Forever After

Чтобы вынести большой деревянный ящик из офиса потребовалось привлечь нескольких работников почты, которые не без труда погрузили его в грузовик. Клаудия лично присутствовал при этом и вернулся в здание офиса только убедившись, что с ящиком ничего не произошло. На самом деле, весил он не так много, и большую часть массы составляло именно прочное дерево, но здесь он был непреклонен – путь до Экарте не близкий и не все грузчики заботятся о сохранности посылок при доставке. В своих работниках президент был уверен, но как только груз доставят на пристань Лайдена, им займутся уже совсем другие люди, и ему хотелось, чтобы содержимое ящика добралось до получателя в целости и сохранности. Оно не было дорогим в пересчете на деньги, но на самом деле, было бесценным и хранило множество воспоминаний. И хороших, и плохих. По его расчетам, пункта назначения посылка достигнет за три дня. Клаудия своевременно отплатил самую быструю доставку из возможных, и в эту стоимость входила и бережная транспортировка, однако он слабо верил в добросовестность портовых работников. В основном это были грубые, озлобленные люди, замученные работой. Навряд ли им было дело до чужих вещей... Но такой крепкий ящик разломать даже при большом желании будет не просто. Он должен выдержать всю дорогу и добраться для Вайолет в целости. Ходжинс ни секунды не колебался, принимая решения самолично отправить Вайолет все ее вещи, не заставляя девушку возвращаться обратно для личного сбора. Это было бы бесчеловечно – просить ее покинуть любимого человека, пусть даже на время. Если она спрыгнула с корабля, чтобы быть с Гилбертом, обратно ее было ничем не заманить. Прошло всего пара дней с момента их расставания, но от всепоглощающей тоски на душе мужчине было никак не избавится. Он словно потерял нечто дорогое, что-то, что определяло его существование, что-то, что было с ним всегда. Забота о Вайолет стала для него первостепенной задачей, к которой он сначала относился со всей серьезностью и ответственностью, но со временем она стала ему родным человеком, и отпускать ее вот так быстро, даже не попрощавшись, стало для мужчины большим ударом. Он пытался избавится от депрессии проверенным способом – алкоголем, но ни коньяк, ни виски не помогали добиться желаемого. — Только время может расставить все по своим местам... — сказала ему Каттлея, когда обнаружила Клаудию утром, заснувшего за своим столом с опрокинутым пустым стаканом в руке. — Нам всем будет ее не хватать, но она не вещь, и не может никому принадлежать. Ты не можешь поставить ее за стекло, как фарфоровую статуэтку, чтобы уберечь от враждебного мира. Это было ее решение. Прими его достойно... Ботлер говорила это решив, что Ходжинс спал, уронив голову на сложенные перед собой локти, но он слышал каждое ее слово. Слышал звон стекла, когда кукла убирала со стола пустой графин и вынула из его слабых пальцев стакан, слышал скрип дверцы буфета, куда женщина убрала опустевшую посуду, и то, как тихо затворилась дверь за ее спиной. Только тогда он поднял голову, зашипев от стрельнувшей в висках боли и запустив пальцы в волосы, стиснул голову, как будто стараясь унять мигрень. Это был первый и единственный раз, когда алкоголь не смог ему помочь. Скорее всего, он мог бы пережить эту ночь без таких разрушительных последствий, но вчерашний вечер обострил его печаль в сто крат, и Ходжинс уже ничего не мог с собой поделать. Стоило хотя бы попытаться. Оказывается, не всю боль можно утопить в стакане. Оставшуюся часть дня мужчина старался вернуться в рабочую колею, начав с отправки особо важного груза. Его сборкой они занялись все вместе, в тот самый вечер, когда президент вернулся в офис. Несмотря на то, что рабочий день давно закончился, и ребятам стоило хорошенько отдохнуть перед следующим, обещавшим быть ненамного проще, ему не пришлось никого упрашивать, когда мимолетная мысль была изложена во всеуслышание. Бенедикт, не сказав ни слова, поднялся из-за приемной стойки, оставив на ней свои бумаги, и отправился в подсобное помещение в поисках подходящего ящика для отправки, а остальные, не дожидаясь опешившего от такой решительности мужчину, отложив все свои дела, поднялись вверх по широкой лестнице, устланной