849

      В комнате было прохладно — каменные стены еще не нагрелись под палящими лучами солнца, которое только-только озаряло землю. Его свет проникал на подоконник тонкой полоской и лился по полу, обволакивая уставные сапоги младшего лейтенанта.       Пение птиц за окном раздражало Леви. Эти упитаные шарики на тонких лапках пищали в гнезде над окном на углу крыши. Весна была в самом разгаре, заставляя Аккермана облегченно вздохнуть, ведь весь его отряд пережил вылазку в холода, и весна теперь представлялась словно глоток спасительного воздуха, обновляющий не только природу, но и самих солдат.       Обновления так же коснулись и их разведывательного муравейника: Шаддис — с подачки Смита и одобрения остальных капитанов — утвердил новую стратегию работы Разведкорпуса: теперь они брали с собой за стены лишь сотню из всех служащих, лишь тех, кто точно мог сражаться в открытом мире. Теперь те, кто раньше следил за документацией мог не участвовать в вылазках, а продолжать выполнять работу разведки внутри стен. Таким образом избегали увеличения количества потерь.       Тем не менее, Леви все еще был не уверен, что на следующих экспедициях этот «тыловой» бастион не вытащат в открытый мир, а других наоборот оставят за стенами. Но все это были голословные опасения.       Разведкорпус перестал быть местом, где ошивались сорок отщепенцев. Теперь замок, где все они находились, был полон веселых разговоров: не обходилось и без визгливой Ханджи, и рассказах о титанах, страдальческих стонов на тренировках под солнцем и гадания, когда же все-таки разведке перепадет право на хорошее питание. Леви никогда не имел слабости к еде, но с особым трепетом вспоминал подгоревший яблочный пирог ко дню рождения Смита. Хоть жалование по-прежнему выдавали, никто из лейтенантов не мог позволить себе кусок того пирога, не отказываясь от бульона на мясе или хотя бы костях, в ближайшей деревеньке. Марлен все бредила вкусом мяса и пыталась почувствовать его даже в овощах. Хоть кашу легиону еще поставляли.       О рядовых говорить совсем не приходилось. Они, самые голодные организмы, могли есть одну и ту же кашу целыми днями, вылизывали тарелки и подъедали плесневелый хлеб, иначе на тренировках могли упасть в голодный обморок.       Впрочем иногда до Леви доходил слух о том, что разведку опять хотят перебросить в столицу, где жизнь была попроще, но это была такая смешная шутка, которая повеселила все отряды. Однако Митрас иногда радовал элитный отряд тем, что Эрвин, возвращаясь оттуда, привозил что-либо. Тот же чай, каким он угощал Аккермана, был прямиком из кабинета Найла Дока — главы военной полиции.       Размышляя над этим, Леви надел кофту и заправил ее в штаны. Он заглянул в шкаф, скептично оглянув новенькую уставную рубашку с коротким рукавом, прекрасно зная, что запасы легиона заканчиваются и к осени они вряд ли смогут получить даже фирменные плащи, и старый потрепанный кусок ткани, который частенько надевал в качестве жабо под официальную форму. Для Леви оно символизировало жизнь с Фарланом и Изабель, с мамой, и он в который раз напомнил себе, как же хорошо жить, созерцая солнце.       В это время должна была идти зарядка у новобранцев, поэтому из некого любопытства он выглянул в окно, чтобы понаблюдать за их мучениями на солнце в утреннюю жару. Все же плюсы не быть ни капитаном, ни рядовым были. Не приходилось присутствовать на утреннем солнцепеке.       — Штехлех! — крикливый женский голос заставил Леви обернуться, ведь дверь в комнату распахнули так, будто хотели снять с петель. — Я там такое увидела!       — Четырехглазых стучаться не учат? — монотонно спросил он, оглядывая беснующуюся Ханджи, каждый волосок которой, казалось, был наэлектризован.       — А Штехлех где?       — Я откуда знаю? — Аккерман запустил руку в волосы и провел по ним, вздыхая. — Здесь ее точно нет.       Зое еще немного потупила на него взгляд, будто переваривая полученную информацию, но после живо кивнула, уронив: «Ну и ладно», и подвинула к себе стул, что вновь стоял почти посреди комнаты, а не у стола. Ханджи села, как всегда, лицом к спинке, расставив по сторонам свои паучьи ноги.       — Ты представляешь, иду я по коридору, а там Майк, — начала она, активно взмахивая руками. — И знаешь, что? И знаешь, с кем? Они с… святые титаны, как же ее? Абана? Набана? Да не важно, они посреди коридора целовались! Майк с рядовой! Нет, по уставу нельзя, я понимаю! Но зачем той красивой девочке наш Майк, я не понимаю!       — Ханджи, — окликнул ее Леви, чтобы прекратить этот нескончаемый поток дерьма из ее рта. — Я похож на чертову сплетницу?       Зое оценивающе окинула его взглядом, будто всерьез прикидывала на самом деле ли это так, чем заставила собеседника громко цокнуть. Впрочем, через некоторое время, она покачала головой, отрицая, что он похож на такого человека.       — Я же вообще не за этим пришла, — вновь заговорила четырехглазая. — Марлен сказала, что у Дирка есть цукаты, ты представляешь? Он себе цукаты купил и молчит!       Видно, Марлен, как близкую подругу, расстраивал тот факт, что Дирк что-то от нее скрывал, но причем тут были остальные и что это вообще такое, Леви не знал.       — Что такое цукаты? — спросил он, не слышав раньше подобного слова. — Оружие?       После этого Ханджи залилась хохотом, попутно сквозь лающие ноты смеха объясняя, что это всего-навсего засахаренные фрукты, какими в разведке лакомились раз в тысячелетие, ведь они для солдат были не то, что дорогими, но и труднодоступными в той глуши, где располагался штаб.       Леви и фруктов-то толком никогда не ел, поэтому не мог в полной красоте вообразить вкус сладости, однако по рассказам Зое сделал вывод, что к чаю они были бы совсем уж и не плохи.       — А зачем тебе на куртке буква «О»? — четырехглазая осматривала уставную джинсовую куртку, что висела на спинке стула, где ее и оставила Штехлех.       — Чтобы ты спросила, — ответил он ей, а когда Ханджи уже хотела взять верхнюю одежду в руки, то, словно бродячей собаке, прибавил: — Не трогай чужие вещи.       На улице было, наверное, слишком жарко для куртки, думалось Леви. Почему-то он был уверен, что Штехлех где-то внизу, там, где уже заканчивали утреннюю пытку рядовые. Как бы лейтенант пропустила подобное?       — Вопрос не поменялся, — задумчиво протянула Зое после того, как узнала, что это форма Штехлех. Лейтенант специально выводила букву, чтобы не перепутать вещи. — У нас же нет никого на «О».       — Может, потому что ее зовут Ольга? — ядовито усмехнулся над глупым вопросом Аккерман.       Но Ханджи подняла на него глаза, больше похожие на два больших блюдца, будто бы он описал ей новый вид титана. Леви еле держался, чтобы не сказать ей закрыть свои глаза и перестать нервировать его с утра пораньше.       — Ты знаешь ее имя? — медленно и с особым удивлением прошептала четырехглазая, словно это была вселенская тайна.       Леви просто закатил глаза и, как можно не тактичнее, цокнул, подходя к двери. Крики на заднем дворе утихли, поэтому наступало время завтрака, и он не горел желанием опоздать на построение у столовой с утра.       — Лучше жужжи о титанах, — посоветовал он, приглашая Зое на выход из комнаты.       — Тебе правда это интересно? — живой энтузиазм, словно шило в заднице, вновь настиг Ханджи, а за ней и обрушился на Леви. Зое встала и быстро оказалась возле него.       — А тебя это когда-нибудь волновало? — подметил он, когда они шли по коридору.

