Путь от штаба до Яркела не должен занимать больше двух часов. Дорога была сухая, и пыль от колес летела в разные стороны, попадая даже на лица товарищей. Солнце не хотело уходить с небосвода, казалось, застыв недалеко от зенита. Небо оставалось чистым и голубым, без намека на белые разводы. Погожий день, который вымывал из Леви спокойствие с каждым часом все больше.
Он снял куртку и засучил рукава, наблюдая за тем, как быстро сменялся ландшафт перед глазами и как Дирк изнывал от жары, пока работал поводьями, подгоняя лошадей. Рубашка Дирка была влажной и липла к телу, словно он попал под дождь, и Аккерман понял, что ему самому не так уж и плохо жилось в задних рядах. Только задница начинала ныть от постоянного сидения.
Майк несколько раз перепрыгивал из повозки к месту возле Дирка, то перебрасываясь парой слов с Леви, то предлагая повести повозку, чтобы их кучер отдохнул хоть четверть часа. Так они проехали район Эрмины, что располагался недалеко от штаба, и вышли на прямую до Яркела после часа крутых поворотов по перелескам, объезжая всевозможные деревенские поля.
Большую часть пути дорога была пуста, и только изредка встречались небольшие караваны или повозки торговцев и рабочих, иногда даже люди, вяло переставляющие ноги по обочине, таща какие-то большие мешки. Стоило компании отъехать от Эрмины, как мимо на огромной скорости пронеслась бричка, извозчик которой обернулся, одарив Дирка и Майка ухмылкой. Леви увидел, как подскочили его сослуживцы.
— Если мы их сейчас не обгоним, — Захариус крепко схватил Дирка за плечо. — Я не знаю, как потом буду смотреть в глаза Эрвину.
И их корыто, казалось, взмыло над дорогой, словно стрела, выпущенная в спину противника. Началась гонка по ухабам. Леви сначала не понял почему простая улыбка смогла так раззадорить сослуживцев, но, оказавшись возле них, увидел эмблему военной полиции на спине у гонщика.
В Аккермане тоже вспыхнул огонек азарта. Всем в разведке было присуще играть в кошки-мышки с полицией с особой страстью. Повозка, дребезжа, неслась все быстрее под громкие крики поддержки Майка. Дирк настолько вцепился в поводья, что казалось, будто он сам стал лошадью — скакуном-молнией, который видит лишь прямую перед собой. Он согнулся в двое и уже не слышал ни Захариуса, ни Леви, который тоже вовлекся в гонку и не считал бы себя солдатом легиона, если бы они проиграли.
«Быстрее!», «Дирк, тяни!», «Лови их!» — припав, к одному из бортов повозки слышал Аккерман, на перебой выкрикивая тоже что-то подобное.
Повозка полиции приближалась, все отчетливее отсвечивая своей эмблемой единорога, но не хотела уступать первенство. Их лошади неслись во весь опор, когда разведка нагнала и поравнялась с наглецами. Дирк не оставлял попыток обойти противника, он знал, что впереди дорога сужалась, и это был последний шанс одержать победу, не упав на скорости в овраг.
Неожиданно Леви услышал, как у их корыта подозрительно громко заскрипело колесо, и в тот же момент столкнулся с озадаченным взглядом Майка. Колесо будто готовилось разбиться в щепки.
— Еще один камень и мы трупы, — крикнул Аккерман сквозь оглушающий топот лошадиных копыт.
— Переживем, — послышался голос Дирка. Он вновь ударил лошадей, которые резко взвились, сильно откинув Леви и Майка назад, и понеслись еще быстрее.
Узкий участок постепенно приближался, но военная полиция и не думала отступать, подбивая своих коней. А колесо все хрустело и визжало. Дирк не обращал на это внимания, сжавшись всем телом. В тот момент Леви казалось, что он видел каждый мускул сослуживца.
От удара к удару копытами, их повозка сначала на один, потом на два шага вырывалась вперед — не натренированные лошади полиции быстро выдыхались. Им не приходилось уносить разведчиков прямо из-под носа титана. Повозка Дирка обошла соперника. Перегораживая путь полиции, он въехал на узкую дорогу первым, но даже и не думал сбавлять ход.
В Яркел легион прибыл на полчаса раньше назначенного срока. Майк оглядывал больное колесо, в котором образовалась трещина, размышляя стоит ли запросить в штабе военной полиции его заменить. Дирк закурил, раскрасневшись от жары и восхвалений Захариуса. Его руки тряслись, пока он смахивал пепел с сигареты, а губы так распухли от перекусов, что казалось по ним били несколько дней к ряду. В последний раз Леви видел Дирка таким потрепанным на вылазке.
Город же, в котором Аккерман был больше года назад, зимой, почти не изменился — было так же многолюдно, грязно, с реки тянуло илом и на улицах пахло, как сказал Дирк, какими-то специями, однако похоже было больше на запах перца — оказывался тот же раздражающий дыхательные пути эффект — как мешком по голове ударяла и жара, воздух накалялся и даже пространство искажалось под воздействием температур. Леви привык к зловониям при жизни в Подземном городе, но солнце его особенно злило в тот момент, ослепляя даже прикрытые рукой глаза. Как городские могли проводить в этот час время на улице, торговать овощами, что уже пожухли, и просто улыбаться, развешивая белье, Леви понять не мог. Он хмурился, следуя по площади за сослуживцами, и лишь надеялся, что они как можно скорее найдут тень в штабе военпола.