красным ковром. Они редко бывали в мансарде. Чердачные помещения офисного здания использовались для размещения старой мебели и вышедшей из строя техники, но одно из них владелец здания своими силами как мог обустроил под жилое помещение для Вайолет, когда та не смогла остаться в доме ее опекунши Тиффани, после неосторожных и довольно грубых слов, сказанных девушкой. Нет, госпожа Эвергарден не прогоняла Вайолет и готова была позаботиться о ней даже после таких колких фраз, но в тот момент Клаудия просто не мог себе позволить оставить Вайолет там. В то время потерявшая смысл жизни девушка не знала, как больно могут ранить слова, но сам президент прекрасно понимал, что с таким отношением к опекунше, девушка сама сбежит из дома, и тогда уже у них могут возникнуть настоящие проблемы. Скорее всего, Вайолет доверяла Клаудии уже потому, что он был связан с Гилбертом и тот, как выражался Ходжинс, отдавал приказы через него. А это то и нужно было для нее – приказы майора и больше ничего. К такому повороту событий бывший военный был не готов. В конце концов друг не просил его заботиться о Вайолет на постоянной основе. Он просто попросил доставить ее в Лайден и передать на попечение семье Эвергарденов. На этом его обязанности заканчивались, и он мог больше не следить за ее судьбой. Но все обернулось совсем по-другому. Комната девушки была обставлена самой простой необходимой для жизни мебелью, которая не поменялась с тех самых пор, как будущая автозапоминающая кукла переступила ее порог: прижавшийся в левому от окна углу небольшой книжный шкаф, рядом с которым расположился деревянный посменный стол, за которым Вайолет работала над письмами, и стул, который перенесли сюда из рабочего кабинета автозапоминающих кукол. На столе до сих пор стояла керосиновая лампа, которую девушка зажигала по вечерам, допоздна засиживаясь за работой, и письменная машинка. На подоконнике, обратив свой стеклянный, неживой взгляд в даль, сидел плюшевый щенок рыже-палевого цвета, а за окном... Это была, пожалуй, самая лучшая часть интерьера. Вид, открывающийся на синее уходящее за горизонт море не мог оставить равнодушным наблюдателя. Отсюда медленно перемещающиеся по его глади корабли и лодки, казались крохотными игрушками, и лишь разносящиеся издали пароходные гудки возвращали в реальность, заставляя поверить, что они настоящие. Днем море переливалось золотыми бликами, перекатывалось белыми барашками волн когда поднимался штормовой ветер, а ночью лунная дорожка разливалась далеко-далеко над сонными темными водами, убаюкивая ленивым прибоем заснувшие на причале суда. Здание офиса возвышалось на холме, и на верхних этажах даже пальмы, в изобилии произрастающие по всему побережью, не могли закрывать обзор. Должно быть из окна чердачного помещения, в котором обитала Вайолет, вид на ночной пейзаж открывался просто невообразимо прекрасный. Интересно, что бы сказал Ходжинс, если бы узнал что оставшись в здании одна, когда все работники расходились по домам, девушка выбиралась на крышу в ночной рубашке, подолгу наблюдая за звездами, наслаждаясь прохладным ветром, напоенным запахом морской соли? Должно быть, он с ума бы сошел... Дощатый, ничем не покрытый пол, поскрипывал под ногами, если посетитель не знал на какие именно доски не стоит наступать, но Вайолет перемещалась по ним бесшумно, очень быстро запомнив расположение скрипящих половиц. Ковер здесь был, но маленький, прижатый с четырёх сторон ножками стола. Так, ноги девушки не замерзали когда она работала за ним. Кровать, застланная без единой складки, казалась особенно ярким напоминанием о том, что жилец этой комнаты больше никогда в нее не вернется... Догнав девушек, замерших перед закрытой дверью, Ходжинс подумал, что им не удастся войти, если Вайолет перед уходом заперла свою комнату на ключ, но оказалось, что Айрис просто ждала, когда президент присоединится к ним и когда мужчина поднялся на последнюю ступень лестницы, легонько толкнула дверь ладонью. В гости к Вайолет редко кто-то заходил. Ее всегда можно было найти в отделе автозапоминающих кукол. Она единственная задерживалась там до поздней ночи, так как в отличии от остальных девушек ей не нужно было спешить домой. Потому даже бойкая