***

             В основном, тренировки Леви любил за то, что они избавляли его голову от мирских проблем различного рода, ведь в полете, словно обретая крылья как у птицы, не хотелось думать ни о чем, а затем уже потому, что макеты титанов при его быстром, словно у юлы, вращении отдаленно казались схожими с настоящими упырями. Аккерман мог кромсать и кромсать их без остановок или перерывов.       Однако, тем не менее, все имело свойство заканчиваться. Как закончилась силовая тренировка несколькими часами ранее, так закончилась и эта — с пустыми баллонами от привода и вымокшими насквозь солдатами элитного отряда. Они использовали вторую площадку позже рядовых и уходили почти перед самым обедом, когда сопляки уже находились в шаге от предобеденного построения со своими капитанами.       Леви устало провел рукой, зачесывая прилипшие ко лбу волосы, и взглянул на палящее солнце. Было жарко, время приближалось к часу дня, и небесное светило стояло в самом зените. По-другому элитные бойцы не занимались, казалось, что истязать себя — часть их долга службы.       Аккерман лишь надеялся, что сможет спасти как можно больше жизней во время предстоящих экспедиций. Он содрогнулся, вспоминая все горы тел, что они везли с каждой вылазки. Интересно, было ли это теперь одной из причин, почему он не спал по ночам? Скорее всего. Поговаривали, что даже Зое не могла сомкнуть глаз в ночь после вылазки.       Чтобы не опоздать к обеду, Леви не стал задерживаться на площадке. Он бы мог продолжать издеваться над своим телом до полусмерти, но понимал, что всего должно быть в меру, даже тренировок в жару. Он больше не рядовой и всегда должен быть в строю ради Разведкорпуса.       Аккерман заглянул в комнату ради уставной рубашки и мыла с полотенцем, а затем направился к душевым, чтобы смыть всю грязь и пот с неприятно липнущей кожи. По пути он наткнулся на Дирка с Захариусом, вышагивающих с тем же набором и в том же направлении.       Сослуживцы что-то оживленно обсуждали, поэтому Леви не вмешивался и сохранял свою позицию инкогнито. Его устраивало быть слегка позади наедине с собой, особенно пока грязь вовлекала его в состояние необъяснимой тревожности.       Душевая была просторной темной комнатой с окнами-щелками под потолком и скользким полом. Благо рядовые убирались каждые три дня, и углы не цвели обилием плесени, какую Аккерман помнил с вылазки, когда они оказались узниками мерзкого подвала крепости. Про подземный город он вообще предпочитал молчать.       В помещении было холодно: из шлангов шла только ледяная вода, а отдельный кран с горячей, которая кипятилась и подавалась с кухни, включали только после вылазок и по некоторым дням зимой. Обычно эту воду набирали в ведра и разбавляли холодной, так и мылись.       Впрочем, выбирать не приходилось. Все они, замерзая под холодной струей шланга, старались намылить не пенящееся мыло и скребли мозолистыми руками по уставшему телу. Уныло и обыденно. Леви всегда хотелось побыстрее сюда придти, закончить и уйти на обед.       Так и получалось, он самым первым стоял с полотенцем на плечах и застегивал штаны, которые уже грезили о стирке в конце недели, когда к нему, запахивая свое полотенце на бедрах и проскальзывая на мокром полу, подошел Захариус, его влажные волосы почти скрывали глаза:       — После обеда едешь с нами в Яркел, — он видел, что Леви хотел возразить, и добавил: — Это приказ от начальства.       — На кой черт я начальству в Яркеле?       Сзади к Аккерману подошел Дирк, будто отрезая все пути к побегу:       — Запросили трех человек для того, чтобы забрать провизию под надзором этих уродов из военпола. Майка поставили за главного, а нас вписали как приложение.       — Возьмите Зое или Штехлех, они же всегда выезжают, — у Леви не было никакого желания сталкиваться с пятоками этих шовинистских — в отношении разведки — свиней.       — Они-то выезжают, а ты все время в штабе сидишь, хрыч, — Захариус ударил его по плечу и пару раз похлопал своей мозолистой рукой. — Вот будешь за главного, тогда вороти нос, а здесь приказ, и возражения не принимаются.       Вообще Аккерман не особо сопротивлялся, он знал, что не смеет оспаривать приказ, но не мог не препираться с Захариусом. Почему-то у Леви, да что там Леви, у всех в отряде было необъяснимое желание подтрунивать над Майком, хоть он и выполнял больше всех функций: занимался делами, связанными с внешней политикой разведки, координировал работу новых «тыловых крысок», на кого его обязанности лягут в будущем, и разрешал мелкие конфликты с правительством, куда не успевал дотянуться Смит или Шаддис. И каждый уважал Захариуса за это. Правда, именно по этим причинам ему и не светило повышение — как и Ольгу, его не любили главнокомандующие, а именно совет и король.       