Дирк и Майк всю дорогу препирались, Леви показалось, что у обоих это происходило на нервной почве — адреналин у Дирка после быстрой езды еще зашкаливал, а Майк же предвкушал атмосферу в штабе Военной полиции. Так, когда первый выкурил сначала одну, затем вторую и чуть было потянулся за третьей сигаретой, Майк, ведущий под узды лошадей, выхватил у него пачку:
— Будешь кашлять по ночам, как Штехлех, выгоню из казармы, — объявил он, будучи соседом Дирка по комнате.
— Отнимать личное имущество будешь у рядовых. Я вообще-то выше тебя по званию.
— Мне казалось, что дедовщина в разведке не практикуется, — Захариус сунул сигареты в карман
— Кто тебе такую ерунду сказал? — Дирк вскинул бровь и достал из штанов еще одну сигарету, а затем нашарил там же спичку и вновь закурил.
Если бы Леви мог усмехнуться в своем состоянии, он бы немного позлорадствовал над лицом недовольного Майка. Но вместо этого Аккерман задумался: а что вообще может считаться вредной привычкой в жизни разведчика? Что может считаться угрозой жизни разведчика больше, чем выход за стены? Молодые люди расставались с жизнью, еще не став совершеннолетними, когда их головы откусывал титан, поэтому есть ли смысл пьет разведчик, как последняя свинья, или, может, курит, если все равно быстро умрет за стенами? Наверное, нет.
Когда они вошли на территорию штаба военпола, мимо быстро, словно ветер, пронеслась повозка — та самая, с которой разведка недавно соперничала. Повозка остановилась нос к носу с их, и теперь Леви смог увидеть, что была она крепкая, дорогая, доска к дощечке собранная, будто бы новая. С лакированной поверхностью эта повозка могла бы сойти за карету. Сверкнув эмблемой военной полиции, из нее выскочил худой юноша в круглых очках и кипой бумаг под мышкой, он чинно подал руку к месту кучера и на нее облокотилась женская ладонь — тонкая и покрытая веснушками, совсем, как у Изабель, думалось Леви.
С повозки спрыгнула стройная, высокая девушка в форме своей военной части. На ее голове был повязан белый платок, что использовался скорее, как ободок. Она спустила его — мягко и элегантно, явив рыжую, словно пламя, гриву волос. Огненные пряди так и игрались в солнечных лучах, делая голову девушки схожей с живым костром.
Незнакомка поблагодарила своего юношу и сверкнула глазами в направлении Майка:
— А вы не разочаровываете, старлей, — она подошла к нему и улыбнулась, протягивая руку в качестве приветствия. — Я уж думала всю дорогу в хвосте проторчите.
— А вы, майор, все развлекаетесь, вместо того, чтобы заниматься делами, — он ответил на рукопожатие. Леви показалось, что это была встреча старых знакомых. — В этот раз все лавры нашему капитану. Он был за штурвалом.
Майк указал на расцветшего Дирка, и огнегривая незнакомка подошла к ним, немо наблюдающим за происходящим. Уже вблизи Леви смог получше рассмотреть ее: зеленые мерцающие глаза, хитрая полуулыбка, тонкое лицо и белая кожа, что не знала работы под солнцем. Он подумал, что может быть именно такой и выросла бы Изабель, если бы выжила и выросла на поверхности.
— Майор, — смутившись, отсалютовал Дирк. Его лицо стало пунцовым.
— Для вас всех — Кармен Гольц, — представилась она, протягивая ему руку. — Не нужно формальностей, не берите пример с Майка.
Девушка пожала руку и Леви. Хватка у нее была по-женски мягкая, но чем-то отдаленно напоминала более крепкую руку Марлен. Так он предположил, потому что однажды боролся с сослуживицей в какой-то глупой игре за столом после ужина. Дурацкая игра, в которой нужно было мериться силами с другими, путем опуская руки противника на стол.
Кармен отозвала своего мальчишку, и он с важным видом скрылся в здании, словно надменная мышь заползла в свою нору. Затем она, не отходя, отобрала у Дирка сигарету и сделала несколько затяжек. Леви поморщился от окружившей его горелой вони дешевого табака (но это было всяко лучше, чем тянущаяся с реки гниль).
— Ты-то, что в этом штабе забыла? — наконец заговорил Майк, после некоторого молчания, обращаясь к Гольц, что продолжала смущать Дирка своей близостью. Марлен бы это вряд ли понравилось, думалось Леви, которому эти двое примелькались до тошноты, и он не мог представить Марлен без Дирка и наоборот. А, может быть, ему просто не нравилась эта рыжая бестия из военпола, она была слишком шумной и яркой для его глаз.
— По вашу душу приехала.
Майор помедлила и прикусила губу, будто бы подбирая слова, которые расстроили бы их компанию не настолько сильно, насколько могли. Весть, предназначенная разведке главным штабом в Митрасе, была явно не из приятных. Леви всегда знал, что приносит людям неудачу, но чтобы так быстро испортить их обыкновенную поездку — этого он даже представить не мог.
— Меня отправили к вам с одной интереснейшей бумажкой, — вновь улыбнулась Гольц и ловко выудила из внутреннего кармана куртки темный конверт из плотной бумаги. Увидев его, Леви уже знал чьей рукой будут выписаны печальные для разведки строки. Сотни раз он читал письма на подобной бумаге, которые ему показывала Ольга. Это по-видимому понял и Майк:
— Что это, Кармен?