Айрис немного помедлила прежде чем зайти в комнату. Вслед за ней туда проскользнула Каттлея и последним, остановившись у двери, зашел Ходжинс. Здесь было темно. скудного света проникающего через оконное стекло хватало только чтобы различить в темноте очертание предметов. Электрическое освещение в подсобные помещения не было проведено. Относительно недавно Клаудия хотел заняться этим вопросом. В коне концов нехорошо, если девушка, строчащая по ночам заказные письма, будет делать это без хорошего освещения, но Вайолет отказалась, ссылаясь на то, что света настольной лампы ей вполне достаточно. Тогда он согласился с ней, но сейчас, машинально поискав ладонью выключатель на стене, пожалел о своем решении. Ботлер первая осторожно двинулась вперед, на всякий случай осторожно ощупывая воздух перед собой, боясь наткнутся на невидимую преграду. Добравшись до стола, она оперлась на него ладонью и, дотянувшись до лампы, придвинула ее к себе, завозившись, разжигая фитилек. Комнату залил теплый свет, и Айрис облегченно выдохнула проходя вглубь комнаты, разглядывая простенькую обстановку. Помещение оказалось настолько пустым, что шаги и голоса эхом отражались от стен, что было непривычно для человеческого уха: слышать такое в, казалось бы, жилом помещении. — Мда... она конечно мало что понимала в оформлении дома, но можно было и что-то поинтереснее придумать... — сделала она свое заключение, рассматривая побеленные стены, которые пересекали деревяные балки, такие же голые, как и пол под ногами. — Так ведь она редко дома оставалась... — вступилась Каттлея, наконец-то настроив свет лампы, и повернулась к Канари. — Постоянно в разъездах была, в офис возвращалась только чтобы передохнуть перед очередным заказом... — А бывало, что с одного сразу же на другой ехала... — вздохнул Ходжинс, вспоминая, что порой не видел Вайолет в офисе несколько недель к ряду. Заступив на должность куклы, Вайолет имела право сама распоряжаться своим временем, и директор старался не диктовать ей свои правила, рассчитывая на благоразумие девушки. Но заказов она получала действительно много. То ли людская молва сделала свое дело, то ли что-то еще, но его стол буквально ломился от заявок на ее имя. В то время как Каттлея получала по одному-два заказа в неделю, Вайолет желало видеть по десять человек в день! Такая нагрузка была слишком большой для молодой девушки, но Вайолет никогда не жаловалась на усталость, молча собирала свой чемодан и отправлялась в путь на встречу с очередным клиентом. Ей было не важно, как далеко он находился. Клаудия не помнил ни одного раза, чтобы она не справилась. Ведь служба автозапоминающих кукол прибудет куда угодно... Ему всегда казалось, что этот обычный слоган почтовой компании Вайолет понимает слишком буквально. — Ну... ее никто никогда не заставлял набирать столько заказов, — сказала Айрис, беспардонно плюхнувшись на чужую кровать, несколько раз подскочив на матрасе, как будто специально проверяя его пружины. — Всю работу в одиночку все равно не сделаешь... — Ты что, опять завидуешь? — пристыдила ее Каттлея. — Вот еще, — фыркнула та, обиженно вздернув нос. — Я люблю работу, но не загонять же себя до смерти как упряжную клячу? Скорее всего эта беседа вновь переросла бы в спор, если бы не Бенедикт, ввалившийся в комнату с деревяным ящиком в руках. Он с грохотом опустил его на пол у двери и отдышавшись, сделал жест рукой, побуждая коллег начать делать то, зачем они сюда и пришли. Айрис нехотя сползла с кровати и еще раз огляделась, пока Каттлея внимательно изучала скудный набор книг, стоящих у Вайолет на полке. Уже сейчас было понятно, что вещей собрать им удастся немного и поэтому следовало уделить сбору должное внимание, дабы не пропустить не единой мелочи, которая могла быть дорога для девушки. Бенедикт занял освобожденное место на кровати, нетерпеливо постукивая носком сапога по полу. Клаудия решил не вмешиваться в процесс, решив, что девушки с этим делом справятся намного лучше, а он просто проследит, чтобы никто и ничего не забыл. — Забавная игрушка... — Айрис повертела в руках плюшевого пса, помяв его в пальцах, — Никогда бы не подумала что ей могут нравятся такие милые вещицы. Как ни взгляни, Вайолет не от мира