесов и долин нравились ему куда больше. Хоть какое-то разнообразие и возможность размять ноги на очередной станции, пусть даже этот маршрут занимал чуть больше времени. С непривычки, даже такое короткое но масштабное путешествие слегка утомило Клаудию, но когда временами на него накатывала усталость, он вспоминал о том, что куклы по заказу клиента могли отправится на другой конец света, не жалуясь на неудобства и жизнь, большую часть которой отводилась на дорогу. А одна из них и вовсе почти не появлялась в Лайдене надолго... Вайолет, возвращаясь из очередной поездки, обычно сразу же отправлялась на новый заказ, порой даже не проведя на почте, где жила, ни одного лишнего дня на отдых. Напрасно Ходжинс старался уговорить ее взять хоть пару выходных, просто необходимых чтобы отдохнуть. Заказы сыпались на нее бесконечным потоком, как из Рога изобилия из-за чего очередь выстраивалась на несколько месяцев вперед. За короткое время Вайолет стала очень известной автозапоминающей куклой, слава о которой распространилась далеко за пределы Лайдена. Принимая Вайолет на работу, Клаудия и понятия не имел что она так быстро приобретет всеобщую известность. Он очень переживал каждый раз как очередной ее заказ приходил из соседнего государства, пусть и дружественного. А тот случай когда она отправилась в Ктригал и вовсе едва его с ума не свел. Иногда у него возникала мысль, что во времена когда девушка была нацелена на выполнения приказов, которые президент докладывал ей якобы от лица Гилберта, была и положительная сторона. Тогда она хотя бы слушалась его... А теперь же делала так, как считала нужным, даже если окружающее не одобряли. С одной стороны нужно было радоваться таким переменам, ведь к этому Ходжинс и стремился, выполняя последнюю просьбу боевого товарища, который хотел чтобы девушка жила обычной жизнью, больше никогда не брала в руки оружие и стала счастливой. Ох, и сложно ему далось это обещание, пожалуй он сто раз подумал бы прежде чем пообещать Гилберту исполнить его, если бы только время на раздумье было. Но спустя столько лет проведенных рядом с Вайолет на правах старшего наставника и опекуна ( обязанности которые формально были возложены на Тиффани) его отношение к Вайолет изменились и сам того не ожидая, ему было очень трудно отпустить ее. Но в то же самое время мужчина понимал, что никак не может препятствовать ее воссоединению с Гилбертом. Только надежда однажды снова встретить его придавала ей сил и это стремление и вылилось в известность и популярность среди жителей всего континента. Она не была из тех, кто гонится за славой, как Айрис, старающаяся во всем перегнать своих коллег и таким образом добиться большего, встав в один ряд с лучшей куклой, или из тех, кто мог поменять приоритеты, как Эрика, уже покинувшая свое прежнее место работы и теперь работающая с писателем. Так или иначе, наблюдая за происходящим со стороны, Клаудия не мог не заметить, как сильно изменились его подчиненные с появлением Вайолет. Практически с каждым, с кем сталкивалась эта необычная и неоднозначная девушка, происходили перемены. Возможно, объекты наблюдения этого и сами не осознавали, но Ходжинс со стороны видел все более чем явно. Айрис появилась в компании последней( не читая Вайолет) и с самых первых дней принялась активно стажироваться, но в итоге очень долго не получала ни одного крупного заказа. И уж тем более выездного, которые обычно делали весьма состоятельные люди, желающие получить письмо лучшего содержания, полностью соответствующее поставленным требованиям. В таком деле ошибаться было нельзя и не было ничего удивительного что молодую девушку, только-только закончившую подготовительные курсы, хоть и с отличием, никто не нанимал. Но когда Вайолет, едва вступившая в коллектив автозапоминающих кукол начала свою работу, почти сходу выезжая на заказы, Айрис словно подменили. Соперничество ли это было, зависть ли, но девушка начала стараться еще больше, выполняя все заказы