— Мой билет на гильотину, — коротко отозвалась она, зная, что спросил он больше колеблясь, чем на самом деле не понимая, что это за бумаги. — Пока мы устраивали с вами гонку, я загадала: выиграю — передам приказ подполковнику и его пустят в исполнение, а если проиграю…
Гольц ухмыльнулась, словно самая изящная кошка, оскалив зубы, и ее зеленые глаза замерцали в солнечном свете. Майор взяла конверт в две руки и разорвала его напополам, а затем еще раз, и еще, и уже нельзя было сказать, что ее руки были слабыми.
— Ты что делаешь, черт возьми?! — Захариус схватил Кармен за запястье и крепко сжал его пальцами настолько сильно, что Леви видел, как жилка на его шее нервно забилась от того напряжения, в котором находилось его тело. Но ее ладонь лишь раскрылась, и вместе в кусочками документа в какой-то железный ящик полетел окурок сигареты, инициируя возгорание. — Совсем голову повышение вскружило?!
Хоть Кармен и была высокой, в этот момент, на фоне потерявшего самообладание Майка, она казалась маленькой рыжей крысой военной полиции, что оказалась без своей защиты перед волком разведки.
— Я лишь хочу помочь Разведкорпусу, ты же знаешь, — обиженно прошептала Гольц, когда Дирк и Леви смогли оттащить от нее Захариуса… этого сильного быка, которого пришлось ударить, прежде чем он отпустил руку майора. Леви и не знал, что Майка так легко вывести из себя.
От его пальцев рука Кармен покрылась белыми пятнами, что краснели и явно ожидали стать синяками, в этот момент ее запястье было похоже на руку воришки с рынка в Подземном городе. И дня не проходило, чтобы Леви не вспоминал об этом ужасном подземелье. Только там, в темноте и далеко от глаз военных, запястья попавшимся воришкам ломали, и Аккерману было интересно пострадала бы тонкая рука майора настолько сильно, если бы они с Дирком не вмешались. Но так как Гольц была неприятна Леви, он лишь скептично вскинул брови, оглядывая женское запястье, которое майор постаралась спрятать рукавом форменной куртки.
Вскоре запахло гаревом, словно тлеющим факелом в ночи на вылазке.
— Эй, ребятки, вам всем не кажется, что пахнет горелым? — Кармен встрепенулась и вновь улыбнулась, соблюдая свой легкий флиртующий манер, когда рядом с ними прошли какие-то солдаты с гербом военпола на шевронах. — Чего стоим? Поживее, поживее шевелимся.
Захариус поморщился от концентрации военной полиции на квадратный метр, и их небольшой отряд двинулся с места, направляясь к штабу, пока все начинали суетиться на небольшой площадке перед ним, там же осталась и их повозка с лошадью, от которой Дирка смогли оттащить лишь силой, ведь оставлять их жеребцов один на один с толпой полиции, которые ими теперь займутся, ему не хотелось. Впрочем, Дирк сунул мелочевку каким-то рядовым и надеялся, что это как-то спасет положение лошадей.
Если Леви и воображал себе что-то о штабе военпола, то только в свете предубеждений о том, что место это злачное, пропахшее надменностью и слегка алкоголем, но на деле оказалось, что здание это было опрятное изнутри и снаружи, солдаты спокойно носили по коридорам бумаги, переходя из кабинета в кабинет, и Аккерман почувствовал себя так, будто попал в главное здание в Митрасе, прямиком к Заклаю: кремовые обои, темный дубовый пол, свежевыбеленный потолок и чистый ковер под ногами в коридорах. Даже и не скажешь, что штаб в Яркеле был лишь пригородным, а не основным. Страшно было представить сколько денег уходило только на поддержание всего этого внешнего убранства. Леви фыркнул своим мыслям, военная полиция на его памяти все время была полна подобной напыщенности, пока разведке уходила лишь малая доля от всего бюджета. Вся побелка на потолках, все ковры… они ведь стоили гораздо больше, чем овощи и мясо, которое так нужно солдатам легиона.
Но на то солдат с гербом волшебного существа на спине и прозвали столичными свиньями, что будто в хлеву бесятся, купаясь в своем же тщеславии.
Майк провел Леви с Дирком всего по нескольким коридорам, но они уже чувствовали, как их спины прожигали любопытными взглядами многие солдаты. Было ощущение, словно они забираются в пасть ужасного чудовища, ведь казалось, что солнечного света становилось меньше с каждым поворотом, а коридоры начинали сужаться, обещая схватить солдат в тиски. А за окнами, на улице, было так приятно, уже казалось Леви. И зачем он только жаловался на жару? По сравнению с давящей на диафрагму напряженностью в штабе, на улице, на солнце, было так приятно.
Но тут же он содрогнулся, вспоминая, что он вновь может вспотеть и чувствовать, как липнет к телу рубашка. Лучше было вообще оставаться в штабе Разведки, откуда тянуло сыростью, а кожу леденили молодые ветры. Где-то там с радостью на замогильном выражении лица Ольга нежилась в своей кровати и благодарила стены за то, что ей не пришлось никуда ехать. Да пропади она пропадом, подумалось Леви, который все следовал за Майком.