сего, а тут игрушками заинтересовалась. — Это я ей подарил, — отозвался Ходжинс. — Подарок к выписке из госпиталя. По правде говоря, я купил три игрушки, но она выбрала именно щенка. Все никак не мог решить, кукую купить, вот и схватил все разом, чтобы не ошибиться. Я ведь понятия не имел, что именно ей может понравится. Когда поехал за ней подумал, что девочке ее возраста такая игрушка будет в радость, а она даже брать с первого раза не хотела. Пришлось уговаривать. Не знал, что она его до сих пор хранит... — А остальные две, надо пологать, у тебя на столе сидят? — спросила Каттлея, отвлекаясь от перелистывания какой-то книги, которую сняла с полки. — Кролик и кот. — Да. Сначала хотел кому-нибудь отдать, но теперь пусть останутся как память. Прекращай его мять! — раздраженно вскрикнул он Айрис, которая уже дергала собаку за лапы. — Оторвешь! — Ладно-ладно... — девушка подошла к ящику и поставила игрушку на дно. — Просто интересный зверек, хотелось получше рассмотреть... — Ври больше, — фыркнул Бенедикт. — Тебе просто тоже такую захотелось. Все вы девушки одинаковые, лишь бы что миленькое в руках подержать. Канарис бросила на него гневный взгляд, но ничего не ответила, громким хмыком выказав свое недовольство, и вернулась к столу, на этот раз собирая с него мелкую канцелярию. — Что там у тебя, Каттлея? — спросил Ходжинс, заметив, что Ботлер, не двигаясь с места, что-то читает. — М? — отвлеклась она. — Ох, прости... — она захлопнула тонкую книжицу. — Это детская книжка. У меня такая в детстве была. Интересно, откуда она у Вайолет. Неужели она что-то подобное читает наравне с романами Оскара? — Эта книга была в ее чемодане, когда я забирал ее из больницы, — ответил Клаудия, вспоминая обложку книги. — У нее было с собой немного вещей. Должно быть, Гилберт учил ее читать по ней. И, кажется, Вайолет сама помогала Тейлор практиковаться в чтении. — Вполне возможно, — Каттлея еще раз пролистала книжку. — Тут простой слог. Вполне подходит для обучения. Как думаете, она пригодится ей на Экарте? — Любая вещь которую Вайолет сохранила — имеет для нее большое отношение, — сказал мужчина. — Нужно отправить к ней все, что мы сможем найти, чтобы она не испытывала никаких сожалений о том, что оставила здесь что-то дорогое. — Дорогое – это скрепки и чернила? — шаря рукой по столу, спросила Канарис. — А то тут этих "воспоминаний" полно. Как по мне, самую дорогую вещь она и так с собой всегда таскает, и все остальное ее вряд ли волнует. Брошь, — Айрис указала пальцем себе на шею, где Вайолет всегда носила изумрудную брошку. — Я слышала вы, директор, целое состояние на нее спустили. Видимо действительно очень ценное украшение. — Я просто вернул ей то, что у нее украли...— Клаудия сел на край кровати рядом с Бенедиктом, который подвинулся, освобождая место начальнику. — Она очень дорога для нее. Похоже, это была последняя вещь, которую подарил ей Гилберт, а все что имело к нему отношение, Вайолет очень бережет. — Ты так и не сказал как у тебя получилось ее найти, — Каттлея положила детскую книжку в ящик, прислонив к стенке. — Ты ведь даже не знал, как она выглядит. Подобных драгоценностей очень много, и они похожи одна на другую. Уверен, что смог отыскать именно ту самую? Ходжинс вздрогнул вспоминая тот ад, через который ему пришлось пройти в поисках потерянной брошки. Точнее не потеряной, а украденной. Как говорится, кому война, а кому мать родная. На полях сражения частенько происходили мелкие кражи порой среди своих же. Не чистые на руку сослуживцы могли обокрасть даже своих мертвых товарищей: снять с пальца кольцо или цепочку с шеи, пошарить в карманах или как следует осмотреть вещмешок погибшего. Не часто, но случалось что им удавалось разжиться ценностями, перепрятав которые, можно было обогатится сбыв награбленное на черном рынке. Такие процветали даже в военное время, и в каждом городе можно было найти подпольный ломбард, где не чурались выкупать даже драгоценности снятые с мертвецов. Перепродажа могла принести неплохую выручку, а новые владельцы никогда бы и не узнали, кому принадлежала дорогая безделушка. Особо осторожные отмывали и вычищали ювелирные изделия, шлифовали, скрывая вмятины и потертости от старых хозяев, а иногда