Лейтенант, если говорить о ней, самая острая на язык и ввязывающаяся с Захариусом во всевозможные перепалки, открыто признавала в нем доверенное лицо Эрвина. Правда, скорее потому, что нередко сбрасывала на Майка свою работу, чтобы полежать в обед или разобрать огромную кучу документов, которую ей поручили.       Майк был незаменимым солдатом и на поле боя во время экспедиций. Он высок, но это совершенно не мешало ему проворно и уверенно передвигаться между титанами. Про обостренное обоняние, с помощью которого тот мог почувствовать, сколько упырей находилось на открытой местности и как далеко они были, и даже человека, что украл тарелку супа из-под носа Марлен, слышал, наверное, каждый. Может, из-за некого превосходства Майка, над ним и хотелось подшучивать.       Леви вдруг вспомнил, как к нему с утра занесло Ханджи с вестью о том, что она словила Захариуса с какой-то рядовой. На завтраке вообще выяснилось, что ей была Нанаба — та самая девушка, которая часто сидела с Леви, Изабель и Фарланом за столом, пока остальные считали их отребьем. Не то чтобы Аккерману действительно было интересно слушать, но пропустить мимо ушей подобное он не мог.       Леви было тяжело представить кого-либо из своих сослуживцев в отношениях, возможно, потому что ему самому это было до жути противно, особенно, когда в голове не раз всплывали не самые приятные картины, где девушек раздевали, разрывая их последние одежды, а затем насиловали до полусмерти, будто куски мяса, запрещая кричать и вырываться, а после действа бросали рядом пару монет. Аккерман был слишком мал, чтобы понимать, что происходит. Тогда он даже не умел держать в руках нож, не знал, что подобное не в порядке вещей, и никак не мог помочь.       Слушая нынешним утром различные сплетни, он чувствовал себя до безумия грязным, еще более грязным, чем после тренировок, сам не понимая, почему.       Леви вернулся в комнату, когда Ольга уже лежала на кровати в майке с какими-то бумагами перед носом. Она одарила его быстрым взглядом и вернулась к работе, продолжая покачивать согнутыми в коленях ногами из стороны в сторону.       Духота помещения после душевых была неприятна, она не согревала, а будто бы нещадно пекла кожу. Аккерман с надеждой взглянул на окно, но оно уже было открыто и все равно не могло выдавить из себя какой-никакой сквозняк. Он раздосадованно повесил полотенце на спинку стула.       Полотенце Штехлех лежало на сидении. Если она хотела сидеть на мокром стуле, пока будет работать над документами, то пожалуйста, подумалось Леви. Он хоть и был дотошным до чистоты, но вещи в местах, не мешающих ему самому, стерпеть мог спокойно.       — Выглядишь так, будто в душевой был титан, — просипела лейтенант, не отрываясь от своего занятия.       — А если и был? — Аккерман прошел к своей кровати, на спинку которой повесил еще влажную кофту. Штехлех хмыкнула и покачала головой:       — А я голову сижу ломаю, почему слышала визги Ханджи на лестнице. Она за титаном убежала, оказывается.       — Она его сразу там и вымыла, — бросил он. — Все мыло растратила.       — Ханджи хоть предложила ему горячей воды? — Штехлех перевела взгляд на Леви. Ее черные глаза-бусины уставились на него. — А то подумают еще, что мы в разведке негостеприимны.       — По рассказам военной полиции мы и так самые настоящие дьяволы, куда уж больше, — Аккерман фыркнул, поправляя воротник рубашки. Он подметил, что за последнее время Ольга сильно похудела, и на ее вытянутом лице кожа теперь будто туго обтягивала кости, делая его каким-то мертвецким со впалыми щеками и тонкими губами, словно Штехлех была каменным, точеным изваянием.       Леви не часто смотрелся в зеркало, и ему стало интересно выглядит, ли он теперь так же, как сушеная рыбешка на рынке в Подземном городе.       — Как думаешь, кто, по их мнению, лучше: разведка или титаны? — спросила лейтенант погодя и села, скрестив ноги по-турецки.       — Кажется, что они лучше бы лизали задницу титанам, чем сталкивались с нами.       — И то верно, — она перевела взгляд куда-то в пустоту и потянулась. Ее черные волосы, скрученные в пучок, расплелись и упали сначала на шею, а потом и грудь. После лейтенант согнулась пополам, обуреваемая грудным кашлем. Аккерман привык к нему и последствиям ее тяги к курению.       Время уже давно было обеденное, но в такие моменты Леви не мог заставить себя уйти. Тело слегка ныло после тренировки и желало отдыха, а голова — оставаться в их комнате и вести такой же непринужденный разговор обо всем и ни о чем.       Солнце выглянуло из-за облаков и осветило комнату своими лучами, что плескались в ломких волосах его соседки и делали ее голые плечи золотыми. Запах цветов боярышника с куста под окном наполнил комнату таким сладким и густым запахом, что Аккерману хотелось заткнуть себе нос.       — Я уеду в Яркел после обеда, — невзначай уронил он в дверях, прежде чем ретироваться из комнаты.