Леви был сильнейшим бойцом человечества, а не дипломатом. Его делом было сражаться, а не по штабам разъезжать. И вообще зачем разведке нужен был тыловой эшелон, переброшенный близ столицы, если они даже не могут доставить провизию в замок…
— На месте, — скомандовал Майк, останавливаясь и оборачиваясь к ним, тем самым прервав скачущие мысли Леви. — Заранее предупреждаю — что бы в адрес не сказали, на драку не нарывайтесь.
— Кто бы говорил, — усмехнулся Дирк.
— Лучше вообще молчите, — вздохнул Захариус. Это означало, что с момента, когда они перейдут порог двери в кабинет позади Майка, им придется пресмыкаться перед одной из шишек военпола и проглатывать все ее слова, чтобы вернуться в штаб не с пустыми руками.
Когда они вошли вслед за Захариусом, в нос Леви сразу ударил удушающий запах табака, воздуха было чертовски мало, потому что здесь, казалось, ни разу не открывали окно, а спиртовым одеколоном вперемешку с потом воняло хуже, чем в самых захолустных пивнушках Подземного города. Дирк даже закашлялся, прикрывая рукавом нос на пару секунд. Леви посмотрел на Майка, но тот даже не дрогнул, продвигаясь к столу в другом конце помещения.
— Эти свиньи вообще что ли не моются, — пробормотал Аккерман. Он бы хотел съязвить что-нибудь, осмотреть кабинет, скрывающийся за пеленой дыма и даже оценить заляпанные чем-то грязные окна, но его голова так сильно разболелась, что он закрыл глаза и только лишь хотел покинуть комнату поскорее.
— Штехлех с Майком нужно памятник поставить за то, что они каждый месяц тут торчат, — гнусаво просипел Дирк, похоже, стараясь совсем не дышать. Леви приоткрыл глаз — Дирк уже третий раз за день был пунцовым, словно помидор.
— Не обложи здесь все от перенапряжения, — съязвил Аккерман. Хорошо, что за громким голосом Майка где-то в глубине кабинета их не было слышно.
— Даже дерьмо будет пахнуть лучше.
В кабинете ко всему прочему становилось ужасно жарко, даже с закрытыми глазами, Леви понимал, что на них с Дирком солнечные лучи нещадно падали и нагревали пространство вокруг. Майк любезничал с каким-то мужским голосом, пропитанным салом, Леви казалось, что губы говорящего настолько жирные, что эта вонючая свинья просто начнет извергать его из себя, вместо слов. Диафрагму начинало покалывать, а желудок мутить остывшим с обеда супом. Грязь и жара начинали необъяснимо пугать Леви все больше и больше. Настолько, что его даже начинали занимать круги, плывущие под веками, иначе было уже ничем не отвлечься.
— Ох, Захариус, а мы думали, что вы и не приедете уже, что вас всех уже пустили на корм титанам, скорбеть начинали по тебе и Штехлех, — Леви услышал, как свинья начала выводить что-то пером по бумаге. Скрипучий звук был отрезвляющим для его ушей, но и он резко прекратился: — А, Штехлех сегодня не с тобой. Бравадно отдала сердце человечеству, как вы любите, наконец?
Издевающийся голос свиньи звенел в ушах, словно тронутая камешком гладь воды, раздражая Леви. Если он когда-то думал, что у Штехлех был неприятный голос, то этот был хуже. Он бил все рекорды, что со времен Подземного города, что с тех, когда Аккерман начал работать на разведку. Высокий визгливый голос этой свиньи, будто захлебывался в чванстве, принижая идеологию разведки. Это оскорбляло настолько, что Леви впервые хотел избить животное до смерти, а затем скормить титану. Или лучше вытащить его из этого кабинета, вымыть рот с мылом и взять с собой за стены, оставив посреди поля без УМП и лошади.
— Большое спасибо за беспокойство о нашей шкуре, — сквозь зубы отвечал Майк. — Штехлех нездоровиться, поэтому она не пришла.
— Передавай, что без ее спеси мне очень скучно подписывать этот документ, — продолжала свинья. — Так иногда интересно послушать ее бубнеж. Столько нового о себе узнаешь сразу.
— Да что вы, — отмахнулся Майк, натягивая на себя улыбку. — Давайте тогда скорее закончим с документом, чтобы вы не скучали.
Леви прикусил себе язык, чтобы слова, от которых бы завяли столичные уши, не вырвались наружу. Он понимал, что все это попытка выместить на них, собак разведки, злость, но именно в этот момент Аккерман понял, почему Ольга так жаждала повышения: чтобы можно было хорошенько врезать этой свинье и не сделать разведке слишком много проблем. Ведь какая свинка пойдет против вышестоящего?
— Слушайте, а зачем Легиону разведки вообще еда? Вы же дохните, как мухи. У вас, наверное, все гниет там, — вновь заговорила свинья. — Давайте вы в этот раз возьмете только половину овощей? Нам ваша половина нужнее будет.
— Вы же понимаете, что попадете под трибунал? — со всем выдавленным из себя добродушием спросил Майк.
— Ха-ха, вот ты, как рот откроешь, Захариус, так такие шутки смешные у тебя, — рассмеялся он. — Я лишь хочу договориться с самым вменяемым человеком в Разведкорпусе. Так что, либо я отписываю вам лишь половину, либо возвращаетесь ни с чем, какая сделка выгоднее?