даже удаляли анаграммы, если таковые имелись, дабы не вызвать у покупателей вопросов. В конце концов на черном рынке такие украшения выставлялись как новые, не бывшие в использовании, а чтобы повысить их цену еще больше можно было придумать для артефакта историю уходящую корнями в прошедшие столетия, не забыв упомянуть, в какой именитой семье хранилась данная реликвия, но этим занимались самые ушлые негодяи. Большинству хватало и обычного сбыта по приемлемой, по их мнению, цене. Воры всегда пытались продать найденное, как можно быстрее, дабы не попасться с поличным. Среди военных такой заработок мягко сказать не приверстывался. Преступника могли серьезно покалечить, и никто из начальства не стал бы порицать такой самосуд. Клаудия сам однажды становился свидетелем такой расправы над жуликоватым солдатом, решившим поживится чужим добром. Вмешиваться не стал, считая, что вор получает по заслугам, но и переходить границы вершителям справедливости не позволил. Такая выволочка должна была пойти преступнику на пользу и навсегда отучить его зарабатывать преступным путем. Благо этот случай был единственным, но благодаря ему Ходжинс узнал, где и в каких городах можно найти подпольный ломбард, торгующий исключительно воровской добычей. Тогда эти знания ему были ни к чему, но когда Вайолет обнаружила потерю брошки, сразу же вспомнил о них. Ведь если девушку обокрали, единственное куда вор мог отнести ювелирное изделие – черный рынок. Если такие, конечно, еще существовали. Ведь с окончанием войны поток перепродаж так же сошел на нет. Мужчина боялся, что такую ценность могли сразу же выкупить, и тогда след ее навсегда бы пропал. Ломбарды такого типа никогда не хранили данные о покупателях и продавцах, чтобы обезопасить самих себя. Они редко соглашались взболтнуть лишнего, переживая за сохранность своего бизнеса. Доходило до того, что дельцы обзаводились собственной охраной или того хуже, связывались с местными авторитетными людьми, предоставляющими защиту за определенный процент от сделок. Все это было хороши известно Клаудии, но он и понятия не имел, сколько может стоить такая маленькая брошка. Так уж случилось, что в этот период времени у мужчины практически не осталось сбережений. Собираясь открыть свою почтовую фирму, он в последний раз одолжил деньги у родителей чтобы приобрести подходящее для работы здание, сделать в нем ремонт и приобрести все необходимое оборудование и мебель. Все это были необходимые траты, и не вложив средства, у него попросту ничего бы не получилось. Достойную прибыль тоже рано ждать не стоило. Лайден хоть и был далеко не бедным городом, но жители его привыкли обращаться в городскую почтовую службу, не приветствуя частные конторы. Ходжинс рискнув вложился и в рекламу тоже, делая основную ставку на услугу, которая была востребована в послевоенное время. Автозапоминающие куклы. Молодые девушки, обученные печатать быстро и точно, способные тонко улавливать все самые сокровенные желания клиента, перекладывать их на бумагу и всегда готовые принять заказ в любой точке мира, отправляясь туда самолично, не утруждая заказчика разъездами. Эта услуга действительно спасла предпринимателя от банкротства, поскольку несколько месяцев подряд именно отдел автозапоминающих кукол приносил большую часть выручки. Которой хватало только на выплату заработных плат и выплат для командировок... Первое время президент сам занимался обязаностями разнорабочего, экономя хоть немного денег, чтобы не нанимать новых людей. Когда госпиталь сообщил ему о местонахождении Вайолет и попросил поскорее решить вопрос с ее выпиской, мужчина только-только разобрался с последними взносами банку, едва не просрочив дату внесения средств и вечером собирался отпраздновать это дело наконец-то позволив себе пропустить стаканчик спиртного. Воспоминание о данном Гилберту слову обрушилось на него как тяжелая ледяная глыба, и чувство спокойствия испарилось без следа. Со своими заботами он напрочь забыл о ней, и был полностью уверен, что девочка пропала без вести вместе с Гилбертом. Нет, он знал, что она выжила, видел, как сослуживцы вытащили Вайолет из руин церкви, передавая медикам, но после принялся разбирать завалы вместе с солдатами, в поисках