***

      Стук приборов о тарелки заполонял помещение, Аккерман слышал его еще в коридоре. По пути он встретился с Марлен, которая выпорхнула из комнаты с веселым смехом и улыбкой во все зубы. Она налетела на него, не заметив, потому что вращала своей головой словно настоящий филин, старающийся взглядом объять весь мир.       — Святые стены, прости! — Марлен радостно сложила руки в молебном жесте, после чего нельзя было не отмахнуться, чтобы она больше не приставала. Леви оглядел девушку — она, поблескивая своими карамельными глазами, тяжело дышала, а затем подтянула наспех завязанную на бедрах куртку и полезла рукой в карман форменных штанов. Никакой холодной выправки солдата, который недавно держал в руках клинок. — Возьми-возьми, я стащила у Дирка, пока его не было в комнате. Вы, мальчики, такие глупые, на ключ комнаты не закрываете, когда уходите.       Марлен протянула свою изящную белую руку, кожа на которой уже слегка подкоптилась от тренировок на солнце, и раскрыла ладонь, где покоились сморщенные маленькие комки чего-то мерзкого.       — Что это? — скептически поинтересовался Аккерман.       — Ты что, это же цукаты, — возмущенная его неосведомленностью Марлен вспыхнула, и на ее щеках появились красные пятна. — Это дорого, невозможно достать и безумно вкусно!       Лицо Леви скривилось от осознания, что они похожи на дерьмо, каким в Митрасе на рынке были наполнены клетки с кроликами.       — Не хочешь — не бери, мне же больше достанется, — все так же задорно произнесла она и собиралась сделать шаг вперед, но остановилась, схватив его за руку и положив в ладонь небольшую горстку из нескольких цукатов. — Это вкусно даже с водой, — уверила она, просверливая в нем дыру своими живыми блестящими глазами. — Только ешь быстрее, пока Дирк не будет видеть.       Затем она ушла, оставив после себя легкий флер хозяйственного мыла и свежей земли, которой пропахла их одежда после тренировок на платце, сделанном из дерьма и палок, и скрылась в столовой. Леви увидел, как кончик ее хвоста исчез в арке, ведущей в другое помещение, но не пошел следом. Он стоял, рассматривая цукаты в руке, проводя по ним пальцами и надавливая на их сморщенные тельца, а затем принюхался и уловил сладковатый запах, что поразил его — аромат фруктов, карамели или, если совсем не карамели, то однозначно чего-то нового и съедобного, наполнил его нос, словно Аккерман на время стал Захариусом.       «Вот бы отдать это Фарлану с Изабель», — подумалось ему. Леви с надеждой взглянул вверх, но сразу же осекся и опустил глаза, а затем спрятал деликатес в карман куртки. Пора было уже искоренять привычку постоянно вспоминать о мертвых товарищах.              Солнце пропекало столовую сквозь большие окна, день за днем оставляя на столах выжженные пятна. Ставни были открыты, и в помещении витал легкий ветерок, который, скорее, осушал, чем вносил глоток свежести.       — Эй, Леви! — крикнула Зое, как только завидела Аккермана в отдалении с тарелкой овощного супа и стаканом воды в руках. Суп был уже остывшим, а рядовые со своим командованием разошлись на послеобеденный отдых.       Он подсел к своему отряду, который заканчивал с «великой» трапезой и больше наслаждался временем, проведенным за одним столом.       — Вот, мы тебе хлеб оставили, — продолжала Зое, перекладывая к нему ближе пресную и засохшую корку серой буханки… хотя бы без плесени.       Ханджи воодушевленно рассказывала о своих предположениях по поводу строения то ли «эпитафия», то ли «эпителия» у титанов, Леви не сильно вникал в эту исследовательскую работу, но видел, что ее тарелка с размокшими овощами в супе стояла почти не тронутой, а ложка в руке Зое взлетала с такой силой, что могла спокойно ударить его по лбу.       — Ханджи, ешь давай, — посоветовал он, прерывая ее.       — Сейчас-сейчас, — она поправляла очки и съедала пару ложек бульона, а затем вновь принималась за свой рассказ.       — Ханджи, суп, — Леви услышал голос Майка, что сидел напротив них с Дирком и Марлен, которые тихо о чем-то мило беседовали и, казалось, не замечали ничего вокруг.       — Точно, — Зое вновь останавливалась и черпала овощи.       Так, на перебой, они заставили ее съесть всю тарелку. Аккерман, дожевывая хлеб, вдруг неожиданно для себя понял, что вместе с обедом усвоил строение кожи титана, пусть и примерное. Ханджи успела проесть ему мозги настолько, что под конец он выслушивал даже ее слова про ткань, состоящую из множества плотных клеток. Радоваться или плакать, Леви решить не мог.              В коридоре, когда Аккерман уже был готов к тому, чтобы направиться в комнату, его вновь поймали сослуживцы — Майк и Дирк с карандашом за ухом и планшетом в руках.       — Подскажи свою фамилию, — попросили они. — Ни в одном документе ее нет, а нам нужно заполнить пропуски в Яркел.       — У меня ее нет.       — Что ж делать-то? — приготовившийся писать Дирк озадаченно почесал голову карандашом и обратился взглядом к Майку. Леви действительно не знал ничего о своем происхождении, кроме того, что его мать торговала своим телом, а дядя бросил его, бесследно исчезнув. Аккерман не жаловался на подобную жизнь — у каждого своя доля — но действительно не ведал ничего о себе, кроме имени. Даже даты рождения точной не знал: Эрвин выбрал ему новую сам, и Леви это устраивало.       — Впиши мою, — Захариус заглянул в бланк в руках Дирка.       — Ничего получше не найдется? — съехидничал Леви, собираясь уходить от них. Ему было все равно, на самом-то деле, пусть хоть Шаддис будет стоять в его графе.       — Пиши Штехлех, не ошибешься, — повторил его манеру Захариус, будучи в шаге от того, чтобы раззадорено высунуть язык. Все они мнимо веселились, пока могли. — Она заразила его язвительностью.       Леви мысленно вздохнул и попросил Дирка оставить в бланке свою фамилию. Теперь ему не хотелось проигрывать Захариусу. Это была словно азартная карточная игра в дурацком споре, первенство в котором не дала бы упустить его выросшая в Подземном городе задница. Иначе Леви корил бы себя весь оставшийся день.       — А ты знаешь мою-то? — уточнил Дирк.       Аккерман отрицательно покачал головой, наблюдая, как сбивает спесь Майка.       — Значит, моя ему не по вкусу, а твою он, не зная, берет, — возмутился Захариус, когда Дирк быстро начеркал что-то своим угловатым почерком в бланке.       — Меньше за рядовыми ухлестывать нужно, — нанес сокрушающий удар Леви и, развернувшись, пошел прочь, точно зная, что уже получил пальмовую ветвь в этой словесной перепалке. Только в спину ему послышалось: «Да вы издеваетесь что ли?» и приглушенный смех Дирка.       Аккерман шел к лестнице, ощущая на сердце сладкое тепло, какое бывает не от жары или болезни, а от чашки вкусного чая, горячей воды, смеха друзей или свежего запаха ночной прохлады — тепло, от вещей, которые человек любил. И в этот раз Леви просто наслаждался ежедневными разговорами и перебранками, они становились его отдушиной в этом жестоком мире. Ведь, как бы он не хотел не привязываться к сослуживцам, человеку нужен человек.              Так как Эрвина в замке не было, Леви сразу направился в свой барак, где, проскрипев массивной дверью, обнаружил по обычаю пустую комнату, не обремененную людским присутствием. Он не знал и особо не хотел знать, куда делась его соседка, поэтому даже мучить себя предположениями не стал, а сразу сел за стол, только погодя вспомнив, что ранее там лежало полотенце. Куда оно перекочевало, и благодаря каким божественным стенам стул оказался сухим — для Аккермана осталось загадкой.       