Видят стены, Леви держался до последнего, он ступил шаг вперед, игнорируя рвотные позывы, собираясь вмиг ударить свинью, но налетел на руку Дирка, которую тот выставил вперед. Сослуживец сжал губы, показывая, что вмешиваться ни в коем случае нельзя. Таков был приказ Майка. И только это случилось, как в дверь постучали: быстро и настойчиво. Свинья впустила человека, все еще черкая что-то пером по бумаге.
И в дверь, около которой стояли Дирк и Леви, вошла Кармен со своим мальчиком в очках. Гольц сияла, словно Ангел-спаситель, словно святая стена на рассвете дня:
— Ах ты, паршивец, капитан, — объявила она. — Я приехала к тебе в такую даль, а ты даже не соизволил выйти поздороваться, старый хмырь! Вот и как потом взятки твои брать?!
Рыжие волосы Кармен разметывались по сторонам, сгорая в лучах солнца, она гордо шагала, рассекая воздух полный дыма, и вскоре оказалась у стола.
— Простите, майор, мне даже не доложили, — вскочила свинья, салютуя. Леви впервые увидел ее — пухлую, низкую, губошлепную с залысиной и большим носом. — Я тут весь в делах, так что давайте не при Разведкорпусе о внутреннем.
— А чего они не знают? — спросила она, в флиртующей манере присаживаясь на край рабочего стола свиньи и заглядывая в приказ, который был под пером у этого капитана. — Чем тут балуете разведку? Я с проверкой приехала, хоть одно нарушение и головы полетят, так и знайте, паршивцы, и всем об этом передайте, поняли?
Свинья быстро закивала, не сажая свой зад на стул, в панике черкнула что-то в бумаге пером и отдала ее в протянутую руку майора. Гольц закинула ногу на ногу и неспешно прочла содержимое приказа, а затем покачала головой, прежде чем взять в пальцы перо и написать в приказе что-то еще. Она откинула свою огненную гриву, нашла какую-то печать под панический бубнеж свиньи, поставила ее и отдала приказ Захариусу:
— Надеюсь, что никаких проблем не возникло, — она лучезарно улыбнулась и, показалось Леви, окончательно сразила Дирка рядом с ним. Аккерман вздохнул и был рад выбраться из этого кабинета.
***
Оказавшись на улице, Леви чувствовал себя так, как и несколько лет назад в 844, выбравшись из Подземного города — он дышал глубже обычного, стараясь вобрать в себя весь воздух и соперничая за него с Дирком, который не переставал кашлять, и ощущал, как его ноги становились мягче ваты, упрашивая присесть куда-нибудь. Но репутация не позволяла Аккерману ослабить хватку на своем самообладании.
— Если нам не нальют по стопке после подобного издевательства, я подниму бунт, — было первым, что произнес Дирк, когда они подошли к своей повозке, чтобы перегнать ее туда, куда, со слов Майка, было нужно.
— Слабак ты, дружище, — похлопал его по плечу Захариус, чье лицо показалось Леви зеленым. — Слабак.
Они достали из какой-то сумки в глубине повозки флягу с водой и распили ее по очереди до последней капли, словно были в выходцами из пустыни, о которой Леви читал в книгах Эрвина. На душе у Аккермана после этого стало даже как-то легче, их компания передохнула в своем маленьком укрытии под весьма нелепые анекдоты Дирка, который местами еще и сетовал, что во фляге была вода, а не что-нибудь покрепче, а затем отправилась к другому корпусу военпола, чтобы получить свое продовольствие.
— Все-таки от Кармен есть польза, когда она захочет, — говорил Майк, сидя рядом с Дирком на месте кучера и поворачивая документ с печатью в руках.
— Нельзя так о друзьях говорить, — встрял Дирк в его радостные размышления. — Особенно о тех, кто нам помогает.
— А чего ты за нее заступаешься? — Захариус пнул сослуживца в бок, после чего повозку сильно тряхнуло. — Она из военной полиции крыса, никакой она нам не друг.
Леви прикрыл глаза, откидывая голову назад. Он сидел в повозке, облокотившись спиной на ее борт, и его лицо прогревали жаркие солнечные лучи, которые утягивали Аккермана в сон. Между тем под его веками маячило что-то рыжее, обратив бледное лицо Кармен к нему. Леви казалось, что он мог бы рассмотреть его до последней веснушки. От этого стало дурно, поэтому он решил вклиниться в разговор сослуживцев, чтобы отвлечься:
— Какой все-таки документ сожгла ваша подружка? — спросил он, не открывая глаз. Образ майора постепенно покидал его. — Она сумасшедшая, если это действительно был приказ с королевской печатью.
Он услышал, как Захариус наигранно посмеялся, а затем ответил: «Она действительно сумасшедшая. Хуже может быть лишь Штехлех». И тогда у Леви путем сопоставления все встало на свои места. Людям подобного рода действительно было все равно на то, документ это с королевской печатью или фильтр едких сигарет. И то фильтр они бы пожалели больше. Майк предположил, что Гольц привезла приказ для штаба военпола о новом сокращении поставок продовольствия разведке — уж больно ее хотели изжить со свету в последнее время. Вопрос для чего все это делалось был открыт. Король то называл разведку лучом света для человечества, что подарит надежду на светлое будущее, то шел на поводу у высших слоев общества и душил их. Леви не понимал, как такой идиот мог править народом, но сделать все равно ничего не мог. Его работа все-таки состояла в том, чтобы титанов уничтожать, а остальные привилегии стоило отдать Эрвину и совсем забыть о них, как о страшном сне. Так Аккерман решил для себя давно, но не мог не бередить себя мыслями о том, что все же твориться в столице.