оставшихся под камнями людей. Гилберта они так и не нашли. Когда поиски были закончены, Вайолет исчезла. Куда ее дели медики, он не узнавал и, честно говоря, не особо переживал. Тогда его больше беспокоила судьба пропавшего без вести друга. Он порывался продолжать поиски в одиночку, но буквально спустя сутки его отряд перебросили на новую точку, ближе к границе Лайденшафтлиха, где они должны были отслеживать отступающих противников. Пожалуй, с этого самого дня мужчина прекратил думать о Вайолет. И сейчас ему было стыдно за свое малодушие и то, что изначально он воспринимал ее лишь как очередную проблему, свалившуюся ему на голову. Наверное, отказался бы вообще как-либо участвовать в ее судьбе, если бы не обещание, данное Гилберту. Это он не мог проигнорировать. Особенно в память о лучшем друге, хоть своих проблем ему было вполне достаточно. А после еще и история с брошью... И почему вообще он согласился найти ее? Знай он, сколько она стоит. Конечно же изначальная ее стоимость не могла быть такой запредельной, но у перекупщиков на этот счет явно было свое мнение. На нужного человека его вывел бывший сослуживец, который когда-то так же зарабатывал на жизнь таким нечестным способом, но не был пойман и продолжил свою деятельность. Клаудия не поощрял подобное, но не стал высказывать ему что либо, связавшись с ним только ради дела. Оказалось, что подобных брошек было сразу несколько, но по описанию, которое он получил от Вайолет, подходила только одна и цена на нее оказалась такая, что Ходжинс поперхнулся, не представляя даже, где ему разом можно взять такую сумму? Банк, само собой, тут же откажет в кредите. Особенно после того, как он несколько раз был в шаге от того, чтобы просрочить платеж. Экономить на своем бизнесе тоже было нельзя и уж тем более ни в коем случае нельзя было лишать заработной платы почтовых работников. Сейчас их оклады из-за не самых лучших времен компании, были и так не особо высоки. У него оставалось немного отложенных денег, которые он планировал потратить на открытие нового отдела круглосуточной доставки отправлений и уже почти собрал нужную сумму. И по "счастливой" случайности, если добавить к ней примерную заработную плату директора, получилось бы удовлетворить "аппетит" торгаша. С позиции здравого смысла это было немыслимым расточительством. В конце-концов он мог соврать, что не нашел ее или на худой конец, оставить в ломбарде залог и попросить отсрочку, чтобы найти оставшуюся суму, не затрагивая собственный достаток. Как никак, пришлось бы экономить на всем до следующей зарплатой, а с такими скудными выручками, кто знает, была бы она вообще. Но тем не менее, Ходжинс выкупил ее. Было странно возвращаться обратно в офис, держа в руке небольшую коробочку, которая содержала в себе все его состояние. Не будь его бизнес в таком упадке, выходец из богатой семьи такой суммы бы и не заметил, но с тех пор как Клаудия начал зарабатывать сам, ощутил всю ценность собственного труда и научился бережно относится к деньгам. Уж слишком сильно девушка переживала из-за потери своего единственного сокровища, чтобы не заставить его сердце дрогнуть. Отчасти, это был его долг как поручителя – следить за тем, чтобы Вайолет ни в чем не нуждалась и жила полной жизнью, как обычная девушка, чего и желал для нее Гилберт. Так она сохранит о нем хоть какую-то память, хотя Клаудия был уверен, что она никогда не забудет майора. Что с брошью, что без. Уж слишком сильно она была привязана к нему. Намного сильнее, чем подчиненный к начальнику. Было в этом что-то необычное. Что-то с чем Ходжинс раньше не сталкивался. Гилберт так же не относился к девочке как к оружию, оберегал и защищал ее. И подарки делал. В качестве благодарности? Или здесь было что-то еще? Это было только самое начало их отношений и в последствии Клаудия узнал намного больше. — Если бы я принес ей что-то другое – она непременно бы поняла, — ответил мужчина. — Слишком уж сильно она любит эту вещицу. Повезло найти ее быстро. Черт знает через сколько рук она прошла, прежде чем вернутся к ней. — Уму не постижимо! Воровать у раненных... — скривилась Айрис. — На что только люди не идут, чтобы обогатиться. Хотя и сейчас спустя столько лет после войны хватает