людей приходящих на почту и пусть до сих пор не могла похвастаться тем, что часто посещает вызывных клиентов, тем не менее всеми силами поддерживала постоянный приток новых клиентов на почту что несомненно шло на пользу бизнесу, который к слову сейчас претерпевал не самый радужный период... Честно говоря, Клаудия никогда не считал что Эрике хорошо подходит работа автозапоминаюшей куклы. Она была слишком робкая и замкнутая для работы с особо требовательными клиентами и у нее не получалось в случаи острой необходимости избежать конфликта успокоив собеседника. Но не смотря на это она была очень трудолюбива, не брезгала даже монотонной утомительной работой, такой как например заполнение адресов на конвертах, а выполняя ее не жаловалась, как Айрис и никогда не требовала к себе особого отношения. По сути, Браун была незаметна, как тень хоть и носила светлое платье желто-зеленого цвета, несомненно бросающееся в глаза. Должно быть причина крылась в том, что девушка сама изо всех сил старалась не выделяться, никогда не проявляла излишней инициативы и всегда делала все, о чем ее просили. Будь она чуточку увереннее и смелее - точно смогла бы стать отличной автозапоминающей куклой. Никакого специального обучения Эрика не проходила, но несмотря на это печатала на машинке грамотно и быстро, много читала и прекрасно владела лексикой, что позволяло оформлять письма красиво, с ноткой аристократизма, что не всегда нравилось клиентом, большинство из которых были людьми простыми, оборотов письма не понимали, а непонятные слова их только раздражали. Кто знает чем бы все кончилось, если бы Вайолет не познакомила Эрику с писателем Оскаром, которому помогала когда-то писать пьесу. Она всегда очень интересовалась его книгами, но о встрече с автором любимого произведения могла только мечтать. К счастью, Оскар как раз искал помощника, который мог бы быстро записывать за ним черновики для будущих работ. Предыдущий не смог долго справляться со своими обязанностями ввиду особенностей работы с писателем: тот слишком часто менял свое мнение, переигрывал сюжет, добавлял или исключал персонажей, а иногда и вовсе заставлял переписывать все с нуля. Мало кто мог выдержать подобное, но для Эрики это было вовсе не проблемой. Она всегда оставляла лишнюю бумагу если мастеру придет в голову очередная идея, составляла из отрывков цельные главы, чтобы не пришлось переписывать, но если избежать этого не удавалось - без лишних слов выполняла указание. Такая работа как нельзя лучше подходила усидчивому и собранному человеку, способному долгое время корпеть над текстом и не терять к нему интерес. Не было ничего удивительного, что девушка без раздумий поменяла место работы и стала текстовым редактором известного драматурга, избавив его самого от долгого подбора человека, годящегося на эту роль. В этой истории Вайолет была всего лишь посредником, но все же Клаудии мало верилось, что без нее Эрика нашла бы свое место в жизни, занимаясь любимым делом. На первый взгляд можно было подумать, что Каттлея не изменилась и осталась какой была что до, что после появления Вайолет, но и тут все было не так просто. Из всего отдела автозапоминающих кукол, именно ее Ходжинс знал лучше всего. И дольше. Поэтому эта кокетка и позволяла себе такое панибратское отношение к директору, отлично зная его характер и то, что он не сможет урезонить ее. С самого старта компании она была на хорошем счету среди клиентов, не стеснялась и не боялась их, как Эрика, и чувствовала себя на работе очень уверенно. Даже самые придирчивые клиенты ничего не могли противопоставить ей. Клаудия ни разу не слышал чтобы кто-то жаловался на нее. Абсолютно все оставались довольны работе с ней. Конечно, миловидная внешность и непринужденное, но вежливое общение, играло тут ключевую роль, поскольку первое впечатление о кукле очень важно. Первое время именно Каттлеи приходилось постоянно посещать клиентов и принимать большую часть заказных писем. Айрис и Эрика