И почему только все ополчались на разведку? Народ из-за одних лишь денег, которые идут военным с налогов? Но они должны знать, что военпол и гарнизон тоже питаются за их счет. Дворяне, потому что им хотелось вложиться в новый костюм больше, чем в надежду увидеть мир без стен? Король, потому что уложил в казну побольше золота, чем мог? Но разведка просила не больше, чем даже не военная полиция, а гарнизон. Они все были злы, потому что в разведке умирало больше всего человек? Но ведь какие исследования окружающего мира без жертв? Выжившие всегда наделяют смыслом жизни погибших.
«Когда член семьи умирает за стенами, а в ответ могут дать лишь шеврон и его документы, думаю, тебе будет все равно, кто наделит смыслом жизнь погибшего, ведь близкого уже не вернуть», — у Леви в голове возник голос Ольги, воспоминание одного из их разговора по вечерам. — «Но ради этого мы и сражаемся, чтобы те люди увидели, какой вклад внесли солдаты, что отдали свое сердце, горящее сердце, вынув его из груди, человечеству, освещая путь выжившим. Когда мы откроем секрет, спрятанный за стенами, все увидят силу разведкорпуса, нас, наконец, поймут».
Леви спросил у нее какой же секрет скрывается в далеке, но она лишь пожала плечами и уперла руку в щеку. Ей о секрете рассказывал Эрвин, и была это скорее теория, чем нечто осязаемое. Было не сложно предположить, что спасение или же эпицентр бедствия находятся где-то за стенами, труднее было найти это что-то на открытой местности, когда округа кишила титанами от мала до велика. И теперь Леви понял, что за таинственный крест несла Ольга, зачастую испаряясь на вылазках. Она гналась за секретом, как за падающей звездой по поручению Эрвина, но безрезультатно. Об этом знали все в отряде Смита, и теперь было разрешено открыть завесу тайны для Леви. С того момента он начал ощущать, что является полноценным членом элитного отряда.
Будет ложью сказать, что к тому времени Аккерман не перерос свою жажду мести титанам за друзей, он все так же ненавидел этих исполинских тварей, но еще больше чувствовал, как холодеет его голова и твердеет рука, когда подноситься к шее титана. Каждую вылазку все повторялось из раза в раз: раненные, погибшие, оторванные части тела, запах крови, белая вата, красная… и так до бесконечности. Леви уставал от этого, и только Смит давал ему какую-либо надежду на будущее. Аккерман, как и все в разведке, слепо поставил свою жизнь на мозги Эрвина, чтобы тот показал ему, что такое настоящий мир, свободный от титанов. Да, Леви хотел изничтожить всех титанов, чтобы выжило как можно больше солдат, но это уже не давало воли к жизни, и слова Ольги о неком секрете заставили его воспрять духом. Ведь переступив одну цель, нужно двигаться к следующей и Аккерман для себя ее нашел, подумав, что довериться Эрвину несколько лет назад было лучшим вложением своей бесполезной шкуры куда-либо в жизни.
Леви понял, что задремал только тогда, когда Дирк потормошил его за плечо со словами: «Слава стенам, я думал ты умер от того запаха». В лицо Аккерману все так же светило солнце, а капельки пота стекали по его вискам, и он подумал, что лучше бы умер, чем знал, что сможет помыться только через пару дней. Леви оглянулся — повозка остановилась возле какого-то большого здания, похожего на амбар — Захариус сказал, что это городской склад. Их перехватили двое юношей в форме гарнизона, совсем мальчишки, они с серьезными лицами прочли приказ и забрали поломанное корыто разведки на ближайший час. Захариус даже умудрился запрячь этих солдат поменять им колесо у повозки. Юнцы скептично на него посмотрели, но ничего не сказали, и тогда их разведывательная компания отправилась в какой-то захолустный трактир, где уже со входа свет прекращал свое нормальное существование.
На удивление внутри все оказалось не таким уж плохим, как Леви привык видеть в Подземном городе. Людей было немного, поэтому как такового гула не стояло, никто не дрался и не устраивался с девушками в темных углах, чтобы позже снять комнату. Вокруг, конечно, не блистало чистотой, но по старой памяти для Аккермана это заведение показалось сравнимым с каким-нибудь баром: выкрашенные серой краской стены без намека на кровь на них, крепкая лестница на второй этаж, чугунные подсвечники на убранных столах и деревянная барная стойка, за которой стоял приветливый пожилой мужчина, протирая тряпкой какой-то стакан.
Захариус поздоровался с ним, и они разговорились, словно были старыми друзьями, но Дирку с Леви в этом диалоге места не было. Аккерман потер глаза и вновь провел рукой по волосам, отгоняя последние частички сна, а точнее так он хотел забыть о тех наваждениях, что преследовали его во время дремы. Они сели за барную стойку. Из разговора Леви понял, что Майк и Ольга часто заходят в этот трактир скоротать время.
— Жалко, что той девушки сегодня нет с вами, — сказал мужчина, он же был владельцем заведения. — На бои без правил записались несколько новых лиц. Думаю, ей было бы интересно.
— Бои без правил? — переспросил Леви, чувствуя как возвращается в атмосферу Подземного города.
— Все верно, — кивнул старик, обращая свое морщинистое, сухое лицо к нему. — Никогда не видел, чтобы военные участвовали в подобном, но эта девочка всегда записывается и бьется так, словно в последний раз.