лентяев, которые не желают зарабатывать на жизнь честной работой, — она сложила стопкой еще несколько книг и отправила их в ящик так, что плюшевой собаке пришлось немного потесниться. — Возьми еще эти, — Каттлея подала ей еще несколько. — Это тоже из собрания Оскара. Похоже он подарил ей все свои издания. Когда речь зашла о драматурге, Ходжинст побегал глазами по комнате и кивнул на красивый, оборчатый голубой зонтик в углу. — И его не забудьте. Его Вайолет тоже подарил писатель, и девушка часто брала его с собой, отправляясь на очередной заказ, особенно в жаркое время года, используя его как защиту от солнца. Скорее всего, она взяла бы его и на Экарте, но после новости о возможном местонахождении пропавшего без вести Бугенвиллеи, впопыхах собрала в путь самое необходимое, ведь уже утром они тронулись в путь. Вместе с ним в ящик сложили настольные игры и книгу, которые Вайолет принесла с собой после посещения корабля. Для мужчины все еще было секретом, с чего бы вдруг этот патлатый капитан-мерзавец вдруг позволил забрать девушке личные вещи Гилберта? Он ведь ее на дух не переносил, но в последнее время, после того, как они встретились на могиле матери братьев, буквально проходу ей не давал, да еще смел диктовать ему свои правила, как ему следует вести с себя с Вайолет, заикнувшись о том, что никакие родственные узы их не связывают. Скажи это кто-то другой – Клаудия бы просто согласился, ведь так оно и было. Но терпеть подобную вольность от этого гада, пусть и высокопоставлено служащего армии – нет уж! Пусть он и извинился за свою выходку, и помог найти Гилберта, используя свои связи, президент так и не простил его. Не мог, был не в состоянии закрыть глаза на то, как он обращался с бедной Вайолет до того, как выбросил ее как сломанную игрушку, которую подобрал Гилберт. Что бы она та не натворила, она была в те годы неразумным, затравленным ребенком, из которого какой-то больной разум сотворил высокоэффективное оружие, не знающее пощады. Знал бы он, какой груз несет Вайолет после всего пережитого, наконец поняв, чем обернулись ее бездумные поступки, направленные на слепое выполнение приказа. Заглянуть ей в душу он не мог, но и того что мог видеть было достаточно, чтобы сказать: такие шрамы на сердце не затянутся никогда, и она до конца своей жизни будет нести это клеймо убийцы. Дитфрид, как приложивший руку к тому, чтобы "дикий зверек" стал цепной собакой в руках армии, мог бы подумать о том, чем обернется это для девочки, но уж куда ему! Такие типы думают только о себе-любимом, не говоря уже о том, что он и от своего собственного брата отрекся, не продолжая попытки найти его. Да, здесь Клаудию тоже было в чем упрекнуть, но все же он хотя бы сохранил свою человечность и сострадание, даже к странной девочке, воспитание которой стало для него сложным испытанием. Что же он теперь, грехи замаливал? Что ж, если ему от этого станет легче... Пытаясь найти хоть что-то хорошее в том, что Вайолет уже не является его подчиненной и не нуждается в опеке, Клаудия подумал, что так по крайней мере старший Бугенвиллия будет держатся от нее подальше. Он колебался, стоит ли заглянуть к капитану в последний раз, просто чтобы сказать что Гилберт жив, но решил, что лучше этого не делать. У Дитфрида были на руках все контакты. Если ему действительно важен Гилберт, он отправится искать его без чьей-либо помощи. Вещей у Вайолет действительно оказалось не много и Айрис с Каттлей тщательно обыскали все ящики комода, чтобы ничего не забыть. Там, на острове, ей придется самой обустраивать свой быт. Не просто будет это сделать с нуля, но навряд ли Вайолет пожалеет о своем решении. Когда они закончили со сборами, комната и без того казавшаяся пустой, стала совсем безжизненной. Как в тот день, когда оставшаяся на едине с целым неизведанным миром, девушка переступила порог этой мансарды, ставшей на долгие годы ее домом. Утром, до того как сонный Бенедикт заколотил крышку ящика, Ходжинс положил в него еще некоторые вещи, купленные специально для девушки, а сверху прощальное письмо, длинное, написанное разными перьями, разными почерками, содержавшее отрывок от каждого из работников почты, к которым присоединилась и Эрика. Раз уж никому, даже Клаудии не