просто страховали ее и долгое время вся прибыль от отдела зависела целиком от Каттлеи. Немудрено, что девушка прекрасно понимая свое положение, вела себя соответственно. Отношений " руководитель - подчиненный" среди кукол не было, но Бодлер поставила себя именно руководителем, не стесняясь раздавая поручения не замечая, что ее поведение пусть и не целенаправленно, но обижает коллег. Клаудия замечал это, но не хотел вмешиваться в женский коллектив. Его мнение все равно никому не поможет и сделав эту проблему непрозрачной, он лишь рассорит сотрудников чего допускать было нельзя. Пока работа ладилась - он не видел смысла встревать, к тому же сами девушки открыто не выражали свою неприязнь, однако напряжение среди них чувствовалось. Когда он представил им Вайолет то боялся, что с появлением новенькой проблем станет больше. Ей было сложно влиться в новый круг общения да и остальным оказалось непросто взаимодействовать с ней. Манера ее речи и поведение были далеки от общепринятых и неудивительно, что затруднения все же возникли. Покуда кризис не миновал, все внимание было приковано к Вайолет, а недовольства друг другом автозапоминающие куклы оставили в прошлом. Именно Каттлея по привычке взяла над ней шефствование и начала обучать работе с машинкой. Стоило президенту спросить - Ботлер могла лучше всех рассказать об успехах Вайолет и о том, как прошел ее день. Разговаривать в то время с самой Вайолет Ходжинсу было еще проблематично. Даже наряд для Вайолет ему помогала подбирать Каттлея. Сам Ходжинс в женской моде разбирался не сильно, потому положился именно на нее. Постепенно интерес вокруг новенькой поутих, но не для Ботлер. Девушка продолжала следить за Вайолет даже когда казалось, для этого не было оснований. Когда случилось недопонимание между клиентом и девушкой, по ошибке написавшей письмо, которое должна была составить работающая в штате кукла, именно Каттлея разрешила инцидент, извинилась перед заказчиком и адресатом письма, а после мягко постаралась обьяснить Вайолет в чем именно была ее ошибка - весьма трудная задача объяснять что-то то человеку, понимающего только язык войны, для которого ружье в руках привычнее, чем перо. Но у нее получилось и на этом неприятности, к великому облегчению Ходжинса, прекратились. Каттлея не старалась навязать свое общение Вайолет, понимая то, какая необычная она девушка, но похоже, оставаться в стороне не собиралась. Клаудия переживал, когда отправлял обеих кукол на очень ответственное задание по написанию публичных любовных писем, от которых завесил союз двух государств, тем самым приближая весь континент к подписанию мирного договора. Воцарившийся мир был в то время еще очень хрупким и нельзя было допустить даже малейших разногласий между сторонами. А что может быть непостояннее, чем два юных, влюбленных сердца, на которые давят ответственность и собственные переживания. От умения кукол здесь многое зависело и президент волновался, что Вайолет, только начавшая понимать чувства людей, слишком безэмоциональна для такого трепетного поручения. Однако, как рассказала ему сама Каттлея, именно благодаря ей удалось раскрыть истинные чувства принца и принцессы. Ведь если бы Вайолет не попросила ее подыграть и уговорить принца Дамиана самому начать переписку со своей невестой, избегая помощи посредников - из этого могло ничего не получиться. Затея, которую провернули две автозапоминающие куклы могла все испортить в случаи провала, но Каттлея все равно согласилась поддержать Вайолет, хотя не могла не знать как это рискованно. Похоже, ей и самой понравилось участвовать в такой самодеятельности, совсем не похожей на то, чем ей приходилось заниматься ранее. Даже спустя время, когда Вайолет стала достаточно самостоятельной, Каттлея продолжала приглядывать за ней. О ее прошлом бывшая танцовщица была осведомлена больше всех и у Ходжинса сложилось впечатление что она, не замечающая прежде проблемы тех кто окружал ее, стала сочувствовать