И Аккерман хотел бы удивиться, но не смог, все это показалось ему чем-то в порядке вещей. Ольга приходила сюда после пытки в кабинете свиньи, и Леви пожалел всех тех гражданских, что попадались под ее горячую руку, когда она срывала на них свой гнев.
— Старлей в гневе страшна, — кивнул будто мыслям Леви Захариус.
Да, так и было. Если кого из старших по званию действительно боялись рядовые, то это Штехлех. Может, это было и к лучшему. Никто не смотрел на нее восхищенными глазами, не шептал, как она исключительна, как это делали по отношению к Майку, Эрвину или самому Леви. Иногда Аккерману хотелось, чтобы к нему относились так же, но он отгонял эту мысль, ведь Штехлех даже не уважали за ее силу, ее просто сторонились. Избавиться от подобного клейма очень сложно.
Леви заказал себе чай, ожидая какой-нибудь гадкий напиток, какие подают в подобных заведениях, заваривая его из низкопробных чайных листьев, но за все их капризы в качестве благодарности за составленную в этой поездке компанию платил Майк, поэтому Аккермана не особо волновало сколько денег будет потрачено в итоге. Дирк вскоре уговорил несколько стопок различных настоек, его глаза заблестели и он смеялся от своих же шуток. Тогда он сказал:
— Вот когда я умру, если что-то от меня останется и это смогут похоронить, хочу, чтобы такая же красивая девушка, как Кармен рыдала над моим надгробьем, пусть даже вы ей заплатите за это, — Дирк рассмеялся. — Жизнь, она ведь одна и сердце тоже, а их я уже отдал человечеству, пусть хоть после моей кончины о моем существовании поплачет красотка.
— Тогда просто найди себе жену, которая будет ждать твоего возвращения, — ответил ему Захариус, влезая в монолог, прежде чем сделал глоток пенного.
— Эй нет, так не честно, — запротестовал он. — Жену важно любить, а я отдан разведке. Все мы отданы ей, и другого не дано, иначе мы будем сосредоточены не на долге, а на семье.
— Чушь, — усмехнулся Майк. — Такие глупые оправдания я еще нигде не слышал.
— Но это ведь правда, ты и сам знаешь. Сколько бы кто не говорил о том, что сердце способно на многое, мы можем быть преданы только одному, иначе это будет изменой нашему бравому делу!
Захариус посмотрел на Дирка, вскинув брови. Их нетрезвые умы играли в гляделки еще с минуту. Леви вспомнил о том, что Майк находился под влиянием любви больше, чем кто-либо другой в их отряде и, возможно, посчитал это камнем в свой огород.
— Какая же ты сволочь, — наконец, после затяжного молчания констатировал Захариус. — Тебя охмурила рыжая крыса.
Дирк начал громко отнекивался, но продолжать этот разговор было бессмысленно по отношению к захмелевшему товарищу, в котором говорила больше настойка, чем он сам.
«Таков бывает выбор без сожалений», — подумал Леви, рассматривая свое отражение в кружке с чаем, который постепенно остывал и был ожидаемо гадок на вкус.
Может, оно было и к лучшему, не иметь привязанностей, чтобы без задней мысли броситься за их общей целью, словно за огоньком в кромешной темноте. Может, в этом и состоял смысл всего их выбора — поставить долг выше, чем что-либо другое. Но кто действительно прислушивался к этому голосу разума? Кто не привязывался к товарищам, после борьбы бок о бок многие годы, чтобы говорить о том, как всецело он следует за мечтой?
Многие могли бы заверещать о балансе, о том, что всего должно быть в меру и будет счастье, но сколько уже сил уйдет на это, будет ли жизнь действительна полезна человечеству и будет ли она в радость самому себе в таком случае?
***
Спустя два часа Леви понял зачем Ольга передала ему деньги. Видимо, она была настолько научена опытом, что уже не сомневалась в способностях своих товарищей. Майк забыл свой кошелек то ли в штабе, то ли в повозке. С уровнем его артикуляции было сложно что-либо распознать. Впрочем, важно было отдать должное, держался он по-рыцарски браво: ровно шел, держал голову высоко и выглядел поистине трезво. Если не считать, конечно, запаха изо рта и блеска в глазах.
Эта ситуация была бы очень даже комичной, но Леви пришлось не только платить за своих сослуживцев, но и пытаться забрать повозку с продовольствием.
— Оказывается, что «свиньи» — это не только солдаты военпола, — обронил Аккерман, пока они выходили из трактира. — Оказывается, в разведке тоже затесалась пара животных.
— Не бузи, — отмахнулся Майк. — Это единственный выходной в месяце, когда можно расслабиться в городе. А Дирк после пары стопок так еще искуснее поедет, да и ты на ногах. Водить повозку не умеешь что ли?
Леви, который шел впереди, это уже порядком надоело. Он остановился и обернулся на Захариуса, что виновато улыбался, хоть и ни на выпитый грамм не раскаивался. Аккерман до боли сжал кулак и ударил Майка под дых, как можно сильнее, чтобы выбить из него всю алкогольную дурь. Рядом остановился Дирк, он поднял руки, будто сдаваясь в плен: «Белого флага нет, но я обезоружен!», и хрипло рассмеялся. Он и правда выглядел получше Майка, но это не отменяло проявленной ими безответственности.