На столе лежали бумаги, которые Штехлех оставляла Леви к послеобеденному изучению: что-то простое, по ее мнению, и одновременно полезное. На этот раз он читал письмо из Митраса о поставках ткани на зимнюю одежду для солдат разведки, и его голова начинала плавиться, но не от того, что Аккерман еще не мог уверенно плыть в служебном лексиконе, а потому, что их король был идиотом. Он сдирал баснословные налоги с горожан, все повышая и повышая их (об этом не сложно было узнать и в обычном трактире, куда, если придти в форме, то за эмблему легиона разведки на спине сразу закидывают камнями), а самому Разведкорпусу урезал финансирование.       Леви был далек от политики и, может, конечно, в силу своей неосведомленности, глуповат, но логики во всех действиях, кроме того, что сливки общества вновь наживались на бедняках, их главного органа власти не улавливал. Но если дела обстояли действительно так, то зачем нужны были эти душещипательные письма? Правительство просто могло молчать в тряпочку, оно ведь и так сослало их не пойми куда, и хорошо, что не за стены. Зачем эти столичные свиньи оправдывались?       Затем следовало письмо от Закклая, адресованное прямиком Эрвину, а не командору. К нему была прикреплена пометка, начирканная пером Ольги:       «В письме главнокомандующий осторожно намекает на то, что это не очередной кризис, а нас хотят выкурить из военной структуры. Они ищут любой повод для расформирования. Интересно твое мнение на этот счет. Что ты будешь делать, если нас расформируют?»       И действительно, Дариус очень емко, в нескольких строках изложил, что его силы против аристократии скоро иссякнут и нужны новые причины для существования такой отрасли, как разведка, потому что все прошлые их экспедиции не принесли результата, что был бы глобально ценен для человечества.       Леви отложил письмо, не совсем понимая, зачем Штехлех слушать его мнение, а затем встал и подошел к окну. Что он будет делать? В сущности, Аккерман и не знал, чем занимаются обычные люди на поверхности, ведь сам никуда не смог пристроить свою задницу, кроме промышления воровством и паразитирования в Подземном городе.       Поле, простирающееся внизу, было усеяно зеленой травой, которую грели лучи солнца, а небо казалось таким ярко голубым, и Леви взмолился, только бы не потерять разрешение на проживание над землей. Он взял в руки перо и под заметкой Ольги старательно вывел: «Я последую за Эрвином». Смит-то, спасший Леви раньше, уж точно найдет ему новое применение на поверхности.       Когда Аккерман стоял вместе с Дирком у лошадей в ожидании, пока Майк закончит последние приготовления, к ним подбежал рядовой — Леви помнил его: тощий невысокий малец.       — Рядовой Тэтчер, разрешите отчитаться! — громко отчеканил он, как и полагалось.       — Чего там, говори, — первым опомнился Дирк, махнув ему: «Вольно».       — Лейтенант Штехлех просила передать, — рядовой обратился к Аккерману, протягивая небольшой мешочек из серой плотной ткани. — С сообщением, цитата: «Соболезную».       Леви цокнул и посоветовал рядовому возвращаться обратно к лейтенанту, но тот воспротивился:       — Приказ был не возвращаться, если не отдам вам, младший лейтенант, — вновь отчеканил он, но затем неуверенно добавил: — Лейтенант Штехлех четвертует меня за невыполнение, пожалуйста, возьмите. Я ее очень боюсь.       — Это что за тон? — Дирк прихлопнул рядового по плечу, от чего тот встрепенулся. — А ты, Леви, бери, пока дают. Штехлех не делает лишних подарков.       Затем он ушел к голове повозки, не засовывая свой нос в чужие дела и забираясь на место кучера. Со слов той же Штехлех, повозкой всегда управлял Майк, но в этот раз за штурвалом сидел Дирк, что заставило Леви в легком недоумении взглянуть сослуживцу вслед.       Аккерман понял, что соболезновала Ольга ему как раз-таки из-за этой поездки, и забрал мешочек себе. Рядовой мялся, ожидая обратного устного письма, но Леви просто махнул ему рукой:       — Иди гуляй, не мозоль глаза больше.       Подарок составляли несколько золотых монет и короткая записка. Аккерман так и не смог разобрать ее содержимое.