девушке, которая решила стать автозапоминающей куклой только для того, чтобы узнать значение слов, произнесенных когда-то майором. Простых слов, которые знали все, но только после того как Клаудия встретил Вайолет он сам начал понимать, насколько эти слова на самом деле непростые, и сколько людей произносят их не задумываясь об истинном значении. Если взглянуть на то, что происходит вокруг, на мир, который так и норовит при любой удобной возможности скатиться к очередному конфликту - начинаешь верить, что о значении слова "любовь" знают совсем немногие... Если кто и удивил его больше всех - то это Бенедикт. Ворчливый и вспыльчивый парнишка, с которым он был знаком еще до войны, всегда действовал старшему другу на нервы. Но так или иначе, обычно ладили они хорошо. Несмотря на свой характер и весьма странный вкус в одежде ( боже, эти каблуки...) паренек выполнял все свои обязанности и часто работал сверхурочно, о чем частенько ныл в отделе заказных писем, жалуясь на свою горькую судьбу почтальона. Начального капитала, которым располагал Ходжинс, едва хватило на аренду и ремонт здания. Оставшимися грошами он старался распоряжаться с умом, закупая нужное для работы оборудование и каким-то чудом смог уложиться лишь чутка выйдя за рамки своего бюджетного плана. Но транспортом, выделенного для доставки почты, Беннедикт был крайне недоволен. Веломоты* действительно давно вышли из моды и мало кто использовал их. Горожане предпочитали обычные велосипеды, пусть не такие быстрые но эстетичные и приятные глазу, не шумные и не требующие такого серьезного технического обслуживания. Ломались они так часто, что Ходжинс миллион раз пожалел о том, что купил их. Работа механика требовала отдельной платы и не имея возможности оплачивать труд еще одного наемного работника, скрипя зубами, Бенедикт согласился и на это. Директор часто слышал его ругань под окнами, когда блондин, гремя ключами, искал причину очередной поломки. Но даже он перестал жаловаться и угрожать своим увольнением когда появилась Вайолет. Конечно, проблем на первых парах у почты было достаточно, но по своим масштабом, у девушки их было куда больше. Должно быть, Бенедикт видел это и на ее фоне понял, что жаловаться и причитать - не выход. В конце концов, если девушка не сдавалась перед трудностями, сдаться ему - и вовсе позор. Бенедикт был горд и не мог позволить себе такую слабость. С тех самых пор он если и ворчал, то редко, обычно по делу. А потом и вовсе высказал свое желание стать замом, чем очень удивил директора. Странно слышать это от паренька, постоянно действующего ему на нервы. Бенедикт был первым с кем Клаудия обсудил идею создания частной почтовой компании и изначально выражал свое резкое отношение к подобной задумке " Совсем спятил, старик?" фыркнул он, презрительно сморщив нос, совсем как собака " Тебе все мозги вышибли на войне? Никакой прибыли от такого заведения ты не получишь! Кому сдались эти письма? Лучше открой бар или ресторан, вот тогда отбоя от клиентов не будет. Письма...черт тебя дери..." Но все же, он согласился работать на Клаудию, жалуясь на провальность этого мероприятия и так же не забывая напоминать об этом остальным коллегам, за что частенько получал нагоняй от детектора, который и так из кожи вон лез в попытке заручиться поддержкой своих работников, которая была ему очень нужна. Это было его первое собственное предприятие и он сам прекрасно понимал, как рискует, однако не собирался продолжать военную службу, отдав свой долг родине. Он долго не мог решить с какой отрасли начать? Где и спрос будет и польза, а главное, что ему будет нравиться самому. Он никогда бы не решился открыть почту и скорее всего, прислушался бы к опасениям Бенедикта, если бы не один случай, перевернувший его мировоззрение. Это был обычный осенний вечер, на редкость тихий и спокойный. Его перебросили сюда, на границу с Бачачи, три дня назад, перевели из зоны, готовящейся к тяжелым боевым действиям по личному приказу