И даже если Леви и было в чем себя упрекнуть за то, что он дал им прикоснуться к спиртному в рабочее время, в защиту можно сказать, что его сослуживцы — взрослые мужчины, которые должны самостоятельно отвечать за свои поступки.
Аккерману оставалось только цокнуть, ведь пришлось ждать, пока Майк вновь сможет пойти. Оказалось, что вернуть ему способность к движению можно было довольно быстро, схема работала с рядовыми, работала и с другими: нужно было лишь сказать, что будешь бить так до тех пор, пока все выпитое и съеденное не выйдет из тела вовсе не важно каким путем. А Леви сложно не поверить.
Пока они шли к складу, улицы все еще продолжали кишить народом, кто-то орал, кто-то бежал, кто-то играл в игры с мячом, туго сплетенным из какого-то мусора. Город продолжал жить, а духота все так же не отступала. Леви заметил, что он больше не чувствовал запах ила, кабинетная вонь притупила все его рецепторы. Наверное, оно было к лучшему.
Им отдали повозку с новым колесом, наполненную, как предполагалось, нужной провизией. Затем, когда Дирк уселся на место кучера, ребята из гарнизона выкатили следом еще одну, куда перепрягли вторую лошадь с первой.
— Казенное, — сказали они. — Нет нужды возвращать, — и отправили разведку в обратный путь до штаба. Правда Леви пришлось дать этим рядовым пару монет по совету Майка, который проверял содержимое повозок, чтобы, как говориться, поощрить их на дальнейшее сотрудничество. Сколько же мелочевки тратилось в год на таких солдатишек то в гарнизоне, то в военполе? Работать с грузом и лошадьми посетителей было очень прибыльно.
С такими мыслями Аккерман вел повозку вслед за Дирком. Они проехали по главной улице и встретили у въезда в город Гольц, стоящую возле своей мнимой кареты и о чем-то мило болтающую с мальчишкой в круглых очках. Заметив, она помахала им на прощание рукой. Останавливая на ней взгляд, Леви подумал о том, что это приключение, наконец, подошло к концу. Пусть на него все еще палило солнце, и пьяный Майк разил своим амбре не хуже свиньи военпола, Аккерман был рад тому, что скоро окажется в штабе разведки.
Только они выехали за пределы города, приготовившись вести лошадей быстрее, как первый в их караване извозчик резко затормозил. Дирк спрыгнул с повозки, крикнув, что ему нужна всего минута, и ринулся в вересковые поля, раскидывающиеся, казалось, аж до самого горизонта по обе стороны от дороги. Разведке повезло, что сзади не пытался проехать кто-либо еще. Леви с Захариусом в недоумении спустились к обочине, посмотреть, что же все-таки творится.
Светлая голова Дирка мелькала то там, то здесь. Он спешил срывать руками цветущий вереск, а затем бросился к стенам города, растрепанный, с охапкой подмышкой.
— Влюбленность она такая, — пожал плечами Майк.
— Почему мы должны становиться свидетелями подобного?
— Не будь так строг, — Захаурис, будто хотел толкнуть Аккермана под бок, но отдернул локоть, вспомнив, как его ребрам досталось ранее.
Дирк добежал до ворот и окликнул майора, принуждая обернуться к дороге. Кармен улыбнулась ему и сказала что-то незначительное, прежде чем перед ее лицом оказался «скромный» полевой букет. Леви взглянул на вереск — цветки окрашивали поле рыжим огнем — и вздохнул. До штаба они доедут, по-видимому, только к глубокой ночи, если станут терпеть подобные остановки.
Гольц ничего не оставалось, кроме как принять подсунутые цветы. Осознав свой поступок, Дирк ретировался, даже не услышав пожелание счастливого пути от улыбающейся ему вслед огнегривой красавицы.
Он стремительно прошел мимо Леви с Захариусом, полностью игнорируя их присутствие и ухмылку Майка. Они вновь сели в повозки, и Дирк, казалось, полностью протрезвев, управлял свои корытом так же умело, как и когда они только ехали в Яркел.
Город оставался позади, вереск сменялся перепаханными полями, небольшими лесами и перелесками, а вскоре вообще исчез из поля зрения. Лошади поднимали много пыли, от которой слезились глаза. Захариус задремал, иногда пробуждаясь на кочках, а Леви смог поравняться с Дирком. Стало очень спокойно, даже несмотря на суету лошадей.
Они ехали в молчании почти всю дорогу, лишь изредко кто-нибудь поднимал будничную тему, стараясь обходить стороной инцидент с майором и с письмом, предназначавшемся разведке. Леви предполагал, что Дирку было бы неловко обсуждать свой порыв, а тот конверт обсасывать и смысла как такового не было. Все, что их лейтенантско-капитанские задницы могли сделать — донести Смиту, а не распространять сплетни, особенно когда перед разведкой правительство буквально потрясло красной тряпкой, предупреждая, что охота продолжается. Гольц уже напомнила, что нужно держать ухо в остро.
Эрвин не идиот, справится и без красивой бумажки. Он обязательно найдет выход.
Еще через некоторое время, Леви задумался о том, почему майор военпола помогала разведке и водила дружбу с Захариусом, но не пришел к какому-либо выводу, решив не ковыряться в чужом грязном белье, особенно с тем условием, что с этой девушкой он надеялся больше никогда не пересечься. Впрочем, как там говорилось? От сумы и от тюрьмы не зарекайся.