удалось попрощаться с ней, пусть их прощание донесет письмо, точно так же как те письма, написанные Вайолет через время, через расстояния, могли достигнуть сердца получателя. Сам Ходжинс редко писал кому-то письма и не был уверен что у него получилось как следует описать свои чувства, но надеялся, что Вайолет поймет его. Если кто и мог, то только она. Как бы грустно это все не было, но жизнь не заканчивалась. Она продолжалась, а значит Клаудия должен был продолжать жить, научиться делать это без Вайолет. Ему не следовало так сильно привязываться к ней, но почему-то он сам для себя решил, что девушка останется автозапоминающей куклой и никогда не оставит компанию. Это было очень на него не похоже. Ходжинс никогда не спешил делать поспешных выводов, не надеялся на будущее. Ему ли не знать, как опасно загадывать наперед и не просчитывать все возможные развития событий. Суди он так поверхностно – почтовую компанию действительно ждал крах, и тот ужасный период первого года работы они не смогли бы вытянуть. И вот они снова оказались на краю пропасти, однако в этот раз от успеха службы мало что зависело. Он старался не придавать словам Айрис большого значения, но и сам прекрасно понимал насколько все серьезно. Удержаться на плаву в век стремительных открытий и прогресса одной небольшой фирме, услуги которой очень скоро перестанут быть востребованы - очень нелегко. С развитием технологий многие аспекты их прежней жизни сойдут на нет. Мужчина даже не представлял, чем ему заниматься тогда и какая работа может ему подойти. Он переживал и за будущее своих работников, особенно о девушках. Для женщин выбор трудовой деятельности даже сейчас был не велик и расширится ли рынок труда в будущем не было известно. Оттого работницы почты даже в сложные времена не спешили искать что-то новое. Далеко не всех девушек устраивала навязанная обществом роль домохозяйки, полностью зависящей от мужа. Постепенно менялся и жизненный уклад страны. Ходжинсу хотелось верить, что к тому времени как он объявит о банкротстве и закроет дело, Айрис, Каттлея и остальные девушки будут знать, что им делать дальше и альтернативных путей станет больше. Но что бы ждало Вайолет, останься она в компании? Чем бы могла заняться такая необычная девушка, как она? Какое бы дело было бы ей по душе? Своими планами на жизнь она никогда не делилась, жила сегодняшним днем и видела цель своей жизни в познании людских эмоций и раскрытия смысла простых для сторонних обывателей слов. О некоторых ее увлечениях Клаудия знал. Например, после поездки в обсерваторию, где она работала переписчиком старых научных книг, девушка увлеклась астрономией, научилась хорошо разбираться в звездах и читала о них, а из окна мансарды на ночное звездное небо открывался, должно быть, прекрасный вид. Во всяком случае раньше, когда фонарей в городе было не так много. Вроде бы несколько подобных трудов так же положили в посылку, но мужчина плохо мог представить себе Вайолет на этом поприще. Иногда интересы остаются только интересами и никак не влияют на выбор профессии. Уж слишком девушка была вовлечена в свое дело, чтобы можно было вообразить в какой-то другой сфере. Возможно там, где она сейчас, и там, где перед ей не стоял такой сложный выбор, ей будет проще найти себя. Но могло статься, что в мире, где автозапоминающие куклы станут не нужны, не нужна миру станет и сама Вайолет Эвергарден... Люди забывают подвиги даже тех, кто отдал за них жизни. Однажды забудется и тот вклад, который внесли в общество автозапоминающие куклы. Он канет в лету вместе с людьми, помнящими о них, и тогда память о прошлом некому будет хранить. Разве такая замечательная профессия заслужила такой участи? Разве они все эти годы не пытались помогать людям передавать их чувства на расстоянии и помогать изложить на бумаге то, что не получалось произнеси голосом. Только те, кому непосредственно помогли куклы сполна могут оценить эту помощь. Последующим поколениям, живущих в эру электричества, радио и телефонов понять подобное будет сложно. "Ну уж нет!" — потряс головой Клаудия, провожая взглядом фургон, перевозивший посылки в порт. — "Такому нельзя позволять случиться! Когда дела станут совсем плохи – я открою здесь музей!"