генерала. Без вмешательства родителей здесь не обошлось, но Клаудия ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел. Он никогда не считал себя героем и человеком готовым посвятить всю жизнь войне. Потому он молчал и не выказывал недовольства когда снова приходилось сниматься с места. Конечно, солдаты не могли не заметить что их командир исчезал как только начинало пахнуть жареным, а вместо него появляется какой-то матерый вояка, но до этого Ходжинсу не было дело. Навряд ли он увиделся бы снова с кем то из них... На этот раз под его начальством оказался артиллерийский отряд, выступающий осадным полком, который должен был участвовать в специальной военной операции, от которой зависел исход войны. Поскорее бы она уже закончилась...Клаудия чувствовал себя не в своей тарелке просто находясь здесь, играя роль полковника, в то время как он сам даже не помнил в какой момент его вдруг повысили? Он сидел недалеко от разведенного в центре лагеря костра, ярко освещающего пустую, лысую, вытоптанную солдатскими сапогами,поляну. Отсыревшие от вчерашнего дождя сосновые поленья все никак не желали разгораться. Кора на них трескалась, съеживалась и дымила так, что полковнику пришлось долго выбирать место где бы присесть не попав в облако серого дыма. Тут же расположились и члены его отряда, имена которых он еще даже не знал: кто-то на сваленных бревнах, которые заменяли лавки, кто-то просто на траве, прислонившись щеками к прикладам своих ружей. Одни вели себя спокойно и расслабленно, словно находились здесь уже давно и привыкли ко всему, а другие настороженно поглядывали по сторонам, не могли расслабиться, даже когда на всех подходах к лагерю были выставлены дозорные. Он никогда не старался разжиться какими-то армейскими привычками, но сам того не замечая, хорошо научился отличать бывалых от новобранцев. Бесполезная на первый взгляд способность, но все же Ходжинсу волей не волей приходилось руководить подчиненными и сейчас, вглядываясь в их лица он уже начинал мысленно строить отряд: вот этих, бойких, поставить вперед, чтобы глядя на них и остальные не поджимали хвосты, а вон того, рядом с которым, душой компании не иначе, собралось с десяток рядовых, слушая какую-то историю - во главу. А та пара забитых пойдет в основной массе, чтобы не разбежались. Он потряс головой, проводя рукой по волосам. Надо же. Когда у него в голове выстраивались такие подробные схемы, мужчине становилось не по себе. Словно в него вселялся какой-то опытный военачальник. Кто знает, возможно у него действительно есть талант руководителя. Во всяком случае, на него до сих пор никто не жаловался, а подчиненные доверяли и выполняли все приказы. На сей раз операция к которой его привлекли была особо важная и от того как она пройдет зависела судьба всего континента. Иными словами - сделай все хорошо и скоро вернешься домой. Наконец-то прочь от этих промозглых палаток, мешковины вместо подушки и навязчивой мысли, что очередной день может быть последним. Лайден не хотел этой войны, но так уж вышло что именно Лайдену придется ее заканчивать. Глаза боятся, а руки делают, как говориться. Завтра им нужно будет примкнуть в центральному отряду разведки и объединив усилия взять штурмом штаб-квартиру Гардарики. Если верить донесениям, они уже которую неделю укрываются в крепости в окрестностях Интенса. Последний рубеж, который необходимо было взять. Лишившись главного штаба - все их наступление выеденного яйца стоить не будет, а те крохи войск, разбросанных по стране, быстро ликвидируются восточной армией. Как именно будет проходить наступление - Ходжинс не знал. Обо всем должны были доложить на месте, но судя по тому, что за ним оставались артиллеристы - ему и близко не придется подходить к крепости. Очередная миссия в которой он будет принимать косвенное участие, но даже это несомненно скажется на его послужном списке... От мыслей его отвлек какой-то нарастающий гомон со стороны палаток. Полковник повернул голову чтобы посмотреть, что там происходит. Выстрелов не было, значит на лагерь не напали, но с чего вдруг такой шум на ночь глядя? В тени от ряда палаток, образующих широкий коридор, толпились солдаты. Они окружили кого-то, кричали, смеялись, прыгали, обнимали друг друга, медленно расходясь по сторонам. И только когда Ходжинс напрягая зрение и рассмотрел в их руках конверты, он все понял. Почта. Доставлять ее в военное время было задачей нелегкой, потому случалось что бойцы месяцами не могли получить известия от своих родных, но когда заветный солдат с тяжелой кожаной сумкой появлялся в лагере - начиналась давка. Каждый спешил получить желанный конверт и пряча его под форму, как драгоценность, устремлялся в уединенное место чтобы скорее прочитать его. Сам Ходжинс писем не получал. Точнее не получал писем от семьи. Как он и что с ним - родные и так прекрасно знали, а ему им попросту было нечего сказать. У него плохо получалось выражать свои мысли, еще хуже - писать о них. Да и все что он умел - писать отчеты и рапорты. Вряд ли старики обрадуются если он черкнет им пару строчек в таком духе. Лучше уж вообще ничего не писать. Почтальон продвигался по лагерю медленно, на каждом шагу его останавливали и не отпускали пока он не отдавал письмо. У него едва хватало сил устоять на ногах под тяжестью сумки и натиском нетерпеливой толпы. Из палаток выскакивали военные, на ходу натягивая сапоги, прыгая на одной ноге, чтобы не упустить работника почты из виду, и не застрять в очереди на получение. Потеряв интерес к происходящему, Ходжинс отвернулся. Чего он там не видел...Каждый раз одного и тоже. На войне у этих ребят единственная отрада - знать что дома их любят и ждут, что им есть куда вернуться и есть что защищать. Не удивительно что они так ждут почтальона. Это куда лучше, чем ждать смерти, хоть как-то помогает отвлечься. Клаудия протянул руки к огню, который наконец то начал веселее потрескивать. Ночь обещала быть холодной. Даже здесь, в относительно теплом регионе, уже чувствовалось приближение осени. Было бы здорово закончить все до того, как ударят первые морозы. И чем заняться после? Еще до начала военных действий мужчина хотел затеять какое-то предприятие, что-то нужное народу, от чего была бы польза, что приносило бы удовлетворение и помогало людям. Как только настанет мир - все заживут прежней жизнью, будут сталкиваться с повседневными проблемами и искать их решения. Конечно, послевоенный период самое неудачное время для бизнеса, но иного выбора у него не оставалось. Нужно выбрать что-то актуальное и простое, загонять в дебри он себя не собирался. Образование вполне позволяло ему вести дело, да и с документами он общаться умел куда лучше, чем с людьми. — Гляди, Джас, письма!— толкнул один солдат у костра другого, и не дожидаясь ответа от видимо задремавшего в тепле рядового, вскочил с бревна и едва не бегом бросился к почтальону, уже пробившему себе дорогу к поляне, но все еще окруженного молодыми людьми насмешливо толкающими его как чучело. Ходжинс хотел было буркнуть что-то неодобрительное в его сторону, но смолчал. Нехорошо было бы омрачать чье-то счастье, пусть и мимолетное, которое испариться как только сложенный листок бумаги вновь окажется в конверте а реальность вернет из сладких грез. Пусть сам Ходжинс не мог почувствовать такого радостного возбуждения, но прекрасно понимал как это важно для солдата а ему, как начальнику, следовало поддерживать в них боевой дух и желание бороться ради тех, кто остался дома. У каждого кто оказался здесь были причины это делать и был тот, кого они хотели защитить. Начни он ворчать на слишком шумных вояк - его точно не поймут. А потому Клаудия только плотнее запахнул свой китель, уже успевшими согреться пальцами, и краем глаза заметил, что тот самый парень, разбуженный приятелем, все еще сидит напротив него на бревне и судя по всему, не собирается последовать за другом. Ходжинс сдвинул брови, украдкой переводя взгляд на солдата. Чего это он расселся здесь когда все остальные готовы у почтальона сумку с руками вырвать? Клаудия еще не успел как следует познакомиться со своим новым отрядом, но этого парня он кажется замечал чуть ранее. Вроде бы его сменили на карауле и после этого он и сидел здесь с ружьем на коленях, положив на него мозолистые руки, сплошь покрытые застарелыми царапинами, поджившими но грубыми, отчего в неровном свете костра Ходжинсу показалась что его кожа на пальцах больше похожа на чешую, но стоило пареньку немного пошевелить ими, как первое впечатление стало обманчивым. Носки его сапог покрывала высохшая серая грязь. Взгляд у молодого, осунувшегося парня был туманный, бесцветный. У Клаудии так и не получилось разобрать, какого цвета у него глаза. На лоб спадала неровная русая челка, подрагивающая от волн теплого воздуха, исходившего от костра. — Как тебя зовут, боец? Ходжин произнес это так неожиданно для себя, что и сам испугался такой прямоты со своей стороны. Это не было на него похоже, но поведение солдата настолько поразило его, что любопытство опередило мысли и еще до того как он задумался о причинах, слова уже слетели у него с языка. От долгого молчания и промозглой погоды, державшейся последние несколько дней, голос прозвучал хрипло и как-то грубо, но солдат первые несколько секунд вообще не реагировал на вопрос, а после лишь медленно поднял глаза, печальные и глубокие, совсем не подходящие молодому парню и коротко ответил: — Джаспер Шец, полковник. За треском костра у мужчины не удалось четко расслышать его фамилию. " Шец" или " Шац", не столь важно, но говори он погромче, его было бы лучше слышно. Может, еще не совсем проснулся? А потому и взгляд такой мутный. Но солдат смотрел на полковника внимательно и пристально, не моргая из под полуприкрытых век и у Ходжинса не сложилось впечатление, что он растерян спросонья. Одного только взгляда хватило чтобы Клаудия понял - этот парнишка побывал в самом пекле и в отличии от него самого, не сильно верил что война скоро закончится. Ох, сколько раз ему приходилось видеть такие глаза...смертельно уставшие, потерявшие счет сражением и смертям, наблюдавшие за этим не со стороны, а принимающие в них непосредственные участия, ничего общего с такими везунчиками как полковник Ходжинс, мимо которых проходил весь ужас, а они могли лишь отголоски его слышать. В такие моменты Клаудии становилось стыдно за себя. На вид Джасперу нельзя было дать и семнадцати, но по опущенным плечам и острым чертам лица, убитым рукам и конечно, мертвым глазам, которые казалось, даже бликов не давали - он становился дряхлым стариком, ветераном войны, прошедшего ее всю в звании рядового, в то время как в танцующем пламени костра, блестели новенькие золотые погоны на кители человека, который едва ли пару раз ружье в руки взял. Ходжинс отвел взгляд. Ему стало неприятно. Глаза солдата словно прожигали его насквозь, как будто он знал о том, кто перед ним. — Давно на фронте?— спросил Клаудия, дабы хоть как-то оправдать этот неожиданно завязавшийся разговор. — На всех побывал...— отозвался Джаспер, медленно проведя рукой по стволу ружья— Освобождал Бачачу в прошлом месяце...Почти все погибли...Меня отправили сюда... — Так ты герой...— добродушно хмыкнул полковник, в душе испытывая удовлетворение от своего чутья— Что же ты за письмом не идешь? Семья должно быть тобой гордиться?... Парень свел брови, словно вспоминая что-то и тоже опустил глаза, только после этого взгляд Клаудии вновь обратился на него. Он что-то не то сказал? Может быть этому солдату некому писать? Это бы полностью объяснило странное поведение Шеца и то, почему при всеобщем ликовании он единственный предался унынию. Но стоило пареньку заговорить - как вновь догадки Клаудии оказались ошибочными. — Я не умею писать...И мать не умеет...Даже если я попрошу кого-то написать ей письмо - она не сможет его прочитать. — Не умеешь?— удивленно переспросил Ходжинс, моргнув. Джаспер медленно кивнул и тихо вздохнув, склонился еще ниже закрывая глаза. Он явно с самого начала не был настроен на общение. Если его перевели в артиллерийский полк после взятия Бачачи - он никого здесь не знал. И даже тот парень, который толкнул его локтем под ребро - недавний знакомый. Потому и не в курсе о том, что Джаспер не получает и не пишет письма...Ходженсу стало мерзко на душе. Даже такой простой радости этот мальчишка, прошедший ад, был лишен. Сердце защемило к груди от тоски и печали. Полковник и сам склонил голову, сожалея что заставил военного, и без того угнетенного своим положением, еще и вспоминать об упущенной возможности сообщить матери что он жив, что продолжает бороться, защищает свою страну. Сообщить, что ход войны скоро может измениться, что осталось ждать совсем немного и он вернется к ней. И какого его матери, отправляя сына на фронт не иметь возможности связаться с ним? Чужие проблемы и переживания раньше никогда не трогали Ходжинса, он был слеп к ним, слишком занятый решением собственных дел, куда более важных, как ему казалось, но в этот раз слова Джаспера, солдата с которым он был даже не знаком, задели его. Прежде он никогда не задумывался об этом, но не мог не знать того, что и в мирное время далеко не все население Лайденшафтлиха имело возможность научиться читать и писать. В большинстве своем такие привилегии долгое время были доступны только высшему обществу. Не все могли позволить себе частные школы, но тогда, будучи еще кадетом, Клаудия думал, что простому населению, занимающегося в основном сельских хозяйством, такие навыки ни к чему. В простой жизни фермерам грамота вряд ли пригодилась бы. И он считал так до того как встретил Джаспера. Понадобилось всего несколько минут чтобы уверенность офицера не просто пошатнулась, а перевернулась с ног на голову. Война показала ему настоящую правду и раскрыла глаза на то, чего можно лишиться не обладая простым умению, доступ к которому был ограничен. Ему, родившемуся в обеспеченной семье, имеющему все, чего только душа пожелает, понимать такое сейчас было дико. Он едва не задохнулся от нахлынувших на него чувств, а кожу вмиг охватил жар да такой, что он напрочь забыл о костре, к которому подсел чтобы согреться. Солдат вновь погрузился в дрему, опустив голову на грудь, едва заметно вздрагивая, сживая руками ружье, лежащее на коленях. Если бы Ходжинсу было дело до окружения, он бы заметил, что у костра они остались вдвоем. Единственные, кто не получал письма. Один - потому что не хотел, второй - потому что не мог. Клаудия сознательно отказывался от возможности, которой Шец бы воспользовался не раздумывая...Остальные солдаты уже начали расходиться. Ушел и почтальон, унося с собой опустевшую сумку. Лагерь погружался в тишину. Еще были слышны отдельные голоса, треск поленьев в костре, бросающему в воздух яркие искры и тихий шорох ружья, скользившего под пальцами солдата, когда он сжимал его слишком сильно во сне, хмурясь и шевеля губами. Ему снилось что-то...Возможно, родной дом, мать встречающая его, вернувшегося к ней живым, с лицом на котором появились новые морщины...с начавшими седеть от ужаса и неизвестности, волосами...с глазами, полными слез...Сквозь сон, уголок рта Джаспера дрогнул в легкой улыбке. Сейчас, там, в своем сознании, он был счастлив. Там он мог сказать то, чего не мог здесь, в реальном мире, где выживал чтобы однажды шепнуть своей матери на ухо то, что остальные солдаты могли черкнуть в письме. " Я живой..." Прошло много лет...Клаудия не знал, что случилось с тем солдатом и смог ли он вернуться домой. Как и ожидалось, сразу после взятия Интенса, артиллерию перебросили на западный фронт где еще оставались последние силы врага, но Клаудия, никогда не будучи верующим, молился за него. И сейчас продолжал верить что Джаспер, уже взрослый мужчина, наконец-то может быть счастливым не только во сне... Дату основания компании знали многие. Но они ошибались. " Почтовая компания С.Н " родилась в тот самый вечер.